Воспоминания японского дипломата

ГЛАВА 4. Первый служебный срок в Токио (1921-1926 годы)

Итак, в июне 1921 года я прибыл в Токио и представил отчет различным службам министерства иностранных дел. В то время у власти находилась партия "Сэйюкай", во главе Кабинета стоял премьер Хара, а во главе министерства иностранных дел — граф Утида. В связи с новой послевоенной ситуацией и благодаря опыту, накопленному на Парижской конференции, в министерстве царила атмосфера бурного энтузиазма. Одним из следствий обогащения опытом на Парижской конференции явилось разделение Политического бюро на Азиатское и Европейско-Американское, первое из которых возглавил Ёсидзава Кэнкити, а второе — вновь назначенный Мацудайра Цунэо, переведенный в МИД с поста начальника Политического отдела экспедиционного корпуса наших войск во Владивостоке.

Если говорить о главных дипломатических проблемах Японии в то время, то те из них, что были связаны с Китаем (Маньчжурская и Шаньдунская) на какое-то время могли считаться урегулированными, но одна из наиболее трудных, — проблема России, — все более осложнялась ввиду установления там советской власти и отправки вследствие этого наших войск в Сибирь. В то время как инцидент в Николаевске взбудоражил общественное мнение Японии, США неожиданно вывели свои войска из Восточной Сибири и принялись возражать против дальнейшего присутствия там сил Японии. Кроме того, в Сибири активизировались действия партизан, и для Японии настало время пересмотреть свою политику в отношении России. Как поговаривали, США были недовольны позицией Японии в сибирском вопросе. Однако, принимая во внимание изначальную инициативу Соединенных Штатов, обратившихся к Японии с просьбой о вводе войск в Сибирь, становилось очевидным, что теперь они своей высокомерной позицией явно срывали координацию действий обеих стран. Впоследствии США продолжали придерживаться аналогичной позиции в отношении Японии, но в свете нынешнего советско-американского противостояния представляется, что Соединенным Штатам следовало бы многое пересмотреть в своих прежних подходах.

Директор Европейско-Американского бюро Мацудайра настойчиво просил меня заняться российскими делами. С той же просьбой обращался ко мне заведующий Первым сектором этого бюро, который, говорил, что вскоре должен получить назначение на работу за рубежом и что, в общем-то, уже было принято решение о занятии мною его места. Поскольку еще со времени своей поездки в Германию у меня возник чрезвычайно большой интерес к отношениям с Россией, я согласился работать в Первом секторе Европейско-Американского бюро, после чего почти вся моя дипломатическая карьера была связана с российскими делами. (Первое, что меня удивило по возращении на родину, была возросшая самоуверенность японцев. Так, посол Мацуи уже говорил о "трех великих державах”. Во-вторых, я был поражен безответственными действиями пребывавшего в эйфории молодого поколения. Например, работа организации “Какумэйкай” в седьмой школе второй ступени. Но поскольку по прибытии в Токио я пять лет занимался российскими делами, поначалу мой рассказ пойдет только о них).

В то время в Японии имели хождение различные мнения о будущем советского режима. Некоторые считали, что, поскольку Советы обречены на скорый провал, Японии следует усилить помощь Семенову и другим деятелям на востоке России. Однако, на мой взгляд, советская власть была отнюдь не столь беспомощной, военная интервенция была не только в высшей степени непопулярной, но и не имела шансов на успех, и поэтому Японии следовало вывести свои войска из Сибири и попытаться решить имевшиеся вопросы путем переговоров с Советами. Иначе говоря, было очевидно, что, поскольку японские войска оккупировали Северный Сахалин и обращенное к нему континентальное побережье, Японии было необходимо вести переговоры с советским режимом в целях гарантирования компенсации за инцидент в Николаевске. Было также необходимо обеспечить возврат правительственного кредита, предоставленного России во время войны, и защиту прав частной собственности.

Наконец, Японии надо было предотвратить деятельность коммунистов на своей территории. Однако в стране существовала сильная оппозиция идее прямых переговоров с советским режимом. Советы знали об этом и. стремясь достичь компромисса с Японией, создали Дальневосточную республику, которой предстояло сыграть роль буферного государства между Россией и нами. Еще до моего возвращения на родину некто Антонов встретился с нашим консулом во Владивостоке Симада Сигэру и в неофициальном порядке сообщил ему, что советский режим готов принять различные требования Японии и хотел бы начать переговоры. Некоторые лица в Токио твердо придерживались мнения о необходимости вступить в переговоры на основе этого сообщения. В конце концов, было принято решение начать их и с этой целью поручить начальнику Политического отдела экспедиционного корпуса во Владивостоке Мацусима Хадзимэ и консулу Симада встретиться с Антоновым в августе того же года в Дайрене. Во время этой встречи Антонов не брал на себя никаких обязательств в отношении различных требований Японии, а под конец стал настаивать на необходимости получения согласия от Советского правительства. Прошло несколько месяцев, но ни к каким существенным результатам эти переговоры не привели.

Тем временем Соединенные Штаты предложили провести в Вашингтоне конференцию заинтересованных стран по вопросам ограничения военно-морских вооружений и по различным проблемам Дальнего Востока. На этой конференции они намеревались не только установить принцип "открытых дверей” в Китае и решить проблему Шаньдуна, но и в связи с проблемой России помешать распространению японского влияния на Сибирь, которое могло бы создать угрозу американским интересам. В отсутствие советских представителей сибирский вопрос на вашингтонской конференции открыто не обсуждался, но Соединенным Штатам удалось добиться от нас обязательства о выводе войск и таким образом поставить заслон на пути Японии. Американская политика недопущения японского продвижения берет начало еще со времен окончания русско-японской войны, когда президент Теодор Рузвельт сумел, с одной стороны, сдержать Россию, а, с другой, — убедить Японию в необходимости заключить мир. С тех пор Соединенные Штаты в своей политике упорно исходили из представления о несоответствии энергичного продвижения Японии их интересам. Следует отметить, что такую же политику президент Вильсон проводил и на Вашингтонской конференции и что, следуя ей же, президент Франклин Рузвельт после начала "Маньчжурского инцидента" признал Советский Союз и пытался помешать заключению пакта о нейтралитете между ним и Японией, чтобы добиться отчуждения их друг от друга. Та же политика последовательно проводилась вплоть до самого недавнего времени, когда на Ялтинской конференции было принято совместное решение об изгнании Японии с азиатского континента.

Естественно, что советский режим, видя эту политику Соединенных Штатов, направлял своему представителю в Дайрене все более жесткие инструкции, и. в конце концов, Япония приняла решение прекратить переговоры. Другая причина прекращения этих переговоров состояла в том, что европейские державы должны были провести конференцию с участием Советов. Собравшаяся в Генуе, эта конференция, вскоре, однако, завершилась без каких-либо результатов, ибо европейские державы потребовали от Советской России (1) признания иностранных долгов довоенного и военного времени; (2) предоставления режима особого благоприятствования для иностранцев; (3) выплаты иностранцам компенсации за ущерб, причиненный революцией, и т.д. Советская делегация со своей стороны потребовала (1) официально признать советский режим; (2) взаимно отказаться от компенсации за ущерб, причиненный блокадой и интервенцией, и от долгов военного времени; (3) предоставить кредиты советскому режиму и т.д. Вслед за Генуэзской конференцией состоялась конференция в Гааге, но и там дело не сдвинулось с места, и стороны лишь повторили требования, выдвинутые в Генуе. Однако во время Генуэзской конференции состоялись переговоры между двумя изгоями того времени, Россией и Германией, и в апреле 1922 года эти страны заключили Рапалльский договор. Советский режим постепенно утверждался на международной арене. (Примерно в это время я стал руководителем Сектора).

При таких обстоятельствах конференция в Чанчуне, где японская сторона намеревалась предпринять очередную попытку добиться удовлетворения своих требований до вывода войск, не имела шансов на успех. Встреча между представителем Японии, директором Европейско-Американского бюро Мацудайра, и представителем Дальневосточной республики и Советской России Иоффе была прервана в самом начале. Прежде, чем переговоры в преддверии вывода войск дали какие-либо результаты, Япония, в какой-то мере руководствуясь обязательствами перед Соединенными Штатами, приняла решение эвакуировать все войска из Сибири с оговоркой, что продлит оккупацию Северного Сахалина в качестве меры, гарантирующей решение инцидента в Николаевске.

Из Чанчуня Иоффе перебрался в Пекин и оттуда продолжал наблюдать за развитием ситуации. Другой представитель японской стороны, виконт Гото Симпэй, пытаясь решить российскую проблему, пригласил Иоффе посетить Японию для продолжения переговоров и поправки здоровья. Виконт Гото давно, еще с царских времен, интересовался российскими делами, и его интерес возрос еще более, когда он стал президентом Южно-Маньчжурской железной дороги. Именно Гото уговорил принца Ито отправиться за рубеж с важной миссией, во время которой принц, к несчастью, умер в Харбине. Виконт Гото пригласил Иоффе в Японию с согласия премьера Като Томосабуро, и в начале 1923 года советский представитель прибыл в Атами, где между ним и Гото состоялось несколько встреч. На них обсуждались главным образом такие вопросы, как признание Россией ее долгов и прав частной собственности, а также урегулирование инцидента в Николаевске. В связи с этим последним обсуждалась и продажа Северного Сахалина. Гото часто советовался о курсе переговоров с министром иностранных дел и запрашивал мнение правительства. В частности, ранним утром 24 апреля, перед отъездом в Атами, он направил министру иностранных дел пространное послание, в котором запрашивал мнение правительства о всех нерешенных вопросах.

Министр иностранных дел поручил мне немедленно составить проект решения Кабинета для представления тем же утром на его заседании. Я тут же выполнил поручение и, утвердив текст у только что пришедшего на работу директора Бюро Мацудайра, поспешил с ним на заседание Кабинета, где он был одобрен. Затем мне поручили доставить ответ виконту Гото, и я срочно выехал на поезде в Атами. Уже после двенадцати часов дня поезд прибыл на станцию Манадзуру, где в привокзальной закусочной меня ожидал виконт с сопровождающими. Я быстро сошел с поезда и поспешил ознакомить Гото с содержанием решения Кабинета. Однако виконт уже успел утром повидаться с Иоффе и, сообщив мне о том, что их встреча была очень приятной, в течение полутора часов рассказывал мне об их беседе и своих взглядах на всю российскую проблему в целом. Так как министр иностранных дел поручил мне доложить о ситуации премьеру Като, который отдыхал неподалеку от Атами на горячих источниках Югавара, я сразу же после встречи с виконтом Гото поехал к премьеру. Премьер подробно рассказал о своих договоренностях с виконтом Гото и своей собственной политике в отношении России. По его мнению, министерству иностранных дел следовало приложить усилия в интересах успешного исхода переговоров между Гото и Иоффе. Он поручил мне передать его пожелания министру иностранных дел Утида и директору Бюро Мацудайра.

Ни премьер Като, ни виконт Гото не придавали большого значения коммунистической деятельности, а заботились главным образом об урегулировании взаимных интересов на Дальнем Востоке. В этом смысле их мнение отличалось от мнения министерства иностранных дел, общая политика которого в отношении России содержала в себе и идеологический элемент. Более того, со временем между министерством иностранных дел, с одной стороны, и премьером с виконтом, с другой, возникли ощутимые разногласия по вопросу о линии, адресованной Иоффе, и мне приходилось курсировать в этом треугольнике в целях урегулирования взаимных отношений. Переводчик Мори Кодзо был в курсе дела. Хотя переговоры Гото-Иоффе, ввиду неприемлемости некоторых выводов обеих сторон, и не дали каких-либо немедленных результатов, они создали благоприятную атмосферу для дальнейших обсуждений и таким образом проложили путь к пекинским переговорам. Поэтому усилия виконта Гото заслуживают высокой оценки. Его политика сотрудничества с русскими в целях решения наших проблем с Китаем и Америкой выгодно отличалась от более поздней политики президента Рузвельта в отношении Японии и России.

Тем временем министр-посланник в Польше Каваками, который давно занимался российскими делами, вернулся в Японию, и ему было поручено взять на себя конкретные переговоры с Иоффе. Весь июнь 1923 года ушел на подготовительные обсуждения, в ходе которых был достигнут значительный прогресс. Однако поскольку российская сторона (в конце декабря был образован СССР) предлагала в связи с инцидентом в Николаевске и компенсацией за него взаимно зачесть наши требования и ее претензии на покрытие убытков от интервенции, то дискуссия зашла в тупик. Поскольку Иоффе отбывал на родину, переговоры так и остались незавершенными. Сохранились от них лишь протоколы бесед. В сентябре 1923 года в Японии произошло сильнейшее землетрясение, и при занятости правительства восстановительными работами российские дела были на время отложены.

В то время у власти находился так называемый "Кабинет землетрясения” Ямамото. Министр иностранных дел Идзюин Хикокити. у которого были разные планы, касающиеся России и Китая, сам сожалел о невозможности их выполнения ввиду своего преждевременного ухода с поста при общей отставке Кабинета из-за инцидента у Тораномон. Вскоре этот масштабно мыслящий и проницательный политик неожиданно скончался, что поистине достойно сожаления.

В январе 1924 года Советское правительство испытало сильный шок в связи со смертью Ленина, но, как стало очевидно, заложенный им фундамент оказался прочным. В феврале Великобритания, Италия и страны Северной Европы официально признали СССР, поддержав тем самым новое правительство. Однако японская оккупация российских территорий на Дальнем Востоке все еще продолжалась, и честь и интересы России не позволяли ей оставлять эту ситуацию без внимания. Поэтому Карахан, назначенный посланником в Китай, в сентябре 1924 года вступил в контакт с нашим министром-посланником в Пекину Ёсидзава. В то время в Токио на смену Кабинету Ямамото пришел Кабинет Киёура, и реализация программы ликвидации последствий землетрясения только-только началась. Разъяснив новому министру иностранных дел Мацуи суть предыдущих переговоров с Россией, я рекомендовал ему учесть, что скорое решение российской проблемы соответствует нашим интересам, и откликнуться на предложение Карахана. Министр Мацуи сразу же поручил мне подготовить проект решения Кабинета. Я, не откладывая, выполнил задание и утвердил проект у директора Европейско-Американского бюро Хирота, который по причине болезни находился дома, и у заместителя министра Мацудайра. Знакомясь с документом, директор Хирота указал, что в силу внутренних и внешних причин необходимо заставить Россию подтвердить Портсмутский договор. Требованию о его признании предстояло стать одним из основных принципов нашей политики, и впоследствии оно было четко зафиксировано в Пекинской конвенции.

Министр-посланник Ёсидзава получил инструкцию начать переговоры, и, в соответствии с решением Кабинета, наше предложение было представлено российской стороне. Довольно скоро после начала переговоров на смену Кабинету Киёура пришел Кабинет партии “Минсэйто” во главе с премьером Като Комэй, а министром иностранных дел стал барон Сидэхара. Министр-посланник Ёсидзава был отозван в Токио на совещание с руководством. Командование ВМФ, жизненно заинтересованное в нефти Северного Сахалина, настаивало на сохранении тамошних нефтепромыслов за Японией, и Ёсидзава получил задание отправиться туда для инспекции на месте. Затем он вернулся в Пекин и продолжил переговоры. Давнюю и самую трудную проблему кредита и прав частной собственности удалось урегулировать довольно просто: согласно достигнутой договоренности, в дальнейшем для японских кредитов и прав устанавливался не менее благоприятный режим, чем для кредитов и прав других стран.

В связи с проблемой договоров стороны пришли к согласию о подтверждении Советским Союзом Портсмутского договора, но все остальные договора подлежали пересмотру в соответствии с новой ситуацией. После довольно долгих споров удалось решить проблемы торгового договора и запрета на пропаганду. Русские согласились выразить сожаление по поводу инцидента в Николаевске. В вопросе о концессиях стороны пришли к соглашению о предоставлении Советским Союзом японским бизнесменам долгосрочных концессий на добычу нефти и угля на севере Сахалина. Японцы получили право на разведку месторождений нефти, но открытые нефтяные скважины подлежали совместной эксплуатации. Что касается этого метода совместной эксплуатации, то после длительных дискуссий мы, в соответствии с мнением наших военно-морских экспертов, согласились с предложением русских. В результате переговоров в январе 1925 года была, наконец, заключена Пекинская конвенция. Министр иностранных дел Сидэхара относился к этим переговорам с большой серьезностью, и, поскольку текст конвенции был составлен на английском языке, он проявлял особо пристальный интерес к редактированию и поправкам. Это дало мне возможность значительно расширить свои познания в сфере технических аспектов дипломатии.

Тем временем в Токио открылось посольство России, и прибыл посол Копп. Представители отраслей промышленности, заинтересованные в концессиях на севере Сахалина, отправились в Москву для детального обсуждения их условий. Танака Токити стал послом Японии в Москве. Таким образом, дипломатические отношения между двумя странами постепенно восстановились. К тому времени назрела необходимость в пересмотре договоров о торговле и рыболовстве, но Европейско-Американское бюро этими вопросами непосредственно не занималось, так как они находились в ведении Торгового управления МИД.

Итак, повторяю, отношения с Россией, над которыми я усердно трудился пять лет, шаг за шагом восстановились. Как-то раз, отвечая на вопрос директора Бюро Хирота, я высказал пожелание поработать за границей. Вскоре он неофициально предложил мне занять должность старшего секретаря посольства в Вашингтоне, и я с готовностью согласился.

За эти пять лет в моей жизни произошло много событий, включая и женитьбу, но все вопросы личного порядка лучше оставить за рамками данного повествования. Различные политические и социальные события на международной арене предвещали новые глобальные потрясения, но в целом это был период нормализации после первой мировой войны, который характеризовался тенденцией к сохранению затишья после бури. Япония принимала участие в первой мировой войне, но тогда она понесла относительно скромные жертвы и получила сравнительно крупные приобретения. Поэтому в течение некоторого времени японская экономика переживала беспрецедентный бум, на смену которому в связи со стабилизацией мировых рынков пришла депрессия. Социальная ситуация в стране ухудшалась, и одна из причин этого состояла в активизации коммунистов. Однако впоследствии положение стало постепенно улучшаться и пришло в большее соответствие с общемировой тенденцией к стабилизации. Затем в сентябре 1923 года в районе Канто произошло страшное землетрясение, начались пожары, и все это нанесло серьезный ущерб Токио. Японцы испытывали искреннюю благодарность за гуманитарную помощь Америки в связи с землетрясением, но год спустя были крайне возмущены тем, что Соединенные Штаты, игнорируя "Джентльменское соглашение”, внесли поправки в Закон об иммиграции и стали подвергать японцев неприкрытой дискриминации. Многие приходили в министерство иностранных дел и критиковали его за "слабость” в этом вопросе. Во всяком случае, проблема иммиграции явилась трагическим эпизодом в истории японо-американских отношений.