В заливе ветров

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В клубе было тепло и тихо. Большие стенные часы мерно тикали, и Анни казалось — они идут очень медленно, так медленно, как будто говорят, что впереди еще длинный вечер и спешить некуда. Анни не сиделось дома. Мать вздыхала и охала, что отец отправился в дальний путь. Она не знала и лучше, если не узнает, каким смешным он выглядел.

Девушка сидела за столом, подперев голову руками, и смотрела в окно. На улице и в новом саду клуба гуляли сплавщики с женами. На спортивной площадке парни и девушки играли в волейбол. Анни смотрела на них с завистью. Она никуда не могла пойти, ей было стыдно за отца.

Все военные годы и в первое время после войны Анни прожила у тетки, сначала в эвакуации, а потом в Петрозаводске. Но и живя дома, она очень редко виделась с отцом. Обедать они обычно приходили в разное время. Вечерами отец допоздна засиживался в конторе, а Анни уходила по своим делам. Отца мало интересовали хлопоты Анни, и ее — что писал отец в конторе. Когда они сходились вместе, отец говорил, что с людьми надо держать ухо востро, как будто его окружали одни жулики. Это оскорбляло Анни, она обычно молчала или переводила разговор на другую тему. Но большей частью за столом говорила только мать — о том, сколько дала корова молока, жаловалась на плохое сено, рассказывала про свои сны или про сплетни в поселке. В семье Мякелевых каждый жил своей жизнью.

Но сейчас, сидя за своим столиком в пустом клубе и вновь восстанавливая в памяти утреннюю сцену, Анни не хотела вспоминать о том раздражении, которое вызывал в ней отец своими несправедливыми жалобами, наветами на людей. Да, она знала, что отца почти все в поселке недолюбливают. Ну что ж! Заместитель начальника не может всем нравиться: одним приходится сказать резкое слово, другим отказать в какой-нибудь просьбе. И если люди и осуждают его, то чаще всего потому, что не знают, какую тяжелую жизнь прожил отец, сколько раз он встречал на своем пути людей, готовых перехватить кусок из чужого рта. Пусть отец иногда и ворчит: «Чужую ношу несу!», но работу он, наверное, любит, иначе не просиживал бы в конторе до поздней ночи. Отец не получил того образования, какое получил Воронов или хотя бы она, Анни. Он окончил всего три класса, да и то в старой школе. Как тяжело ему было пробивать себе путь в жизни! И почему она, его дочь, никогда не подумала об этом? И теперь ей казалось, что она ненавидит людей, которые выставили сегодня ее отца на посмешище. Ей не хотелось никого видеть, даже Николая, который тоже присутствовал, когда отец уезжал.

А Николай бродил по поселку, поминутно останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Наконец он решился зайти в клуб.

— А я-то тебя ищу, — обрадовался Николай. — Пойдем гулять или кататься на лодке, вечер такой чудесный!

Анни молчала.

— Не стоит думать об этом, — уговаривал Николай.

— О чем об этом? — Анни с гневом взглянула на Него. — Оставь меня.

Но Николай, обычно терпеливо переносивший все ее капризы, сейчас не хотел подчиняться.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но твой отец сам виноват, что люди смеются над ним. Переехала бы ты жить к нам. Мы же обо всем договорились. Какая разница, переедешь ли теперь или потом, когда я вернусь из армии?

— А почему мне надо переехать к тебе именно сейчас, а не потом? — На лбу у Анни появились морщины, предвещавшие бурю.

— Потому что тебе трудно жить с отцом…

— А тебе еще рано вмешиваться в наши семейные дела! — отрезала Анни и вскинула голову.

Затем она подошла к столу, взяла ключ и стала вертеть его, показывая, что ей некогда разговаривать. Николай вышел из комнаты. Он ждал на лесенке, пока Анни закроет дверь, но Анни прошла мимо, как будто и не заметив его.

Мать процеживала молоко, когда Анни пришла домой. Кот сидел у своей чашки, вытягивая шею и наблюдая зелеными глазами за каждым движением хозяйки.

— Как-то там твой бедный отец? Только бы не простудился! У него такое плохое здоровье!

— Когда отец вернется? — спросила Анни.

— Он ничего не сказал.

За ужином молчали, как и обычно. Акулина подкладывала дочери лучшие куски рыбника, толсто мазала на хлеб масло и поставила любимое кушанье Анни — простоквашу с сахаром. Анни была задумчива и ела неохотно.

— Что с тобой, Анни? — спросила обеспокоенная Акулина. — Не заболела ли ты?

— Да нет, ничего, — тихо ответила Анни. — Я тоже думаю — тяжело ему. Но больше некого было послать. Ведь Михаил Матвеевич болен. — А сама горько размышляла о том, что даже Николай не замечает, как несправедливы люди к ее отцу. Неужели Николай так никогда и не поймет, какую боль он ей причинил только что? Как мог он, близкий друг, предлагать ей переехать к нему? Разве может она бросить отца и мать? И ей уже казалось, что она даже не может больше любить Николая.

…Койвунен молча выслушал приказ о назначении его бригадиром и о срочном восстановлении старой плотины. Он хотел что-то сказать, но как раз засорился мундштук трубки и надо было проделать большую работу, чтобы его очистить. А Мякелев в это время уже ушел. Мийхкалинену, который вернулся на лоток бригадиром, Койвунен коротко сказал:

— Мне тут нечего сдавать. Сам все знаешь.

Тем не менее они вместе осмотрели лоток, подсчитали взглядом стоявшие у горловины лотка бревна, и Койвунен, в знак прощания, помахал рукой, поднял на сутулые плечи свои пожитки и медленно зашагал к Пуорустаёки, даже не спросив у Мякелева, пойдет ли тот с ним, или приедет позднее, и поедет ли вообще.

Мякелев добрался до Пуорустаёки к ночи. Усталый, он отдал коня первому попавшемуся навстречу сплавщику, побрел к костру и тяжело опустился на землю. Костер догорал. Возле костра стояла вымытая посуда, на сучьях сосны висели рюкзаки, сумки, берестяные кошели. Никого не было поблизости. Сплавщики отдыхали где-то в тени деревьев. Вскоре подошел сплавщик, принявший коня, и сказал, что бригадиры — старый и новый — идут в хвосте сплава. Это недалеко отсюда. Если Мякелев хочет пойти туда, он покажет дорогу.

— Нет, я подожду здесь, — ответил Мякелев. Не дело заместителя начальника сплава бегать в поисках бригадиров. Пусть они придут к нему. Но вслух он только добавил: — Устал я. Все-таки тридцать километров!

— Ну, на таком коне это пустяки, — сказал сплавщик.

— Конь — ничего, — согласился Мякелев. Не станет же он всем рассказывать, что всю дорогу вел коня на поводу. — Как у вас тут? — спросил он неопределенно.

— Да так себе. Воды мало.

— Спасибо, что вообще есть вода. Была бы плотина!..

— Да, тогда было бы хорошо! — согласился сплавщик.

— Вот-вот! — Мякелев чуть оживился. — Ты правильно говоришь, при плотине сплав можно было завершить успешно. Я твое мнение учту. Как твоя фамилия? Ты, кажется, из колхоза?

Сплавщик кивнул утвердительно и сказал свою фамилию. Мякелев тут же ее записал.

— С питанием у нас непорядок, — продолжал сплавщик. — На верховье был котлопункт, а здесь нет. Едим, что есть в сумке, всухомятку. Это же не дело!

— Да, но так было испокон веков, — ответил Мякелев. Заниматься котлопунктом не его дело! Воронов, чего доброго, скажет ему же: делай, организуй, раз начал! Он переменил разговор: — Позови Койвунена, скажи — я жду.

Сплавщик ушел, и Мякелев, расстелив парусиновый плащ, прилег. Как приятно было после ходьбы растянуться всем телом на хрустящем ягеле. Лишь бы не простудиться. Надо бы подкинуть сучьев в костер… Но пока он думал об этом, сон взял свое.

Поздно ночью Койвунен пришел к костру, но, увидев, как крепко спит Мякелев, не стал его будить. Он вскипятил чай, выпил две кружки, но Мякелев не просыпался. Койвунен ушел. Когда он вернулся к утру, Мякелев сидел, переобуваясь.

— А я тебя ждал, ждал, — с упреком сказал Мякелев. — Сколько времени? Восьмой час? Я тут с вечера жду.

— Мы хвост сплава подгоняем, — ответил Койвунен. — Может, покушаете сперва?

Мякелев открыл свой рюкзак, постелил на парусиновый плащ газету и разложил на нее рыбник, калитки, масло. Койвунен тоже присел и открыл свой рюкзак.

— Тут, я вижу, и котлопункта нет, — сказал Койвунен. — Вы бы распорядились насчет повара. Что ему делать на верховье? Там три человека рабочих осталось.

— Это долгая история. Нужно оформлять через ОРС.

— При чем тут ОРС? — возразил Койвунен. — Повар-то наш.

Мякелев не ответил. Не мог он говорить с полным ртом. Закончив завтрак, вытер нож, оглянулся кругом, заключил:

— А хорошо тут у вас. Курорт!

Он больше не желал заниматься посторонними разговорами и деловито спросил:

— Как тут дела? Ты уже все осмотрел?

Он вынул из рюкзака портфель, из портфеля — карту сплавного рейда. Койвунен наклонился над картой, долго искал синюю ленточку Пуорустаёки, потом, найдя нужное место, ткнул пальцем:

— Хвост сплава у них тут. Пойдем посмотрим, это недалеко.

— Почему ты говоришь «у них»? Ты же теперь здесь руководитель! — назидательно сказал Мякелев.

— Знаете, с ружьем медведя ищешь, да за кустами не видишь, а без ружья наткнешься, и сам о том пожалеешь! — насмешливо ответил Койвунен. — Ну что же, пойдем, там видно будет.

— А там не сыро? — озабоченно спросил Мякелев. — А то у меня сапоги протекают. Впрочем, это потом, а теперь займемся делом. Составим список рабочих бригады по разрядам. Это раз. Список распределения рабочей силы по участку. Это два. Сводку за пятидневку. Три. Работы нам хватит часа на четыре, я знаю. Надо бы какой-нибудь столик или ящик, на крайний случай.

— Ничего мы тут с вами не сделаем, — твердо возразил Койвунен. — Я человек новый. Сведения эти есть у Потапова, и все надо посмотреть на месте. Так что надо идти туда.

Мякелеву ничего не оставалось, как следовать за Койвуненом. Идти было трудно. Как ни обсохли болота, ноги погружались глубоко, и казалось, не вытащить сапог из грязи.

Они увидели Потапова, стоящего с багром в руках в пяти шагах от берега, по колено в воде. Перед ним было несколько бревен, прикрепленных друг к другу, образовавших небольшое заграждение перед прибрежными камнями. Койвунен остановился на берегу и стал молча наблюдать за продвижением толстой сосны по воде, точно только для этого пришел сюда. Сосна ударилась о коссу, в нерешительности остановилась, потом повернулась к середине русла и продолжала свой путь.

— Хорошо, — Койвунен кивнул головой. — Теперь они не задержатся! Может быть, ты, Потапов, пойдешь с нами?

Потапов вылез из воды и пошел за Койвуненом и Мякелевым. Они останавливались всюду, где были заградительные боны, коссы или дежурили сплавщики. Иногда старый и новый бригадиры обменивались короткими фразами, вопросительными взглядами, а то и просто кивали друг другу. Они, знавшие на этой реке малейший изгиб, любой подводный камень, понимали без слов значение каждой коссы или заграждения, и Мякелеву трудно было следить за их мыслью. Ничего интересного Мякелев не нашел ни в коссах, ни в других сооружениях: коссы как коссы! Немало и он их видел на своем веку. Вскоре он предложил:

— Пойдем обратно. У нас много дел.

Но Койвунен с Потаповым не согласились. Им хотелось еще раз вместе с заместителем начальника рейда осмотреть весь участок до самого хвоста сплава. Мякелеву оставалось только понуро брести вслед за ними. Часа через два они добрались до того места, где происходила очистка берега от оставшихся на суше бревен. Здесь уплывали в путь последние бревна — это и был хвост сплава. Мякелев облегченно вздохнул, предполагая, что теперь-то они пойдут обратно, но не тут-то было. Потапов предложил осмотреть весь берег, где хвост-сплава уже прошел, не осталась ли там на суше древесина, и Койвунен согласился с ним. Отказаться от такой проверки Мякелев никак не мог. Усталый и уже равнодушный ко всему, он снова плелся вслед за ними. Берег был совершенно чист, ни одного бревнышка не нашли они на всем своем пути. Добравшись до места, где в первый день сплава начали скатку бревен лебедками, они отдохнули минут пятнадцать, а потом молча зашагали уже прямым путем до того места, где была плотина. Тут Мякелев впервые заговорил:

— Видите, товарищ Потапов, что вы наделали? Плотина не восстановлена и даже материал не заготовлен.

— Строительный материал в другом месте, там, пониже… — Потапов показал рукой за болото.

— А как же переправлять его сюда, против течения? Ведь надо выделять трактор! Сколько рабочих часов это потребует?

Никто не ответил. Старый и новый бригадиры пошли туда, где, по мнению Потапова, надо было построить плотину. Мякелев отказался. Он боялся, что если пойдет туда, то это могут расценить, будто он ставит под сомнение правильность приказа начальника рейда. Он пошел обратно на Пожарище, к стоянке бригады.

Пора белых ночей уже миновала. Над Пожарищем расстилались сумерки — такие прозрачные, какие бывают только на севере в безоблачные и безлунные ночи во второй половине июля. Темнозеленые ели сливаются с яркозелеными молодыми соснами на фоне мутноголубого неба. И только у костра вновь оживают пни и деревья: кажется, что чем ярче горит костер, тем ближе и толще они становятся, а как только угасает пламя, они отдаляются, становятся тоньше и вот-вот совсем сольются с темнозеленой стеной тихо и монотонно шумящего леса.

Мякелева клонило ко сну, но уснуть он не мог — тело зудело от комариных укусов. Правда, у костра комаров было меньше, но у Мякелева осталось такое ощущение, будто он парил шею, лицо и руки веником из крапивы.

На работу вышла ночная смена, а Потапова и Койвунена все еще не было. Освободившиеся от смены сплавщики, усевшись у костра, поужинали, закурили и растянулись на хвое, но, видно, спать еще не собирались.

Мякелев, приподнялся на локте и спросил у сплавщиков, хорошо ли они знают Койвунена.

— Кто же Койвунена не знает! — сказал один из сплавщиков.

Другой, который уже улегся, снова сел, закурил цыгарку. В этих прозрачных сумерках казалось, что лица у сплавщика нет, просто кто-то невидимый раздувает горячий уголь среди маленького черного куста можжевельника. Глаз не было видно, горящая цыгарка освещала лишь бороду и обросшие густой щетиной щеки.

— Знаем! — подтвердил он и сильно затянулся табачным дымом. — Мы с ним вместе рыбачили… муку.

— То есть что это значит — «рыбачили муку»? — Мякелев подозрительно посмотрел на чернобородого. Не посмеиваются ли над ним?

— Очень просто — удили мешки с мукой в воде, как рыбу. — Рассказчик умолк, но, увидев, что один за другим сплавщики приподнимаются продолжал: — Это было осенью в сорок третьем году. Белофинны переправляли продукты для своего гарнизона по реке Туулиёки. А мы целую неделю сидели без еды. Голод не тетка, ласки мало. Нас было пятеро, все, что остались в живых, да трое раненых в лесу. Вот мы и решили запастись едой у финнов. У них было две лодки, и на них полно автоматчиков. Нам было невыгодно, чтобы они причалили к берегу, но оставлять их на середине реки тоже не хотелось — добро пропадет. Вот Койвунен и стал кричать им: возьмите, мол, нас в лодку, мы свои. Те остановились и начали спрашивать, из какой мы части да знаем ли мы пароль. А нам и показаться нельзя — одежда на нас самая партизанская: у кого куртка, у кого шинель. Так и сидим в кустах и оттуда ведем переговоры. Те — народ недоверчивый, за автоматы схватились. Ну что ж, у нас тоже кое-что было. Угостили чем бог послал, штук десять гранат угодили прямо в лодки — нате на здоровье, потом еще посолили свинцом, без соли какое же угощенье! Словом, они быстро успокоились и пошли на дно — одни в лодке, другие за нею.

Но и нам тут долго ждать не пришлось. На выстрелы пришла к ним помощь, правда, поздно, и мы дали тягу. Километров десять отмахали, потом закурили, а кишки воют пуще прежнего. Койвунен и говорит: не дело, чтобы добро к рыбам пошло. Кто пойдет со мной? Пошли мы вдвоем. Темно, дождь идет, но нам это как раз и нужно. На берегу никого, ну, и лодок нет. Соорудили плот, а это не просто, когда шуметь нельзя. Течение несет плот, а в темноте нам неведомо, где мешки с продуктами. Смотрю, у Койвунена все наперед задумано. Из-за пазухи веревку достал, на ней большой крючок из трех багров, вроде маленького якоря. Ну, вот и стали мы рыбачить. Плот идет по течению, а веревка за плотом, вроде дорожки. Крючок зацепится за мешок, мы вытащим его — и на берег. Так до утра. Мешков десять муки да пару ящиков консервов достали. Утром припрятали, замаскировали, нагрузили кое-что на себя — и к своим. В общем зажили на славу, еще до следующего похода оставили.

— А как ее есть, муку-то, когда она в воде была? — усомнился кто-то.

— Ничего с ней не делается, сколько ни лежит в воде. Только сверху промокнет на три пальца, не больше, — объяснил рассказчик. — Другое дело сахар и соль, они, конечно, пропадут.

Мякелев слушал с раскрытыми глазами. Неужели все это правда? Он ясно представил себе бой с лодками, но это было страшно. Тут с обеих сторон стреляли, а он — «угостили чем бог послал»! Представил он и ночную ловлю мешков из воды. Ведь вражеский солдат мог в это время подкараулить за кустом и выстрелить. А он — «рыбачили». «Все они сочиняют!» — заключил Мякелев. Но спорить не стал: слишком доверчиво слушали люди, пусть верят.

Наконец пришли Койвунен и Потапов, — Койвунен такой сутулый, промокший, что Мякелев сразу решил: нет, это не герой! Он сердито упрекнул:

— Не ценишь ты время, товарищ Койвунен. Мы бы за вечер успели все оформить, как полагается, а ты пропадаешь!

Койвунен достал из костра горячий уголь, голыми пальцами приложил его к трубке и сосредоточенно зачмокал губами, пока не загорелся табак. Как всегда, некоторое время курил молча, сплюнул сквозь зубы в костер, потом коротко сказал Мякелеву:

— Я все осмотрел. Бригадиром я тут не буду.

— Что это такое? Как не будешь? А приказ?

Койвунен спокойно объяснил:

— Дело такое, товарищ Мякелев, что сплав здесь можно закончить и без плотины, как Потапов наметил. Я мешать не хочу, он сделает лучше меня.

— Но я же объявил тебе приказ. Могу еще раз прочесть.

Мякелев стал развязывать сумку. Койвунен отстранил его сумку рукой:

— Не надо. Ни приказ, и никакая плотина тут не помогут. Хвост сплава пройдет раньше, чем плотина будет готова. А на будущий год надо строить на новом месте. Материал заготовлен. Словом, это дело уже ваше. Мне скажите только одно: где мне быть — у Потапова или у Мийхкалинена?

Не отвечая на вопрос Койвунена, Мякелев обратился к Потапову:

— Видишь, до чего распустились люди? Сам не подчиняешься приказам, и другим приказы нипочем! — Как ни был растерян Мякелев после отказа Койвунена, ему было приятно показать людям свою власть. — Что ж, с вами обоими придется еще поговорить, ничего не поделаешь. Если нам доверено государственное дело, мы не имеем права шутки шутить. Но это потом! А теперь нам нужен бригадир. Койвунен отказывается? Хорошо. Назначим другого. И немедленно. Тут же. — Мякелев обвел присутствующих взглядом. Многих он знал — ведь все эти люди ходили в контору за зарплатой, многим он выписывал дополнительные наряды, а некоторых еще не запомнил — здесь были и временные рабочие, из колхозов.

Рябой парень, лихо сдвинув кепку на затылок и кому-то подмигнув, предложил Мякелеву:

— Назначьте меня. Моя фамилия Кольенен.

— Но на вас у меня нету никакой характеристики, — усомнился Мякелев, вопросительно взглянув на парня.

— Не беда, — продолжал парень. — Это мы мигом сделаем. Пишите: за время работы в данном предприятии проявил себя. В чем — это неважно. Пишите дальше: обладает организаторскими способностями. Дисциплинирован. Морально устойчив. Перечить начальству не будет…

Мякелев не понимал, почему засмеялись сплавщики. Ведь этот молодой парень, наверное, не без способностей. Уже одно то, что он знает, как писать характеристики, говорит в его пользу. Ему казалось даже, что он где-то видел этого парня, но никак не мог припомнить, где именно. Смеялся и знакомый Мякелеву сплавщик Пекшуев, улыбались Койвунен и Потапов. Но вдруг Пекшуев оборвал парня:

— Если бы ты, Кольенен, работал багром так, как работаешь языком, хорошо было бы!

Мякелев понял, что парень издевается над ним. Спасибо Пекшуеву, что во-время остановил этого остряка. В то же время он вдруг сообразил, что есть у него решение. И сам удивился, как быстро принял это решение. Но сказал официально, как сказал бы в таких случаях Воронов:

— В связи с тем, что Потапов снят с должности бригадира приказом по сплавному рейду, и в виду того, что Койвунен отказывается подчиняться приказу о его назначении бригадиром, на эту должность назначается товарищ Пекшуев.

— О-хо-хо! — вырвалось у Пекшуева. — Здорово!

— Другого выхода нет. Приказ будет подписан, когда я вернусь в Туулилахти.

Видимо, Пекшуев тоже понимал, что другого выхода нет.

— Валяйте. Так что, ребята, учтите, я — чин!

Мякелев вдруг почувствовал странную усталость. Если бы хоть кто-нибудь смотрел на него с готовностью выполнить все, что он прикажет, он бы чувствовал себя смелым, умным. Считаются же с ним, когда он в конторе! А тут ему казалось, что стоит сказать еще слово, как раздастся уничтожающий смех, а это самое страшное — быть осмеянным. Мякелев встал и важно, с достоинством пошел к берегу. Однако он все же услышал за спиной сдержанный смех.

Не успел Мякелев добраться до Туулилахти, как Койвунен связался по телефону с Вороновым.

— Тут, видите ли, какое дело, — гудел его голос в трубке.

Но Воронову пришлось долго ждать продолжения. Он даже подумал, что, видно, у Койвунена опять его злополучная трубка засорилась, и теперь жди, пока он ее прочистит да закурит.

— Мякелев сказал вам, что вы назначены бригадиром? — спросил Воронов, чтобы ускорить разговор.

— Подождите, подождите. — Койвунен не позволяет торопить себя. — Тут, видите ли, что получается…

И он принялся медленно объяснять, какое положение на Пуорустаёки. Воронов и без карты знал каждый изгиб этой реки, и ему легко было следить за рассказом Койвунена об уровне воды, о продвижении хвоста сплава, о сооружениях, которые обеспечат его дальнейший проход. «Этот знает дело!» — подумал Воронов, довольный тем, что на место упрямого Потапова назначил Койвунена. И вдруг тот выпалил:

— Так что никаким бригадиром я тут не буду!

Воронов погрозил кулаком в телефонный аппарат.

— Что за черт! Что вы говорите, я не понимаю!

— То, что изменять тут ничего не надо. Вот это я и хотел сказать.

Трубка умолкла. Койвунен на другом конце провода, далеко от Туулилахти, ждал, что́ теперь скажет начальник. А начальник ничего не мог сказать.

Воронов даже любил, чтобы при обсуждении какого-нибудь вопроса с ним спорили. Он умел быстро переубедить людей. Но не было случая ни в армии, ни здесь, на сплаве, чтобы возражали после того, как он отдал приказ. Теперь он услышал спокойный голос старого сплавщика, отказавшегося подчиняться его приказу. Будь на месте Койвунена кто-нибудь другой, он не стал бы сдерживаться и двумя-тремя гневными словами осадил непослушного. Но медлительный, всегда спокойный Койвунен вызывал у него уважение, которого он не мог не чувствовать даже сейчас, хотя глаза его налились кровью и руки невольно задрожали.

— Это что же, вы у Потапова научились не подчиняться приказам? — тихо, сдерживая себя, спросил он, чтобы не сказать что-нибудь более резкое. И услышал спокойный ответ Койвунена:

— Вы говорите то же, что Мякелев. Он так сказал. А я же вам объяснил, как тут обстоит дело.

«То же, что Мякелев!..» Воронов отнял телефонную трубку от уха. Никогда раньше сплавщики этого ему не говорили. Он знал, что о нем говорили иначе: «Михаил Матвеевич — это не Мякелев!»

— Где Мякелев? — спросил он подавленным голосом.

— К вам уехал, еще вчера.

— Ладно, я позвоню вам снова.

Воронов повесил трубку, открыл дверь своего кабинета и попросил делопроизводителя:

— Узнайте, не приехал ли Мякелев.

— Говорят, только что приехал. Отдыхает.

— Просите его сюда.

Мякелев сидел перед Вороновым усталый и недовольный. Он привез сведения за пятидневку, но эти сведения поступили в контору и без него. Он сделал записи о распределении рабочей силы во всех бригадах, но, оказалось, Воронов это уже знал. Составил новые списки рабочих по разрядам, но такие списки были в конторе…

Обо всем этом Воронов расспрашивал тихим, но нетерпеливым голосом, быстро переходя от одного вопроса к другому. Мякелев чувствовал, что начальник почему-то избегает главных вопросов — о состоянии сплава, о положении с плотиной, о бригадире… Поэтому Мякелев старался как можно дольше говорить о том, что он видел на реке.

— Как только я приехал на место, я потребовал у Потапова и Койвунена, чтобы они не рассказывали, а показали, как у них обстоит дело. Пошли мы, значит, пешком по берегу. А воды там!.. У меня к тому же сапоги протекают…

— Нет там никакой воды, все высохло, — прервал его Воронов и, не дослушав, что Мякелев видел на реке, спросил: — Ну, кто там сейчас верховодит?

Мякелев тяжело вздохнул.

— Распустились люди, Михаил Матвеевич, пока ты лежал больной. Приказ им нипочем. Ты представь — Койвунен отказался. Конечно, лучше сидеть в сторонке, меньше ответственности.

— Знаю, что Койвунен отказался. Дальше?

— Ах, ты уже знаешь? — Мякелев облегченно перевел дыхание. — Я назначил бригадиром Пекшуева…

— Пекшуева?!

— Ты ведь знаешь его. — Мякелев начал характеризовать нового бригадира: — Давно работает на сплаве, проявил себя с положительной стороны. Если не ошибаюсь, мы не раз премировали его…

— А он что?

— Пробовал шутками отделаться, но это от скромности, а скромность украшает человека, не мне тебе говорить. Но за дело он, я думаю, возьмется по-настоящему.

Искоса взглянув на очки Мякелева, Воронов опросил:

— Ты, значит, сам осмотрел весь участок?

Мякелев усердно кивал головой, но на словах был более скромным:

— Не то чтобы весь участок, но в основном… Узловые пункты, те, от которых зависит успех.

— Как ты считаешь: справятся они на Пуорустаёки?

— М-да, тут трудно сказать. Если взять, к примеру, участки, где сильнее течение и русло глубже, то, конечно… Но где мели, тут может быть всякое. Хотя, с другой стороны, у них коссы и прочее в таких местах. Могут справиться…

Воронов не стал больше расспрашивать Мякелева и велел ему идти отдыхать. Когда дверь за ним закрылась, он взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить в Пуорустаёки, но передумал и повесил ее обратно. «Пекшуев так Пекшуев, — подумал он устало. — Сплавщик он хороший, пусть научится руководить». Главное, что хотел Воронов, сделано — он проучил упрямого Потапова и показал всем, что с ним и с его приказами надо считаться. А с Койвуненом он еще поговорит!

И тут же приказал делопроизводителю отправить телефонограмму в Пуорустаёки, чтобы Койвунен явился в контору.