В заливе ветров

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В больнице было тепло и усыпляюще тихо. Больных было только двое — Акулина Мякелева и молодая женщина, ожидавшая ребенка. Она вошла в палату вслед за Айно.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Айно.

— Да что же мне? — ответила женщина. — Только бы все кончилось благополучно.

— Все будет хорошо, — подбодрила Айно Андреевна. — Нужно только лежать.

— Кого тебе хочется, мальчика или девочку? — спросила Мякелева.

— Муж хочет сына, а по мне — лишь бы ребеночек был здоровым.

— Я думаю, у вас будет мальчик, — проговорила Айно.

Женщина благодарно улыбнулась.

Мякелева приподнялась, но Айно движением руки заставила ее лечь.

В комнату беззвучными шагами вошла сестра и, взглянув вопросительно на Айно, подала Акулине порошок сульфидина.

Акулина робко попросила:

— Отпусти меня, Айно Андреевна! Что мне здесь делать, здоровому человеку? Дома беспорядок — корова не доена, старик и дочка голодные…

— Корову вашу доит Оути Ивановна, — успокоила Айно старушку.

Разговаривая с Мякелевой, она все смотрела на задернутое шторой окно. Потом подошла к окну, раздвинула занавески и стала напряженно вглядываться в даль. У механической мастерской, видневшейся на берегу реки, копошились люди, но было невозможно распознать их.

— Хорошо, я тебя выпишу, но с условием лежать побольше, — продолжала она, стоя у окна. Против обыкновения она говорила рассеянно. Ушел ли Петр или все еще там? В ушах все еще звучал его мягкий голос: «Пойдем смотреть ледоход…» Как хорошо, что завтра воскресенье!..

Мякелева глядела на потолок и разговаривала как бы сама с собой, не обращая внимания, слушает ее Айно или нет. У нее были свои заботы.

— Мой старик, бедняга, все вечера сидит в конторе, даже избу истопить некому… И в кого только Анни? Я всегда была домоседкой. Надо мной подружки даже посмеивались. А она все в дороге да в дороге. Опять завтра собирается на реку. Неужто без нее не справятся?..

— Нет, нет, она не должна уезжать, — перебила ее Айно и подошла к постели. — Я же не смогу вас выписать. За вами уход нужен.

— Что ты, что ты, дочка! Как я здесь буду? А корова, старик, хозяйство?

— Вот я и хочу, чтобы Анни помогла вам на первых порах.

— Ты уж удержи ее! — жалобно попросила Акулина. — Хоть для нее. Ей ведь тоже отдохнуть надо!

Айно засмеялась, потом ласково потрогала у старушки лоб — температура упала.

— Удержу, удержу!

Она оживилась, развязала тесемки халата. Если пойти сейчас к Анни в клуб, по дороге она может взглянуть, дома ли Петр. Ей стало немного не по себе, что приходится отыскивать повод, чтобы пройти мимо дверей Петра. Еще недавно все было так просто!..

На дверях домика, где жил Петр, висел замок. Айно ускорила шаги.

Анни, сердитая, с пылающими щеками, разбирала книги. Одни она швыряла как попало в угол, другие — их было немного — складывала стопкой на столе. Айно показалось, что заведующая клубом вот-вот заплачет. Она обняла девушку.

— Кто это нас обидел?

Анни отвернула лицо. Непослушная прядь упала на щеку. Девушка сердито подобрала ее и продолжала раскладывать книги. Потом жалобно сказала:

— Ой, как мне трудно с Матреной Павловной! Она со мной совсем не считается. Еще в прошлом месяце я попросила ее собрать передвижную библиотеку по передаче технического опыта, а она все не соглашалась — ненужная, мол, затея, а когда согласилась, так вот что отобрала!

Айно не могла удержаться от улыбки. Вместе с двумя-тремя брошюрами лежали потрепанные романы, повести, сборники рассказов. Да, у Матрены Павловны странные представления о технике!

— Если бы я не догадалась проверить, так меня на сплаве насмех бы подняли! — глаза Анни подозрительно заблестели. — Посмотрим, что она скажет сама читателям! А я обязательно заставлю ее провести читательскую конференцию, вот только пройдет горячка на сплаве. Я уж ей об этом говорила.

Айно вспомнила первый год своей работы в участковой больнице. Ей также не хотели подчиняться. Сколько слез она пролила…

— Ну, Анни, с Матреной Павловной все обойдется. Будь только сама потверже, понастойчивей. А теперь о другом. Нельзя тебе сейчас уезжать. Побудь дома дней хоть пять-шесть. Надо помочь матери. Она еще слаба. Как это ты сама не сообразила, ведь знаешь, что я ее выписываю! — не удержалась она от упрека.

Анни растерянно теребила шпагат.

— Да ведь меня ждут… Я обещала…

И вспомнила, как испугалась за мать, когда узнала о ее болезни, как бранила себя, что не была к ней внимательна, давала себе слово, что все будет по-иному… Ненадолго же ее хватило… И ведь Анни хорошо знает — себя-то не обманешь! — почему она так торопится на реку… Нет ведь такой спешки… да и в поселке дела много. Насчет парка, надо поговорить с ребятами — она обещала Александрову воскресник, — и еще много всего.

Айно поняла, что упрек ее больно задел девушку.

— Ну, Анни, не огорчайся! Это со многими случается! Когда человек чем-нибудь увлекается, он не замечает, как близкие ему люди иногда страдают от его невнимания. — Анни уловила в голосе врача горечь. — Ну, пошли в библиотеку. Только ты не робей. Говори с Матреной Павловной решительно!

И Айно, подобрав с пола несколько книг, пошла к двери.

— Я постараюсь. При тебе мне с ней легче разговаривать, — сказала Анни, но слова ее прозвучали довольно уныло.

Матрена Павловна, увидав Айно, так и расцвела в приветливой улыбке. Сухое лицо ее с маленькими глазками оживилось легким румянцем. Морщинки затрепетали. На Анни она не обратила никакого внимания.

— Айно Андреевна, — запела она, — как приятно встретить вас! Теперь в поселке так одиноко, не с кем поговорить! Учителя заняты экзаменами, начальство все на сплаве. А вас и не залучишь, все спешите, спешите. Как вы только не устаете! Хотя это понятно, вы так молоды! Но нельзя же забывать меня…

Она взяла из рук Айно книги, с усмешкой спросила:

— Это вы, Айно Андреевна, образумили нашу Анни? Я же говорила ей, что сплавщикам не нужны книги. Но меня наша заведующая не слушает. — Матрена Павловна поджала губы.

— Эти книги, — с ударением сказала Анни, — им действительно не нужны. Я просила вас подобрать новинки и техническую литературу.

— О боже мой! — каким-то усталым голосом сказала Матрена Павловна. — Можно подумать, что у них там университет! Ничего из вашей затеи, милая девочка, не выйдет! Они только замусолят и изорвут книги! Могут и раскурить, а отвечать мне придется.

Айно в разговор не вмешивалась. Анни как будто в помощи не нуждается, взяла верный тон. Айно стала рассматривать библиотеку, хотя была здесь не раз. В комнате был полумрак. Окна до половины закрывали книжные шкафы, а фрамуги к тому же затянуты тяжелыми занавесями. Похоже, что Матрена Павловна этими занавесями решила отгородиться от людей. А как она держится! В длинном черном жакете, в широкополой шляпе с большим бантом, — кажется, она эту шляпу никогда не снимает — библиотекарь была олицетворением важности и спокойствия. Только поджатые тонкие губы да розовый румянец, выступавший на впалых щеках, показывали, что она сердится.

Но Анни не сдавалась. Небрежно свалив принесенные книги, она сухо сказала:

— Я еще раз прошу вас, Матрена Павловна, приготовить передвижку. Я не прошу вас ехать на сплав, это я могу сделать сама, но отобрать книги, притом хорошие, вы обязаны! — Она взглянула на Айно Андреевну, словно спрашивая, правильно ли действует, и закончила: — Дней через пять я поеду снова на Пуорустаёки, к этому времени передвижка должна быть собрана. И пожалуйста, без этого старья! — Сообразив, что это наилучший конец разговора, она, резко повернувшись, вышла из библиотеки.

Матрена Павловна подняла глаза к небу и вздохнула, готовясь произнести речь, но Айно, перебиравшая брошенные Анни книги, лукаво спросила:

— Неужели вам эти романы нравятся?

— Ах, иногда так хочется забыться! Вот и потянешься к старому роману…

— Да вы ведь сами замкнулись в четырех стенах, никуда не ходите…

— А к кому ходить? К соседям? Так у меня сосед — Степаненко. С ним даже говорить не хочется. Хоть между нами стена, но я все равно боюсь, когда он там грохочет, пьяный.

— Да, Степаненко… это очень несчастный человек, — сказала Айно. И, немного подумав, добавила: — На вашем месте я попыталась бы помочь ему. И кто знает… Простое человеческое сочувствие так много значит… А к тому же… У нас, карелов, говорят: «Если надоело быть одному, разведи огонь, всегда путник подсядет…» Вот и было бы вам с кем вечера коротать, — шуткой закончила Айно.

— Нет, нет, увольте! — Матрена Павловна презрительно пожала плечами. — Я не гожусь в сестры милосердия.

Айно ничего не ответила. Отобрала для себя книгу и, попрощавшись, вышла из этой комнаты, где сам воздух, душный, пропыленный, казалось, источал скуку. А по дороге в больницу думала о том, какие разные люди собрались здесь, в этом маленьком поселке, живут бок о бок с ней…

Оставшись одна, Матрена Павловна приоткрыла занавеску и поглядела в окно. Под окном на спортплощадке мальчишки играли в волейбол, хотя земля была еще сырая. Воронова быстро задернула занавеску и отошла от окна. Доносившийся со спортплощадки шум раздражал ее. Не любила Матрена Павловна мальчишек. Они всегда приходили в библиотеку гурьбой и, выбирая книги, так галдели, что голова шла кругом. Она не могла простить им и того, что они упорно называли ее «тетя Мотя», а не по имени и отчеству, как она им велела.

Впрочем, в памяти Матрены Павловны сохранился один мальчик, о котором у нее остались добрые воспоминания. Ей было тогда лет двадцать. Она только что окончила педагогический техникум и приехала в отпуск к родителям. Отец в те годы жил хорошо и не жалел денег на наряды дочери. По хозяйству ей тоже не давали трудиться, — она ведь была уже учительницей. Матрена ходила по деревне в коричневых полуботинках, легком шелковом платье и в широкополой шляпе, украшенной большим бантом. В руках у нее всегда была какая-нибудь книга и зонтик.

Отец в то лето нанял в пастухи сына одной бедной вдовы, четырнадцатилетнего мальчика Мишу. Он бегал босиком, в домотканных штанах. Однажды, сидя у раскрытого окна со своей книгой, Матрена почувствовала чей-то взгляд. Она подняла голову. Под окном стоял Миша, уставившись на нее большими, задумчивыми глазами. Матрена отметила про себя, что этот пастушонок очень красив, жаль только, что плохо одет.

— Что тебе, Миша? — дружески спросила она.

Мальчик покраснел и отошел.

На следующий вечер Матрена увидела, что мальчик опять стоит у окна.

Она ласково спросила:

— Ну что, Миша? Почему ты ничего не скажешь?

— Я принес вам землянику, — ответил мальчик и протянул корзинку с красными, сочными ягодами.

Тронутая подарком, Матрена позвала его в комнату. Миша вошел, стесняясь, и начал жадно рассматривать лежавшие на столе книги. Матрена протянула ему «Приключения Робинзона Крузо». На другой день Миша вернул книгу и робко попросил дать еще что-нибудь.

Матрене льстило, что Миша смотрит на нее с особым уважением. Однажды она сказала ему:

— Да, Миша, я уже учительница. И скоро буду заведующей школой. Хочешь, я устрою так, чтобы ты смог поехать туда, куда меня назначат? Скажи своей маме, что я приму ее уборщицей, и она может жить у меня сколько захочет.

Она не поняла, почему Миша обиделся.

— Я сам возьму маму к себе, когда буду большим!

С тех пор Миша больше не приходил к ней.

Матрена поехала учительствовать. Проработала год, и работа ей не понравилась. Мальчишки не слушались ее, баловались, шумели на уроках. Она стала работать в библиотеке. Там, казалось ей, будет поспокойнее. О Мише она узнала как-то, что он вступил в комсомол и после смерти матери уехал куда-то учиться. А у нее жизнь складывалась скучная, однообразная, без друзей. И вот Матрена вообразила, что она была первой и единственной любовью Миши, и стала гордиться тем, что верна этой первой любви. Она уверила себя, что этот красивый мальчик с большими задумчивыми глазами разыскивает ее. И Матрена любила мечтать о том, как они вдруг встретятся, и каждый раз эта встреча проходила по-иному.

Матрена уже работала в Туулилахти, когда приехал начальник сплавного рейда Михаил Матвеевич Воронов.

Она увидела его во дворе конторы и почему-то узнала с первого взгляда. От радости у нее даже захватило дыхание. Маленький пастушок превратился в высокого интересного мужчину. Прежнего Мишу напоминали только глаза, но и они стали другими — более проницательными, почему-то насмешливыми.

— Миша! — почти шепотом произнесла она.

Воронов удивленно посмотрел на нее. Лишь после того, как Матрена сказала, кто она, Воронов вспомнил и, казалось, тоже обрадовался встрече. Он спросил, как Матрена прожила эти двадцать с лишним лет. Она принялась было подробно рассказывать, но Воронов, не дослушав, перебил:

— Значит, на библиотечной работе? Это хорошая специальность!

И вот Матрена все пыталась поговорить с Вороновым по душам, но прошло уже два года, и все не удавалось. Он всегда куда-то спешил. При встречах он иногда спрашивал, что у нее нового, как работается, но часто уходил, так и не дослушав.

Матрена снова стала носить широкополую шляпу с яркой лентой, такую же, как тогда, в деревне. Но Воронов, кажется, и этого не замечал. А она издали следила за каждым его шагом и, когда он выезжал из Туулилахти, начинала скучать.