В заливе ветров

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Берег реки щетинился зарослями ивняка. Большие капли воды сверкали на его голых ветках. В тени кустов кое-где еще лежал талый снег. Земля была черная, размокшая.

Дождь начался вечером и шел всю ночь. Только на рассвете небо прояснилось, но потянувший от реки ветерок, покачивая ветки деревьев, все еще ронял на землю тяжелые капли. В зарослях вереска, подходивших кое-где к самому берегу реки, зеркалами блестели огромные лужи. Между кустами журчали ручьи, стекая на залитую водой болотистую луговину, на которой торчали только рыжеватые макушки моховых кочек.

Сквозь кусты на луговину выбралась остромордая легавая собака. Она остановилась, понюхала воздух и, перепрыгивая с кочки на кочку, подбежала к реке. На берегу она заскулила, кружась на одном месте. Вскоре на луг вышел рослый мужчина в высоких сапогах, с рюкзаком за плечами. Его серый парусиновый плащ задубел от дождя и не гнулся, цепляясь за ветки. Собака, завидя мужчину, завизжала, замахала хвостом.

Человек миновал луговину и остановился на берегу, глядя на мутную, вздувшуюся реку.

— Что же мы теперь будем делать, Зорька?

Собака, вслушиваясь в голос хозяина, потерлась о его ногу.

Положение действительно было трудным. Вечером они перешли реку по брошенным на лед жердям. Теперь не было ни льда, ни жерди. Мчалась мутная вода, закручиваясь в водовороты, да изредка проплывали поднятые наводнением бревна, подмытые и рухнувшие в воду лесины, топыря в голубоватом воздухе обломанные сучья, точно руки.

Одно бревно зацепилось за кочку и остановилось вблизи берега. Человек походил по берегу, нашел брошенный сплавщиками шест, затем подтянул голенища сапог повыше и зашагал к бревну вброд. Зорька следовала за хозяином, барахтаясь в воде. Человек столкнул бревно с кочки и проворно вскочил на него.

— Ну, Зорька, влезай сюда!

Собака, визжа, вскарабкалась. Человек оттолкнулся шестом, направляясь к противоположному берегу реки. Бревно относило течением, но все-таки они понемногу передвигались. Однако тонкий конец бревна постепенно погружался в воду. Зорька поползла поближе к хозяину, но потеряла равновесие и шлепнулась в воду.

— Эх, ты… тоже мне собака сплавщика! — усмехнулся хозяин.

Собака уже и не пыталась влезть на бревно, а решительно поплыла к берегу. Там она, отряхнувшись, села на обрыв, поглядывая на хозяина, словно хотела сказать: «Давай-ка и ты вплавь, скорей доберешься!»

Приблизившись к берегу, хозяин оперся на шест и выскочил на сухое место. Он поднялся на обрыв и зашагал по тропинке, проложенной сплавщиками. Легкий, прозрачный туман, висевший над рекой, медленно сползал вниз по течению. Было безоблачно, все предвещало жаркий день. Человек с удовольствием распахнул мокрый плащ.

В это раннее весеннее утро среди молодого сосняка, пропитанного запахом свежей смолы, талого снега и сырой земли, дышалось как-то особенно легко. Человек не чувствовал усталости, хотя всю ночь не сомкнул глаз, как это подобает разведчику. Он был чуть взволнован. Бывало так он чувствовал себя на фронте, когда обходил исходные позиции своего батальона. Здесь он тоже проверял исходные позиции — на извилистой семидесятикилометровой трассе начинался весенний сплав.

Он медленно шел по тропинке, отдыхая от блужданий по болотам и невылазным чащобам. От плаща исходил пар, парило и от реки, теперь это был уже не туман, а тонкие струйки, неохотно отрывавшиеся от воды и медленно растворявшиеся в воздухе. Длинные тени деревьев еще хранили острый холод не успевшей оттаять земли, и там, где тени были гуще, воздух оставался колким, как зимой. Но на прогалинах и полянах уже пахло нагретой смолой и тонким ароматом молодой травы.

Впереди, на берегу реки, возвышались длинные штабеля леса. На противоположном берегу против каждого штабеля виднелись лебедки. Около них копошились люди.

Зорька залаяла весело, задорно. Хозяин понял: она увидела знакомых.

Вдруг хозяин собаки нахмурил черные пушистые брови и крикнул через реку:

— Александров! Какой черт и зачем тебя сюда принес?

Человек на том берегу выпрямился, вытер длиннопалой рукой пот со лба, отбросил назад темные волосы, упавшие на глаза, и весело усмехнулся:

— Меня не черт привез, а грузовая машина, товарищ Воронов. А зачем — дело ясное. Наступает, как любит говорить Кирьянен, исторический момент: начало сплава! Сами понимаете, что я не мог упустить такого события!

— Не понимаю и понимать не хочу! — сердито, не принимая шутки, ответил Воронов. — Твое место на запани, в мастерских! Перебирайся сюда, живо!

Они переговаривались через реку, достигавшую в этом месте едва ли двадцати метров. Но прибывающая вода размывала нависшие крутые берега, в реку то и дело с шумом падали глыбы земли, волны плескались и шипели, и оба собеседника невольно повышали голос, как будто разговаривали с глухим.

— Подождите минутку! — ответил Александров и опять нагнулся к лебедке, зазвенел гаечным ключом, искоса поглядывая на сердитого начальника. Воронову ничего не оставалось, как ждать, и он уселся на бревно.

Александров включил мотор, лебедка взвизгнула и закрутилась. Затем он выключил мотор, распрямился, с тем же веселым выражением поглядел через реку, отвернулся, деловитым жестом подозвал лебедочника, что-то сказал ему, и тот бегом бросился исполнять его приказание.

Мимо Воронова пролетели несколько щепок и упали в воду. Одна из них чуть не задела его по лицу.

— Это еще что за баловство! — крикнул Воронов и, обернувшись к штабелям, смутился до того, что румянец пробился сквозь смуглую кожу на щеках.

На штабеле сидела девушка в легком демисезонном пальто. Мохнатый шерстяной платок был откинут на плечи, открывая спутанные ветром каштановые волосы. Смеющееся лицо ее с удлиненными бровями и крупными губами, с тонким прямым носом и несколько тяжеловатым подбородком выглядело необычайно оживленным. Она отбросила приготовленную для продолжения бомбардировки щепку и помахала Воронову тонкой рукой.

— Вы и на меня рассердитесь?

— На врачей сердятся только умирающие! — слабо улыбнулся Воронов. — Но скажите, ради бога, Айно Андреевна, вы-то зачем приехали? Или тут оказались больные?

— Тоже к началу сплава! — с некоторым вызовом сказала девушка. — И хорошо, что приехала. У вас тут даже аптечки нет! Что это такое, товарищ начальник?

Воронов сердито буркнул:

— Здесь аптечка мне одному нужна! Голова кругом идет, только и остается лекарства глотать. Главный механик бросает мастерскую и мчится за тридевять земель и тридцать километров неизвестно зачем…

— Да еще с врачом… — в тон ему продолжила девушка, но сразу осеклась, увидев глаза Воронова.

Он и самому себе не хотел признаться, что еще сильнее рассердился на Александрова, когда понял, что тот приехал вместе с Айно Андреевной. Потому, видно, и вырядился, как на прогулку. Не пожалел свой выходной синий бостоновый костюм, а он, Воронов, в телогрейке и ватных штанах, имеет, наверное, неказистый вид. И на кой черт Александрова понесло сюда? Главному механику следовало быть в Туулилахти, на сплавном рейде, готовиться к приему древесины. Воронов оглядел бледное лицо Александрова, — даже работа не вызвала на нем румянца, — и крикнул снова:

— Сколько же мне тебя ждать? Или прикажешь вести дипломатические переговоры через реку?

— Сейчас иду! — ответил Александров и оглядел берег.

Чтобы переправиться через реку, надо было взять единственную лодку, стоявшую у лебедок. Но зачем ему лодка? Он переправится так, как делают все карельские сплавщики — на бревне. Пусть начальник увидит, что главный механик не хуже других сплавщиков. Не плохо, если увидит и Айно! Александров взял с лодки багор и, столкнув в воду толстое бревно, прыгнул на него.

— Александров, не дури! — крикнул начальник.

— Петр Иванович, что вы делаете! — закричала Айно Андреевна и вскочила на ноги, но в ее голосе была не столько тревога, сколько восхищение.

Течение подхватило бревно, и Александров сразу очутился на середине реки. Он попробовал достать дно багром, но было глубоко. Тогда он принялся грести, течение могло унести слишком далеко. Вдруг бревно предательски повернулось под ним. Он не успел даже сообразить, что случилось, и еле успел закрыть рот. В ушах зашумела ледяная вода, холод, казалось, охватил даже сердце.

Когда Александров сильным рывком вынырнул на поверхность, он увидел, что бревно уже далеко, а Воронов, стоя в лодке, отталкивается от берега. Не прошло и минуты, как сильные руки Воронова схватили его за воротник и выволокли в лодку.

На берегу, у самой воды, их поджидала Айно Андреевна. Воронову было и жаль механика, с которого потоком стекала вода, превратившая щегольской костюм в жеваную тряпку, и хотелось выругать его на чем свет стоит. Но, увидев взволнованное лицо Айно Андреевны, он только прикусил губу. Едва Александров шагнул на берег, девушка бросилась к нему:

— Петя!

Тут она заметила удивленный взгляд Воронова и, покраснев, заговорила подчеркнуто официально:

— Петр Иванович, да разве так можно? При вашем-то здоровье! Бегите быстрее в барак. Надо немедленно переодеться!

Она схватила руку Александрова, нащупывая пульс, но Воронов видел, что даже этот жест совсем не похож на привычное движение врача. Нет, она с торопливой нежностью трогала руку любимого человека, чтобы еще раз убедиться, что тот, за кого она так отчаянно испугалась, жив, здоров и в самом деле рядом с нею. Воронов криво усмехнулся и пошел впереди них.

За штабелями бревен стоял низенький бревенчатый дом. Воронов швырнул на перильца свой мокрый плащ, дождался Александрова, еле поспевавшего за ним в своей мокрой одежде, и втолкнул его в маленькую, жарко натопленную комнату. Айно остановилась на пороге.

Посреди комнаты, у печки, над большим бурлящим котлом склонился широкоплечий пожилой бородач.

— Вот, полюбуйтесь! — обратился Воронов к бородачу, показывая на Александрова. — Главный механик открыл купальный сезон.

— Ну и правильно! — засмеялся бородач. — А то что это за начало сплава без крещения! — И обратился к Александрову: — Идите в ту комнату, переоденьтесь.

Девушка взволнованно комкала носовой платок. Александров стоял пристыженный, жалкий, и ей казалось, что бородач смеется над ним. Конечно, сплавщикам ничего не стоило выкупаться в ледяной воде, Айно знала это с детства, она всю жизнь прожила среди сплавщиков. Но у Александрова слабое здоровье. В последний год войны осколки вражеской мины пробили ему легкое. Она порывисто открыла свою сумку и стала рыться в лекарствах.

— Ничего, Айно Андреевна, у нас свое лекарство есть! — спокойно сказал бородач. Он извлек откуда-то бутылку водки, налил полный стакан и протянул Александрову. — Ну-ка, погрейтесь, Петр Иванович! Здесь двадцать капель с гаком, а гак двести граммов.

Александров извиняющимися глазами взглянул на девушку и выпил водку. Бородач подал ему воды.

Кашляя и морщась, Александров пошел в соседнюю комнату переодеться, а бородач снова наклонился над котлом.

— Что это ты колдуешь? Есть ведь кухарка, — заметил Воронов.

— Есть, — согласился бородач, — да откуда бы она свежую рыбу достала? А я такую уху сварил, что если ее поешь, так уж никакой ветер тебя не качнет. Да и щука такая попалась, что, когда я ее вытащил, воды в реке сразу убавилось! Наверно, как раз из челюсти такой щуки Вяйнямейнен свою кантеле смастерил.

— Это, я понимаю, щука! — усмехнулся Воронов, сбрасывая рюкзак на пол, и добавил: — Вот тебе еще и глухарь, зажарь уж и его.

Бородач раскрыл рюкзак.

— Хорош! Где взял?

— Недалеко от плотины. Зорька своим лаем чуть не испортила все дело.

Открыв дверь, ведущую в соседнюю комнату, бородач крикнул:

— Вставайте, ребята! Получите такой завтрак, что дух захватит. И уха есть, и глухаря Михаил Матвеевич подстрелил!

Послышалось сонное бормотанье:

— Ведь и шести часов нет.

— А лед не спросил, сколько времени, взял да и тронулся! — сказал Воронов.

Послышались оживленные возгласы:

— Кончился зимний курорт, ребята! Наш главный механик уже открыл купальный сезон! Кто следующий?

— Не спеши! Не всем же в один день штаны мочить. Будет воды и завтра.

— А почему нас раньше не разбудили? — Молодой рябоватый парень выскочил в первую комнату, засуетился, перебирая ватники, развешанные у печки. — Где мой ватник?

— А свой багор ты узнаешь? Если и его потерял, тогда из тебя сплавщика не выйдет.

— Нашел, нашел! — Парень набросил на плечи ватник и выскочил за дверь.

Айно Андреевна растерянно стояла у окна. Александров все не появлялся. Люди вели себя так, словно с ним ничего не случилось.

Ни к кому не обращаясь, она тихо сказала:

— Пойду осмотрю столовую. Надо проверить, как хранятся продукты.

— Возвращайтесь поскорей завтракать с нами! — крикнул ей вслед бородач.

Сплавщики начали с шумом усаживаться за стол. Рябой парень заглянул в котел, понюхал, покрутил головой и с одобрением сказал:

— Бросай-ка ты, Кюллиев, свой сельсовет да иди к нам в кухари! Вот бы жизнь для нас настала!

Никто не поддержал шутки. И парень, видно смутившись, принялся резать хлеб.

Воронов, первым получивший миску ухи, нетерпеливо спросил:

— А где же Потапов? Того и гляди проспит завтрак!

Бородач с некоторой обидой ответил:

— Потапов еще час назад ушел на реку проверить, нет ли где заторов. Сплав любит чистую воду!

Воронов промолчал. Раздражение понемногу проходило. Он усердно поглощал уху и теперь уже посмеивался над своим утренним состоянием: «Страсти какие… Что это — ревность или зависть?..» За столом рябой парень уверял, что он бы один управился с этим «котелком» ухи. Но когда парень прикончил третью миску, Кюллиев под смех сплавщиков выхватил у него ее и ласково сказал: «Лопнешь».

Вскоре в комнату вошел пожилой сутулый человек с высоким лбом, изрезанным глубокими, словно затвердевшими от морозов и ветров, морщинами. Это и был бригадир сплавщиков Пуорустаёки Потапов.

Воронову пришлось долго уговаривать этого человека стать бригадиром. В первый год своей работы на сплаве Воронов, сам того не зная, крепко обидел его. Тогда Потапов работал мастером по сплаву и считался одним из лучших. Но Воронов, боясь за успех своего первого сплава, на все участки разослал уполномоченных. Уполномоченный принялся распоряжаться, не считаясь с мнением мастера. Однажды он велел отправить на озеро плот, забракованный Потаповым. Плот на середине озера, рассыпался. Потапов тотчас же отказался от должности мастера и ушел в бригаду сплавщиком. Он заявил, что не желает быть начальством для виду, когда все кому не лень вмешиваются, а ему остается только соглашаться. И вообще в конторе ни в грош не ставят младших начальников. И вот в этом году Воронову все же удалось уговорить Потапова стать бригадиром. Потапов потребовал, чтобы никто не вмешивался в его дела. Самолюбивому начальнику не очень понравилось такое условие, но все же обещание было дано.

Потапов спокойно снял блестевший от воды плащ, причесал волосы, погладил свои короткие, пожелтевшие от табачного дыма усы и только тогда обратился к начальнику рейда:

— Можно начать скатку бревен, Михаил Матвеевич. Все в порядке.

— Погрейся немного, — сказал Воронов. — А я пока поговорю с нашим купальщиком. — Он усмехнулся и отправился в соседнюю комнату, но в дверях остановился. — Пошлите кого-нибудь на порог ниже плотины. Там может образоваться затор.

— Знаю. Туда пойдут Койвунен и Никулин, — сухо ответил бригадир и обратился к пожилому сплавщику, молча сосавшему свою трубку в углу комнаты: — Не забудьте взять с собой пешни!

Койвунен помолчал, словно что-то решая про себя, потом кивнул головой:

— Можно взять. Без них туго.

— Ну, скажи толком, зачем ты приехал? — спросил Воронов, войдя в ту комнату, где Александров обсыхал после купанья.

Александров все еще дрожал от холода.

— Чтобы установить лебедки, — кратко ответил он.

— А механик Кирьянен не мог бы этого сделать? Я же ему поручил.

— Механик! — с усмешкой повторил Александров. — Механиком по приказу не делаются! Секретарь парторганизации он, может, и хороший, а до механика ему еще далеко! Вот теперь, когда я сам осмотрел, я спокоен, что лебедки будут работать.

— Слушай, Петр Иванович, не нравится мне это. Как будто земля вертится только вокруг тебя! — вскипел Воронов.

— Земля не земля, а машины вертятся!

— Ну вот что! Немедленно поезжай в поселок, а оттуда в сплавную контору за оборудованием. А то все прозеваем.

— Я хотел бы посмотреть, как лебедки начнут работать…

— Лебедки будут работать и без тебя. Кирьянен здесь, наконец я здесь… Если еще и ты останешься, что люди скажут? Вон, мол, сколько начальства понаехало! Бездельничают…

— Никто так не скажет. Сегодня здесь начался сплав, завтра на другом участке. И мы с тобой должны…

— Где у тебя машина? На дороге? Ну и прекрасно. Отправишься через час.

Воронов хлопнул дверью и вернулся на кухню. Потапов, должно быть слышавший этот разговор с Александровым, спокойно сушил свои рукавицы над плитой. Воронов спросил:

— Значит, все готово?

— Постольку поскольку, — уклончиво ответил Потапов. — Вот как бы плотина не подвела…

— Далась тебе эта плотина! — усмехнулся Воронов. — Десять лет стояла, а теперь вдруг уплывет?

— Может и уплыть, — пожал плечами Потапов. — Есть же акт вашего заместителя.

— Ну, Мякелев составляет актов больше, чем успеваешь читать, — буркнул Воронов. — Пойдем на берег?

— А мое дело? — встревожился Кюллиев. — Я же не для того, чтобы уху варить, приехал.

— Что там у тебя? — с досадой спросил Воронов.

— Мне нужно человек пять на посевную…

— Пять человек? Не дам! Вот кончим сплав, тогда забирай всех!

Потапов недовольно покачал головой.

— Михаил Матвеевич, у нас людей хватает. Пять-то человек можно и отпустить.

— У тебя, может, и хватает, а у меня нет! — отрезал Воронов.

Кюллиев и Потапов обменялись взглядами. Оба нахмурились, но ничего больше не сказали. Воронов поспешил на улицу, зная, что там этот неприятный разговор не продолжится.

Действительно, деловитая суета, охватившая здесь всех перед началом сплава, казалось, таила в себе всеобщее примирение. На штабелях бревен уже стояли сплавщики с короткими баграми в руках, готовясь сбросить первые бревна. Лебедочники на том берегу последний раз проверяли тросы. Потапов и Воронов спустили на воду маленькую лодку и переправились к лебедкам.

Воронов остановился возле человека, копавшегося у одной из лебедок. В старом солдатском обмундировании он резко выделялся среди сплавщиков, одетых в ватные штаны и телогрейки. Маленького роста, с обнаженной лысой головой, даже, выпрямившись, он смотрел на Воронова снизу вверх. Широкое обветренное лицо его со слишком маленьким носом и круглыми доверчивыми глазами казалось печальным.

— Ну, как дела, товарищ Кирьянен? — спросил Воронов.

— Мы готовы, — как-то уныло ответил Кирьянен.

— А что с тобой? — Воронов удивленно посмотрел на механика.

— Ровным счетом ничего. — Кирьянен наклонился к машине, зачем-то потрогал ее, потом, глядя прямо в глаза начальнику, признался: — Обидно, Михаил Матвеевич. Если Александров не доверяет мне установку лебедок, так пусть скажет об этом.

— Ну, это ты брось! — Воронов рассердился. — В самом деле, что за помощники! У одного мальчишеские выходки, другой никакого начальства не признает, третий капризничает. Только нянек и не хватает.

Кирьянен насупился и ничего не ответил.

Сплавщики, по два человека против каждой лебедки, поднялись на штабеля, продели концы тросов под широкий ряд бревен, прикрепили крюки и теперь ожидали команды. На берег вышли и кладовщики и даже кухарка в белом халате. Всем хотелось увидеть, как лебедки сбросят со штабелей в воду первые бревна.

— Ну, готовы? — крикнул Потапов через реку.

— Готовы! — ответили со штабелей. — Вертись, катушка!

Бригадир, еще раз взглянув на штабеля, на лебедки, решительно махнул рукой:

— Давай!..

Катушки лебедок завертелись. Тросы, погруженные в воду, натянулись. Дрогнули бревна на одном штабеле, на другом, потом заскользили по каткам и с грохотом упали в воду. Фонтан, поднятый ими, смыл с берега кору и щепки, обрызгал штабеля и стоявших на берегу людей. Бревна вынырнули из глубины на поверхность, одно мгновение постояли на месте и медленно поплыли вниз по течению. Постепенно скорость их росла, словно они уверились в правильности своей дороги. Люди махали им вслед, желая счастливого пути.

Воронов, стоя у лебедки, тоже смотрел на весенний поток и уходившие в дальний путь бревна. С тех пор как здесь начали рубить лес и сплавлять его по рекам, скатка бревен всегда производилась вручную. Сейчас люди впервые увидели, как бревна падают в воду силой машин. Как же не гордиться ему, начальнику рейда!

Мокрые от брызг люди улыбались. В воду падали все новые ряды бревен. Бревна грохотали, вода плескалась и шумела. Рабочие на штабелях весело перекликались. Сплавщики побежали с поднятыми баграми вдоль берега к своим местам. Некоторые вскакивали на плывущие бревна и, взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие, мчались по течению. Вскоре у мыска послышался громкий смех и ойканье. Оказалось, что кто-то из смельчаков упал в воду. Обычно за это ругали, потому что сушка одежды у костра отнимала дорогое время. Но сейчас, в первый день сплава, над неудачником лишь добродушно посмеялись:

— Ну, значит, сплав действительно начался, коли вторые штаны в реке промокли!

Полюбовавшись вдосталь сбросом первых бревен, Воронов вернулся в контору участка. Надо было составить план дальнейших действий. В этот час на всех участках рейда готовились к сплаву.

Нигде нет таких сплавных трасс, как в Карелии, где река переходит в озеро, а из озера опять вырывается река и тянется на десятки, а то и сотни километров. Там, за озером Пуорустаярви, о сплаве можно было не беспокоиться — река широкая, и воды хватит до самого ледостава. А здесь, на истоке Пуорустаёки, где вода держится от силы две-три недели и лес сплавляют врассыпную, сплав всегда под угрозой. Немало хлопот и с озером. Лес там надо проводить кошелями да еще построить десятки километров боновых заграждений, так называемых оплотников, чтобы бревна не разбросало по береговым отмелям. И только в нижнем течении реки начинается спокойный путь леса до сплавной запани. А уж там сплоточная машина свяжет из бревен крепкие пучки для дальнего сплава. Часть бревен будет переработана на месте, превратится в шпалы, баланс, рудные стойки и попадет в вагоны. Но как долог путь бревен до сплавной запани!

Кирьянен, довольный работой лебедок, уже был в конторе и кричал в телефонную трубку:

— Алло, Мякелев? Позвони в редакцию районной газеты и скажи, что скатка бревен на реке Пуорустаёки началась! Сегодня, в шесть тридцать. Скажи, что впервые в истории нашего сплавного рейда скатка бревен производится при помощи лебедок… — Потом он понизил голос и, как бы стесняясь чего-то, спросил: — Нет ли мне писем? Нет? Ну, тогда все…

Воронов сочувственно взглянул на погрустневшего Кирьянена.

— Опять дочь не пишет?

— Ей, наверно, некогда, не до писем сейчас, скоро экзамены. А вообще-то я на нее не обижаюсь.

— Не обижаешься, а навстречу почтальону бегом бежишь! — усмехнулся Воронов. — А когда писем нет, так вместо того, чтобы ее ругать, почту бранишь! Верно ведь? — Кирьянен невольно улыбнулся. — Ну, как она учится?

— Ничего! Даже хорошо! Дочка настойчивая, в покойную мать. А что касается писем… так ты и сам их ждешь!

Теперь смутился Воронов, и Кирьянен, меняя тему, другим тоном сказал:

— Вечером я, пожалуй, отправлюсь к Большой заводи. И Анни захвачу с собой.

— А что? — насторожился Воронов. — Я же вчера там был!

— Да ведь у нас разный взгляд на вещи! — полушутливо-полусерьезно ответил Кирьянен. — С твоей точки зрения, если бревна в воду падают и плывут, значит все хорошо, а мне вон пишут, что туда даже газеты не доходят, кружок по изучению истории партии совсем распался. Да и бытовые дела у них не устроены…

Рассказывая все это, Кирьянен исподтишка поглядывал на Воронова, но лицо начальника сплавного рейда оставалось равнодушным. Он и в самом деле считал, что главное — сплав. И ответил спокойно:

— Что ж, поезжай. Не знаю только, как будут работать кружки, когда сплавщики рассыплются по всему участку. Не будешь же ты вызывать их за десять верст?

— Что-нибудь придумаем, — ответил Кирьянен.

В эту минуту его больше беспокоило то, что Воронов так равнодушен ко всему, что не связано с производством. Однако убедительных слов почему-то не было. Может, потому, что слишком недавно стал он секретарем партийной организации и все еще робел перед Вороновым? Это и сердило его и обижало.

Расставаясь, и начальник и секретарь явно почувствовали какое-то недовольство друг другом.