В заливе ветров

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Этой ночью Александров спал совсем плохо. Его опять сильно знобило. Погружаясь в дремоту, он видел во сне какой-то запутанный клубок ниток, который никак не мог распутать, и мучился от этого. Проснувшись, он вспомнил проведенный на берегу вечер и жалел, что обидел Айно.

Утром он уехал в сплавную контору за оборудованием.

Начальник сплавной конторы, молодой инженер, только год назад окончивший лесотехнический институт, встретил Александрова тревожным вопросом.

— Что у вас там случилось с плотиной?

— Рухнула, — кратко ответил Александров.

— Это я знаю, — обиделся начальник. — Объясните мне другое: как это так получилось, вы сами пришли к выводу, что плотина не выдержит, и ничего не сделали? Почему не отремонтировали?

— Вы же знаете, я занимаюсь только механизмами.

— А что Воронов думает?

Мрачный, усталый Александров чуть не высказал всю обиду на Воронова, но сдержался. Ответил неопределенно:

— Положение у него тяжелое. — Подумав немного, он добавил: — Решил восстанавливать плотину.

— А справитесь вы со строительством и с восстановлением плотины?

Александров нерешительно пожал плечами и, чтобы избежать дальнейших расспросов, протянул заказы на оборудование. Начальник нехотя отпустил его, решив поговорить с Вороновым.

Оформив наряды и побродив по отделам и складам, Александров пошел в дом для приезжих.

Ночью он метался без сна на постели, потом встал и взял у дежурного градусник. Ртутный столбик поднялся выше тридцати восьми. Пришлось пойти утром в районную больницу. Седой старичок в очках с широкой оправой выслушал его, постукал по груди. Не сказав ничего, велел сдать анализы и послал на рентген.

На следующий день врач встретил его с озабоченным видом. Он молча снял очки, повертел их в руках и начал расспрашивать:

— Чем вы болели в детстве?

Александров усмехнулся:

— Как все дети: коклюшем, корью.

— Как у вас раньше было с легкими? До ранения?

Александров уклонился от ответа:

— А что с ними? — спросил он.

— Видите ли… — Врач зачем-то надел очки и коротко сказал: — Вам надо ехать в санаторий. Чем скорей, тем лучше. Идите в райком союза, попросите путевку в Крым. Я уже звонил туда.

— Что же со мной? — спросил Александров, не в силах скрыть волнение.

— Туберкулез легких. Процесс, небольшой. Не расстраивайтесь, Крым вас вылечит.

— Мне нельзя сейчас уезжать.

Врач спокойно объяснил:

— Повидимому, вы перенесли тяжелую простуду на ногах. Но болезнь еще в такой стадии, когда ее легко остановить, если вы не будете медлить. До отъезда придется полежать в постели.

— Я не могу лежать — мне же надо монтировать электростанцию…

Врач развел руками.

Александров зачем-то прошел в дом приезжих, но там ему не сиделось, отправился на склад сплавной конторы, но и там задержался не больше часа. Он долго кружил по улицам, пока, наконец, решился и зашагал в профсоюзный комитет. Председатель комитета сочувственно посмотрел на Александрова. Это сочувствие совсем расстроило его.

— Мы уже знаем, нам звонили из больницы. Как только получим путевку, сразу сообщим вам…

Он снова вернулся в дом приезжих, закрыл дверь на крючок и улегся. С улицы доносилась веселая возня играющих детей. Он поднялся и закрыл форточку. Но теперь в комнате стало угнетающе тихо.

Не первый раз врачи говорили Александрову о его слабом здоровье. Но ему всегда казалось, что врачи обманываются и напрасно пугают его. Сколько уже прошло времени после ранения, он и не вспоминал о тяжелых госпитальных днях. Он работал, жил, думал о том, что на его век дней хватит, их, правда, запасено не с решето, как говорит хорошая поговорка, но все самые большие его дела были еще впереди. Он не думал о смерти, хотя понимал, что она существует где-то рядом с жизнью. Ему почему-то казалось, что умирают только те, кто уже все сделали, или те, кому и делать нечего, кто не сопротивляется смерти. Но сам-то он еще только собирался начать жить.

Все, что было до сих пор, было лишь подготовкой к какому-то большому делу. К этому он готовился в институте; не успев кончить ученье, взял в руки винтовку, чтобы поскорее покончить с войной и вернуться к исполнению мечты. И вот, когда пришло время для осуществления этого дела, пусть и небольшого, в это время как раз и прозвучал пожарный сигнал…

Да, ворчливый, мрачноватый голос доктора прозвучал как сигнал. И Александров не мог успокоиться, представляя, какие страшные вещи происходят в нем, как разрушается его тело, как слабеет его кровь. Ведь это уходит, медленно, по каплям, но уходит его жизнь.

Он взглянул на свои пальцы и представил, какими прозрачными, синеватыми станут они, как будут они беспомощны, а ведь этим рукам надо было еще столько сделать.

Конечно, может быть и так, что врачи спасут его, но сколько времени уйдет даром? И кто заменит его? Он еще только получал оборудование и машины для своей будущей электростанции. И какая теперь польза от всех его планов? Оборудование будет лежать, эти машины некому смонтировать, пустить в ход. И зачем только он выписал их? Пусть бы уж эти машины дали тем, кто сможет немедленно их использовать.

Ему стало не по себе, когда он подумал о том, как тихо будет теперь в механической мастерской. Без него механики, конечно, не будут знать, что делать, и, возможно, Воронов пошлет и их на другие работы. Новый токарный станок умрет без движения, и некому будет даже пыль стереть с него, на окнах повиснет паутина. И чертежи круглой пилы нового образца останутся тоже на бумаге.

Он отгонял от себя мысли об Айно, но они упорно возвращались. Он вдруг вспомнил: ведь он поцеловал ее. При мысли о том, что она может тоже заболеть, его охватил ужас. Теперь ему казалось, что он накликал несчастье не только на себя, но и на нее…

Вернувшись в Туулилахти, он первой на улице увидел Айно. Хотя он много думал об этой встрече, но еще не решил, как скажет ей о случившемся. Он остановился, беспомощно взглянул на нее и опустил голову, сосредоточенно рассматривая носки своих ботинок.

— У тебя неприятности? — озабоченно спросила Айно.

— Нет, но нам надо поговорить, — коротко ответил Александров. Он поднял глаза и вдруг сказал: — Наверно, я скоро уеду…

— Скоро? Почему? Мы же условились… — заговорила Айно, но он, словно не слыша, прервал:

— Поговорим попозже. Мне нужно сейчас к Воронову.

Айно растерянно повернулась и пошла в больницу. Александров зашагал к конторе, все больше замедляя шаги. С Вороновым разговаривать будет не легче, чем с Айно.

Начальник о чем-то расспрашивал мастера Кюллиева, сына председателя сельсовета. Увидев Александрова, он сразу отпустил мастера. Воронову хотелось услышать, что нового в сплавной конторе. Но Александров ничего не говорил, и когда молчание затянулось, Воронов удивленно спросил:

— Что-то с тобой неладно. Устал?

Александров зажег папиросу, но тут же вмял ее в пепельницу.

— Оборудование я получил, — сказал он и резко добавил: — А веселиться мне не с чего. У меня, как выяснилось, туберкулез легких.

Воронов даже привстал от изумления. Александров сухо добавил:

— Впрочем, хоронить меня еще рано. Обнаружены каверны, но чахоточные, как ты знаешь, умирают медленно.

— Пожалуйста, без шуток! — сердито сказал Воронов. Он все еще не мог прийти в себя. — Значит, тебе надо немедленно ехать лечиться.

— Поеду… Как только получу путевку…

Оба замолчали. Александров с тоской поглядел на чертежи, оставленные им в кабинете Воронова в тот день, когда они так горячо поспорили. Пыль уже покрыла черный круглый футляр, стоявший в углу возле шкафа. А Воронов думал о том, что их спор так странно решен этой болезнью. Александров уедет, и само собой приостановится строительство электростанции, и можно будет послать строителей на плотину… И в то же время подумал, как трудно будет этому деятельному человеку надолго оторваться от жизни. В таком санатории от одной тоски с ума сойдешь. Про себя Воронов уже решил, что будет постоянно писать ему туда. Конечно, писать придется осторожно, но к осени, может быть, удастся его и порадовать. Наконец Воронов прогнал эти несуразные мысли.

— Когда обещают путевку?

— Еще ничего не известно, — ответил Александров. — Пока буду работать.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Воронов. — Разве можно в таком состоянии работать? Да я подниму на ноги и райком и центральный комитет союза, но добьюсь путевки. А пока мы предоставим тебе отпуск. Никакой работы.

Он говорил вполне искренне, озабоченный судьбой товарища, его болезнью. Но где-то в глубине души скользила и маленькая мыслишка о том, что если Александров, при его теперешнем положении, будет продолжать работать, то опять начнутся бесконечные споры. И по лицу Александрова он видел, что тот это понимает. И он горячился все больше. Не слушая возражений Александрова, он схватил трубку телефона. Александров встал и ушел, не желая слушать этот разговор, в котором опять будет упоминаться о его болезни, вдруг изменившей всю его судьбу.