В стране у Карибского моря

НАЗАД В ОКОТАЛЬ

За ту неделю, что я провел в гостях у Фрэнка Джонса и его брата, мне так или иначе не удалось бы выбраться с низменности. Дело в том, что я никак не мог найти «бестии».-Для своего багажа. Оба Джонса, разумеется, охотно помогли бы мне, но ни у того, ни у другого не было собственных вьючных животных. Мискито, которых я до сих пор нанимал носильщиками, уже не жили в здешних краях. Немногочисленные индейцы пайя, обитавшие в горах по нижнему течению рек Сико и Паулая, селились на большом расстоянии друг от друга. Потребовалось бы слишком много времени, чтобы обойти их, а к тому же могло случиться, что они сейчас бродят где-нибудь в лесах. Я был в районе, заселенном пришлыми ладино, и всецело зависел от них. С трудностями такого рода мне уже приходилось встречаться.

«Бестии», у них, разумеется, были. Однако никто не хотел отпускать их в трудный путь вверх по долине Паулаи, хотя обращение самих ладино со своими животными хуже любых дорожных невзгод. Если бы хозяева опасались, что их «бестии» не вернутся обратно до начала больших дождей, это еще можно было понять. Но об этом речи не шло. Я был готов купить мула, лишь бы выбраться о низменности. Потом я легко продал бы его снова, хотя и с некоторым убытком. Но продажных животных не было, а сдавать на время владельцы просто не желали. Моя затея выходила за рамки привычного, а всему необычному они противились с железным упорством, не хотели никакого нарушения заведенного порядка. Нужды какого-то чужака оставляли их равнодушными.

Фрэнк и Рэймунд Джонсы старались помочь мне всем, что было в их силах. Мы часами и чуть ли не днями бегали по всем окрестным ранчо — и все безрезультатно. На каждую «бестию» находились свои отговорки! одна будто бы хромала, у другой был нарыв, у третьей потерта спина — как будто самим хозяевам это когда-нибудь мешало нагружать животных сверх всякой меры! Одного мула — на сей раз это была правда — укусила барба амарилья, и он издох. У пятых хозяев «бестия» была переутомлена, у шестых — ушла о грузом в Трухильо, у седьмых — была занята на перевозке урожая, у восьмых — затерялась где-то на пастбище, никак ее не разыщут — так оно и шло от двери к двери, хотя, без сомнения, было достаточно здоровых, ничем не занятых животных. И конечно же, именно сейчас ни у кого из хозяев не было времени для продолжительной отлучки, хотя обычно они изо дня в день бездельничали и не знали, как убить время. Я был в полном отчаянии.

Бесплодным был и наш визит к датчанину, третьему и последнему из белых, живущих между реками Сико и Паулая… Этот искатель счастья владел небольшим золотым прииском в нескольких часах ходьбы выше Барранко, у подножия гор. У него было два сильных мула, которые в полном здравии паслись перед домом. Но хотя он уже тридцать лет назад покинул свою родину, стоило ему услышать, что я немец, как он сделался глухим ко всем просьбам. Что ж, я мор его понять…

Но вот как-то поутру мимо дома Рэймунда проехал верхом молодой Рокито — он получил это уменьшительное имя в честь своего отца, которого звали Роко, — и заглянул на минутку перекинуться парой слов. Он возвращался из Трухильо в свое ранчо, расположенное несколько выше по долине. Рокито заинтересовался: кто собирается в Оланчо? Это ведь где-то около Дульсе-Номбре-де-Кульми? Неподалеку оттуда, что-нибудь в половине дня пути, на Рио-Пуэбло-Вьехо живет его старший брат. Несколько лет назад он основал там небольшую ферму, и ему, Рокито, давно уже хотелось посмотреть его хозяйство. Только в одиночку отправляться в дальний путь ему не по душе. Не буду ли я иметь что-либо против, если он ко мне присоединится?

Я чуть не бросился ему на шею. Энергичный и веселый парень, он сразу согласился идти пешком, а свою лошадку предоставить мне под багаж. Я немедленно внес коррективы в свое отношение к ладино. Рокито никак нельзя было упрекнуть в упрямстве и невнимании к чужой нужде.

На следующее утро мы тронулись вверх по долине. Операция «Москития» завершилась успехом, да еще под конец я обзавелся новыми друзьями. Путь лежал на нагорье с его здоровой атмосферой. Все это давало основание для наилучшего расположения духа. У меня был веселый, жизнерадостный спутник со своей выносливой лошадкой — о чем тут было горевать! Трудности пути по долине Паулаи? Ну, этим нас не устрашишь!

В начале пути произошла непредвиденная задержка. У ранчо Копен — в колониальное время, при англичанах, здесь располагался загон для скота, или кораль, — нас остановили. Умирал маленький ребенок. По древнему поверью, сохранившемуся и поныне, считалось, что шум облегчает смерть. Половина населения долины Паулаи собралась здесь. Люди предавались картежной игре, пили водку и крепкий кофе и галдели кто во что горазд. Разумеется, всех прохожих вовлекали в компанию.

Но вот путь свободен. Мы проделали его в превосходном согласии, как ни трудно порой приходилось нам и нашей четвероногой помощнице. Часто мы подолгу несли, сменяя друг друга, один из ящиков на плече, ибо на затяжных подъемах весь груз был лошади не под силу. Хорошо, что накануне несколько дней продержалась солнечная погода, и грязь на дороге несколько подсохла. Но затем пошли дожди, и дорога стала такой скользкой, как будто ее смазали мылом. Местами на большом протяжении путь проходил прямо руслом реки, потом опять взбирался по крутым склонам в густейший тропический лес.

Препятствиям не было конца — то корни деревьев затрудняли шаг, то каменные осыпи, то валежник. Мы пробирались узкими долинами притоков, срезая большие излучины Паулаи, которая становилась все более бурной, и бессчетное число раз пересекали саму реку. Только за один день — это был четвертый день, самый трудный за весь путь, — нам пришлось пересечь Паулаю двадцать восемь раз, не считая нескольких притоков. По колено или по пояс, а то и по грудь в бурлящем потоке шагали мы по гладким валунам. Без Рокито, обладавшего завидным инстинктом следопыта, я во многих случаях ни за что не отыскал бы продолжение «дороги» на другом берегу.

В первый вечер нам еще удалось найти ночлег под кровом — на последнем в низовьях хуторе пайя. А затем три дня мы шли по безлюдной дикой местности, такой же, как по Рио-Платано, Патуке, Варунте и многим другим рекам. Мы топтали сочные травы на пышных пойменных лугах с самыми богатыми почвами мира, пробирались сквозь буйные лесные заросли, слишком отдаленные, чтобы привлечь расхитителей леса и переместиться звонкой монетой в их карманы. Не нашлось пока еще и таких людей, которые, подобно братьям Джонсам, захотели бы превратить эти земли в плодородные поля. А впрочем, ведь и обширная Москития все еще ждет тракторов и плугов, которые могли бы преобразить дикие пространства в обильные житницы, стоит только приложить немножко желания, настойчивости, знаний и средств. Но за отсутствием всего этого она пребывает в застое и отсталости, и единственное жалкое оправдание для пренебрежения этими богатствами может состоять лишь в том, что человечеству и в будущем еще понадобятся неиспользованные резервы.

На четвертый день мы достигли родниковой речки Пукуйо, а к вечеру, выбравшись по крутому склону из ее душной лесистой долины, наконец снова увидели одинокий домик, в котором жила большая семья индейцев пайя. Там мы и заночевали вместе с многочисленными свиньями, собаками и курами. И я снова восторгался вежливыми, спокойными, ненавязчивыми манерами, скромностью и трудолюбием этой вымирающей индейской народности. Я уже давно лежал в постели, а снаружи в темноте мальчики все еще таскали воду из реки. Девочки счищали зубами кожуру с горьких клубней кассавы, женщины каменной колотушкой расплющивали эти клубни на метате, затем промывали их, варили, снова раскатывали и тушили в обертке из банановых листьев — так приготовляются вкусные тамалес. Тем временем мужчины заботились о поддержании огня, нарезали листья и кололи лучину.

Мой альтиметр уже показывал 450 метров над уровнем моря: низменность осталась позади. Было 31 октября. Предсказание Фрэнка Джонса сбылось — большие дожди приморья нас не захватили. В противном случае не знаю, как бы нам удалось преодолеть Пау-лаю. Когда мы на следующее утро двинулись в путь, я впервые снова увидел солнце, восходящее над окоталем. По плоскогорью, изрезанному многочисленными ущельями, бродили туманы. Трава сверкала каплями обильной росы. На кустах висели мириады радужных от росы сеток паутины. В борах, так похожих на наши европейские, над мечтательными, заросшими камышом прудами, разносился звонкий голос лесной птицы: ку-ку-у-ук. Я весело насвистывал на ходу, забыв про напряжение последних дней, которое резко подорвало мои и без того основательно иссякшие силы. Рокито тоже был веселее, чем обычно: ведь он никогда раньше не видел горного ландшафта, никогда не дышал таким чистым воздухом. Его лошадка ржала и фыркала, видя вокруг себя сплошное тучное пастбище.

Во второй половине дня, преодолев очередное глубокое ущелье с небольшой рекой — мы еще не знали, что это была Рио-Пуэбло-Вьехо, — мы увидели впереди на равнине странное зрелище, какого во всей Москитии нельзя встретить нигде и никогда. Пара быков, низко согнувшись в неудобном ярме, по разъезженной дороге с глубокими колеями тянула тяжелую повозку, нагруженную мешками кукурузы, а рядом шел возница с длинным хлыстом. Мы ускорили шаг, чтобы его догнать. За скрипом огромных колес он не слышал то-лота нашей лошадки. Но вот мы, приблизившись, окликнули его, и Через мгновение я понял по изумленному возгласу незнакомца «Qué va?» (Возможно ли ото?), что Рокито посреди саванны встретился со своим братом,