В стране у Карибского моря

ПО КАРРЕТЕРЕ ИНТЕРОСЕАНИКА

На этот раз я неожиданно был избавлен от необходимости искать пристанище в Тегусигальпе. Мой знакомый голландец, лесной специалист, которого вызвали на совещание в Мексику, оставил в мое распоряжение удобный, полностью меблированный дом, который он снимал. Полы здесь были из прохладного каменного паркета, мебель из пластмассы, а кровати железные, соответственно тропическим условиям. Имелась облицованная кафельной плиткой душевая комната, практично оборудованная кухня с холодильником, открытые террасы спереди и сзади, на окнах цветы. Дом стоял посреди украшенного зеленью квартала особняков, по ту сторону Рио-Гранде, в городском районе Пальмира. Таким образом, я попал в современный жилой квартал на окраине города, где обитали обеспеченные люди, и неожиданно узнал Гондурас с совершенно новой стороны. Я ничего не имел против — следует избегать односторонних суждений.

Конечно, эта сторона отнюдь не определяет лицо страны. Ибо в стране, где, согласно статистике, более четырех пятых населения занято в сельском хозяйстве, городам вообще может принадлежать лишь подчиненная роль, да и городское население в свою очередь состоит не из одних лишь «обеспеченных» людей. К их числу принадлежит, между прочим, много таких, кто в другой стране жил бы в сельской местности, а именно большинство крупных асендадо. Они, как правило, лишь ненадолго наезжали в свои поместья, а большую часть года проводили в комфортабельных столичных особняках. Эта и прочие имущие категории — крупные чиновники, высшие военные чины, врачи, пользующиеся большим почетом и все как один богатые, адвокаты и инженеры живут здесь если не в культурном, то во всех других отношениях на вполне современную ногу. У них свои привилегированные клубы, несколько шикарных магазинов, изысканные рестораны и, разумеется, ночная светская жизнь в подражание Мехико или Бродвею.

Однако ничего национально-характерного обнаружить мне здесь не удалось. Все выглядело, как повсюду, где сосредоточиваются «ведущие круги общества», живущие по нормам своего стиля, сложившегося в международном масштабе. Мне было бы куда интересней съездить в некоторые другие районы Гондураса, чтобы расширить свое представление о стране. До сих пор я, к сожалению, находил слишком много подтверждений его сомнительной славы как самой отсталой республики в Центральной Америке. Теперь мне хотелось побольше узнать о наиболее развитых районах. И снова на помощь явился случай. Мой знакомый из «Банка развития» устроил мне интересные поездки на хорошо организованные сельскохозяйственные опытные станции, животноводческие показательные фермы и вновь построенные фабрики по обработке кофе. Более того, сотрудник лесного ведомства, немец из Баварии, живущий в Гондурасе уже не первое десятилетие, как раз собирался в поездку на север и предложил подвезти меня в своем джипе.

— Еще двадцать лет, да что там, десять лет назад все эти горные склоны вокруг Тегука были покрыты прекрасными сосновыми лесами, — просвещал он меня, когда мы выезжали из города по Карретере Интеросеаника. А теперь? Видите хоть один лесок?

Я подтвердил, что никаких лесов не вижу. Лишь здесь и там стояли одинокие, случайно уцелевшие деревья. Мы проехали десятки километров, прежде чем первые жалкие поросли, сильно пострадавшие от пожаров и порубок, начали украшать грандиозный горный ландшафт.

— А каково теперь положение с водой? — спросил я.

— Водоносность Рио-Гранде (Большой реки) составляет в нормальные годы половину прежней. Она превратилась в Рио-Чико (Маленькую реку), и ее сток стал настолько неравномерным, что старые капитальные мосты после больших дождей уже не раз терпели тяжелые повреждения. А ведь они держались без ремонта со времен испанского завоевания. Теперь же, при продолжающемся безудержном обезлесении, в половодье вода с такой силой проносится через город, что когда-нибудь мосты вообще полетят ко всем чертям.

Было раннее утро. Навьюченные мулы медленно шагали по направлению к столице, доставляя населению стотысячного города кукурузу и рис, кочаны капусты, бидоны с молоком, апельсины, панелас (литые пластины) сырого сахара, но главным образом дрова и древесный уголь.

— Вон куда они уходят, наши чудесные леса, — процедил сквозь зубы баварец. Он, наверное, думал о том, что в Германии такое хищничество давно было бы пресечено в интересах охраны всего комплекса природных богатств. — В стране нет ни куска угля, нет ни нефти, ни газа, — вздохнул он. — До тех пор, пока правительство не начнет беспокоиться о других видах топлива, поневоле придется сжигать леса!

Крутым серпантином дорога шла то вверх, то вниз. Скудный каменистый ландшафт горных склонов сменялся плодородными межгорными котловинами. Такие больсонес (дословно карманы) встречались то реже, то чаще, разделенные труднопроходимыми хребтами. Это были изолированные очаги сельского хозяйства с полями, плантациями древесных культур, пастбищами для скота, как правило, с одной большой «муниципальной» деревней и несколькими мелкими поселениями. Однако иногда окружающие горы бывали настолько высоки, что пропускали лишь немного дождевых облаков к заключенным между ними котловинам и равнинам. Тогда вместо плодородных полей простирались безрадостные сухие саванны с зонтичными деревьями, колючими мимозами, корявыми сучковатыми дынными деревьями со скудной листвой да кактусами колоннообразной, членистой и канделябровидной формы. В этом году во многих внутренних частях нагорья выпало особенно мало осадков. Раз мы проехали через большие плантации хлопчатника, одной из самых новых для Гондураса опытных культур. От сухости хлопковые коробочки раскрылись уже теперь, в начале декабря, хотя это должно было произойти только в течение января, и существовала опасность, что ожидавшиеся дожди испортят волокно.

Около полудня мы проезжали через один особенно крупный «карман», в котором располагалась прежняя столица страны Комаягуа. По сравнению со своей быстро расцветающей соперницей Тегусигальпой она выглядела всего лишь как стертый безрадостный обломок канувших в прошлое колониальных времен. Если не считать сельскохозяйственного училища, здесь мало что прибавилось нового к некогда богатым, а ныне обветшалым домам в староиспанском стиле и разрушающимся церквам. Древняя достопримечательность города, каменный столб, к которому привязывали индейцев, приговоренных к казни через сожжение за сопротивление иноземным захватчикам, превращенный ныне в памятник, стоял посреди запущенных улиц как символ недолговечности всякой власти, основанной на насилии и надменности. По краям котловины, на крутых голых склонах, искромсанных эрозией, чудом еще держались кое-какие посевы, а в уцелевших кое-где лесах там и здесь виднелись пилорамы, принадлежащие главным образом иностранным предпринимателям. Все это настраивало каждого вдумчивого наблюдателя на самые невеселые размышления.

Преодолевая очередной перевал, мы увидели детей в пальто, женщин в шерстяных жакетах, мужчин с толстыми шарфами, намотанными на шею. Это побудило нас взглянуть на альтиметр. Высота была всего лишь 1500 метров над уровнем моря, однако при здешней сухости воздуха температуры были относительно низки, и, хотя мы находились всего лишь в четырнадцати градусах широты от экватора, мне и моему спутнику казалось, что мы попали к себе на родину. И ландшафт, полностью лишенный здесь вулканического характера, все эти известняковые горы, плоские пласты песчаника и разнообразие округлых холмов, покрытых то полями, то хвойными лесами, то горными лугами, тоже живо напоминали нам о родных местах. Мне давно уже не приходилось так подолгу и с таким интересом беседовать по-немецки, и мой разговорчивый спутник, еще не забывший своего баварского диалекта, Пыл не меньше меня рад отвести душу. В наилучшем настроении мы въехали в городок Сигуатепек, расположенный на высоте около 1100 метров, где и переночевали, наслаждаясь освежающей прохладой. Отлично отдохнув, мы проснулись на следующее утро при температуре всего 13 градусов по Цельсию.

А несколько часов спустя мы находились уже на вдвое меньшей высоте, у восточного берега романтичного озера Йохоа, со всех сторон окруженного горами. Это крупнейший внутренний водоем Гондураса, однако совершенно безжизненный. И снова мы ехали по шоссе, которое местами сплошь состояло из ступенек серпантина, похожих на шпильки для заколки волос, через высокие хребты с маленькими живописными горными селениями, через провалы тектонических долин и замкнутые со всех сторон котловины. С большим интересом я смотрел на опытные посадки сосновых, кипарисовых, эвкалиптовых, махагониевых и смешанных лесов на недавно опустошенных площадях, предпринятые с помощью иностранных специалистов. Они свидетельствовали о том, что при некотором напряжении сил многие вредные последствия хищнической вырубки лесов еще можно исправить, пока не стало слишком поздно. Мы проехали и мимо первой крупной гидроэлектростанции республики, сооруженной на водопадах Рио-Линдо, ниже озера. Затем дорога, спустившись по последнему начисто выстриженному склону, привела изо на низменность. По пути мы уже перешли из зоны хвойных в зону лиственных лесов.

Под вечер в конечном пункте межокеанского шоссе мы расстались. Здесь, на расстоянии 258 километров от Тегусигальпы, на высоте всего лишь 60 метров над уровнем моря, лежит местечко Потрерильос, столь же оживленное, как и захудалое. Карретера Интеросеаника еще не была доведена до берега Гондурасского налива, и свое название, если быть точным, она носила незаконно. Дальнейшие перевозки брала на себя железная дорога. Впервые с тех пор, как я покинул Сальвадор, я снова увидел рельсы, вагоны и локомотивы. Мой любезный спутник погрузил свой джип на большой грузовик, принадлежавший банановой компании: он собирался ехать на нем на восток, в горы Йоро. Я же как раз успел на единственный ежедневный поезд «Национальной железнодорожной компании», который шел через Сан-Педро-Сула в портовый городок Пуэрто-Кортес. Под вечер, проехав все 95 километров этой длиннейшей в Гондурасе и единственной государственной железной дороги, я прибыл на конечную — тридцатую по счету — станцию.

Сразу же по прибытии в Пуэрто-Кортес я наткнулся на гостиницу «Оазис», где и получил за две лемпиры, уплачиваемых вперед, маленькую темную каморку. Ее стенами служили неструганые доски, щели между которыми были заткнуты газетой. Меблировка состояла из плохой кровати, одного стула, малюсенького столика и жестяного умывального таза. Сколько же мне пришлось бы выложить в «приличном» отеле? Но если бы за эти немалые деньги мне хотя бы удалось как следует выспаться! Где там, по железнодорожным путям, проложенным по главной улице, всю ночь то и дело с ревом носились дрезины, на близлежащей станции маневрировали тяжелые поезда, пыхтели и свистели паровозы, звенели их резкие звонки и завывали сирены.

Но прежде чем лечь в постель, я насладился «портовой атмосферой», которой мне давно недоставало. Хотя у деревянных причалов стояли лишь небольшие суда, среди которых не было ни одного европейского (погрузка бананов происходит дальше к востоку, в Теле и Ла-Сейбе), и хотя весь городок состоял из одной длинной улицы и нескольких убогих переулочков, все же во всем чувствовался интернациональный дух и обычай принимать иностранных моряков. На главной улице было множество салонов и баров с соответствующей публикой. Там можно было увидеть безукоризненно одетых элегантных молодых людей в нейлоновых рубашках с короткими рукавами и полусапожках, с огромными револьверами на богато украшенных кожаных поясах; пьяниц и нищих; уголовных типов; самоуверенных бонвиванов с кокетливыми усиками, толстыми животами и алчными глазами; слоняющихся без дела стражников или полицейских в сдвинутых набекрень шляпах, со старомодными винтовками через плечо и, разумеется, расфуфыренных «дам» с сигаретой в зубах, с невероятными прическами, размалеванных и украшенных фальшивыми драгоценностями; старых негритянок и красивых девушек с тонкими талиями и острыми грудями под фривольно тонкими блузками.

Смешение запахов — жареного лука и приторных духов, вонючих отбросов и преющего морского ила; смешение звуков — разноголосица кинотеатров, завывание ракол, рев громкоговорителей, голоса людей, звон маримб и гитар — все это как нельзя лучше гармонировало с пестротой одежд и лиц. Здесь смешались гондурасские ладино и карибские негры, гватемальские индейцы, евреи, греки, малоазиаты, китайцы, испанцы, гринго и метисы. И, разумеется, всюду шныряли дети и подростки, наперебой стараясь всучить людям низкопробные американские журналы и комиксы, американские жевательные резинки и сладости, американские кока-колу и пепси-колу, американские сигареты, карандаши и бог знает что еще. А в кинематографах свирепствовали американские убийцы, американские грабители банков, американские герои сомнительной мужской дружбы и американские красотки.

Но напрасно я думал, что этим и исчерпываются преимущества «американского образа жизни». Несколькими днями позже, попав в Сан-Педро-Сула, главную резиденцию «Юнайтед фрут компани» в Гондурасе, я убедился в неполноте моих представлений о нем. Положим, еще можно понять, что руководители и служащие компании устроились здесь в соответствии со вкусами своей страны. И засилью крупных североамериканских фирм, которые забрали в свои руки всю экономическую жизнь края, тоже не приходилось удивляться, ибо тесные связи уолл-стритовского капитала со всемогущей банановой империей «Юнайтед фрут» общеизвестны. Можно было бы найти объяснение и для существования в этом городе, едва насчитывающем пятьдесят тысяч жителей, ультрасовременных отелей, универмагов и шикарных кинотеатров, учитывая большое число приезжих.

Но зачем навязывать жителям этой наиболее отсталой в Центральной Америке страны, далеко не обеспеченным самыми необходимыми предметами потребления, уродливых резиновых зверей, кукол с закрывающимися глазами, детские трехколесные велосипеды (на которых негде ездить), волшебные фонари, театральные дамские сумочки (во всем Гондурасе нет ни одного театра!), безвкусные статуэтки, модные платья под-стать принцессам, вечерние костюмы, туфельки для паркета и перчатки для холодной зимы — об этом знают разве только североамериканские дельцы. Хотя верно — ведь дело шло к рождеству, надо же было предоставить людям выбор праздничных подарков! Уже стояли там и тут рождественские деды из пластмассы или в виде надутых воздушных шаров с лицами басенных дурней, и среди груд чемоданов, седел, игрушек, радиоприемников, завлекательных журнальчиков с почти голыми женщинами на обложках возвышались театрально подсвеченные ясли и возле них дева Мария, стыдливо опустившая очи.

Нет, я просто не мог видеть этой отвратительной смеси из бизнеса, святотатства и надувательства. Я пошел на рынок, купил себе полную сетку золотистых, веселых, здоровых, спелых апельсинов, выросших на плодородной земле Гондураса, по сентаво за штуку, сел в парке под живой изгородью из пурпурных гибискусов, фиолетовых бугенвиллей и оранжевых цветков сан-карлос, и с великим удовольствием поглотил один за другим эти чудесные плоды.

Возвращаясь по шумным улицам в гостиницу, я думал о том, что при таком понимании «прогресса» Республика Гондурас долго еще будет оставаться «muy atrás» — очень отсталой.