В стране у Карибского моря

А ТЕПЕРЬ «ПРОЩАЙ, ГОНДУРАС!»

Сан-Лоренсо, 8 января…

«Дорогой друг!

Мне посчастливилось: грузовик, на котором мне предстоит ехать, везет свиней. Их переправляют из Никарагуа, где всегда есть Излишки продовольствия, в Сальвадор, где его всегда не хватает. В Санта-Росе, местечке по ту сторону границы, постоянно идет бойкая торговля свиньями, привозимыми из Никарагуа и Гондураса. Значит, я поеду прямо туда, и преимущество заключается в том, что на границе, надо полагать, не Произойдет никакой задержки, потому что шоферы, перевозящие свиней, хорошо знакомы пограничникам той и другой стороны. Здесь, в Сан-Лоренсо, животных поят и кормят. Как мне сказал водитель, у меня достаточно времени, чтобы позавтракать и заняться своими делами. Я рад, что у меня есть лишние полчаса, и я могу послать Вам, дорогой друг, мой последний привет из Гондураса. Через несколько часов я покину эту страну. Я не вполне уложился в предусмотренные планом шесть месяцев пребывания здесь, пришлось-таки под конец обращаться за продлением разрешения!

В течение последних недель я еще немного поездил по стране, был на северном побережье, в районе плантаций «Банановой империи», наведался в интересный, типично центральноамериканский портовый город Пуэрто-Кортес на берегу живописной бухты, с запада обрамленной высокими горами, побывал и в сумасбродной банановой столице Сан-Педро-Сула, о которой Вы, вероятно, никогда и слыхом не слыхали, но которая тем не менее для Гондураса играет роль своего рода кубышки или дойной коровы, ибо именно от бананов страна получает свои наиболее крупные доходы.

Затем меня потянуло в другие отдаленные районы Гондураса. У меня уже не было времени для долгих походов и специальных географических исследований, пришлось ограничиться короткими налетами и беглыми обзорами. На мое счастье, недавно была закончена постройка дороги, которая, ответвляясь от Карретеры Интеросеаника, ведет в высокогорную область Интибука в западной части страны. Это суровая местность, где население еще мало приобщилось к цивилизации. На протяжении столетий доступ туда был трудным, да и теперь еще плохая дорога позволяет наладить какое-то минимальное сообщение только в сухое время года. Столица этого департамента, лежащая на высоте более 1700 метров над уровнем моря, наиболее высоко расположенный и самый маленький из провинциальных центров, носит название Ла-Эсперанса — Надежда. Там не больше трех тысяч населения. Вот куда я забрался!

В эти горы пока еще не проникла «цивилизация» с ее «американским образом жизни». Правда, в столице кое-где есть электрические лампочки, но тока нет, радио отсутствует, музыкальные автоматы тоже, и в день приезжает не больше двух-трех небольших грузовиков. Зато есть грубые глинобитные стены, крутые лестницы, ведущие к высоко расположенным часовням, темная церковь с удивительно богатым алтарем, в стиле староиспанского барокко, низкая, похожая на крепость казарма с безусыми мальчуганами в качестве трубачей и одним караулом с единственным часовым, которого через определенные промежутки времени с восхитительной военной точностью сменяет столь же многочисленный новый наряд. На запущенной центральной площади стоит пострадавший от непогоды бюст какого-то местного заслуженного патриота. А вокруг простирается прекрасный и величественный горный ландшафт с разноцветными вулканическими почвами и уцелевшими еще кое-где сосновыми лесами, по которым я с наслаждением ходил в живописно расположенные соседние селения.

Неделю накануне рождества я прожил в Тегусигальпе. К празднику здесь готовятся точно так же, как у нас. Целые леса молодых горных сосен — ели здесь не растут — путешествуют в город на спинах мулов в качестве «рождественских елок». Торговые заведения соперничают друг с другом, навязывая покупателю всевозможнейшую чепуху, и достигают рекордных оборотов. Женщины и дети, которые ходят из дома в дом, предлагая чудеснейшие декоративные цветы, достигают куда более скромного успеха.

Я уже распрощался с отзывчивым ректором университета, с моим заботливым опекуном из «Банка экономического развития» и с другими знакомыми. Незадолго до этого я познакомился еще с одним соотечественником — немцем, который далеко на юге страны держит небольшую ферму, занимаясь пчеловодством и выращиванием масличных культур. Он как раз приехал в столицу за покупками и уговорил меня поехать к нему. Я не пожалел об этом. Приятен был уже сам ночной путь по озаренному лунным светом безлюдью, заполненный увлекательными беседами. Сойдя с автобуса еще перед рассветом, мы шли несколько часов по причудливой местности, где росли дынные деревья, через шумливые реки. На уединенном хуторе нас ждал скромный рождественский праздник, на который съехалось издалека многочисленное потомство хозяина дома. Потом мы совершали утомительные, зато очень интересные прогулки в почти необитаемые горы, от «куда открывались великолепные виды через залив Фонсека, далеко-далеко, вплоть до вулканов Никарагуа и Сальвадора. После праздника мы вместе поехали в ближайший городок Чолутека и встретились там на одной тьенде еще с одним немцем. Он управлял в соседних пограничных с Никарагуа горах несколькими кофейными плантациями.

— Не может быть и речи о том, чтобы вы уехали из Гондураса, не погостив у меня, — категорически заявил мой новый знакомый. — Новый год вы встречаете у нас, и никаких разговоров.

— Но в конце года истекает мое разрешение на пребывание в стране, — возразил я. — А кроме того, мне непременно нужно побывать еще на островах в заливе Фонсека, хотя бы в Амапале.

— Росо а росо (не надо спешить), — успокаивал он. — La carga se regia con el camino.

Местную поговорку о грузе, который утрясется в дороге, я помнил хорошо, тем более что здешний опыт убеждал меня в ее справедливости. Отчего было не согласиться?

— С иммиграционными властями в Тегуке я сам снесусь по телеграфу, об этом не беспокойтесь, — заверил он меня.

Итак, на следующий день я взобрался со своей небольшой дорожной кладью — все громоздкое я уже отправил из Тегусигальпы багажом — в его высокий вездеход. Оставив позади выжженную, изнывающую от зноя низменную саванну вокруг Чолутеки, мы опять поднялись в благодатные горы.

Не буду докучать Вам, дорогой друг, сведениями о культуре кофе. Обо всем, что касается его возделывания, обработки, его сортов и прочем Вы можете при желании прочесть в книгах. Я хочу лишь отметить, что кофейные плантации очень красивы и никогда не утомляют однообразием, ибо они вписаны в разнообразный горный ландшафт и благодаря теневым деревьям, нужным для защиты от солнца, напоминают леса. Есть даже такое выражение — «ландшафт кофейных лесов». Во время цветения кофейные посадки распространяют чудесный сладкий аромат, а в период съема урожая, который пришелся как раз на эти недели, их оживляют многочисленные расторопные сборщики и сборщицы. Короче говоря, предусмотренные три дня растянулись на целую неделю, так много нового и интересного нашлось для меня в этих южных тихоокеанских горах Гондураса по соседству о Никарагуа, и так обворожительно умели мои радушные хозяева склонять меня к новым и новым отсрочкам отъезда. Это очень приятно завязывать все новые и новые дружественные связи, и именно в этом вижу я основную задачу нашего брата — заморских путешественников: протягивать нити дружбы через моря и континенты, строить мосты от человека к человеку и таким образом сближать друг с другом одинаково думающих людей во всем мире для блага дальнейшего развития по мирному пути.

Под конец я побывал еще в нескольких тихоокеанских портах Гондураса, в том числе в Амапале на Исла-де-Тигре — Острове Ягуара. Дело в том, что в заливе Фонсека полно вулканических островов, которые принадлежат частью Сальвадору, а частью Гондурасу, и вся суша, примыкающая к этому заливу, представляет собой беспорядочный старовулканичеокий ландшафт из конусов и куполов, разбитых кратерных стен и похожих на крепостные развалины вулканических руин, застывших потоков лавы, ступенчатых провальных котловин и заваленных обломками или погруженных в море кольцевых стен. Остров Тигре —* это тоже не что иное, как поднявшийся из моря, правда, уже давно бездействующий вулканический конус о узкой прибрежной равниной, на которой примостилось несколько селений. Однако море вокруг глубоко, даже крупные океанские суда могут подходить к берегу, в? то время как материковое побережье заливй заилено и выположено выносом рек. Таково оно и здесь, у Сан-Лоренсо, маленькой перевалочной базы, обслуживающей ввоз и вывоз через Амапалу.

Позавчера я выехал в Амапалу на моторном суденышке, провел вчерашний день на вулканическом острове, и сегодня рано утром вернулся обратно. Между прочим, моим соседом на борту катера оба раза был один и тот же человек: болтливый и наивный предсказатель судьбы. Он называл себя «професóром» и присвоил себе таинственное китайское имя, начертанное на его рекламном щите из картона, который он возил с собой. Он был достаточно честным, чтобы признаться мне:

— Люди хотят, чтобы их обманывали, сеньор, вы уж мне поверьте! Стоит только пустить слух, что приехал прорицатель, и эта новость распространяется все шире, как круги по воде, — он изобразил в воздухе круги, — и вы можете начинать доить корову (он изобразил также соответствующее движение).

Прорицатель и в гостинице жил рядом со мной. Как мне казалось, на этот раз «круги» были довольно узкими.

Сегодня утром он пожаловался мне:

— Мне нечего тут делать, сеньор! В таких портах слишком просвещенный народ. Всего два клиента побывали у меня, это жалкие две лемпиры. Один проезд стоит втрое дороже!

Через некоторое время он спросил меня простодушно, благоприятна ли в Германии почва для его деятельности. И когда я подтвердил, что и у нас в Западной Европе дураков еще немало, он от радости по прибытии в Сан-Лоренсо пригласил меня на кофе. Однако я тут же со своей стороны пригласил беднягу на завтрак: он показался мне сильно изголодавшимся.

Теперь я сижу один на ветхой, залатанной кусками жести и крышками от ящиков веранде в отеле «Марино», единственной гостинице Сан-Лоренсо, на берегу далеко вдающегося в сушу рукавообразного эстуария. Между трухлявыми сваями подо мной с отливом начинает уходить вода, оставляя после себя вонючий, покрытый ракушками и отбросами черный ил. Корни мангровых кустарников сантиметр за сантиметром поднимаются над медленно отступающим мелководьем. Подгнивший пол колеблется под ногами. Высохший, потерявший иглы скелет сосенки в углу еще напоминает о рождестве. Грязные, опутанные паутиной бумажные гирлянды, наверное, не менялись уже много лет. На буфете, возвышающемся над замусоленным прилавком, висят клочья пожелтевшей марлевой сетки от мух. Буфетчик в рубашке без пиджака, немытый и небритый, скучает без дела. Босоногая девушка подает неловко и с видимым неудовольствием. На стенах обычные рекламные персонажи расплываются в улыбках или молитвенно возводят очи горе. Видно уж эта типично гондурасская обстановка до последнего момента будет преследовать меня, чтобы я непременно сохранил ее в своей памяти.

Но вот я слышу, как по ухабистой улице с грохотом подъезжает грузовик… По визгу и хрюканью определяю, что это за мной. Итак, дорогой друг, нам пора расстаться. В последний раз гляжу через мутную воду залива на силуэты гор по ту сторону, увенчанные громадами облаков, и говорю им: «Прощай, Гондурас!»

С сердечным приветом, Ваш далекий друг…»