Вельруф

10. Кандидатская

А пока я стоял, успокаивался и боролся с деструктивными порывами (а порыв переорать беснующуюся толпу был совершено деструктивен для моих голосовых связок), в аренную яму тяжело спрыгнул хрен. Хрен был чертовски неприятный, начиная с того, что на нем были доспехи. Не глухие, типа миланских или готических (хотя все доспехи в окружающей меня богадельне — готические, даже штанцы рукожопа), а очень технично, я бы сказал — современно для меня сделанные. Составная кираса, наплечники, кольчужные элементы, прикрытые пластинами места сочленений. Были бы мы в обычном средневековье — я бы поржал. Ну просто не было материалов достаточного качества, чтобы сделать тонкую гнутую пластину металла, обеспечивающую достаточную защиту. Да и с инструментами для создания такой вундервафли была некоторая напряжёнка. Но средневековье вокруг не обычное, а магичное. И — руда. Которую на клинке, точнее, клинках и острие шестопёра я ощутил сам — современные мне сплавы нервно курят в сторонке. Соответственно, идеи “бить в уязвимые части” — волюнтаризм. Ни хрена эти части не уязвимые. И, кажется, я начал понимать основную причину довольно ограниченного в плане движений и техники мечемашества: пробить такое можно только тяжёлыми, массивными ударами. Правда на кой болт вообще двуручные мечи и мечи в таких раскладах — непонятно. Охотничьи ножи на живность, а против людей булавы, клевцы и прочее подобное. Да боевой цеп, в конце концов — хрен пробьёт, но сотрясёт внутри доспехов всё, до недееспособности, а то и смерти.

Голова противника была в кольчужном капюшоне, поверх которого крепился лёгкий открытый шлем. Открытым, кстати, он был то ли по дури, что ли потому, что противник посеял важную деталь: направляющие для крепления личины были отчётливо заметны. Так что его рожу с лютым, от левой брови до правой половины подбородка шрамом, было прекрасно видно.

Ну и вооружён был этот деятель мечом, причём, сука, боевым. Не затупленным железным дрыном, а именно двуручником типа клеймора, с выгибом крестовины и без толкового яблока. Рикассо не было как класса, так что о работе полумечом, не говоря о шестовой, можно даже не говорить. Но… боевое оружие и лютый доспех. Уязвима рожа, но эта уязвимость условная, что называется “ещё попади”. Не говоря о том, что убивать высокопоставленного стражника баронов (а никем иным хрен напротив меня быть не может) — дело не слишком дальновидное. Вот только меня этот паразит, похоже, разделать намерен совершенно серьёзно!

Держит клинок остриём в нижней позиции, шагает уверенно. Сдаться…

Додумать не успел: тычок… в бок. Промазал или нет — непонятно, но от удара я ушёл, прикрывая спину “стёкшим” мечом, тут же чуть не полетев носом на песок арены: детинушка зарядил мне по хребту душевно, а если бы не клинок… Хотя бил он не лезием, дошло до меня. Удар был сильный, мощный, да и отработанно-рефлекторный. Но плашмя. И это, скорее, чтобы меня не убить, потому что с рудным оружием вопрос “губить лезвие” не слишком актуален. Затупить, подозреваю, можно. Но всё равно “трястись над заточкой” в бою, при парировании или ударе никто точно не будет.

В общем, получил я этакого пенделя, не стал сопротивляться-тормозить а пробежал несколько шагов, ударив мечом о песок и повернувшись вокруг него. И — стоит. Держит меч всё в той же позиции, внимательно на меня пырится, даже головой слегка качнул. Типа “твоя очередь нападать”. Ну охренеть, блин! И как мне его воевать-то?!

Корпус — не смешно, а грустно. Конечности… да тоже не огонь. Защищены отменно. Рожа, разве что, но тут такое себе. И беречь будет гарантированно, да и как и думал — убью стражника, а последствия у этого не радуют даже умозрительно. Всё-таки сдаться? Похоже, без вариантов. Если не примет сдачу — тогда убивать в рожу. Но… А попробую, решил я.

Взял цвайхандер в среднюю позицию, для косого удара, стал приближаться к противнику. Тот “вёл” меня остриём клинка, меняя позицию. Ожидаемо, да и сама атака была скорее отвлечением внимания, методом занять подходящую позицию. Мой размашистый удар противник, ожидаемо, встретил жёстким блоком. Стал отводить свой клинок, на полуударе отскочил: меня “закрутило”. И тут, на отскоке, получил мощный тычок под колено: меч я держал уже фактически за середину клинка, а полумечевая работа вполне позволяла подобный выверт.

Одоспешенный упал на колено, при этом перехватил меч, ведя меня. Ну а я опёр клинок о землю, прислонив к плечу, поднял руки: мол, сдаюсь. Дальнейшее продолжение этого поединка бессмысленно и опасно даже для Чувства Собственного Величия. А не примет сдачу… ну, значит, станет у Гомеза одним стражником меньше. Помирать я точно не собираюсь.

Противник, под вопли зрителей (вот реально — лужёные глотки у паразитов, как не охрипли — загадка, у меня уже в ушах гудит!) полминуты постоял на колене, смотря на меня. Рывком вскочил, заметно припадая на “отсушенную ногу”. Я за ним следил, как понятно, пристально, готовясь к тому что атакует. Но — нет. Посмотрел на меня, слегка кивнул, взвалил на плечо клеймор и, прихрамывая, направился к краю ямы. Выбрался, кстати, без помощников: ухватился за край, оттолкнулся и выскочил с клеймором на плече. Всё же “кондиции” местных — это что-то с чем-то. А выбираться я буду по старинке, не хочу позориться.

Выбрался как раз к моменту, когда галдящую толпу рудокопов выпинывали с первого яруса. На втором, судя по звукам, шло обсуждение и разговоры, но без “нижней” экспрессии, ну и не выпинывали никого, как понятно.

А меня поджидал Скатти-Пейн, с прищуром на своей физиономии, но вроде не злой-агрессивный.

— С тобой хотят поговорить, Вельруф, — деловито сообщил он.

— Это — хорошо, — покивал я. — Возможно — даже замечательно. Вот только один момент.

— И что за “момент”?

— Где деньги, Скатти? Где деньги? Мои тысяча семьсот кусков руды?

— Тысяча шестьсот!

— А сотню руды взноса куда дел? — начал докапываться я, сбрасывая нервное напряжение.

Да и не до конца оно “отпустило” — чёрт знает, что будет дальше. Вроде ничего негативного не должно быть, но этот стражник, добровольно-принудительный, тонко намекает, что на “долги” окружающая реальность плюёт.

— Это… да хер с тобой, пусть будет тысяча семьсот, — удивил меня аренный управитель. — Вообще — не ожидал, конечно, — бормотал он, отойдя к запертому строению и поманив меня за собой. — Где ты учился, Вельруф? И откуда ты?

— Южное Бутово, — честно соврал я.

— Не слышал… а ты — не простой бродяга, — бормотал Скатти, отсчитывая мешочки с рудой.

— Я — очень непростой бродяга, — не стал спорить я, забирая мешок с мешочками.

Убирать его в пространственный карман сразу я находил не деликатным. Но возникал вопрос, начавший меня беспокоить. Ну ладно, сныкаю я сокровищщи в пространственный карман. Вот только о том, что они у меня есть, в Старом Лагере к ночи не будет знать только слепоглухонемой отшельник-хиккан. И вот предстоящая ночёвка несколько напрягала, в плане возможного визита экспроприаторов. На вещи люди так не ведутся, а вот деньги, которые не у них, прям как манок… Ну, подумаю ещё, отмахнулся я от несвоевременных мыслей.

— Ладно, непростой бродяга. Показал ты сегодня себя очень неплохо. А со Шрамом… ну я — понял, что ты просто не хочешь связываться. Дальновидно, — важно покивал он. — Но…

— Чего “но”? — заинтересовался я.

— Шрам — тоже понял, Вельруф. А сказать, что — он хороший человек, я не могу. Хотя и не против приврать, — с обескураживающей прямотой оскалился этот сержант Пейн. — Впрочем, это твои проблемы, и мне на них насрать, — перестал скалиться он. — Тебя ждёт Ворон, правая рука Гомеза. Очень важный и занятой человек, так что поспешим.

И направились к лестнице (свой металлический дрын я просто оставил, прислонив к перилам). По пути я думал: “Ворон” или “Рабен”? Ну, в смысле это прозвище, или имя? Да значение “ворон” Рабену не слишком подходил. Тут, скорее, Рабе…

Но долго мои лингвистические и прочие семантические упражнения не продлились: мы поднялись на второй ярус. Там ошивались стражники и богато одетые призраки, от вида на яму кольцевую площадку ограждали мощные перила. Наше появление встретили помахивание лапами и какие-то явно одобрительные, хотя и без фанатизма, высказывания в мой адрес.

А Скатти подвёл меня к этакому ложу, без перил, с креслом и даже с выпиленным “обзорным проёмом”. В кресле развалился тип, одетый в очень качественную, явно повыше Шрама классом, броню. И тут вопрос не только в золотой гравировке и практически зеркальной полировке. Хотя именно “класс” эта полировка и позволяла определить. От доспехов этого Рабена исходило этакое сияние. Лёгкое, почти незаметное. И фактура металла была свойственна скорее булату, но не с тёмными, а с ультрамариново-фиолетовыми включениями. То есть доспех состоял из магического металла на очень ощутимую часть.

Ну а остальное — понятно. Меховой воротник, бархатный плащ. Меховые и бархатные вставки, золотая гравировка, украшения. Богатый доспех, в общем.

А вот рожа протокольная этого Рабена вызывала желание поискать кирпич. ОЧЕНЬ заносчивая, противная, наглая рожа сорокалетнего дядьки, с залысинами и эспаньолкой. Смотрел он на меня, прищурив глаза, Скатти “отпустил” легким движением кисти, Скатти и свалил.

— Ты… впечатлил меня, — процедил он мне надменным тоном. — Такие, как ты, могут пригодиться мне. И Старому лагерю.

Последнее он дополнил специфически, явно контекстно подразумевая, что “Старый лагерь — это Я”.

— Я — Вельруф…

— Мне не слишком интересно твоё имя. Пока, по крайней мере. Для тебя есть поручение. Справишься — поговорим ещё раз. Не справишься — для меня ты перестанешь существовать. Понятно?

— Поручение — не понятно. Какое, куда, зач…

— Заткнись и слушай.

И выдал этот Ворон такой расклад. Только что было нападение воров на обменную площадку. Почти удачное. А вскоре пойдёт караван к шахте с припасами, а потом — от шахты с рудой. И, “в отличие от этого блаженного болвана Бартоло”, Рабен предполагает, что новолагерные могут покуситься на караван, а возможно — напасть на шахту. Последнего он не говорил, но это подразумевалось. И, раз уж я — такой охренительный мечник и кандидат в стражники и подчинённые самого Рабена (тот незначительный момент, что видел я стражников вообще и Рабена в частности у гробу, у белых тапках, я решил на важного и занятого человека не вываливать), то не метнусь ли я мухой в Старую шахту, с посланием для его коменданта Яна.

Вообще выходил расклад, довольно близкий с “испытанием веры” Безымянного. Но, как и тогда, были некие объективные причины для такого посыла. При этом, если не считать других идиотами, выходит картина, что некое не слишком важное послание передаётся. А вот если передаст — предатель или “агент” — наверняка он с этой передачей “спалится”. При этом, определённая нужда в передаче есть. Но и провал этой “миссии” никакого особого негатива Старому лагерю, точнее, рудным баронам, не несёт.

— Понял?

— Да. Есть несколько вопросов… господин Рабен, — без господина этот засранец строил отвратную рожу, но с “господином” она стала несколько менее отвратная, хотя всё равно — та ещё гадость.

— Ну?

— Я в лагере несколько дней. Всё, что на мне — всё мое имущество. Путь в Старую шахту небезопасен…

— А мне похер. Если сдохнешь — значит, не оправдал ожидания. Можешь отказаться.

— Не буду отказываться. Но хоть какую-то броню…

— Хм-м-м… — окинул меня взглядом Рабен. — Ладно, распоряжусь. У тебя всё?

— Нет. Что я за это получу, господин Рабен?

— Не совсем идиот, впрочем, это было ясно, — хмыкнул засранец. — Возможность стать стражем старого лагеря. Моё расположение. И пару сотен кусков руды, когда доставишь ответ Яна.

— Очень щедро, господин Рабен…

— Я знаю. С утра тебя найдёт человек, передаст что-то… поприличнее твоих обносков. Свободен.

— Буквально один миг, господин Рабен!

— Ну?!

— Как я передам вам послание, в замок же…

— Глупец, — ровно протянул засранец. — Подойди к страже замкового двора, скажи, что дело ко мне. Тебя пропустят. В замковом дворе передашь стражам замка — не стражам замкового двора! — что у тебя послание для меня от Яна. Понял?!

— Понял, господин Рабен, ваше великодушие…

— Вали уже, — отмахнулся от меня он.

Ну вот говнюк и штопаный контрацептив, рассуждал я, бредя по лестнице. Хуже новорусских владычецев жизни. И видно, реально гнилой человек: ему было нужно, этакая потребность, принизить в беседе собеседника. Недотыкомка, в общем, заключил я, махнув на засранца рукой.

Заныкал сокровищщи в пространственный карман в закутке между бараками и повеселел: несмотря на риск и “не по плану”, результат превосходит мои ожидания. То есть этим “походом в Старую” я, похоже, решу большинство краткосрочных задач. Хотя тут многое зависит от того, что за рухлядь припрёт мне “человечек Рабена” в качестве доспеха. Понятно, что не “сделанный для меня” — тут никто не успеет, а что-то универсальное. И если это что-то — унылое говно, то… Надо думать. Возможно — просто перекантоваться денёк в той же пещере, вернуться, сконтачить с магами огня. А потом — просто валить из Старого лагеря, потому что рисковать, добираясь до Старый шахты в одно рыло в дерьмовой защите я точно не буду. Тут далеко, световой день пути, на минуточку! И твари по дороге есть, немало, не говоря о том же возможном внимании воров. Не “статусного звания”, а именно жуликов-бандитов.

И направился в свой барак: закупаться чем бы то ни было в преддверии возможного путешествия точно не стоило. И столкнулся с “паломничеством” — навестили меня практически все знакомые. Кто с поздравлениями, а кто чуть ли не с требованием “рассказать, как было”. Но вроде бы без особых обид отмазался — типа устал, пострадал, не надоели ли вам хозяева, гости дорогие.

На ночь, всё-таки, запараноил и составил из своего дрына, деревянного ведра, и абстрактно-технической матери “сигналку”. Дверь была, мягко говоря, не сейфовая, на кожаных петлях, но даже вырезать её, не уронив сотворённую мной конструкцию, не выйдет. Впрочем, покусители на моё всё в ночи глухой мой сон не потревожили. А разбужен я был на рассвете громкими звуками. Матерными. Некий деятель распахнул дверь в мой барак и попеременно получил по кумполу, а потом по ласте шпалой тренировочного двуручника. И вместо того, чтобы обдумать безобразное поведение, отравлял моё утро обсценной лексикой.

— Ещё раз так меня назовёшь, — философски произнёс я. — Я встану и добавлю. Кто такой, что надо?! — вскинулся я на шкурах.

— Посланник от господина рудного барона Рабена! — стало мне ответом, причём недоговоренный мат в конце буквально повис в воздухе.

Поднялся я, установил наличие некоего типа лет тридцати, в тканой одежде среднего пошиба, подходящего скорее горожанам Хориниса, виденным мной краем глаза. А никак не для Миненталя, впрочем, “слуга уважаемого рудного барона” в броне и прочем, очевидно, не нуждался. Какой-то ножичек у его пояса бултыхался, но судя по вычурной и нефункциональной рукояти и явно тесноватым ножнам, страшными противниками этого типа был хлеб и колбаса, для борьбы с которыми и предназначалось орудие. Впрочем до ударенного по кумполу и ласте мне особого дела не было. Интересовала меня его поклажа, которая оказалась лучше, чем ожидалось. Но хуже, чем могло быть.

А именно, слуга припёр мне кольчужный балахон, самый типичный, четыре-в-один плетения. Даже на мне он бултыхался чуть не дотягиваясь до колен, вдобавок был коротковат в руках. При этом это был именно балахон, хоть и без капюшона, что уже неплохо. Далее, кольчуга была “с магическим металлом”. Были его там слёзки, но проверка установила точно — кольцо было незаклёпаным, но категорически отказывалось разгибаться. Вдобавок, кольчуга была крашеной в серо-чёрный цвет. Подозреваю, что сажей, растворённой в каком-то клее, но было это очень не лишним. И в плане маскировки вида — не блестела и не отсвечивала на солнце. И в плане звука — никакого “колокольного перезвона”, только глухое постукивание. И погружение в воду переживёт, как заявил надменно задравший нос слуга.

При этом подгон Равена заключался не только в этом. Наручи, наплечники, набедренники из кожи с металлическими пластинами. Потёртые, но не вонючие и явно не лишние при ношении балахона. И портупея тоже не лишняя, факт. В общем, припряг я этого слугу к облачению себя любимого. И довольно неплохо, хотя можно и лучше. И отливать мне придётся, задирая кольчужную юбку… Но с этим я смирюсь. Нормальные мужчины носят юбки, а всякие новомодные извращенцы, трансгендерно рядящиеся в типично женские штаны, пусть идут нафиг!

Так вот, кроме кожано-пластинчитой сбруи, совершенно не лишней, его щедрость оделила меня несколькими свитками.

— Я не умею ими пользоваться, — не стал кривляться я, а прежде, чем последовал посыл нахер (читавшийся ОГРОМНЫМИ буквами на халдейской морде), дополнил: — Показывай.

— Ы-ы-ы… — выдал так и не представившийся тип.

Но показал. И… странно всё это. Дело в том, что надо было лишь сконцентрировано пожелать. Показывал он на “светлячке”, но с огненными стрелами, пару которых мне отжалели, выходило точно так же. Отслеживать цель, держа ладонь на свитке и просто пожелать. Странным было, правда, не “наведение и триггер” — это-то как раз логично, для колдунства всяческого. Странными были ощущения, когда я подвесил сияющий огонёк над своей макушкой. Причём не только под макушкой — этот фонарик перемещался примерно в трёхметровом диаметре, подчиняясь желанию.

Но обдумывать и экспериментировать было недосуг. Сообщив слуге, что он — “хороший слуга”, чем вызвал чуть ли не почернение физиономии, уже одоспешенный и собранный я просто потопал к воротам. Припасы у меня были с собой, как и карты. Не говоря о том, что к старой шахте вела вполне себе дорога, так чего же время терять?

Единственное что, пришлось немного побороться с желанием вскрыть пергаментный конверт с крупной сургучной печатью и какой-то металлической фигулиной на верёвочке, проходящей через эту печать. Но я себя поборол: по большому счёту — реально пофиг. И немного жалко тренировочный двуручник — точно же сопрут, а ныкать его в пространственный карман при слуге не хотелось. Ну да и пофиг, мысленно махнул я рукой, покидая Старый лагерь.