Воспоминания японского дипломата

ГЛАВА 2. Министерство по делам Великой Восточной Азии

КАК ЯСНО СЛЕДУЕТ ИЗ ВЫШЕСКАЗАННОГО, моя восточноазиатская политика базировалась на верности принципу установления отношений согласия и добрососедства со странами Восточной Азии, причем главным элементом таких отношений я считал взаимное уважение суверенитета и экономическое сотрудничество. Япония, как передовая страна Восточной Азии, должна была оказывать помощь в развитии других стран и территорий этого региона и таким образом мирными средствами способствовать всеобщему процветанию.

Идея взаимопомощи не оставляла места никаким помыслам о контроле посредством военной силы. Эти принципы, а также намерение Японии не исключать, а вовлекать неазиатские страны в развитие Восточной Азии нашли выражение в моей речи о внешней политике, произнесенной в парламенте 21 января 1942 года, когда я разъяснил цели Японии в текущей войне. Естественно, при подготовке этого выступления мне приходилась учитывать и военную атмосферу в Японии (а это было выступление военного времени), и взгляды моих коллег-министров Кабинета. Но, разумеется, высказанные мною мысли не соответствовали ни философии военного господства, ни концепциям блоковой экономики или "Lebensraum". Моя позиция явно диссонировала с идеей "нового порядка в Восточной Азии", основанной на концепции "жизненного пространства", а стало быть, и с планами создания "Великой Восточной Азии", которые проповедовали в то время Тодзё и его сторонники.

Того Сигэнори — министр иностранных дел Японии, 1942 г.

Я обратил внимание на эти расхождения по вопросам нашей политики в Восточной Азии вскоре после вступления на пост министра, но, естественно, разрыв во мнениях становился все шире по мере того, как проповедники "нового порядка" все более и более опьянялись военными успехами. Однако сам Тодзё даже после начала войны в течение некоторого времени проявлял достаточную осторожность. Так, вскоре после того, как вспыхнула война, высшее командование предложило немедленно решить вопрос о будущем статусе южных территорий, что, на его взгляд, было необходимо для удобства военного управления ими после оккупации. Когда же я возразил, что не следует принимать столь важное решение, когда война еще в самом разгаре и ситуация подвержена изменениям, Тодзё выступил в мою поддержку, и Совет по межведомственным связям прислушался к моему мнению.

При наличии этих двух подходов к Восточной Азии мне приходилось прилагать все усилия к тому, чтобы руководство нашей политикой не попало в руки тех, кто подстрекал к установлению "нового порядка". Для этого важно было сохранить управление нашими отношениями с Восточной Азией в юрисдикции министерства иностранных дел. Однако примерно в мае-июне 1942 года до меня дошли слухи о планах создания нового министерства, которое должно было заниматься регионом "Великой Восточной Азии". С течением времени этот план приобрел четкие очертания. Предусматривалось, что все наши зарубежные учреждения в этом регионе (исключались только Корея, Формоза и Сахалин) перейдут под управление и контроль нового министерства по делам Великой Восточной Азии и что все вопросы политики, экономики и культуры (т.е. все, за исключением так называемой "чистой дипломатии"), связанные с Маньчжоу-го, Китаем, Таиландом, Французским Индокитаем и другими территориями (в том числе "Квантунской арендованной территорией" и подмандатными островами Южных морей), будут переведены под его юрисдикцию. Бюро по делам Маньчжурии, Совет развития Азии и министерство по делам заморских территорий подлежали ликвидации. Говорили, что суть концепции, заложенной в основу этого плана, состояла в обращении со странами Восточной Азии, как с братьями, во всеобщей мобилизации материальной мощи Великой Восточной Азии и, таким образом, в содействии успешному ходу войны.

Узнав обо всем этом, я заявил Тодзё, что я против любого подобного плана, ибо нам необходимо мобилизовать весь наш потенциал на ведение войны и утвердиться на неприступных позициях, и что сейчас не время играть в игры и заниматься организационными манипуляциями. Далее я заявил, что план, о котором мне стало известно, не только исключает министерство иностранных дел из самых важных сфер японской дипломатии и тем самым подрывает ее целостность, но и ущемляет национальную гордость государств Восточной Азии как независимых субъектов и, следовательно, подрывает возможность поддерживать отношения сотрудничества с ними. Тодзё пообещал внимательно изучить мое мнение.

Прежде чем я узнал что-то новое о министерстве по делам Великой Восточной Азии, поступили плохие новости с фронта: как выяснилось, в июне наш флот, который хвастался своей непобедимостью, потерпел поражение у Мидуэя. Хотя в докладе высшего военно-морского командования Совету по межведомственным связям говорилось о небольших потерях, я в доверительном порядке узнал, что, помимо всего прочего, мы потеряли несколько авианосцев, надеяться на возможность замены которых едва ли приходилось. Мое и без того острое недоверие к флоту усилилось, и я стал испытывать еще более серьезные опасения за будущее войны. Последовавшая через небольшой срок высадка противника на Гвадалканале, которая показала всю энергичность контрнаступления, отнюдь не убавила мои опасения.

Затем, 29 августа шеф-секретарь Кабинета Хосино по указанию премьера явился ко мне и показал проект предложения о создании министерства по делам Великой Восточной Азии, который, как сказал Хосино, премьер намеревался принять на заседании Кабинета 1 сентября. Взглянув на этот документ и убедившись в его общем совпадении с моими представлениями о его содержании, я поинтересовался у Хосино, что означает "чистая дипломатия", которую предполагалось оставить для министерства иностранных дел. Он заявил, что это подразумевает международный протокол и формальности, связанные с заключением договоров. Я отметил, что считаю проект совершенно нецелесообразным, и попросил перенести его рассмотрение в Кабинете на 5 сентября, чтобы успеть изучить сей документ. Хосино ушел, но вскоре снова явился и сообщил, что премьер хочет принять решение безотлагательно, т.е. 1 сентября. 31 августа после официального обеда я встретился с Тодзё, изложил ему свои доводы против проекта и попросил отложить решение Кабинета, но он отказался.

Итак, проект по созданию министерства по делам Великой Восточной Азии был представлен на заседании Кабинета 1 сентября. В течение трех часов, начиная с 10.00 утра, продолжались мои препирательства (в основном с Тодзё) по его поводу, но ни к какому согласию мы так и не пришли.

Мои возражения базировались на пяти пунктах:

1. Согласно проекту, японская дипломатия должна была оказаться под юрисдикцией двух независимых министерств, одного для Восточной Азии, а другого — для всего остального мира, что сделало бы невозможным проведение единой и последовательной внешней политики.

2. Концепция “чистой дипломатии” была крайне странной, и сам факт, что она должна была остаться в ведении министерства иностранных дел, свидетельствовал о наличии в проекте серьезных правовых дефектов.

3. Если обращаться со странами Восточной Азии не так, как с другими странами, они потеряют доверие к Японии и станут испытывать подозрение в отношении ее мотивов, а их гордости будет нанесен ущерб. Таким образом, проект противоречил идее уважения независимости стран Восточной Азии.

4. Очевидно, что деятельность Совета развития Азии вызывала антипатию со стороны китайцев и оказалась попросту неудачной. Однако проект создания министерства по делам Великой Восточной Азии подразумевает не только сохранение Совета под новой вывеской, но и расширение его организационной структуры и распространение его деятельности на постоянной основе на всю территорию Восточной Азии. Поэтому провал нового министерства предрешен.

5. Перед Японией стоит насущная задача наращивания военного потенциала и создания неприступных позиций. Япония не может позволить себе тратить время на такие меры, как административная реорганизация.

Суть доводов премьера Тодзё, высказанных в ходе нашего долгого спора на этом заседании Кабинета, сводилась к тому, что к странам Восточной Азии действительно следует подходить иначе, чем к другим, ибо они — родственники Японии. Президент Планового бюро генерал Судзуки заявил, что, вопреки моим утверждениям, работу Совета развития Азии ни в коем случае нельзя рассматривать как провал. Я ответил ему, что о провале Совета говорят на каждом углу. Помимо других, в поддержку проекта выступили министр по делам заморских территорий Ино и министр военно-морского флота Симада, так что пришлось сражаться и с ними. Не сумев достичь согласия, Кабинет прервал заседание.

Во время перерыва Тодзё предложил мне подать в отставку. Я отказался, добавив, что это премьеру и сторонникам реорганизации следует пересмотреть проект, и, если в связи с ним должны последовать отставки, то сделать это надлежит им. Наиболее серьезная причина моей оппозиции созданию министерства по делам Великой Восточной Азии (на причину эту указывал первый из пяти представленных выше пунктов) была связана с опасениями, что с созданием нового министерства японскую политику в отношении стран Восточной Азии будут определять проповедники "Великой восточноазиатской сферы совместного процветания" и "Нового порядка" на основе блоковой экономики, что абсолютно противоречило моим представлениям о внешней политике Японии. Однако, помимо этих узких соображений, я считал необходимым заявить свою позицию еще и для того, чтобы, если удастся, вынудить к отставке весь Кабинет Тодзё. Ведь перед страной представало зрелище правительства во главе с премьером, который, придерживаясь указанных принципов ведения войны, усердно рекламировал первые военные успехи, но был повинен в вопиющем нарушении долга при принятии срочных мер, направленных на повышение боеспособности страны. При таком премьере надеяться на полную победу в войне не приходилось.

После того, как заседание Кабинета было прервано, я вернулся в свою официальную резиденцию. Вскоре ко мне явился министр финансов Кая, который по-дружески спросил, почему бы мне не передумать. Затем с аналогичным вопросом пришли директор Бюро по военным делам генерал Сато и директор Бюро по военно-морским делам адмирал Ока, которые сообщили, что и армия, и ВМФ поддерживают создание нового министерства. На все эти уговоры я не поддался. Наконец, появился министр военно-морского флота Симада и сообщил, что его вызывали во дворец и что император желает достижения какого-нибудь компромисса, ибо в данный момент при дворе не хотят смены кабинета. Я предложил Симада компромисс. Суть его заключалась в том, чтобы отказаться от создания нового министерства, и, если уж управление экономическими делами только одной Великой Восточной Азии должен был осуществлять новый орган, создать таковой предпочтительно в виде министерского комитета. Я бы даже согласился с созданием министерства с такими ограниченными функциями, если мои коллеги по Кабинету полагали это более целесообразным. Однако контроль над внешнеполитическими вопросами, касавшимися Восточной Азии, следовало сохранить за министерством иностранных дел. Симада отправился докладывать о моем предложении Тодзё, но вскоре вернулся ни с чем: как выяснилось, премьер не согласился с моим предложением, и компромисс в какой бы то ни было форме был для него неприемлем.

Хотя к тому времени, когда заседание Кабинета было прервано, дискуссия еще не завершилась, было очевидно, что общее мнение склонялось в пользу создания нового министерства. Чувствуя невозможность предпринять что-то еще для того, чтобы заблокировать такое решение, и заключив, что мне не следует беспокоить императора дальнейшими осложнениями, я подал в отставку. Я оставил свой пост в тот самый день, 1 сентября, когда Кабинет утвердил план Тодзё. На следующий день я в его присутствии обрисовал ход событий сотрудникам министерства иностранных дел. Портфель министра иностранных дел временно перешел к Тодзё.

Кое-кто, плохо разбираясь в политике, рассматривал эти противоречия по поводу министерства по делам Великой Восточной Азии просто как проявления ревностного отношения министерства иностранных дел к границам своей юрисдикции. Это неверное суждение опровергается множеством фактов. Так, сообщение Симада о нежелании императорского двора доводить дело до смены кабинета доказывает, что вопрос касался самых основ государственной политики, ибо споры о юрисдикции не могут грозить свержением кабинетов. Среди других доказательств можно сослаться как на пожелание императора о необходимости уделять особое внимание политике в отношении Китая, выраженное в связи с обсуждением в Тайном Совете проекта создания нового министерства, так и на ход дискуссии в нем, о чем говорилось выше.

Как мне стало известно, Тодзё и его фракции моя отставка далась нелегко. Им пришлось давать о ней апологетические разъяснения на высоком уровне, и они даже заявили, что я вышел в отставку по личным причинам. Тем временем проект императорского указа о создании нового министерства был оперативно представлен Тайному Совету, и предполагалось, что после утверждения его там министерство откроет двери 1 октября. Однако моя отставка настолько взбудоражила общественное мнение, что Тайный Совет отложил даже рассмотрение этого вопроса на более позднюю дату. Некоторые хотели, чтобы я продолжал работать и таким образом мешал бы Тодзё осуществлять характерный для него авторитарный стиль руководства правительством. Но я, тем не менее, решил на время воздержаться от любой подобного рода деятельности, учитывая, что непосредственной причиной моего ухода был этот конкретный и узкий политический вопрос. Те из сотрудников министерства иностранных дел, кто резко не одобрял создание нового министерства, настойчиво уговаривали меня представить членам Тайного Совета материалы, которые усилили бы оппозицию, но я посоветовал им отказаться от идеи подобных интриг и, стремясь избежать дальнейших волнений, уехал в Каруидзава.

При всем при том правительственный план был встречен в штыки на заседании Тайного Совета, где состоялась весьма нелицеприятная дискуссия, в ходе которой некоторые члены Совета даже призвали правительство отозвать проект. Адмирал Судзуки, вице-председатель Тайного Совета и председатель его Аналитической комиссии, в частности, сказал: "Это предложение основано не на справедливости, а на голой силе”. Но позиция Тодзё была настолько бескомпромиссной, что, в конце концов, большинство участников заседания поддержало проект. Однако на официальном заседании не удалось обеспечить привычное единогласие, ибо советники Исии и Минами проголосовали против. Действия большинства членов Тайного Совета объяснялись тем, что их дальнейшее сопротивление могло бы привести к смене кабинета, а вмешательство Тайного Совета в политику считалось нежелательным. Объяснение это не выглядит слишком убедительным. Похоже, проект был одобрен весьма неохотно и одобрен по различным соображениям. Учитывая эти обстоятельства, император, санкционируя создание нового министерства, приказал уделять особое внимание политике по отношению к Китаю. После всех этих проволочек министерство по делам Великой Восточной Азии приступило к работе в ноябре.