Воспоминания японского дипломата

ГЛАВА 4. Кабинет Тодзё определяет свою политику

Как я уже отмечал, третий Кабинет Коноэ вышел в отставку, оставив после себя в виде мины с подожженным запалом японо-американские переговоры. Вслед за продвижением Японии на юг Французского Индокитая США заняли настолько непреклонную позицию, что их решимость пойти на риск войны стала очевидной. Отношения между двумя странами находились в кризисном состоянии, и какие-либо возможности дипломатического диалога выглядели призрачными. Усилия, прилагавшиеся Кабинетом Тодзё с первого дня своего прихода к власти в поисках решения, сводились к дискуссиям в Совете по межведомственным связям, о котором несколько раз уже упоминалось. Прежде чем рассказать об этих усилиях, представляется необходимым разъяснить сущность Совета, и отношения между правительством и высшим военным командованием, которые послужили поводом к его созданию.

Совет по межведомственным связям являлся абсолютно внеконституционным органом, созданным при втором Кабинете Коноэ в июле 1940 года в целях обеспечения координации между правительством и высшим командованием. Согласно японской конституции, высшее командование вооруженных сил и государственные органы власти теоретически были отделены и независимы друг от друга. Военные операции и связанные с ними вопросы являлись исключительной прерогативой высшего командования, и правительство не имело права голоса в этой сфере. В то же время правительство, по крайней мере номинально, полностью контролировало невоенные дела, и обладало, в лице министров родов войск, определенной властью даже в отношении административных аспектов военных проблем (будучи военными, упомянутые министры представляли тем не менее не высшее командование, а правительство).

Единственным субъектом верховной власти и над высшем командованием, и над правительством был император, и вплоть до определенного момента после первой мировой войны от его имени в качестве таких субъектов действовали "Гэн-ро” — "Государственные старейшины”, которые, обладая большим влиянием, но не четко определенными полномочиями, отправляли контрольные и координационные функции в отношении правительства и высшего военного командования. Но на места умиравших государственных старейшин никто не назначался, и по мере их ухода со сцены отношения между военным командованием и гражданским правительством становились весьма серьезной проблемой.

Кабинет Тодзё

Впрочем, на деле независимость правительства и высшего командования была односторонней. В то время как правительство не имело полномочий вмешиваться в оперативную деятельность военных, на практике оно не могло принимать решения даже по безусловно входившим в его компетенцию невоенным вопросам без согласования с высшим командованием, и со временем степень вмешательства военных в государственные дела стала весьма значительной. После "Маньчжурского инцидента" 1931 года, когда работа правительства существенно осложнилась, сложился обычай определять общие направления государственной политики на Совещаниях пяти министров, в которых принимали участие премьер, военный министр, министр военно-морского флота, министр иностранных дел и министр финансов. Когда разразился "Китайский инцидент" и война в Китае стала принимать все более серьезный характер, а вмешательство военных в политические дела становилось все более и более очевидным.

Совещания пяти министров продемонстрировали своё несоответствие задаче выработки единой государственной политики. Поэтому в 1940 году принц и в то время премьер Коноэ организовал Совет по межведомственным связям, который, по его замыслу, должен был обеспечивать достижение такого единства посредством "дискуссий за круглым столом” между высшими представителями правительства и военного командования. Учреждение такого института явилось уступкой со стороны правительства, которое таким образом открыто признало прямое вмешательство военных в выработку государственной политики. Степень такого вмешательства после создания Совета еще более возросла. Положение Японии к тому времени стало настолько тяжелым, что все важные политические вопросы приходилось рассматривать в плане их соотношения с войной. Мнение военных, естественно, обретало все большую весомость, и орган такого рода становился незаменимым.

С течением времени господство мнений военных стало оказывать серьезное парализующее влияние на действия правительства. Развитие концепции тотальной войны усилило тенденцию к вторжению военных в политические вопросы. Данные о военной мощи были окутаны завесой секретности, и ни государственные финансовые учреждения, ни парламент не удостаивались чести получать какие-либо касающиеся их разъяснения. Во имя тотальной войны не только промышленность, но и сфера культуры подвергались давлению военных. В середине тридцатых годов было вновь введено прежнее положение (отмененное в период действия партийных кабинетов после первой мировой войны), согласно которому члены Кабинета — министры родов войск должны были назначаться из числа офицеров действительной службы, после чего армия и ВМФ, получили возможность отклонять кандидатуры или распоряжаться об отзыве соответствующих министров и тем самым диктовать состав и смену кабинетов. Они стали хвастливо называть себя "движущей силой нации" и распространять свое вмешательство на сферу дипломатии. Такое вмешательство было очевидно в связи с "Маньчжурским инцидентом", "Китайским инцидентом", заключением Трехстороннего союза и многими другими случаями, когда умерить амбиции военных оказывалось совершенно невозможным. Более того, поскольку "Маньчжурский инцидент" в то время представлялся прибыльным предприятием, у некоторых офицеров появилось ощущение, что они преуспеют, когда бы им решительно ни двинуться к своим целям. Находились и поддакивавшие военным представители гражданских кругов. Такая позиция нанесла немалый вред будущему Японии.

Ярким примером вмешательства военных в дипломатические дела служат события в период японо-американских переговоров. Продвижение на юг Французского Индокитая, которое вело к краху переговоров, было спланировано военными. По мере того, как в соответствии с июльским и сентябрьским решениями совещания у императора наращивались военные приготовления и активизировались усилия по их завершению, военные принялись культивировать в себе непоколебимую уверенность в победе и, как показывали цитаты из мемуаров Коноэ, —настаивать на прекращении переговоров и скорейшем принятии решения о войне. После того, как США ввели нефтяное эмбарго, лихорадочную активность в вопросе о необходимости быстрого принятия решения о войне, если дипломатия не сулит никаких надежд, стало проявлять командование ВМФ. Военные постоянно противодействовали смягчению выдвигавшихся нами на переговорах условий и таким образом всячески препятствовали их успешному завершению.

Масштабы тирании власти военных нетрудно уяснить из того факта, что накануне Тихоокеанской войны такие фундаментальные данные, как общий тоннаж военных кораблей Японии, не говоря уж о месте дислокации гигантских линкоров "Ямато” и "Мусаси” или о плане нападения на Перл-Харбор, были бдительно скрыты от членов гражданского Кабинета. Более того, как поведал мне генерал Тодзё в тюрьме Сугамо, только на МВТДВ он впервые услышал о том, что японские силы, которые осуществили нападение на Перл-Харбор, были сосредоточены в заливе Хитокаппу 10 ноября и взяли курс на Гавайи утром 26-го! Высшее командование не разглашало своих секретов даже полному генералу, который занимал посты премьера и военного министра. Можно легко представить, как оно обращалось с остальными министрами.

Чтобы пояснить, какую силу и власть обрел голос военных после "Маньчжурского инцидента” и как он доминировал в Совете по межведомственным связям, где разрабатывалась государственная политика, можно ознакомить читателя с его составом. Правительство было представлено премьером, военным министром, министром военно-морского флота, министром иностранных дел, министром финансов и председателем Планового бюро. Другие министры принимали участие в работе Совета по мере необходимости (во времена Кабинета Тодзё один или два раза на заседаниях присутствовали министр сельского хозяйства и лесоводства и министр связи). От имени высшего командования выступали начальники и заместители начальников Генеральных штабов армии и ВМФ.

В секретариат совещания входили шеф-секретарь Кабинета, а также директора Бюро по военным и военно-морским делам. Так как в период моего первого срока работы на посту министра иностранных дел в Совете по межведомственным связям обсуждались внешнеполитические вопросы, я договорился о том, чтобы на заседаниях всегда присутствовал директор Американского и Восточноазиатского бюро МИД Ямамото и периодически — заместитель министра Ниси. Однако они формально не являлись секретарями Совета и поэтому не могли присутствовать на официальных заседаниях в присутствии императора. Поскольку правительство и два военных командования являлись равноправными членами Совета, доклады императору представлялись ими по отдельности. Ни председательство в Совете, ни какой-либо порядок выступлений предусмотрены не были. Секретари готовили повестку дня на основе проектов, заранее готовившихся сотрудниками соответствующих ведомств, но обсуждения часто носили спонтанный характер, хотя при малом количестве участников всеобщее внимание с легкостью сосредоточивалось на том или ином важном вопросе.

Таковой была сущность органа, который с 23 октября, сразу же после создания Кабинета Тодзё, в течение десяти дней обсуждал нашу государственную политику. В течение этих десяти дней Совет по межведомственным связям заседал почти ежедневно. При обсуждении особенно важных вопросов заседания нередко длились с утра до глубокой ночи и зачастую проходили в весьма накаленной атмосфере. Большинство решений Совета затем выносилось на рассмотрение Кабинета, а некоторые, более важные, представлялись на одобрение совещаний у императора, где собирались, в сущности, те же лица, но в присутствии его величества. Я не помню ни одного решения Совета по межведомственным связям, которое не было бы утверждено Кабинетом. Следует отметить, что при Кабинете Тодзё, в соответствии с практикой, которая сложилась во времена Кабинетов Коноэ, доклады императору о дискуссиях и решениях Совета по всем важным вопросам государственной политики, в том числе по вопросам войны или мира, делал от имени Кабинета только премьер. Министр иностранных дел мог докладывать императору только по вопросам дипломатических переговоров как таковых.

На заседании 23 октября Совет по межведомственным связям начал всестороннее рассмотрение нашей политики в связи с японо-американскими переговорами. Из документов МИД, которые я изучал с момента вступления на пост министра, т.е. с 18 октября, следовало, что дипломатия зашла в тупик и возможность сохранения мира между двумя странами повисла на волоске. С самого начала было очевидно, что переговоры практически ничего не обещают. Передо мной стояла двойная задача: во-первых, выторговать у США смягчение их позиции, но это было лишь полдела и, во-вторых, убедить наше собственное военное командование в необходимости пойти на уступки. Достижение этих целей, как мне верилось, давало хоть какую-то, пусть и малую возможность сохранить мир.

Попробую хотя бы вкратце обрисовать ситуацию, как она мне представлялась в то время. Формулируя свое суждение, я опирался в основном на телеграмму посла Номура от 3 октября, в которой он докладывал, что проблемы, связанные с Трехсторонним пактом и установлением недискриминационного режима торговли, в общем решены, и единственным нерешенным вопросом остается присутствие наших войск в Китае. Что касается Трехстороннего пакта, то Япония не могла предоставить Соединенным Штатам полномочия на свободу действий, но пошла на уступки, выразив готовность, в случае вступления США в европейскую войну, поступать в соответствии с собственным толкованием этого пакта, т.е. независимо от Германии и Италии.

Поэтому я полагал, что, как докладывал посол Номура, молчаливое взаимопонимание по этому вопросу достигнуто. Что же касается недискриминационного режима в торговле, то я, также исходя из его доклада, считал, что после того, как Япония дала обещание учитывать интересы США, все серьезные разногласия между двумя странами урегулированы. Во всяком случае, я не боялся того, что при достижении взаимопонимания по другим пунктам одна только торговая проблема сможет сорвать переговоры и вызвать войну, с каким бы упорством господин Хэлл ни призывал к соблюдению принципа свободной торговли.

Поэтому я действительно полагал, что единственным препятствием на пути к соглашению оставался вопрос о присутствии наших войск в Китае. В этой связи я также принимал во внимание письменное заключение моего предшественника адмирала Тоёда с изложением условий, при соблюдении которых, на его взгляд, открывалась возможность довести переговоры до конца. По мнению адмирала Тоёда, нам следовало согласиться на следующие три условия: (1) Япония должна была прекратить наращивание своих сил во Французском Индокитае; (2) положение о присутствии войск в Китае должно было быть исключено из перечня условий мира, а согласно секретному японо-китайскому соглашению войска эти подлежали выводу из Китая в течение двух лет после установления мира между обеими странами. Однако в этот пункт включалась оговорка, согласно которой японские войска могли оставаться в определенных районах Северного Китая, в Мэнцзяне (Внутренняя Монголия) и на Хайнане в течение пяти лет после восстановления мира, по истечении которых срок этот мог быть продлен посредством консультаций между сторонами; (3) японские войска, расквартированные в Индокитае, подлежали выводу оттуда, когда их дальнейшее присутствие переставало быть необходимым в целях совместной обороны, но не позже, чем по урегулировании "Китайского инцидента".

Исходя из таких докладов и заключений высших представителей японского руководства, связанных с японо-американскими переговорами, я, естественно, лелеял надежду на какую-нибудь возможность достижения соглашения. Но в то же время мне казалось само собой разумеющимся, что Япония должна пойти на существенные уступки, ибо, изучая документы, я убедился в готовности США в случае необходимости начать войну. В этих обстоятельствах, я еще до обсуждений в Совете по межведомственным связям выработал собственные условия решения проблемы, суть которых в общих чертах состояла в следующем. Во-первых, японские войска, размещенные в Китае, в том числе в особых районах Северного Китая и в других местах, подлежали выводу в течение пяти лет. Во-вторых, Японии следовало подтвердить отсутствие у нее намерений препятствовать честной экономической деятельности третьих держав в Китае на основе справедливости, заявить об отсутствии возражений против применения принципа свободной торговли во всем мире, в том числе в Китае, и таким образом решить основную связанную с Китаем проблему в своих отношениях с США. Далее, в связи с "южной” проблемой, возникшей вследствие продвижения японских войск на юг Французского Индокитая, я предлагал вывести оттуда наши войска и таким образом продемонстрировать отсутствие у Японии агрессивных замыслов в отношении этого региона, доказав тем самым нашу искренность и стремление способствовать успеху переговоров. Что касается Трехстороннего пакта, то я полагал, что негласное взаимопонимание уже достигнуто и что, если другие проблемы будут решены, то для одной этой потребуется лишь найти форму выражения, ибо, в сущности, Япония уже согласилась пойти на уступки.

Предварительно я 21 октября сообщил послу Номура, что новый Кабинет относится к справедливому урегулированию японо-американских отношений не менее серьезно, чем предыдущее правительство, и что по получении более подробных инструкций послу следует попытаться получить от американцев ответ на наше предложение от 25 сентября.

Таковы были мои настроения, когда я 23 октября впервые принял участие в работе Совета по межведомственным связям. Заседание началось с выступления премьера Тодзё, который заявил, что при формировании нового Кабинета его информировали о желании его величества вернуться к изучению решения совещания у императора от 6 сентября, и поэтому сейчас Совету предстоит "с чистого листа" пересмотреть это решение во всей его полноте. Однако начальник Генерального штаба армии генерал Сугияма[96] не замедлил напомнить нам о том, что, согласно решению от 6 сентября, дипломатии отводилась первостепенная, а военным приготовлениям - второстепенная роль только до конца сентября, а с наступлением октября, напротив, военные приготовления должны были играть главную, а дипломатия — подчиненную роль. Об этом, сказал Сугияма, было известно бывшему министру иностранных дел Тоёда. Следовательно, продолжал он, учитывая приближение сезона муссонов и другие обстоятельства, нам необходимо быстро принять решение, чтобы не упустить благоприятную возможность. Затем еще более пессимистически и непримиримо настроенный заместитель начальника Генерального штаба армии Цукада заявил, что японо-американские переговоры показали банкротство дипломатии, что Америка и Англия уже порвали экономические отношения с Японией и сжимают кольцо вокруг нее и что поэтому страна должна немедленно прибегнуть к мерам самообороны. Заместитель начальника Генерального штаба ВМФ адмирал Ито также выступил с настойчивым призывом не медлить с решением относительно будущего переговоров, ибо потеря времени недопустима.

Мне, таким образом, сразу стало ясно, что, хотя решение совещания у императора от 6 сентября и подлежало пересмотру, военные приготовления, развернутые высшим командованием после совещания у императора от 2 июля, продолжались без каких-либо помех, и, будучи миной, заложенной под дипломатические усилия, поощряли роды войск к занятию воинственной позиции и создавали серьезные препятствия на пути какого бы то ни было прогресса на переговорах. Более того, поскольку министр военно-морского флота Симада, министр финансов Кая и я были единственными "новичками" в Совете по межведомственным связям, а все остальные участвовали в совещании у императора 6 сентября, "ограничения", установленные сентябрьским решением, похоже, неизбежно воспринимались в качестве отправного пункта при любом новом рассмотрении вопроса, а проистекающая отсюда психологическая инерция сильно затрудняла попытки смягчить эти ограничения. Тем не менее, я поставил под серьезное сомнение исходные посылки высшего командования, заявив, что следует испробовать все пути, обещающие какие-нибудь шансы на успех, и что для Японии было бы совершенно неоправданным считать компромисс невозможным и поспешно ввергать себя в военные действия. Поскольку премьер также настаивал на необходимости в момент начала деятельности нового кабинета заново изучить нашу позицию, в конце концов было решено поручить секретарям подготовить конкретный перечень вопросов и методику их повторного изучения. Насколько мне помнится, секретари представили нашему вниманию следующие основные вопросы:

1. Имеется ли перспектива добиться от США быстрого принятия наших требований, согласованных 6 сентября?

2. Какие последствия для Японии имело бы принятие американского меморандума от 2 октября?

3. Каковы возможные масштабы отступления Японии от решения, принятого 6 сентября?

4. Каковы перспективы войны в Европе?

5. Возможно ли, что Японии придется воевать либо только с Англией, либо только с Америкой?

6. Каким военным потенциалом и какими возможностями вести войну обладают США?

7. Как нарастить военный потенциал Японии (увеличение производства стали, судов и различных других видов вооружений и боеприпасов, добычи нефти, усиление финансового могущества).

На рассмотрение этих вопросов ушло несколько часов. По первому из них было довольно быстро достигнуто единодушное мнение, согласно которому не следовало надеяться на возможность склонить США к принятию требований, изложенных в решении от 6 сентября. Рассмотрев второй вопрос, все согласились с тем, что принятие Японией американского меморандума от 2 октября сведет на нет все достигнутое со времени "Маньчжурского инцидента” и поставит под угрозу утвердившиеся японские позиции в Маньчжурии и Корее, в результате чего Японии, в конце концов, придется полностью уйти с континента. Об обсуждении третьего вопроса будет рассказано ниже, ибо оно непосредственно связано с решением о новых предложениях "А” и "Б”, специально подготовленных для передачи Соединенным Штатам, а подробный рассказ об этих предложениях еще впереди. Перспективы европейской войны, о необходимости оценки которых говорилось в четвертом пункте, представлялись по наблюдениям министерства иностранных дел, весьма неутешительными: германское вторжение в Англию выглядело маловероятным; война, по всей видимости, собиралась быть долгой, и Германия могла потерпеть в ней неудачи. По пятому пункту без возражений было принято мнение МИД: в случае войны между Японией и либо Англией, либо Америкой одна из этих стран придет на помощь другой.

При рассмотрении шестого пункта участники от военных и других ведомств представили подробный и конкретный анализ военного потенциала США. Сведения о размерах вооруженных сил США публиковались, и обсуждать было нечего. Приняв на веру многочисленные опубликованные показатели производственных мощностей США, Совет безоговорочно признал, что американский потенциал несравненно больше японского. Некоторые участники усомнились в том, смогут ли США обеспечить достаточные поставки каучука, но, по общему мнению, эта задача могла быть решена путем использования вторичного сырья и синтетических материалов, а также импортом из Южной Америки. Чтобы выполнять функции арсенала, удовлетворяющего потребности европейской войны, требовались огромные производственные мощности, но создание их к осени 1941 года было почти завершено, и, поскольку этот потенциал можно было в любой момент быстро мобилизовать для ведения войны против Японии, то, по единодушному мнению участников, возможностей тотального разгрома США в случае войны с ними не существовало.

Именно по этой причине генеральная стратегия нашей страны, как мне тогда представлялось, должна была предусматривать не неограниченные наступательные операции, а занятие юго-западной зоны Тихоокеанского региона и подготовку к долгой войне на основе сохранения и наращивания нашей боевой мощи посредством поставок военных материалов с юга. Поэтому я был поражен, когда Япония, действуя вразрез с основными исходными принципами этой стратегии, в самом начале войны атаковала Гавайи, а затем нанесла удар в районе Мидуэя и по таким отдаленным пунктам, как Рабаул. Сейчас, когда война уже окончена, я все еще полагаю, что наше поражение было обусловлено не столько недооценкой военного потенциала США, сколько нарушением стратегических принципов. С другой стороны, несомненно, что недальновидный подход к мобилизации науки на разработку вооружений создавал для нас огромные препятствия на многих направлениях. Например, что касается атомной бомбы, то, по убеждению одного из наших авторитетов в этой области, высказанному за несколько месяцев до уничтожения Хиросима, завершить создание такой бомбы для использования в войне не должны были успеть. Подобная ситуация, на мой взгляд, была следствием общего уровня научных знаний в Японии, повысить который за один день было невозможно.

И наконец, в Совете по межведомственным связям были рассмотрены вопросы, связанные с наращиванием военного потенциала Японии: производство каких видов продукции и какими средствами необходимо было увеличить. При этом меня удивило отсутствие статистических данных, требовавшихся для изучения подобных вопросов. Еще более остро ощущал я абсурдность положения, при котором приходилось строить работу на основе предположений, ибо высшее командование отказывалось разглашать данные о численности наших сил или любые факты, касавшиеся военных операций. Так, например, в Совете шли довольно долгие дебаты о судоходстве, и я отмечал, что, вопреки оценкам, изложенным в представленном нам плане, количество судов, затонувших в море, будет во второй год войны большим, чем в первый ввиду ускоренного строительства и расширения сферы действия американских подводных лодок. Однако представители ВМФ, не вдаваясь в детали, заявили, что у них запланированы меры, которые помогут справиться с угрозой подводных лодок, и я, не имея точных данных для продолжения спора, вынужден был прекратить его. Объемы производства стали обещали быть недостаточными, но было заявлено, что они будут увеличиваться по мере постепенного от года к году выправления положения с судоходством. Было сказано, что возрастет транспортировка нефти с юга. Проблема судоходства, совершенно очевидно, являлась одной из самых важных, но соответствующие министерства утверждали, что она может быть решена.

Далее те, кто отвечал за финансирование, за обеспечение поставок продовольствия и за моральный дух нации во время войны, заверили нас, что на этих участках нет причин для беспокойства. Многие вопросы, которые рассматривались в Совете, требовали технической экспертизы, но все участники подходили к изучению и обсуждению ситуации очень серьезно. Тодзё и военные (особенно представители армии) с самого начала твердо стояли на своем, но подходили к работе с большой искренностью, и я не могу согласиться с мнением, согласно которому он и другие якобы замышляли войну с момента формирования Кабинета.

В таких-то обстоятельствах я представил Совету по межведомственным связям свои альтернативные предложения "А” и "Б” для японо-американских переговоров. В тот момент стороны были "на ножах" друг с другом. Переговоры зашли в такой тупик, что их провал в той ситуации почти неизбежно привел бы к войне. Я был полон решимости предотвратить такой исход, столь бедственный и для обеих стран и для всего человечества, но был убежден, что не допустить войну и привести переговоры к успеху можно только путем взаимных уступок. Моя основная позиция была изложена выше, при описании подготовки к участию в работе Совета. Эту позицию отражало предложение "А", в котором смягчалось японское предложение от 25 сентября. Иначе говоря, оно представляло собой модификацию решения совещания у императора от 6 сентября в той степени, в какой это следует из его нижеследующего воспроизведения (мои соображения в связи с некоторыми вопросами переговоров даются в скобках).

1 Недискриминационный режим в торговле

Наша позиция в этом вопросе должна быть модифицирована таким образом, чтобы она предусматривала согласие правительства Японии на применение принципа недискриминации ко всему Тихоокеанскому региону, включая Китай, при условии, что этот принцип будет применяться во всем мире. (Эта модификация являлась откликом на настойчивые требования об универсальном применении данного принципа, которые высказывал госсекретарь Хэлл, и представляла собой отказ Японии от претензий на торговые преимущества в Китае по причине географической близости Неоднократно разъясненное намерение Японии не ограничивать справедливую экономическую деятельность третьих держав в Китае на основе’ справедливости при этом не менялось).

2. Толкование и выполнение Трехстороннего пакта

(С учетом доклада нашего посольства из Вашингтона о достижении общего взаимопонимания в этот пункт не было внесено никаких изменений. Имелось в виду продолжить поиск подходящей формы для выражения такого взаимопонимания до урегулировании всех остальных вопросов)

3. Вывод войск.

(а) Вывод войск из Китая.

Войска будут размещены в обозначенных районах Северного Китая, в Мэнцзяне и на острове Хайнань в течение необходимого периода времени после установления мира между Японией и Китаем, а все другие войска будут выведены в течение двух лет. ("Необходимый период” - пять лет. Что касается Хайнаня, который упоминался в письменном заключении бывшего министра иностранных дел Тоёда. то Соединенным Штатам должно было быть известно о наших пожеланиях в отношении этого острова, ибо он упоминался в японо-китайском Договоре об основах взаимоотношений. В предложении "А” отсутствовало положение о размещении войск в шанхайской "треугольной зоне" и в Амос. Ранее США неоднократно признавали, что для вывода войск потребуется некоторое время)

(б) Вывод войск из Французского Индокитая.

(Так как согласно предложению от 25 сентября Япония обязывалась не передвигать войска из Индокитая в прилегающие регионы, США нс должны были испытывать опасений по поводу японских военных акций, если только они понимали искренние намерения Японии Однако сентябрьское предложение поставило вывод войск в зависимость от "установления справедливого мира в Тихоокеанском регионе" Такая формулировка была весьма туманной, и поэтому в предложении "А" сроком для вывода войск устанавливался момент урегулирования "Китайского инцидента" Мой подход к вывод} войск hj Французского Индокитая отражен в пункте 5, предложен и я "Б", которое приводится ниже. Я полагал, что, если США продемонстрируют большую склонность к переговорам, мне удастся выработать окончательный план, куда бы вошли те положения из двух моих предложений, которые были благоприятны для американцев).

В Совете по межведомственным связям я столкнулся с резкой критикой этого предложения, которое, как утверждали мои оппоненты, содержало в себе слишком большие уступки.

Даже в министерстве иностранных дел возражали против положений о недискриминационной торговле и об отказе Японии от давних претензий на особые позиции в Китае по причине географической близости. Мне довольно легко удалось убедить Совет согласиться на вывод наших войск из Французского Индокитая по заключении мира между Японией и Китаем. Однако положение о выводе войск из Китая оказалось, как и следовало ожидать, наиболее взрывоопасным и вызвало яростную критику со стороны военных ведомств.

Высшее командование армии четко и недвусмысленно заявило, что установление временных ограничений на размещение наших войск в Китае совершенно неприемлемо на том основании, что оно, в конечном итоге, лишило бы Японию всех выигрышей от "Китайского инцидента" и подорвало бы моральный дух вооруженных сил. Тодзё косвенно поддержал высшее командование, заявив, что вопрос требует тщательного изучения и поэтому он не может с ходу одобрить мой план. Аналогичную позицию занял и председатель Планового бюро, министр без портфеля (а также и генерал) Судзуки. Министр военно-морского флота Симада высказался за оставление войск в Китае на том основании, что, по его наблюдениям, сделанным во время недавней службы на посту командующего флотом в китайских водах, японские предприятия в Китае не могли бы в отсутствие наших войск спокойно вести свои операции или даже просто чувствовать себя в безопасности. Особенно горячо Симада говорил о том, что он ни при каких обстоятельствах не может согласиться с выводом наших сил с острова Хайнань. Их позицию поддержал даже известный своей умеренностью министр финансов Кая, который сказал, что, как он понял, работая на посту президента Корпорации по развитию Северного Китая, продолжающееся военное присутствие совершенно необходимо ради нормального функционирования наших предприятий в Китае. Никто меня не поддержал.

Учитывая, что проблема размещения войск в Китае послужила причиной падения третьего Кабинета Коноэ, я и не надеялся на сговорчивость военных представителей в этом вопросе. Однако с момента вступления на пост министра иностранных дел в Кабинете Тодзё я, со своей стороны, решил, что не останусь на этом посту, если мне не удастся реализовать план установления временных ограничений. Поэтому я упорно оспаривал требование не устанавливать никаких ограничений на сроки присутствия наших сил в Китае и указывал, что содержать войска на территории других стран в течение неопределенного времени просто неразумно и что поэтому аргумент о вредном воздействии таких ограничений на моральный дух вооруженных сил ошибочен. Даже с точки зрения защиты наших граждан, указывал я, военная оккупация, в конце концов, принесет больше вреда, чем пользы, ибо, оказывая военное давление на своего соседа в течение длительного периода, Япония никак не будет способствовать постоянному миру на Дальнем Востоке, а от предприятий, которые не могут функционировать без военной поддержки армии, лучше отказаться.

Дискуссия по этому вопросу накалила атмосферу и, казалось, будет длиться вечно. Однако, в конце концов, один из секретарей предложил ограничить пребывание наших войск в Китае периодом в девяносто девять лет. С этим я, разумеется, согласиться не мог, ибо ограничение таким сроком означало отсутствие каких бы то ни было ограничений. Однако сам факт предложения свидетельствовал о том, что военные представители, раздраженные моей настойчивостью, ощутили невозможность уклонения от согласия хоть на какое-то ограничение. После моего отказа принять срок протяженностью в девяносто девять лет многие стали настаивать на не менее, чем пятидесятилетием лимите, но я отверг и этот срок, заявив, что говорить о пятидесяти годах бессмысленно, ибо никому не дано предвидеть событий, которые могут произойти в течение полувека. Итак, я продолжал настаивать на изначально предложенных мною пяти годах. Участники заседания пошли на уступку и предложили двадцать пять лет. Казалось, большее сокращение невозможно. Я предложил восьмилетний, а затем десятилетний срок, но все остальные упрямо стояли на двадцатипятилетием и требовали дальнейших уступок с моей стороны. Столь долгий период меня не устраивал, ибо возможность успеха переговоров в этом случае представлялась сомнительной, однако ничего лучшего атмосфера заседания не сулила. Кроме того, я учитывал, что, коль скоро ограничение во времени будет установлено, его, возможно, удастся пересмотреть, если США выскажут свои возражения против чрезмерной протяженности. Именно эта оговорка явилась одним из пунктов взаимопонимания, достигнутого между мною и премьером Тодзё утром 2 ноября. Поэтому я смирился с мнением Совета по межведомственным связям.

Именно таким образом впервые в ходе японо-американских переговоров был поднят вопрос об установлении срока присутствия японских войск в Китае. При всей своей неудовлетворенности заявленным двадцатипятилетним периодом я отнюдь не стремился возбуждать антагонизм США, с самого начала требуя их согласия на наше четвертьвековое присутствие в Китае, но, напротив, намеревался в первую очередь дать американцам понять, что военная оккупация не растянется на неопределенное время, а затем придти к компромиссу относительно ее продолжительности.

Однако прием, оказанный Соединенными Штатами моему предложению "А”, в конце концов, расстроил мои намерения. Возможно, мои инструкции послу Номура о передаче предложения были сформулированы недостаточно тщательно, но как бы там ни было, телеграмма, к сожалению,, была перехвачена властями США и истолкована ими в чрезвычайно злонамеренной манере, что значительно осложнило дальнейший ход событий. К этому эпизоду я еще вернусь. На предложение "А" Соединенные Штаты в любом случае отреагировали бы прохладно, ибо, как выяснилось из свидетельства господина Боллэнтайна на МВТДВ, они, особенно после продвижения наших сил на юг Французского Индокитая, не испытывали доверия к заверениям Японии. Вне зависимости от того, носила ли индокитайская акция Японии агрессивный или какой-то иной характер, совершенно очевидно, что при отсутствии у американцев доверия к другой стороне переговоры могли привести к плодотворным результатам только в том случае, если бы Япония безоговорочно приняла все требования США, а любая уступка меньшего размера рассматривалась бы как недостаточная. Однако некоторые пункты в предложениях Соединенных Штатов были необоснованными, и Япония в то время не могла принять их позицию in toto и безоговорочно.

Было совсем нелегко добиться согласия даже Совета по межведомственным связям на предложение "А”. А мне еще нужно было подготовиться к тому, что предложение ”А” не сможет решить проблему, ибо США со всей очевидностью, невзирая на риск войны, продолжали отстаивать свою позицию. Для того, чтобы застраховаться от возможного провала, я подготовил второй план, предложение "Б" — своего рода modus vivendi. к которому следовало прибегнуть как к последнему средству достичь соглашения по некоторым вопросам, важным с точки зрения необходимости предотвратить войну. Предложение "Б" сводилось к следующему:

1. Правительства Японии и Соединенных Штатов обязуются не предпринимать никаких передвижений войск в регионы Юго-Восточной Азии и южной части Тихоокеанского бассейна, за исключением Французского Индокитая.

2. Правительства Японии и Соединенных Штатов будут сотрудничать в целях получения таких товаров, которые требуются двум странам получать из Голландской Индии.

3. Правительства Японии и Соединенных Штатов взаимно обязуются восстановить свои торговые отношения до уровня, который существовал до замораживания активов.

Правительство Соединенных Штатов будет поставлять в Японию необходимые количества нефти.

4. Правительство Соединенных Штатов обязуется воздерживаться от мер и действий, которые могут нанести ущерб начинаниям, направленным на восстановление мира между Японией и Китаем.

5. Правительство Японии обязуется вывести войска, размещенные ныне во Французском Индокитае, либо по восстановлении мира между Японией и Китаем, либо по установлении справедливого мира в Тихоокеанском регионе.

Правительство Японии заявляет, что по заключении настоящего соглашения оно готово отвести свои войска, размещенные ныне на юге Французского Индокитая, в северную его часть.

Примечания

I В случае необходимости в момент заключения настоящего соглашения может быть дано обещание о выводе японских войск либо по восстановлении мира между Японией и Китаем, либо по установлении справедливого мира в Тихоокеанском регионе.

2. В случае необходимости к настоящему соглашению могут быть добавлены положения предложения "А” о недискриминационном режиме торговли и толковании и выполнении Трехстороннего пакта.

Пункт 1 был призван развеять подозрения США относительно дальнейшего продвижения Японии на юг. Пункт 2, в котором не было ничего нового, предусматривал сотрудничество в получении таких необходимых материалов, как нефть, олово и т.п. Пункт 3 имел в виду восстановление торговых отношений до уровня, который существовал перед замораживанием активов в июле, а специальная оговорка о нефтяных поставках была сделана с учетом позиции США и условий, в которых находилась Япония в то время. Что касается пункта 4, который предусматривал прекращение американской помощи враждебному Японии режиму Чан Кайши, то идея состояла в том, что в то время, как Япония прилагала усилия, направленные на достижение мира с Китаем, продолжение помощи США этому режиму было бы неуместным. Япония намеревалась урегулировать "Китайский инцидент” посредством прямых переговоров, но готова была согласиться и с посредничеством США (свидетельством чему впоследствии явилось ее благоприятное отношение к предложению президента Рузвельта от 17 ноября). На случай прямых переговоров у меня имелся собственный план урегулирования отношений между Японией и Китаем на взаимоприемлемой основе умеренных условий. Пункт 5, содержащий заявление о готовности Японии немедленно по заключении соглашения отвести войска с юга на север Французского Индокитая, представлял собой совершенно новое предложение, которое не могло расцениваться иначе, как доказательство отказа Японии от продвижения на юг и проявление искреннего стремления японского правительства к миру.

Таким образом, как я разъяснил в телеграмме от 20 ноября, содержавшей инструкции послу Номура о передаче предложения ”Б”, общая его концепция заключалась в том, чтобы вернуть отношения, достигшие в то время критической точки, к состоянию, которое существовало до июля, а также, показав на деле, что Япония не замышляет экспансию на юг, развеять подозрения США и таким образом сделать атмосферу более спокойной и избежать войны. Представитель Государственного департамента господин Боллэнтайн засвидетельствовал на МВТДВ, что отсутствие у Соединенных Штатов интереса к предложению ”Б” было обусловлено их недоверием к нашим обещаниям. Согласно его показаниям, вывод войск с юга Французского Индокитая ничего не означал, ибо лаже если бы он состоялся, войска вновь могли занять эти территории в течение одного-двух дней. Очевидно, и сами переговоры утрачивали смысл, если одна из сторон твердо решила не доверять другой стороне. Между тем необоснованность подозрений США доказывается тем фактом, что в Совете по межведомственным связям предложение "Б” вызвало отчаянную оппозицию со стороны военных ведомств, и бурные дебаты, из-за которых чуть было не пришлось закрыть заседание, разгорелись именно потому, что военные считали это предложение слишком большой уступкой Соединенным Штатам.

При обсуждении предложения "Б" я настаивал на том, что войну необходимо избежать любой ценой, а для этого прежде всего требуется восстановить положение, которое существовало до продвижения в южный Индокитай и последующего замораживания активов, и таким образом ослабить напряженность. Высшее командование оказало мне яростное сопротивление. Особенно резко выступал начальник штаба Сугияма: по его словам, армейское руководство не могло согласиться с такой из ряда вон выходящей уступкой Соединенным Штатам, как вывод войск из южного Индокитая, в тот момент, когда в отношениях между двумя странами остается множество важных нерешенных проблем. Я и на этот раз упорно отстаивал свою позицию и выдвигал самые различные доводы в противовес позиции Сугияма. При этом я был готов к уходу в отставку в случае неудачи с одобрением предложения "Б” Советом. В конце концов, после долгих, едких и утомительных препирательств оно было принято. Директор Бюро по военным делам генерал Муто, который присутствовал на совещании в качестве секретаря, впоследствии говорил мне, что он и некоторые другие участники испытывали большое беспокойство при виде того, как министр иностранных дел явно идет на риск отставки. Когда, вспоминал он, перспективы принятия предложения ”Б" выглядели совершенно неопределенными, он убедил начальника штаба уступить, задав следующий вопрос: "Если переговоры сорвутся из-за армейской оппозиции предложению министра иностранных дел, сможет ли армия взять на себя ответственность?" Муто также сообщил мне, что в случае успешного завершения переговоров на основе предложения "Б" перед командованием встала бы чрезвычайно трудная задача справиться с проявлениями недовольства в рядах наших сил на фронтах. Весьма прискорбно, что предложение "Б", выработанное и принятое с таким трудом, в конце концов, оказалось неиспользованным.

Одобрение предложений "А" и "Б" заложило основу, на которой Кабинету Тодзё предстояло развивать японо-американские переговоры. Если бы наши предложения поспособствовали их успешному завершению, это было бы весьма благоприятным для дела мира, но ввиду негибкой позиции Соединенных Штатов, наличествовала очевидная возможность того, что такого не произойдет. Учитывая эту возможность, Совет по межведомственным связям, наряду с обсуждением предложений "А" и "Б", рассматривал и другие перспективы, и, наконец, подошел к неумолимо требовавшему решения вопросу: какие меры должна будет предпринять Япония в случае краха переговоров. Представители военных ведомств, настаивая на необходимости разработать планы в предвидении такого поворота событий, представили три альтернативных курса действий: (1) немедленно принять решение о начале войны; (2) проявлять терпение в ожидании изменений обстоятельств; (3) продолжать переговоры и при этом быть готовыми начать войну в случае их провала. По этому вопросу в Совете снова разгорелась острая дискуссия, которая длилась с 1 ноября до раннего утра следующего дня. Я относил его к числу вопросов, которые должны были возникнуть, особенно принимая во внимание решение от 6 сентября. Предвидел я (и об этом говорилось в связи с моим вступлением на пост министра в Кабинете Тодзё) и то, что армия будет и дальше упрямо стоять на своем. Но в своих планах я рассчитывал на умеренность ВМФ. Поэтому позиция его командования, о которой я уже упоминал в связи с проблемой размещения войск и другими проблемами, вызвала у меня изрядное удивление. Теперь, стремясь сделать все возможное для смягчения этой позиции, я обратился за помощью к бывшему премьеру адмиралу Окада, который имел большое влияние во флотских кругах. Как меня впоследствии информировали, он сумел довести свое мнение до командования ВМФ, но ему доверительно дали понять, что вмешательство со стороны не приветствуется.

Утром 1 ноября Совет по межведомственным связям собрался на очередное заседание. Высшее командование армии в обычных для себя резких тонах потребовало немедленного прекращения переговоров в соответствии с приведенной выше альтернативой /1/ на том основании, что США сжимают кольцо окружения Японии, ввели экономические санкции и, более того, не имеют серьезного намерения довести переговоры до конца. В подобных обстоятельствах, заявили они, со стороны Японии было бы глупо откладывать решение и упускать выгодный момент для начала войны. Я возразил, что мы не оправдаем доверия нации, если, при сохранении даже малейшей возможности продолжать переговоры, ввергнем страну в пучину войны, предварительно не приложив всех мыслимых усилий для достижения мирного исхода. Неожиданно сильную поддержку оказал мне премьер Тодзё, и от альтернативы /1/ решено было отказаться. Затем наступила очередь принятия поистине судьбоносного решения: следует ли Японии в случае провала переговоров стойко переносить трудности или немедленно пойти на войну.

Работая в Европе во время первой мировой войны, я воочию мог наблюдать последствия современной войны не только для побежденных стран, но и для всего человечества. Я пришел к твердому убеждению (и оно нашло четкое отражение в моей работе, подготовленной для министра иностранных дел Утида в 1933 году[97]), что развитие и прогресс любой страны должны базироваться на уверенности в направленности предпринятых в их интересах мер на здоровый рост. Более того, учитывая соотношение ресурсов и уровней технического развития Японии и Англии и США, а также уровень нашей обеспеченности сталью и нефтью, я предвидел, что война против них, скорее всего, окончится не в пользу Японии. Именно поэтому с самого начала работы в Кабинете министров я делал все от меня зависящее, чтобы предотвратить войну. Для этого требовалось решить тройную задачу. Во-первых, перетянув на свою сторону тех, кто считал, что переговоры без лишнего шума должны прекратиться и Японии необходимо предпринять действия в порядке самообороны,, я убедил Совет по межведомственным связям дать согласие на продолжение дипломатических усилий. Во-вторых, стремясь добиться включения в японские предложения Соединенным Штатам максимально возможных уступок, я добился согласия в принципе не только на вывод войск из Китая в фиксированный срок (именно разногласия по этому вопросу привели к падению -третьего Кабинета Коноэ), но на немедленный вывод войск из южной части Французского Индокитая, чему яростно, сопротивлялось высшее армейское командование. И, наконец, в-третьих, что касается проблемы мер, которые следовало предпринять Японии в случае провала переговоров, то я до самого конца призывал проявлять выдержку и понаблюдать за развитием событий, по крайней мере, до тех пор, пока США не вступят в европейскую войну.

Аргументы представителей военных ведомств по этой проблеме сводились к следующему. В случае продолжения экономической блокады со стороны Америки, Англии, Нидерландов и других стран Япония при ее объемах потребления жизненно необходимых материалов будет обречена на "постепенное истощение" своих запасов. В частности, утверждали военные, если говорить о нефти, то даже при установлении всеохватывающего контроля "военного времени" над потреблением гражданские запасы нефти будут исчерпаны к середине 1942 года, а военные резервы в течение полутора лет истощатся настолько, что военно-морские силы просто не смогут функционировать. В свете наращивания военных приготовлений Америки, Англии и Нидерландов в южных зонах, следует ожидать, что в случае провала переговоров эти страны окажут на Японию еще большее давление. С прекращением поставок различных материалов Япония не будет иметь сил для сопротивления давлению, и ей придется полностью покориться, ибо даже при наличии желания сражаться возможностей для этого у нее не будет. Учитывая все эти обстоятельства, заявляли военные, Японии следует принять решение о войне, пока преимущества на ее стороне. Более того, в силу стратегических соображений необходимо принять решение о начале войны к концу ноября.

В связи с этими утверждениями мы с особой тщательностью проанализировали возможности получения адекватных нефтяных поставок. В результате этого анализа было установлено, что поставки с Карафуто (Южный Сахалин) были совершенно недостаточными для удовлетворения нашего спроса. Были рассмотрены возможности производства синтетического горючего, но, по заключению Планового бюро, даже при инвестировании с этой целью двух миллиардов иен объем производства будет сильно отставать от спроса, если выпуск вооружений и прочей продукции будет поддерживаться на достигнутом уровне. Таким образом выяснилось, что даже если бы мы в то время и запланировали производство синтетической нефти за счет сокращения производства в других отраслях, мы бы не только получили иррациональную структуру всей промышленности, но и не сумели обеспечить необходимые поставки нефти, то есть не достигли искомой цели.

В заключение этих дискуссий в Совете по межведомственным связям был достигнут общий консенсус относительно начала войны в случае провала переговоров. Итак, нам следовало продолжать переговоры с перспективой войны при их неудаче. Такого рода консенсус не мог не вызывать возражений с моей стороны. Я считал и утверждал, что принимать решение о войне в случае провала переговоров, которые еще должны были начаться, преждевременно, а установление временного лимита на переговоры еще более сузит возможности их успешного завершения. Однако большинство участников, по-прежнему, упорно цеплялось за свои аргументы о "постепенном истощении", усилении давления со стороны США в случае провала переговоров и недопустимости дальнейших проволочек в свете развития ситуации после решения от 6 сентября.

Тогда я потребовал от высшего командования представить Совету свой прогноз о перспективах войны. Начальник Генерального штаба ВМФ адмирал Нагано’ заявил, что, если переговоры не будут завершены к концу ноября, то войну следует начать незамедлительно, иначе будет поздно. Если Япония, продолжал он, не вступит на сей раз в бой с Англией и Америкой, она навсегда лишится благоприятной возможности сделать это и будет вынуждена капитулировать. И, напротив, если она решит сражаться немедля, это гарантирует ей совершенно определенный успех на начальной стадии военных действий, а дальнейшие перспективы будут зависеть главным образом от национальной мощи и событий на международной арене. Но при этом, поскольку командование ВМФ уверено в своей стратегии "перехвата” сил противника или "заманивания их в засаду”, то оно считает возможным посредством занятия стратегических пунктов в южных зонах создать неуязвимые позиции.

¹ Адмирал флота Нагано Осами (1880-1947) был начальником Генерального штаба ВМФ с начала 1941 по февраль 1944 года Хотя в 1943 году Нагано удостоили звания адмирала флота, ему пришлось оставить свой пост в то же самое время, что и начальнику Штаба армии Сугияма. Нагано стал известен на Западе как глава японской делегации на Лондонской конференции об ограничении военно-морских вооружений в 1935-1936 годах, с которой демонстративно ушла Япония. После увольнения с должности начальника Генерального штаба никаких официальных постов не занимал, был предан суду МВТДВ и умер от болезни в начале судебного процесса.

Высшее командование армии было настроено еще оптимистичнее и повторило требования о как можно более быстром принятии решения о начале войны. В ответ я заявил. что война против Англии и Америки будет долгой, что американцы и англичане отличаются неистощимым упорством и обладают огромным военным потенциалом, в то время как Япония не может рассчитывать на помощь Германии и Италии, а цена обещанным успехам на ранних стадиях войны в дальнейшем будет далеко не столь высока. Было бы глупо, подчеркнул я, принимать решение о войне, исходя при этом только из перспектив ее начальных стадий — в конце концов, победа в девяноста девяти первых сражениях и проигрыш в сотом будет означать поражение в войне. Я отметил, что мы сослужим плохую службу японскому народу, если ввергнем страну в воину при отсутствии уверенности в окончательной победе, и призвал военных откровенно сказать, чего они ждут от войны в целом. Военный министр ответил, что в окончательной победе можно не сомневаться, а мне следует утихомирить опасения и довериться высшему командованию. Министр военно-морского флота повторил свой тезис об отсутствии оснований для пессимизма, а начальник Штаба ВМФ вновь выразил уверенность в эффективности "засадных" операций и сказал, что наш ВМФ потопит американский флот во время похода последнего из центральной части Тихого океана на север в направлении подмандатных территорий.

Итак, 1 ноября участники заседания энергично отстаивали необходимость немедленно принять решение о войне в случае провала переговоров. Некоторые пытались убедить меня в личных беседах, даже запугать, намекая, что, "если министр иностранных дел выступает против войны, то дело лишь в его замене”. Так или иначе, я испытывал серьезные опасения, ибо видел, что почти все сторонники такого курса неспособны должным образом оценить разрушительный характер войны, и, по-прежнему, не мог полностью доверять оценкам нашего военного потенциала, которые были сделаны Плановым бюро и представителями военных ведомств. И. самое главное, я не мог побороть свое нежелание принять на веру предсказания высшего командования об исходе войны. Поэтому я, так же как и министр финансов Кая, который занимал осторожную позицию, отказался немедленно поддержать общее мнение участников заседания и в целях тщательного изучения ситуации попросил отложить решение на один день. С моим предложением согласились, и заседание было закрыто.

Было уже около двух часов ночи 2 ноября, и я, не теряя времени. приступил к обзору всей проблемы. Учитывая бескомпромиссную позицию США. я не испытывал большого оптимизма в отношении переговоров. В то же время было очевидно, что Япония столкнется с проблемой прекращения нефтяных поставок, и беспокойство армии и ВМФ по поводу того, что США в этом случае усилят давление на Японию, было не безосновательным. Заверения военных ведомств не казались мне столь уж достоверными, но я не мог опровергнуть их. поскольку не имел доступа к информации о размерах или положении наших вооруженных сил или о состоянии нашей военной науки, ибо информация эта была окутана завесой секретности. С другой стороны, все мои аргументы, построенные на основе текущего международного положения, были исчерпаны. В итоге я пришел к выводу, что мне остается только положиться на заверения военных ведомств о перспективах войны.

Надо было лишь решить, смогу ли я воздействовать на ситуацию отставкой с поста министра иностранных дел. Ранним утром 2 ноября я позвонил ветерану МИДа и бывшему премьеру Хирота[98]. пол началом которого я проработал долгие годы и с которым периодически советовался по важным вопросам. Как один из государственных старейшин, господин Хирота имел отношение к формированию Кабинета Тодзё и был в курсе событий. Рассказав ему о неожиданно ставшим критическим положении дел и указав на опасность войны, я добавил, что, если моя отставка поможет сохранить мир. мне бы очень хотелось сделать это немедленно, когда я обескуражен, обнаружив большую беспечность и меньшую податливость позиции Японии, чем я предполагал. Господин Хирота настойчиво призвал меня остаться на своем посту и продолжать работать ради успеха переговоров и отметил, что моя отставка приведет лишь к назначению более сговорчивого министра иностранных дел, который будет поддерживать сторонников войны.

Я также узнал, что к тому времени министр финансов Кая уже сообщил премьеру о своем согласии с общим мнением Совета по межведомственным связям. Учитывая все эти обстоятельства, я в полдень позвонил премьеру и оповестил его о том, что тоже принимаю курс действий, предложенный предыдущей ночью. Вместе с тем, однако, мне удалось получить от премьера несколько твердых обязательств.

Во-первых, в случае благоприятной реакции США на предложение "А" или предложение "Б" премьер обещал мне поддержку в том, чтобы убедить заинтересованных лиц пойти на дальнейшие уступки в целях завершения переговоров. Во-вторых, он подтвердил достигнутую по моей просьбе в Совете по межведомственным связям и согласованную с высшим командованием договоренность о том. что по завершении переговоров все оперативные действия (на какой бы стадии они ни находились) будут прекращены и исходное положение восстановлено. В-третьих, премьер принял к сведению мое предупреждение о том, что в случае провала переговоров на основе предложений "А" и "Б" я буду готов подать в отставку. При этом, однако, премьер не преминул заметить, что в любом случае в моей отставке не возникнет необходимости.

Итак, суть решения Совета по межведомственным связям от 1 ноября состояла в том, чтобы: (1) вести переговоры с Соединенными Штатами на основе предложений "А” и "Б" и (2) в случае, если переговоры к концу ноября не придут к успешному завершению, принять решение о начале войны против США, Англии и Нидерландов. Это решение было затем доложено Кабинету, который, заслушав мои подробные разъяснения о сущности предложений и методике проведения переговоров, одобрил его.

5 ноября решение Совета было представлено и принято на совещании у императора, где присутствовали члены Кабинета. начальники и заместители начальников двух Штабов, а также шеф-секретарь Кабинета и директора Бюро по военным и военно-морским делам. По особому пожеланию императора присутствовал и председатель Тайного Совета. В своем выступлении премьер Тодзё рассказал о решении Совета по межведомственным связям и причинах, в силу которых было необходимо его принять. Затем с кратким обзором японо-американских переговоров выступил я. Сущность моих ремарок сводилась к тому, что переговоры достигли опасного поворотного пункта с малыми возможностями для дипломатического маневрирования, и, как это ни прискорбно, мы не можем с большой уверенностью рассчитывать на их успех. Однако. продолжал я, мы будем прилагать все усилия для завершения переговоров на основе наших новых предложений "А" и "Б", которые были выработаны с целью удовлетворить пожелания США в той мере, в какой это возможно без ущерба /достоинству и безопасности империи. После меня с некоторыми дополнительными разъяснениями выступили несколько министров. Задал два или три вопроса председатель Тайного Совета Хара. Один из них звучал так: "Было заявлено, что вероятность успеха переговоров очень мала. Насколько она мала?” Я ответил, что с учетом позиции США и содержания наших предложений шансы на успех не превышают 10 процентов.

По мнению вмешавшегося в диалог премьера Тодзё, шансы на успех равнялись сорока процентам, ибо США будут стремиться избежать войны на два фронта, а данные о размещении вооруженных сил Японии им вскоре станут известны. Председатель Хара сказал, что он согласен с министром иностранных дел относительно малых шансов на успех переговоров. но в данных обстоятельствах, когда, с одной стороны, США занимают жесткую позицию, а, с другой стороны, Япония должна учитывать свои оперативные потребности, достигнутое решение было неизбежным. Император удалился, не высказав никаких замечаний, а впоследствии дал санкцию на утверждение решения Совета но межведомственным связям.

Итак, передо мной был открыт путь к продолжению японо-американских переговоров, ради которых я и принял назначение на ноет министра.