В заливе ветров

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Анни поехала вместе с Николаем до Петрозаводска, чтобы приобрести новую литературу и договориться о новом библиотекаре.

Провожать Николая пришли на вокзал почти все, кто не работал в эту смену.

Поезд тронулся. И сразу от реки послышался длинный гудок, а за ним еще несколько отрывистых. Николай понял: это прощалась с ним сплоточная машина. Его друг Пааво тянет сейчас за кольцо, укрепленное в потолке, и, наверное, смотрит в сторону вокзала. Николай знал, что слышит этот гудок в последний раз. Осенью в Туулилахти привезут новую, более совершенную сплоточную машину. Поезд уже набирал скорость а гудки все продолжались.

Рядом с вагоном бежала Оути Ивановна. Степаненко стоял на платформе и, как окаменевший, смотрел вслед удалявшемуся поезду, потом поднял руку, словно стрелку семафора, и медленно опустил ее. Айно Андреевна махала платочком…

Николай ответил всем одним словом, которое заглушил шум колес, но товарищи поняли его по выражению лица:

— Дорогие!

Это слово относилось и к родным, и к друзьям, и к товарищам по работе, к новому рабочему поселку Туулилахти, к заканчивающей свой век старой сплоточной машине и к той новой, которая придет заменить ее…

Николай присел рядом с Анни, взял ее за руку, посмотрел в глаза. Они молча наблюдали за мелькавшими мимо лесами, ручьями, новыми рабочими поселками, где люди живут и трудятся так же, как и в Туулилахти.

Прошло немало лет с тех пор, как Анни была в Петрозаводске. Вернувшись из эвакуации, она жила здесь у тетки, в маленьком домике на одной из самых тихих улиц. Анни нерешительно остановилась перед новым высоким, четырехэтажным каменным домом. Она узнала это место только по деревьям, которые остались на тротуаре. Здесь, где возвышался этот дом, раньше был тетушкин огород. Анни частенько выгоняла отсюда чужих коз. Немного дальше поднимался временный дощатый забор, а за ним, окруженный еще лесами, стоял большой каменный дом. Маленький домик тетушки был тут же, но в тени высокого забора его сразу и не увидишь.

Тетушка, маленькая быстрая женщина лет пятидесяти, только что вернулась с работы, со слюдяной фабрики. Она вопросительно взглянула на девушку и вскрикнула:

— Да ты ли это, Анни! Когда же ты успела вырасти?

Анни рассмеялась. Тетя, вероятно, представляла, что Анни навсегда останется маленькой шестнадцатилетней девочкой, какой она уезжала из Петрозаводска. Она стала обнимать тетушку так же бурно, как и прежде.

— Ну, теперь-то я узнаю тебя! — восторженно отвечая на объятья, твердила тетушка. — Ты такая же, как и была, та же Анни-разбойница.

Николай смущенно стоял в дверях. Тетушка спросила у Анни.

— А это кто?

Анни покраснела и пробормотала:

— Это… Николай… Едет в армию…

— Ну, пусть будет Николай! — усмехнулась понимающе тетушка. — Если он едет в армию, то должен быть смелее. Проходите в комнату…

Тетушка начала хлопотать по хозяйству, уставила весь стол печеньем и вареньем, зная, как любит Анни сладкое. Анни помогла разжечь самовар.

— Хотелось мне прогнать коз из огорода, но, оказывается, и огорода-то нет, — говорила Анни, хозяйничая, как дома.

— Нет, нет огорода. А когда в следующий раз приедешь, то и домика этого не найдешь. Мне предложили перенести домик на окраину, участок дали, но я не хочу.

— А где же ты будешь жить?

— В каменном доме! — гордо ответила тетушка. — Лучшим рабочим нашей фабрики дают квартиры в новых домах, я тоже получаю.

— Ты все такая же, как прежде, тетушка! — воскликнула Анни. — Ты даже нисколько не состарилась.

Тетушка спешила на собрание. Анни с Николаем вышли погулять.

Анни знала в Петрозаводске каждую улицу, каждый садик. Но увидела так много нового, что ей казалось, будто она приехала в незнакомый город. Когда-то она вместе с другими учащимися работала на разборке развалин гостиницы «Северная». Сейчас на этом месте уже стояла новая красивая гостиница. По другую сторону улицы, на месте старых покосившихся деревянных домишек, вырос четырехэтажный каменный дом. Немного подальше от него, на площади имени Антикайнена, тоже было много новых построек.

— Подумай только, в Петрозаводске живут еще люди, которые собирали ягоды на этой площади! — говорила Анни.

На центральных улицах было светло и многолюдно. В другое время Анни и Николай радовались бы потоку людей и яркому свету, автомашинам, всему, что происходит на улице. Но сегодня они избегали центральных улиц. Может быть, из-за того, что не хотели печалить других своим грустным видом. Ведь это их последний вечер перед долгой разлукой. Правда, Анни вначале шутила, но Николай знал, что Анни храбрится и что ей так же невесело на душе, как и ему. Потом Анни притихла, и они молча шли по улицам, держась за руки.

На следующее утро Анни проводила Николая. На платформе они так же, как и вчера, долго держались за руки, но старались не смотреть в глаза, а когда посмотрели, рассмеялись — у обоих в глазах были слезы, — рассмеялись, отвернулись и опять заплакали.

— Так пиши сразу!

— Только отвечай сразу!

Этих слов, быть может, и говорить не стоило. Кто из них сомневался, что другой будет писать? А то, о чем они думали, не легко было сказать словами.

Анни возвращалась с вокзала пешком. Она хотела подольше быть одной, чтобы вспоминать во всех подробностях вчерашний вечер и многие другие вечера, проведенные вместе с Николаем. Они казались ей теперь такими замечательными!

В профсоюзе, куда она пришла на следующее утро похлопотать о новом библиотекаре, ей ответили, что направить некого.

— Куда же подевались все окончившие библиотечный техникум? — спросила с раздражением Анни.

— Библиотек у нас много, не в одном же Туулилахти.

Но Анни заявила, что никуда отсюда не уйдет, без библиотекаря она не может возвращаться в поселок.

В отделе кадров долго совещались. Потом позвонили куда-то и попросили направить в комитет Лидию Воробьеву.

Вскоре пришла невысокого роста девушка в коричневом летнем костюме. Она внимательно посмотрела на Анни своими большими черными глазами, как бы припоминая, не встречалась ли где-нибудь с нею.

— Я Лидия Воробьева. Вы просили зайти? — спросила она заведующего отделом кадров.

— Вы написали заявление о том, что хотите поступить на библиотечную работу в район?

— Да, хочу. Но в такое место, где со временем будет большой населенный пункт.

— Именно в такое место нужен библиотекарь. — Заведующий отделом кадров указал на Анни.

Лидия подошла к Анни, протянула руку и спросила:

— Где же находится ваша библиотека?

— В Туулилахти.

— Название во всяком случае красивое[6]. — Лидия улыбнулась. — Там дуют сильные ветры? Я люблю такие места, где дуют ветры. Много ли там молодежи? Строят ли там?

— Там дуют ветры, там есть молодежь и там строят, — на все сразу ответила Анни. — У вас красивое имя, Лидия, — добавила Анни, помня, что Лидия похвалила название поселка.

Они пошли в город. Анни стала рассказывать о Туулилахти — о парке при клубе, о Пуорустаярви, о гидроэлектростанции на Хаукикоски, о том, что из Туулилахти древесина направляется на Каховку и в Куйбышев.

Лидия сказала, что болтать им, собственно, некогда. Надо заказать поскорей литературу.

Скоро они почувствовали себя старыми друзьями. Лидия доверчиво сказала Анни:

— У меня есть большая тайна. Обещай, что никому не окажешь! Я пишу стихи. Их уже печатали. Поэтому я и хочу поехать к таким людям, о которых еще стихов не писали.

Анни рассмеялась:

— А как же ты сможешь сохранить свою тайну, если твои стихи будут печатать?

Об этом Лидия не подумала, как и не думала о том, почему это надо держать в тайне.

— В поселке есть инженеры, учителя, врачи… — перечисляла Анни. — Но своего поэта у нас еще не было. Это хорошо, Лидия, что ты пишешь стихи. Ты будешь первой поэтессой Туулилахти.

Их догнал молодой человек в легком летнем пальто на руке. Анни отступила в сторону, чтобы пропустить его, как вдруг человек воскликнул:

— С каких это пор туулилахтинцы стали такими гордецами, что не признают своих?

Анни вскрикнула от удивления:

— Петр Иванович, вы ли это?! — Она долго оглядывала Александрова. — Как ваше здоровье? Вы так загорели, что вас и не узнать.

— Здоров, здоров, — ответил Александров. — Везу в Туулилахти пять килограммов нажитого веса.

— Неужели прошло уже два месяца? — удивилась Анни. — Как время-то идет!

— Что у вас новенького?

— Ох, так много нового! — Анни не знала, с чего начать. — Электростанцию пускают в ход буквально в эти дни…

— Да, мне писали об этом. Молодцы ребята! Вот не ожидал!

— А вы что думали?

— Я-то? — Александров чуть смутился, но быстро оправился. — Я думал, что так и должно быть.

Александров заставил Анни повторить все, о чем он уже знал по письмам, — о бортовых упорах, которые Николай со Степаненко установили на сплоточной машине, о новой шпалорезке, о буре на Пуорустаярви, о разрушенной плотине, о Степаненко… Он расспрашивал обо всех мелочах, словно проверял тех, кто ему писал.

Анни представила Александрову Лидию.

— Познакомьтесь. Лидия Воробьева, наш новый библиотекарь.

— А что же Матрена Павловна? — удивился Александров.

— Ищет, где было бы поспокойнее, где не дуло бы так сильно, как в Туулилахти. А Лидия любит ветер.

…Айно Андреевна была на платформе. Блестящими от радости глазами она видела только Петра. Загорелый и здоровый, он еще на ходу соскочил с поезда.

Как мечтают близкие люди о встрече! А в момент встречи они часто не находят слов, говорят о всяких пустяках, второстепенных делах, словно сознательно стремятся заглушить переполняющие их чувства.

Айно спросила у Петра, когда он выехал из Ленинграда, хотя знала это из телеграммы. Петр в свою очередь спросил, долго ли Айно ждала поезда, хотя видел по ее глазам, что она все эти два месяца считала дни, часы и минуты в ожидании этого поезда.

Анни встречала мать.

— Ну, как отец? — тихо спросила Анни, стесняясь Лидии.

Мать утерла передником глаза.

— Не знаю, доченька, что из нашей жизни получится. Отец такой же! Все пишет и пишет, всех бранит, и тебя тоже. Собственную дочь!..

— Муамо, тогда я домой не пойду!

— Приходи, доченька, вечером, когда он ляжет спать. Не забывай матери, доченька!..

— Что ты, муамо, да я…

Нет, с отцом жить она не будет, а маму возьмет к себе — вот тот выход, который она так долго искала!

— Муамо, ты должна жить со мной, уйти от отца, как и я… — начала она.

— Что ты, что ты! — испугалась мать. — Как же я старика оставлю? Двадцать пять лет вместе прожито!..

— Муамо, муамо, как же нам быть?

Айно и Петр шли впереди и о чем-то тихо беседовали. К ним присоединился и появившийся откуда-то Воронов. Айно остановилась и крикнула Анни:

— Почему ты отстаешь? Идем скорей!

Анни чувствовала растерянность. Она понимала, что Айно сейчас нужен только Александров. Но куда-то надо было идти. Да и Лидию нельзя же оставить на улице.

В это время подбежала запыхавшаяся Оути Ивановна.

— Пойдем, доченька, я ждала, ждала, а как надо было идти на станцию, не могла оставить больного. Пойдем же скорее, расскажи о Николае, как он…

Акулина молча поплелась за дочкой к Оути Ивановне.

Лидия немного отстала, лицо ее погрустнело. Анни обернулась, взяла новую подружку под руку.

— Лидия, ты у себя дома, у нас нельзя грустить, здесь тебе все свои.

Оути Ивановна обрадовалась, что у нее еще прибавится гостей. Но дома немного смутилась оттого, что за накрытым столом их ждал Степаненко…

За самоваром больше всех пришлось говорить Анни, хотя ей было тяжело разговаривать. Оути Ивановна расспрашивала о Николае, мать допытывалась, как живет ее сестра, Степаненко интересовался, как выглядит столица. Не могла же Анни рассказать, как она глотала слезы, возвращаясь с вокзала после проводов Николая. Не могла она оказать маме, что в Петрозаводске у тети она всегда чувствовала себя, как дома, а здесь, у родного отца, жила, как у чужих.

Однако и теперь ей было жаль отца. Она знала, что ему не легко — нет ни друзей, ни товарищей. А сердце матери разрывается между отцом и ею. И она поняла, как тихой и впечатлительной матери было бы тяжело жить в разлуке с отцом. У нее в ушах еще звучали слова матери: «Ведь двадцать пять лет вместе прожито!..» Как ни хотелось Анни, чтобы мать перешла к ней, но когда все встали из-за стола и они очутились вдвоем на крыльце, она обняла мать и тихо шепнула:

— Муамо, иди к туатто! Я вас не забуду. Я, может, даже вернусь к вам, но туатто… передай ему, что пусть он подумает, пусть он сделает так, как велят добрые люди. Тогда все, все будет хорошо!