В заливе ветров

ГЛАВА ПЯТАЯ

Воронов проснулся оттого, что Зорька царапала дверь и беспокойно визжала. Она все-таки выскочила на улицу. Воронов поднялся, чтобы закрыть дверь, и снова улегся. Однако уснуть больше не мог. Он оглянулся кругом: в комнате чисто и уютно, а он в ней словно гость… Потом вспомнился весь вчерашний день, так хорошо начавшийся… людей, мрачно смотревших на него, когда плотину смыло. И Воронову совсем стало не по себе. Он поднялся, сделал несколько гимнастических упражнений и быстро оделся. На лестнице послышались нерешительные шаги и затем стук в дверь.

— Кто там? — спросил Воронов. — Войдите!

В комнату вошел Александров в синем комбинезоне машиниста. Короткие черные усы его сегодня особенно сильно выделялись на бледном лице, из-под густых бровей нездоровым блеском сияли темные глаза.

— Не хотелось вас будить, — сказал Александров. — Но Зорька сообщила, что вы уже на ногах.

— Вот проказница! А она не сказала, что сама и разбудила меня своим визгом? Значит, тоже не любит признавать свои проступки.

Воронов шутил, а сам тревожно посматривал на главного механика.

— Что с тобой, Петр Иванович? Выглядишь ты, прямо говоря, паршиво.

— Кажется, простудился во время «купанья». Немножко поднялась температура, — ответил Александров. — Айно Андреевна велела лежать, а я боюсь — ляжешь и проваляешься неделю. Болезнь лучше всего перебороть.

— Врачей надо слушаться, — сухо сказал Воронов и добавил, уже не скрывая раздражения: — Тем более Айно Андреевну. Ведь она так заботится о тебе, что даже на трассу одного не пускает.

Александров, видно не поняв намека, небрежно ответил:

— Наслушался я врачей! Чего они только не наговорили и отцу и матери. Предсказывали, что я долго не проживу. В детстве я был очень слабым. И все оказалось ерундой. Учился я не хуже других, и армию и войну прошел. И даже пятидесятимиллиметровая мина не могла меня убить.

— Хороший ты парень, да хвастовства у тебя хоть отбавляй, — буркнул Воронов.

— Я не к тому, чтобы хвастаться, — смутился Александров. — Сам знаю, что не очень-то крепок. Потому после ранения приехал сюда. Спасибо, нашелся умный врач, сказал: перемени климат, поезжай в лес. А валяться в постели не собираюсь. Знаю себя.

— Смотри! — Воронов покачал головой и переменил тему: — Ну, что у тебя, рассказывай!

Пока Воронов умывался, главный механик разложил на столе большой рулон бумаги. Воронов взглянул на чертежи, продолжая растирать лицо мохнатым полотенцем.

— Чертежи электростанции. Что скажешь? — и Александров выжидающе посмотрел на начальника.

Но что Воронов мог сказать, когда знал, что строить ее пока некому — людей надо отправить на восстановление плотины.

— Вот здесь список, чего еще не хватает, — продолжал Александров, приунывший от этого молчания. — И вот список оборудования для механической мастерской…

— Ну что ж, поезжай, закажи все, что нужно, — сказал Воронов. «Пусть оборудование будет на месте, — подумал он, — есть не просит, а потом, когда пройдет горячка сплавных работ, можно будет заняться и электростанцией».

— Мякелев не подписывает.

— Он только хотел узнать мое мнение, — оправдал Воронов своего заместителя. — В понедельник можешь ехать. А тут что у тебя? — Воронов кивнул на другой рулон, аккуратно завязанный шпагатом.

— Тут будущий Туулилахти, — шутливо ответил Александров и развернул перед Вороновым лист.

— Да ты, оказывается, и архитектор! А помнишь, что тут было?

Как же Александрову не помнить! Он приехал сюда еще в военной форме, только без погон. У входа в оставшуюся от войны землянку висела вывеска: «Контора сплавного рейда». Воронов, тоже еще в военном кителе, сидел на кровати, перед ним стоял его «письменный стол», сколоченный из грубых досок. За этим столом они вместе составили первую заявку на машины — на локомобиль и пилораму, тут же набросали чертежи первого здания — столовой, общежития и конторы — все под одной крышей. А теперь Туулилахти уже большой поселок с широкими прямыми улицами, с магазинами, клубом, библиотекой, больницей, школой… В запани работают передвижные электростанции, большая сплоточная машина «Унжелесовец», много циркульных пил, лебедок. На окраине поселка грохочут бульдозеры, расчищая строительные площадки для новых домов.

Да, все это нужно, и машины и дома, но сейчас Воронову не до них. В этом году предстояло сплавить древесину трех лесопунктов, вдвое больше, чем в прошлом году. С весны начнут расчищать мелкие реки, чтобы увеличить сплавную магистраль. В будущем году откроется еще один крупный мастерский участок, древесину которого будут сплавлять по реке Туулиёки. И за всем надо присмотреть… Но Александрову до этого дела нет. Оно и понятно — ведь не ему за план отвечать. Теперь он даже не без удовольствия представил себе, как вытянется лицо Александрова, когда он ему скажет об электростанции. А главный механик, ни о чем не подозревая, развертывал один рулон за другим.

— Здесь будет наш завод по переработке леса, а здесь, — и Александров ткнул пальцем куда-то в середину чертежа, — парк. Анни прямо загорелась насчет парка. Комсомольский воскресник замышляет. — Александров с задором посмотрел на Воронова. — Да ты меня и не слушаешь?

Александров свернул рулоны, сунул их в угол, сел снова к столу и сказал:

— Что-то не клеится у нас с тобой, Михаил Матвеевич. Прежде мы все вопросы решали вместе, вместе строили Туулилахти, а теперь… — он махнул рукой.

— Мы и сейчас вместе будем решать. С электростанцией придется немного повременить…

— Так, — сказал, словно выстрелил, Александров.

— На Пуорустаёки сорвало плотину.

— Знаю, но не понимаю связи, — упрямо ответил главный механик.

— Что ж тут непонятного? Плотину надо восстанавливать.

— Да, ты прав, что ж тут непонятного? Все слишком понятно, — с недоброжелательной интонацией в голосе заговорил Александров. — Получается, что электростанция — на последнем месте. Что ни случись, всегда страдают электростанция, механическая мастерская.

— Ну, пошел! — протянул Воронов. — Разве тебе мало помогали? Как ты можешь говорить!

— Могу и говорю! — еще больше разволновался Александров. — Тебе нет дела до того, что на запани работает столько же силовых установок, сколько машин. Это ведь стыдно! В наш век и такая кустарщина! А отходы: горбыли, кора, опилки! Горы топлива гниют на месте, а мы расходуем бензин!..

— Знаю, все это я знаю…

— Не спорю. Конечно, знаешь. Но тебе проще сжигать к чертям бензин, чем возиться со строительством электростанции. Лишь бы день прожить, а завтра пусть хоть землетрясение! — Александров усмехнулся и заговорил немного мягче: — А ведь мы вместе с тобой, Михаил Матвеевич, этой же зимой обдумывали, строили планы — и об электростанции и о заводе по переработке леса, настоящем, современном… Выходит, ты, просто так, чтобы… зимний вечер скоротать…

Ну, это было уж слишком… Но, как ни странно, Воронов не рассердился. Вспомнился первый год работы здесь на сплаве. Горячие разговоры с Александровым обо всем — о прошедшей войне, о механизации, о будущем поселка. Он порадовался тогда зоркому глазу своего главного механика, его темпераменту. Вместе с Александровым он возмущался тем, как расточительно расходуют лес и на сплаве и еще больше там, где его рубят. Ведь действительно больше половины древесной массы остается на лесосеке: вершины деревьев, сучья, пень. Часть древесины еще уходит на изготовление лежневых дорог. А у них на сплаве? Когда дерево попадает на запань, снова часть древесины уходит в отвал: горбыль, опилки, кора. Что же остается от двадцатиметровой красавицы сосны для потребления? Два шестиметровых бруса?

Да, ему нравилась мысль Александрова о передвижных установках, которые перерабатывали бы отходы древесины; они вместе мечтали о тех временах, когда часть отходов пойдет на питание электростанции, а часть будет здесь же, у них в поселке, перерабатываться в химические продукты. Воронов и сейчас уверен, что так оно и будет. Но сказал совсем другое:

— Ты пойми, от нас требуют как можно быстрее сплавить срубленный лес, а уж как его рубят — не с нас спросят, да, да, не качай головой. Ты говоришь — мне наплевать, что я жгу бензин… Неверно. Я не меньше тебя хочу, чтобы у нас была электростанция. И мы ее построим обязательно, еще в этом году, дай только из аварии выйти. Что же касается всего остального, то оно тоже будет. Но не обязательно в этом году или в следующем. А тебе все вынь да положь тотчас же. Вот ты с комсомольцами уже собираешься парк устраивать, — Воронов все сильнее горячился, — а мне приходится ломать голову, как нам сплавить древесину! Что же делать, куда нам до тебя… наше дело такое — бревна считать. А пока что… в понедельник поедешь за оборудованием.

— На кой черт они теперь нужны, машины и оборудование?! — Александров, тяжело дыша, отошел к окну.

— И все-таки поедешь, — сказал Воронов. — Там не только оборудование для электростанции, есть много другого. Надо получить, пока дают. Ну, пойдем в столовую.

Александров молча поплелся за Вороновым, хотя есть ему не хотелось.

В столовой было пусто. Лишь за одним столиком сидел рослый мужчина в поношенном пальто. Он нехотя помешивал ложкой суп. Это был подрывник Степаненко, хмурый и сонный. Официантка принесла ему стакан водки. Он выпил залпом, понюхал хлеб и начал есть. Через некоторое время он попросил еще водки.

— Микола Петрович, пора бы это уже бросить! — сказал Воронов, кивком головы указывая на стакан.

— А мне больше нечего делать, — буркнул Степаненко. — Когда не пью, занимаюсь вредительством.

— Ты что это? С ума спятил? — Александров удивленно поднял голову.

— Сойдешь тут, — пробормотал Степаненко. — Вот взрывал камни на реке Пуорустаёки, а плотину и унесло! Чем это не вредительство?

— Нашел предлог, чтобы выпить! — с досадой сказал Воронов. — Никто тебя в этом не обвиняет.

— Зато я сам себя обвиняю! — резко сказал Степаненко, расплатился и вышел из столовой, не попрощавшись.

— Вот бы тебе помощник! — Воронов вздохнул. — Знающий человек. Если бы только отучить его от водки!

— Можешь взять его хоть в заместители, а я с пьяницами не желаю иметь дела! — сердито ответил Александров.

— Ну и характер! — заметил Воронов. — Прямо кремень. И тебе не жалко, что пропадает человек, да еще знающий, способный?

— Не люблю людей, которые себя распускают. Нянькой быть не намерен. Да и у тебя не замечал таких склонностей.

Воронов усмехнулся. Александров действительно сторонился Степаненко. Но все-таки никогда не говорил о нем так неприязненно. Главный механик явно не в духе. И в этом, кажется, он, Воронов, виноват. Ну и пусть ершится. А он все же сделает по-своему. Восстановить плотину сейчас самое важное.