В заливе ветров

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Степаненко протянул Воронову письмо и начал переносить в лодку свою поклажу.

Воронов, узнав почерк Ольги, сразу разорвал конверт, углубился в чтение, забыв помочь Айно подняться в кузов машины.

Шофер предложил ей сесть в кабину, но она сказала, что не выносит запаха бензина. Ей хотелось быть одной.

Воронов с волнением держал в руках маленький листок бумаги. Это еще не был ответ на его последнее письмо, Ольга, видимо, не успела получить его.

Он остался один на поляне. Машина уже уехала, Степаненко ждал на берегу.

Письмо было такое же, как и другие письма в последнее время, — приветы, стандартные фразы, что жизнь и работа идут попрежнему, и такой же стандартный вопрос: «Как у тебя дела?» А он знал, что его «дела» не так уж сильно ее интересуют. И было очень обидно. Ведь так коротко и сухо можно писать разве что случайному знакомому. Пусть прошла любовь… Ну, а дружба?.. Неужели в ее душе не оставили никаких следов общие дороги войны?.. Ведь не случайными попутчиками они были, а товарищами в долгом и тяжком пути, который связывает людей навеки. Да, так, кажется, кончалось ее письмо в госпиталь, где он лежал раненый. А может, она никогда и не любила его?

В Ленинграде у Воронова был друг по институту. Воронов познакомил его с Ольгой. Они стали встречаться довольно часто. Бывали в театре, то втроем, а если Воронов был занят, то и вдвоем. Воронов не ревновал. Ольга как-то с усмешкой спросила, а не боится ли он за нее? Когда они разъехались, Воронов не раз думал, не было ли там чего-нибудь большего, чем простое знакомство. Потом эту мысль он отбросил. Друг писал ему, что работает в Архангельской области, женился, счастлив.

Воронов опять перечитал письмо. А может, это не равнодушие, а обида на него? Эта мысль тоже иногда возникала. И каждый раз он решал, что поедет к ней в Ростов и выяснит. И почему-то все откладывал, ждал. Он положил письмо в конверт, зачем-то прочел адрес и сунул письмо в карман. Зорька стала тереться о его ногу.

— Пошла прочь! — Воронов сердито прикрикнул, пнул собаку ногой, потом вдруг наклонился и ласково погладил. — Любишь ли хоть ты меня? Ну и то хорошо. Пошли к лодке. Нас Степаненко ждет. Или по берегу пойдешь? — Он взял собаку на руки. Зорька не визжала и лишь старалась лизнуть его в лицо.

Однако в лодку Зорька не влезла. Она не любила Степаненко, который всегда дразнил ее.

Степаненко сел на корму, а Воронов снова взялся за весла. Солнце взошло, и по озеру плыл туман. На поверхности воды играл легкий ветерок. Воронов греб, задумчиво глядя на водный простор.

— Какое красивое утро, — сказал он, чтобы не молчать.

Степаненко ничего не ответил.

— Первая древесина скоро прибудет в Туулилахти, — продолжал он.

Степаненко не откликнулся и на это. «Что за человек? — с любопытством подумал Воронов. — Едет на работу и даже не интересуется, что там надо делать». Он стал рассказывать, в каком месте камни, которые надо взрывать.

— Там увидим, — пробормотал Степаненко.

Когда причалили к лотку, Степаненко попросил одного из сплавщиков постеречь его груз и зашагал к нижнему концу лотка. Воронов и Койвунен следовали за ним. Степаненко остановился и начал рассматривать каменные глыбы, лежавшие ниже лотка.

— Ну, получится тут сток? — спросил Воронов.

— Почему бы нет? С динамитом все получится, — ответил Степаненко.

— А мы не раскрошим лотка?

— Силу взрыва можно учесть, — нехотя объяснил подрывник. — Пошлите несколько человек бурить скважины в камнях.

Скоро с нижнего конца лотка послышались частые звонкие удары молотов по железу.

Степаненко ходил среди бурильщиков хмурый и молчаливый. Бросал короткие замечания то одному, то другому, казалось, что всеми он недоволен. Наконец махнул рукой: хватит. Выпрямился во весь рост, и на лице его появилась озорная улыбка.

— Ну, поработайте-ка теперь ногами. Я люблю оставаться в одиночестве, уж такое мое дело.

Люди поспешно удалились.

Оставшись один, Степаненко еще раз проверил заряды, капсюли и шнуры. Все было в порядке. Между камнями покачивалась рано распустившаяся кувшинка. Степаненко поднялся, осторожно выдернул корни цветка из ила и пустил его по течению. Слышно было лишь тихое журчание воды.

Наконец раздался выстрел в знак того, что люди ушли далеко. Степаненко встал, зажег папироску. Тут он заметил в заводи утку и бросил в утку камешком, чтобы отогнать ее. Еще раз осмотрев все вокруг, он начал зажигать своей папиросой шнуры. Они зашипели, повалил густой искрящийся дым. Степаненко прыгнул на косогор и встал под защиту большой каменной глыбы…

Через мгновение сплавщики, убежавшие в защищенное место, услышали сильный взрыв, потом другой, третий… Над лотком поднялась в воздухе темная туча земли и дыма.

— Вот каков Степаненко, когда сердится, — сказал Койвунен. Улыбка играла на его морщинистом, обветренном лице.

Когда все вернулись к лотку, увидели, что Степаненко бродит в воде и что-то вышаривает длинной палкой. Наконец он поднялся на берег, держа в руке крупного лосося.

— Не догадался удрать, — объяснил Степаненко и протянул рыбу бригадиру. — Вели сварить.

Там, где были огромные камни, зияла теперь яма, наполненная мутной водой, Воронов дал приказ открыть люк лотка. Вода хлынула мощной лавиной и в конце лотка дугой рванулась в новый водоем, поднимая со дна землю, траву, и мутной массой устремилась к заводи. Постепенно вода в водоеме становилась такой же прозрачной, как в лотке.

Воронов смотрел на низвергавшийся из лотка поток воды, которая искрилась на солнце, словно расплавленное железо. «Какая красота! — думал он. — Вот такой бы струей послать воду во все места, где она нужна, — пришла ему в голову фантастическая мысль. — И лес вместе с водой. На Украину, в Туркмению… Если бы можно было сделать такой длинный лоток, на тысячи километров». Воронов усмехнулся. Ребенком он мечтал о машине, на которой можно ехать и по суше, и по воде, и по воздуху. Когда стал юношей, появились новые мечты. А вот о том, что будет начальником сплава, никогда не думал. Но стал — и ничего, работает… и даже фантазировать можно.

Бревна мчались друг за другом прерывающейся линией. Сорвавшись с лотка, они выскакивали из глубины в заводи, некоторое время покачивались на поверхности и устремлялись вниз по реке к запани Туулилахти.