Воспоминания японского дипломата

Предисловие к английскому изданию

Жизнь АВТОРА ЭТОЙ книги, Того Сигэнори, совпала с эпохой, когда Япония перестала быть "ничем” на международной арене, достигла сначала статуса дальневосточной державы, а затем одной из великих держав мира. Она бросила военный вызов половине этого самого мира, быстро и блестяще овладела большей частью Тихого океана и Азии и, в конце концов, потерпела сокрушительное поражение. В последних актах этой драмы автор, будучи профессиональным дипломатом, играл все более важную роль, пока в момент развязки не оказался на сцене главным действующим лицом.

Вскоре после того, как капитуляция Японии положила конец второй мировой войне, господин Того по приказу Верховного главнокомандующего союзных держав¹ был арестован по подозрению в "военных преступлениях”. Весной 1946 года он предстал перед судом Международного военного трибунала для Дальнего Востока[53] ^[54], где ему было предъявлено обвинение в "заговоре с целью ведения агрессивной войны” и в ответственности за зверства, совершенные во время войны вооруженными силами Японии. Томительно долгие заседания этого "трибунала” (он продолжался без перерыва с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г.) завершились осуждением господина Того за участие в заговоре, но обвинение в причастности к зверствам с него было снято. Его приговорили к двадцати годам тюремного заключения, и приговор этот явился своего рода исключением. Трибунал, преисполненный сознанием своего долга, осудил, конечно же, беспристрастно всех ответчиков, притянутых к нему обвинителями, и обрек семерых на смертную казнь через повешение, шестнадцать — на пожизненное заключение, и только двоих на более короткие сроки за решеткой. Несмотря на то, что обвинители были одержимы идеей, согласно которой господин Того, занимавший в начале войны на Тихом океане пост министра иностранных дел, не мог не быть одним из главарей изобретенного ими "заговора”, он единственный из осужденных за "преступления против мира” был приговорен к меньшему сроку, чем стандартно пожизненный. О причинах, в силу которых трибунал вынес приговор, столь несоответствующий его вердикту о виновности господина Того в преступлениях, связанных с агрессией, предлагается поразмыслить читателям этого описания кульминационного периода в его борьбе за справедливость и мир, которую он вел всю свою жизнь.

К тому времени, когда господина Того в начале судебного процесса поместили в тюрьму Сугамо, его здоровье, и без того неважное на протяжении нескольких лет, было подорвано напряженной борьбой за прекращение войны, которую он вел как министр иностранных дел в Кабинете Судзуки, сформированном в 1945 году. Более половины своего тюремного заключения он провел в американских военных госпиталях в Токио. Однажды, когда жена с дочерью в очередной раз навестили его в госпитале в середине июля 1950 года (такие получасовые визиты разрешались им два раза в месяц), он, передав им сверток с блокнотами, густо исписанными карандашом, попросил их внимательно ознакомиться с рукописью и высказать свои замечания. Выслушать мнение родных ему так и не пришлось, ибо эта встреча оказалась последней: вскоре семья получила уведомление о кончине господина Того, которая последовала на рассвете 23 июля. В блокнотах, переданных семье, содержалась рукопись этой книги.

В книге господина Того нет ни слова о последних годах его жизни и о судебном процессе. Он говорил, что его цель не состояла ”ни в изложении автобиографии, ни в апологии моих действий, ни даже в оправдании политики японского правительства, а в описании того времени таким, каким оно мне виделось, в размышлениях о событиях, которые мне приходилось наблюдать и в которых довелось участвовать, как о культурных и исторических феноменах”. Господин Того, очевидно, чувствовал, что, будучи государственным деятелем, на которого в свое время была возложена тяжелая обязанность руководить внешней политикой своей страны, он должен оставить потомкам фактический отчет о роли, сыгранной им в наиболее богатый событиями период истории Японии. Он взялся за эту задачу в тюрьме и, зная, что долго ему не прожить, в последние месяцы жизни стремился довести свой труд до конца, буквально вкладывая в рукопись таявшие силы. Он был слишком слаб и не смог завершить работу над книгой так, как ему хотелось: он намеревался увеличить ее объем, отточить язык, найти и вставить множество ссылок на источники, к которым, находясь в тюрьме, он не имел доступа. Однако, благодаря своей прекрасной памяти, ему удалось оставить нам бесценное свидетельство очевидца и участника важного периода истории Дальнего Востока.

Господин Того, отпрыск семьи самураев, родился в 1882 году в провинции Сацума на юге Японии. В то время страна пребывала в состоянии брожения. Тридцатью годами раньше американский командор Перри на своих “Черных кораблях” пожаловал в Японию и, безжалостно пробудив ее от средневековой спячки, преподал урок, благодаря которому японцы поняли, что даже островная империя является частью мира, и для того, чтобы выжить, она должна освоить мировые идеи и мировую технику. Эгоцентрический феодализм Японии рухнул под натиском XIX века, и она "вышла в мир”: заимствовала современную систему государственного управления и финансов, современные виды оружия, построила железные дороги, ввела телеграфное сообщение и установила дипломатические отношения с иностранными государствами. Япония стала членом сообщества наций, правда, пока еще не полноправным, а проходящим испытательный срок.

Япония узнала у мира не только о его формах общения и не об одной лишь мощи его флотов и батальонов, не только о силе пара, но и о политике с позиции силы. Видя, что в мире XIX века достичь успеха и даже просто выжить может только империя, Япония неуклонно продвигалась к достижению этого статуса. К концу XIX века она обрела все атрибуты современного государства. Образцом ей служила главным образом Пруссия: она имела подготовленную пруссаками армию, конституцию и систему администрации на прусский манер. В 1894 году ссоры с великим континентальным соседом, Китаем, вылились в серию столкновений. В короткой и легкой войне недавно созданные вооруженные силы Японии разгромили армию загнивающей, коррумпированной и праздной цинской бюрократии, и Япония стала новой азиатской державой.

Но последствием японо-китайской войны явилось ускоренное прохождение Японией курса обучения политике с позиции силы. Причины войны коренились в соперничестве за контроль над Кореей. С доисторических времен японцы считали этот полуостров "кинжалом, нацеленным в сердце Японии", и поэтому любой ценой стремились не допустить того, чтобы Корея попала в руки недружественного государства. Международный статус полуострова в течение веков оставался неопределенным, и в XIX веке Китай все еще выдвигал претензии на свой сюзеренитет. Однако в 1876 году Япония, точно скопировав тактику Перри, "открыла" Корею и добилась признания там особой сферы своих интересов. Китай не мог смириться с тем, что Корея со всех мыслимых точек зрения перестала быть от него зависимой, и непосредственной причиной войны в 1894 г. послужили попытки китайцев восстановить и укрепить свое призрачное господство над ней. По Симоносэкскому договору, который ознаменовал собой окончание войны, Япония получила за победу контрибуцию (признание независимости Кореи состоялось как само собой разумеющееся), а также не только Формозу и соседние Пескадорские острова, но и Ляодунский полуостров на южной оконечности китайской провинции Маньчжурия. Даже мимолетный взгляд на карту Северо-Восточной Азии убеждает, что Ляодун, открывая ворота в Маньчжурию и одновременно перекрывая китайский доступ к Корее, обеспечивает тому, кто его занимает, стратегическое доминирование над всем северным Китаем с его исторической столицей Пекином.

Однако на мирной конференции 1895 года появились непрошеные гости. Европейским державам отнюдь не улыбалась перспектива участия новичков в дележе "китайской дыни”, от которой они вкусили столько лакомых кусков во второй половине XIX века. Еще до встречи полномочных представителей в Симоносэки японскому правительству стало известно о закулисной подготовке недружественного вмешательства трех держав с целью повлиять на условия мира. 23 апреля 1895 года. непосредственно перед подписанием мирного договора, министры-посланники России, Франции и Германии нанесли визит в министерство иностранных дел в Токио и вручили ноты с заявлением о том, что передача Ляодунского полуострова во владение Японии "сделает независимость Кореи иллюзорной" и явится "вечным препятствием на пути к миру на Дальнем Востоке", и с "советом" вернуть Ляодун Китаю. Перед лицом явно превосходящих сил Японии ничего не оставалось, кроме почтительного принятия этого "совета" и отказа от столь желанной опорной базы в Маньчжурии в обмен на дополнительную контрибуцию. Япония шла излюбленным курсом империализма тех времен, но она вышла на сцену слишком поздно: имперские реквизиты уже были расхватаны.

В Японии хорошо знали, что трехстороннее вмешательство спланировала и направляла Россия. Было очевидно, что империалистическая активность России в Северо-Восточной Азии заставит Японию рано или поздно вступить в конфликт с царской империей, если только японцы не согласятся отказаться от всех претензий на ту долю в эксплуатации континента, которая полагалась им на основании географической близости и международных нравов того времени. Конфликт не заставил себя долго ждать. Японо-китайская война показала, что Китай беспомощен в гораздо большей степени, чем это ранее представлялось европейским державам, и вскоре после ее окончания они резко усилили грызню за концессии, аренды и сферы интересов в этой стране. Совершенно откровенно говорили о "развале Китая", и в высших европейских ведомствах составлялись планы его действительного, официального раздела. Активнее всех действовала Российская империя. Прежде всего, одолжив Китаю золото для выплаты контрибуции Японии, она в 1898 году приобрела для себя в аренду сроком на двадцать пять лет южную часть того самого Ляодунского полуострова, возможный японский контроль над которым всего несколько лет тому назад вызывал у нее столь благочестивые опасения.

Вместе с этой арендой Россия получила право протянуть Транссибирскую железнодорожную магистраль через северную Маньчжурию до Владивостока, связать ее новой веткой с Ляодунским полуостровом и установить полицейский и административный контроль в прилегающих к железнодорожным путям зонах. Озабоченность США надвигающимся разделом Китая заставила госсекретаря Хэя в 1899 году оперативно сформулировать доктрину "открытых дверей" и равных торговых возможностей в Китае. Однако грызня продолжалась, и вскоре появился предлог для более широкой империалистической авантюры России. В 1900 г. "боксерское восстание" вызвало совместную иностранную интервенцию в Северном Китае ради спасения миссий и граждан и защиты интересов держав-участниц договора от боксерской ксенофобии. Под прикрытием защиты своих интересов Россия захватила всю Маньчжурию, установила над ней свой фактический суверенитет и всячески демонстрировала намерение закрепиться там навсегда. Начиная с 1895 года, царская Россия осуществляла не менее энергичное и решительное проникновение в Корею, и к концу века ни для кого не было секретом, что Самодержец Всея Руси лелеял мечты о новой Восточной империи, т.е. о присоединении к своим сибирским владениям, ранее отторгнутым от Китая, Кореи, всей Маньчжурии и Монголии, а также полмиллиона квадратных миль территории Северного Китая вместе с Пекином.

Япония в смятении следила за развитием событий. Россия с твердыми позициями и влиянием в Маньчжурии представляла собой препятствие законным устремлениям Японии на материке. Но Россия, царствующая в Корее, т.е. получившая тот самый "кинжал", представляла смертельную угрозу самому существованию Японии как независимой страны. По мере того, как Россия расширяла сеть своих железных дорог на Дальнем Востоке, строила в Маньчжурии новые военные и военно-морские укрепления, а ее политическое проникновение в Китай и Корею становилось все более широким и наглым, Япония наблюдала — и осторожно вооружалась. В те годы она неустанно стремилась добиться modus vivendi посредством признания сферы своих интересов в Корее и интересов России в Маньчжурии, но все усилия оказывались тщетными. Наконец, в конце лета 1903 года Япония, пытаясь найти решение, начала официальные переговоры с Россией. Но полугодовые дискуссии также не дали никаких результатов. В конце концов, устав от уклончивости и упрямства русских, правительство Японии 6 февраля 1904 года прекратило переговоры и разорвало дипломатические отношения с Санкт-Петербургом, сохранив за собой право "предпринять такие самостоятельные действия, которые могут быть сочтены наиболее целесообразными для укрепления и защиты своих находящихся под угрозой позиций”.

8 февраля Тихоокеанская эскадра русского флота на рейде Порт-Артура подверглась сокрушительной торпедной атаке, и началась русско-японская война.

На сей раз Япония заранее подготовилась к тому, чтобы избежать любых нежданных сюрпризов, которые могли бы вновь лишить ее плодов заслуженной победы. В 1902 году был заключен англо-японский союз, по которому Англия отказалась от своей исторической политики "блестящей изоляции” в пользу сотрудничества двух величайших военно-морских держав Запада и Востока для взаимной защиты их интересов соответственно в Китае и Корее. Благодаря этому союзу, предусматривавшему оказание помощи одного из союзников другому, если последний, находясь в состоянии войны с какой-либо страной, подвергнется нападению третьей стороны, Япония обрела уверенность в своей способности вести дела с Россией без угрозы повторения вмешательства по аналогии с 1895 годом.

Если победа Японии в войне с Китаем была предрешена слабостью противника, то в русско-японской войне дело обстояло совсем по-иному. Япония столкнулась с современной военной державой, но в течение полутора лет после нападения на Порт-Артур победы японского оружия следовали одна за другой. После каждого сражения царские силы оказывались выбитыми из очередного оплота в южной Маньчжурии и на море. Хроника войны — это хроника последовательного и неумолимого сокрушения российской мощи на Дальнем Востоке: форсирование реки Ялу и марш на юг Ляодунского полуострова; жесткая осада Порт-Артура, "самой неприступной крепости в мире”, вплоть до его падения в первый день Нового, 1905 года; мартовская битва под Мукденом, где потери русских составили сто тысяч человек, и заключительное морское сражение в Цусимском проливе, где 27-28 мая был полностью истреблен Балтийский флот России, который проплыл полмира навстречу своей гибельной судьбе.

Эта война обошлась обеим сторонам немалыми материальными и людскими потерями, и они согласились принять приглашение президента Теодора Рузвельта встретиться в августе 1905 г. в Портсмуте, штат Нью-Гемпшир, для заключения мира. По Портсмутскому договору Россия отказывалась в пользу Японии от своих прав на аренду южной части Ляодунского (известный ныне как Квантунский) полуострова и на свои железные дороги и другие интересы в южной Маньчжурии, признавала фактический протекторат Японии над Кореей (официальная аннексия которой последовала в 1910 году), а также уступила ей южную половину острова Сахалин, который находится к северу от Японского архипелага. В течение следующих сорока лет, вплоть до краха в войне на Тихом океане, история Японии была историей превратных судеб ее авантюр на континенте.

В результате русско-японской войны, то есть через каких-нибудь полвека после пробуждения Японии от феодализма, она обрела ранг мировой державы. Вступив в первую мировую войну на стороне союзных держав, Япония вытеснила Германию из Азии и Тихоокеанского региона. Затем, в составе пятерки великих держав, участвовала в переделе мира в Версале и заняла место постоянного члена в Совете Лиги Наций. Однако, став мировой державой, Япония вступила в конфликт со странами Запада, которые имели или стремились иметь особые интересы в Азии. После русско-японской войны эти державы начали испытывать подозрения (не без примеси зависти) относительно возраставшего влияния Японии в Маньчжурии и Китае. Англия, продлив и расширив заключенный ранее союз, стала тем не менее относиться с заметной прохладой к японской внешней политике и солидаризироваться с усилиями, главным образом американскими, направленными на сдерживание Японии. Президент США Теодор Рузвельт взирал на японский вызов русскому Голиафу с характерной для него симпатией к "малым и слабым", но прежде чем покинуть свой пост, он счел политически необходимым продемонстрировать военно-морскую мощь своей страны на Тихом океане и направил в кругосветный поход, с заходом в Японию, "Великий Белый Флот" из шестнадцати линкоров.

Именно в то время, в 1913 году, господин Того, выпускник Токийского Императорского университета, где он изучал немецкую литературу, начал дипломатическую карьеру в качестве сотрудника консульства в Мукдене — городе, который тогда и в течение многих последующих лет был центром японской активности в Маньчжурии. Когда вскоре разразилась мировая война, союзные державы приветствовали товарища по оружию, чьим войскам предстояло занять германскую базу Циндао на Шаньдунском полуострове, а флоту — изгнать рейдеров графа фон Шпее, нападавших на торговые суда, из центральной части Тихого океана, оккупировать принадлежавшие Германии Каролинские, Марианские и Маршалловы острова и обеспечить надежное конвоирование кораблей с австрало-новозеландскими армейскими корпусами (войска ANZAC) в Европу. С гораздо меньшим удовольствием они взирали на попытки Японии воспользоваться их занятостью войной в Европе и стать сюзереном Китая, использовав для этого так называемое "Двадцать одно требование" (1915 год), которые, в случае принятия в полном объеме, по существу, предоставили бы Японии экономический и политический протекторат. Союзники также страстно желали, чтобы Япония поставила в 1918 году львиную долю войск для совместного экспедиционного корпуса в Сибири и взяла на себя командование. Однако они стали гораздо менее обходительными с нею, когда после своего ухода оттуда в 1920 году им пришлось наблюдать за тем, как их восточный партнер продолжал оккупировать большую часть сибирского побережья (до 1922 года) и северную часть Сахалина, захваченную в отместку за большевистскую резню японских солдат и гражданских лиц в Николаевске (до 1925 года).

Так или иначе, претензии Японии, как одной из стран-победительниц, на мирной конференции 1919 года получили признание в виде мандата на управление бывшими германскими островами в Тихом океане к северу от экватора, а также германскими концессиями и собственностью в Шаньдуне. В составе японской делегации на Версальской конференции был и господин Того, который в годы войны приобрел богатый и разнообразный опыт. В середине 1916 года, будучи переведен из Мукдена в новую миссию в Швейцарии, он проследовал к новому месту назначения по Транссибирской магистрали и далее через Скандинавию, Англию и Францию. В дороге он заболел тифом, и ему пришлось задержаться в Англии для лечения. Однако, по его мнению, за эту задержку он был вознагражден возможностью составить впечатление о британском национальном характере, которое он сохранил на всю жизнь (с тех пор он никогда не работал в Англии). Швейцария была наилучшим местом для объективных наблюдений за характером и последствиями войны, а также для познания и оценки действующей демократии. После Версаля он направился во вновь открывшееся посольство в Берлине, где прослужил с 1919 по 1921 год. Пребывание в Германии позволило господину Того воочию убедиться в том, что война — дело неблагодарное, а также продолжить изучение европейской цивилизации, в том числе и ее послевоенного проявления, — коммунизма. Кроме того, в Берлине у него появилась невеста-немка, и в 1921 году в Токио состоялось их бракосочетание. Завершив службу за границей, он возвращался на родину через США, где, по его воспоминаниям, ощущал "радостное возбуждение" души и "свежий прилив сил, вызванных приездом в страну-поборницу свободы".

Одним из итогов первой мировой войны, которому предстояло повлиять на ход дальневосточной истории вплоть до второй мировой войны и последующего периода, явился пакет договоров, подписанных на Вашингтонской конференции 1921-1922 годов. Конференция преследовала две цели: во-первых. скорректировать новое соотношение сил, которое в годы войны позволило Японии выдвинуться на доминирующие позиции в Восточной Азии, и, во-вторых, — положить конец гонке военно-морского строительства посредством введения определенной системы ограничений для главных флотов мира. Вторая цель была достигнута подписанием Договора об ограничении военно-морских вооружений, который устанавливал соотношение линкоров американского, английского и японского флотов на уровне 5:5:3, ограничивал размеры подлежащих закладке судов в будущем и устанавливал десятилетний мораторий на новое строительство судов, а также замораживал количество укреплений и военно-морских баз на Тихом океане.

Первая цель Вашингтонской конференции, — корректировка баланса сил в Азии, — означала сдерживание Японии. Для этого в первую очередь надлежало упразднить англо-японский союз — тот оплот, благодаря которому Японии удалось ликвидировать российскую угрозу в Северо-Восточной Азии и твердо укрепиться в Маньчжурии. Далее, не без сетований японцев по поводу разрушения "краеугольного камня внешней политики" последних двух десятилетий, этот союз должен был быть заменен Договором четырех держав, согласно которому США, Великобритания, Франция и Япония обязывались взаимно уважать права и территории друг друга в Тихоокеанском регионе. Затем предстояло узаконить в договорной форме традиционную американскую политику "открытых дверей” в Китае. С этой целью был составлен Договор девяти держав, который гарантировал суверенитет, независимость и целостность Китая и обязывал участников воздерживаться от использования тамошней ситуации для получения особых прав и привилегий. Этот договор был подписан как восемью державами, имевшими интересы в Китае (Соединенные Штаты, Великобритания, Франция, Япония, Италия, Голландия, Португалия и Бельгия), так и самим Китаем. По отдельному договору Япония также соглашалась на возвращение Китаю суверенитета над Шаньдунским полуостровом, переданным ей в свое время в Версале.

На Вашингтонской конференции бросалось в глаза отсутствие одной азиатской державы. Став с 1917 году страной большевизма и террора, Россия была международным изгоем и не включалась в список гостей на респектабельных собраниях. Но Япония с ее интересами в Азии никогда не могла быть индифферентной к отношениям с Россией и ощущала необходимость немедленно урегулировать эти отношения. По возвращении господина Того из Европы в середине 1921 года его настоятельно попросили возглавить Первый сектор Американо-Европейского бюро в министерстве иностранных дел, которое занималось российскими делами. Он согласился и в итоге провел значительную часть своей последующей карьеры, работая в сфере отношений с Советским Союзом.

В 1921 году Японии требовалось срочно решить вопрос о своем присутствии в Сибири, которое со всей очевидностью оборачивалось увеличением счетов на уплату налогов и растущими подозрениями со стороны недавних союзников Японии. Представители одного из теоретических направлений утверждали, что Японии не следует устанавливать отношения с советским режимом, а лучше поддерживать и использовать казачьего атамана Семенова или каких-либо других авантюристов, боровшихся за верховодство в Сибири, а также продолжить или расширить оккупацию российских территорий и заняться их постоянной эксплуатацией. Господин Того успешно отстаивал иное мнение, согласно которому советское государство стало реальностью, оно будет стабильным, и его надо признать; военная оккупация чужой территории неоправданна, японские силы должны быть выведены, а нерешенные спорные вопросы следует урегулировать путем переговоров с преемниками Российской империи. В качестве первого шага по пути реализации такой политики и в соответствии с обещанием, данным на Вашингтонской конференции, Япония в октябре 1922 года эвакуировала свои силы из Приморья. Затем были предприняты усилия, направленные на восстановление отношений, но несколько попыток обсудить этот вопрос с представителями московского правительства или эфемерной Дальневосточной Республики оказались безрезультатными. Только после образования СССР затяжные переговоры, в которых большую роль играл господин Того, наконец-то в январе 1925 года завершились подписанием Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Союзом ССР и Японией. Конвенция восстанавливала двусторонние отношения на условиях подтверждения Советами Портсмутского договора, предоставления Японии угольных и нефтяных концессий на севере Сахалина (откуда к тому времени были выведены японские силы) и выражения сожаления по поводу резни в Николаевске.

Двадцатые годы были тихими и спокойными при небольшой активности на дипломатическом фронте. По завершении работы над российско-японской Конвенцией об основных принципах взаимоотношений господин Того был направлен в Вашингтон на должность первого секретаря посольства. С тех пор его всегда сопровождали жена и единственный ребенок — дочь. За время службы в Вашингтоне у него сформировались точные и прочные впечатления об американском национальном характере, об экономике и промышленной организации страны — впечатления, которые оказывали на него большое влияние в течение всех последующих лет общественной жизни. В Японии двадцатые годы начались, в общем-то, безмятежно. В первые годы после Вашингтонской конференции внешняя политика Японии под руководством такой властной личности, как барон Сидэхара’, строго следовала духу вашингтонских договоров — духу мирного сотрудничества, равных возможностей и "открытых дверей". Внутриполитическая жизнь с 1919 года характеризовалась властью партийных кабинетов, и страна, казалось, впервые в своей истории находилась на пути к созданию традиций ответственной парламентской демократии.

¹ Барон Сидэхара Кидзюро (1872-1951 гг.), виднейший сторонник политики примирения с Китаем, в 1919-1922 годах был послом в США и одновременно членом делегации на Вашингтонской конференции. В двадцатые годы был "непременной принадлежностью" официальной жизни страны: в 1924-1927 и 1929-1931 годах занимал пост министра иностранных дел в пяти кабинетах, а в 1930-1931 годах исполнял также обязанности премьер-министра во время неизлечимой болезни смертельно раненного премьера Хамагути. После многолетней отставки вновь появился на политической арене после Тихоокеанской войны в течение недолгого периода в 1945-1946 годах был премьером, а с затем, с 1949 года до конца жизни — спикером Палаты представителей.

Однако этот период, ошибочно именуемый "периодом нормального управления", длился недолго. В ходе мировой войны и в течение некоторого времени после нее Япония пережила крупномасштабный "военный бум". Война обошлась ей недорого и предоставила выгодные возможности бесконкурентного доступа к азиатским рынкам, ибо в то время европейские страны были слишком заняты своими делами, чтобы думать о поставках на них товаров. Индустриализация Японии и трансформация ее экономики шли нога в ногу, вызывая невиданное процветание. Однако с восстановлением мира и возвращением западных стран в конкурентную борьбу "пузырь" лопнул, и к легко предсказуемым беспокойствам добавились трудности промышленности, продукция которой не находила рынков, что спровоцировало возрождение устремлений к экспансии по "старым" экономическим и политическим соображениям с добавлением "свежего" мотива о необходимости сохранить жизнеспособность новой экономики.

К середине двадцатых годов милитаристы, непривычно тихие после сибирского фиаско, вновь заговорили в полный голос, критикуя "слабую в коленках дипломатию Сидэхара" и разглагольствуя о необходимости "позитивной политики" в отношении Китая и об угрозе национальной безопасности, таящейся в планах разоружения. Шла ли речь о "позитивной" или "негативной" политике, у них была одна цель: развивать торговлю с Китаем и обеспечивать китайский рынок для японских товаров. Разногласия касались средств достижения этой цели. Сидэхара настаивал на необходимости смягчать недоброжелательность китайцев и культивировать подлинную дружбу и мирное сосуществование на основе искреннего уважения суверенитета и территориальной целостности Китая, а "позитивисты" рьяно выступали за применение силы, необходимое, на их взгляд, для продвижения особых интересов Японии в Китае и, особенно, в Маньчжурии.

Верх одержала позитивная политика. В то время гоминьдановские силы китайских националистов во главе с Чан Кайши с боями продвигались с юга, имея целью "подчинение Севера", и одерживали успех за успехом в революционной политике объединить Китай под властью одного правительства. Поскольку такое объединение угрожало распространиться и на Маньчжурию (появились свидетельства того, что маршал Чжан Цзолинь, военный правитель Маньчжурии, хозяин Пекина и пособник Японии, подумывал о переходе на сторону Гоминьдана), было очевидно, что оно несовместимо с исторической задачей японской гегемонии в этом регионе. Громкие требования прибегнуть к позитивной политике для отражения угрозы изгнания из Маньчжурии имели результатом формирование в Японии Кабинета, в котором посты премьера и министра иностранных дел занял один из сторонников этой политики — генерал барон Танака, и начало прямой военной интервенции в Китае. В 1927 и снова в 1928 году на Шаньдунский полуостров были направлены военные экспедиции с целью "защитить жизнь и собственность японских граждан" и припугнуть националистов. Чжан Цзолинь был убит при взрыве бомбы в личном поезде в 1928 году (этот инцидент так и не получил удовлетворительного объяснения), а его сын, "молодой маршал" Чжан Сюэлян получил при правительстве националистов пост командующего войсками в Маньчжурии и провинции Жэхэ во Внутренней Монголии. Бойкот японских товаров принял характер общекитайской эпидемии, а в самой Маньчжурии сформировалось прогоминьдановское движение. Что было хуже всего, китайцы начали строить или планировать железные дороги, параллельные японской Южно-Маньчжурской. Эта дорога, отторгнутая у России в 1905 году, проходившая от Порт-Артура на север и соединявшаяся в Чанчуне с российской Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД), давно стала для Японии "дорогой жизни" в Маньчжурии. Правительство Китая явно готовилось к искоренению там японского влияния. Военные амбиции Японии усиливались перед лицом растущей угрозы возврата этой территории под управление Китая. "Инциденты" стали происходить все чаще и чаще.

В то время как развитие обстановки в Маньчжурии однозначно вело к испытанию сил, международные отношения осложнялись событиями в других областях. В 1924 году американский Конгресс счел целесообразным внести в новый иммиграционный закон запрет на иммиграцию японцев в США. Эта акция, предпринятая в полном отрыве от выдающегося достижения всей американской национальной политики, — так называемого "Джентльменского соглашения" 1907 года, которое скрупулезно соблюдалось, — почти на двадцать лет прекратила японскую эмиграцию в США. Как и в случае с отказом союзных держав зафиксировать в Версальском мирном договоре принцип расового равенства, японцы не могли усмотреть в этой акции ничего иного, кроме беспричинного оскорбления. Это был болезненный удар по добрым чувствам японского народа. В 1930 году, когда собралась Лондонская конференция для пересмотра и расширения рамок Вашингтонского договора, встал вопрос о новых военно-морских ограничениях. Япония потребовала установить соотношение 10:10:7, получила отказ и, в конце концов, согласилась сохранить прежнее соотношение до конца 1936 года, но уже тогда был предсказан более или менее близкий крах системы военно-морских ограничений.

Военная авантюра в чистом виде была отложена до 1931 года. Когда пробил назначенный час, ее организатором стала расквартированная в Маньчжурии Квантунская армия. Будучи поначалу обычным гарнизоном для охраны арендованной Квантунской территории и зоны Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД), это военное соединение со временем принялось считать себя избранным инструментом японских устремлений на материке и, в качестве такового — элитной частью японской армии. Квантунцы развили в себе какую-то нетерпимость в отношении гражданских правительств, которые, по их мнению, не проявляли должной заботы о престиже Японии как континентальной державы. И именно Квантунская армия развязала 18 сентября 1931 года "Маньчжурский инцидент”.

Дело обстояло так. В Южной Маньчжурии неподалеку от Мукдена якобы взорвалась китайская бомба. Было ли это на самом деле, никому не известно. Но Квантунская армия предприняла стремительные действия по "самообороне”. Она вышла за пределы арендованной территории зоны железной дороги, захватила стратегические пункты, разоружила китайские гарнизоны и ввела в районе Мукдена военное положение. Через сутки после получения этой информации правительство в Токио решило не усугублять инцидент и направило соответствующие инструкции военным властям и главнокомандующему Квантунской армии. Но было слишком поздно: армия слушала зов судьбы, который заглушал голос правительства "мирян”. Сражения разгорались в пунктах, все более и более удаленных от места железнодорожного взрыва. Квантунская армия получила подкрепления. За несколько месяцев китайские гарнизоны были изгнаны со всей территории Маньчжурии, и все главные города оккупированы японскими войсками.

Мацуока Есукэ

Китай передал "маньчжурский инцидент” на рассмотрение Лиги Наций. Это было первым испытанием ее способности в принудительном порядке добиться мирного урегулирования международного спора. Хотя в конце концов Лига отказалась от попытки такого принуждения, вначале она действовала достаточно энергично, направив для расследования инцидента в Маньчжурию знаменитую Комиссию Литтона. По результатам работы Комиссии был подготовлен доклад, авторы которого единодушно отвергли японское заявление о самообороне и признали Японию виновной в агрессии. Когда в феврале 1933 года Ассамблея Лиги практически единогласно (42 голоса "за" и 1, японский, "против") проголосовала за принятие доклада Комиссии Литтона, японская делегация под руководством главного представителя страны г-на Мацуока[55] покинула зал. Пока в Лиге шли дебаты, неодолимое "движение за независимость" привело к отделению Маньчжурии от Китая и образованию 1 марта 1932 года нового государства Маньчжоу-го, "страны маньчжуров". В 1934 году Маньчжоу-го достигло статуса империи во главе с "мальчиком-императором" Пу И (к тому моменту — император Кан Дэ), которого Китай лишил трона в 1912 году. В 1932-1934 годах империя, расширяя свои владения, присоединила к себе Жэхэ во Внутренней Монголии — безусловно, имперскую провинцию Китая, контролирующую доступ к Пекину.

Такова была ситуация, когда господин Того вернулся из Германии (куда он был переведен из Вашингтона на должность советника посольства в 1929 году.) и в феврале 1933 года занял важный пост директора Европейско-Американского бюро в МИДе. Это был судьбоносный час для Японии. Когда господин Того приступил к своим обязанностям, маньчжурский вопрос все еще находился на рассмотрении в Лиге Наций, но его исход был предрешен, и правительство уже приняло решение в случае неблагоприятного голосования выйти из Лиги. К тому времени США предложили, а Лига одобрила доктрину “непризнания плодов агрессии”, известную как “доктрина Стимсона", и Японии, изолированной и находившейся в полном одиночестве, грозил остракизм со стороны международного сообщества. Первое поручение, полученное господином Того на посту директора Бюро от министра иностранных дел графа Утида, заключалось в подготовке анализа международного положения Японии с рекомендациями о мерах по выводу страны из прискорбного положения, в которое она попала. Он еще работал над заданием, когда 27 марта Япония объявила о своем выходе из Лиги. В этой обстановке господин Того написал работу “Внешняя политика Японии после выхода из Лиги Наций”[56]. В этом убедительном и весьма пространном документе автор указывал:

"В связи расхождением мнений между Японией и Лигой Наций, касающимся фундаментальных принципов установления мира на Дальнем Востоке, Правительство Японии, считая невозможным дальнейшее сотрудничество с Лигой, недавно уведомило о своем выходе из этой организации. Сейчас, когда Япония не состоит в Лиге и, следовательно, будет вынуждена занять весьма отличную от прошлого позицию в делах международной политики, на нас возложена задача самым тщательным и внимательным образом рассмотреть и изучить внешнюю политику страны с тем, чтобы мы могли успешно и безошибочно пройти через ожидающий Японию критический период”.

Далее господин Того представил обзор отношений Японии с каждой из стран, находящихся в ведении его Бюро, и сформулировал ряд общих принципов, которым должна была руководствоваться Япония, имея дело с этими странами. Заключительную часть его исследования стоит процитировать достаточно подробно, ибо она не только интересна тем, что отражает образ мышления одного из ведущих творцов политики министерства иностранных дел в тот период, но и проливает свет на характер и последующую деятельность автора, особенно в связи с событиями, описанными в данной книге.

"После Маньчжурского инцидента страны Европы и Америки обвинили Японию в том. что она в нарушение своих договорных обязательств совершила агрессивную акцию. Неоспоримым фактом являются опасения держав относительно того, что Япония при любой возможности будет и в дальнейшем совершать агрессивные действия. В результате Япония, начиная с позапрошлого года, утеряла международное доверие ровно настолько, насколько повысила свой военный престиж. В современном международном сообществе применение силы —исключительно серьезное дело, особенно с точки зрения великих держав, и все возможные усилия должны предприниматься во избежание такового. История знает немало примеров неоправданного применения силы, которое приводило к катастрофе. Нам не следует продолжать стремиться к новым приобретениям в нарушение принципов, а затем, опираясь на эти же принципы, настаивать на удержании завоеванного Порядочность столь же необходима в отношениях между странами, как и в отношениях между людьми, ибо ясно, что, когда страна лишается международного доверия, она, в конечном итоге, окажется в проигрыше.

В данный момент насущной задачей Японии является развитие государства Маньчжоу-го, которое потребует немалых затрат времени, усилий и средств. Если мы преуспеем в решении этой задачи, положение на Дальнем Востоке стабилизируется, и тем самым будет подкреплено наше представление о месте Японии как одной из великих мировых держав. Но если мы потерпим неудачу, все наши усилия окажутся напрасными, и нам придется полностью уйти с континента. В нынешних обстоятельствах мы должны проявлять чрезвычайную осторожность до тех пор, пока нс продемонстрируем существенных достижений в развитии Маньчжурии и Монголии Бездумно пускаться в авантюру без тщательного учета всех военных, финансовых, экономических и прочих факторов совершенно недопустимо. Совсем недавно, в феврале этого года, в Женеве более сорока держав согласованно выступили против Японии Угли, оставшиеся после этого пожара, еще нс остыли Для нас было бы чрезвычайно трудно перетянуть на свою сторону любую из этих держав, и если перед миром вновь возникнет угроза такого столкновения, следует ожидать, что они будут совместно действовать против Японии. Поэтому жизненно необходимо, чтобы в течение многих лет, которые будут заполнены нашими усилиями, направленными на должное развитие Маньчжоу-го, мы избегали конфликтов с другими странами, если только конфликт не будет нам навязан.

Что касается Китая, то сейчас мы сталкиваемся с вооруженным сопротивлением. и нам, возможно, придется ему противодействовать, но нам следует, как только представится такая возможность, сформулировать политику, нацеленную на быстрое возрождение доброй воли, и, неукоснительно придерживаясь такой политики, доказать миру нашу добросовестность. ...

... В основе политики по отношению к Соединенным Штатам должны лежать меры, побуждающие Америку к пересмотру ее дальневосточной политики и ориентированные на предотвращение войны. Поскольку Соединенные Штаты не приветствуют попыток Японии установить гегемонию над всем Дальним Востоком, Япония, со своей стороны, не должна в обозримом будущем сводить свою политику к таким попыткам. Наша главная задача состоит в развитии Маньчжурии и Монголии, в то время как истинное желание Соединенных Штатов заключается в освоении рынков и создании предприятий в Китае и других регионах Дальнего Востока. Коль скоро это так, то реализация на Дальнем Востоке принципа “открытых дверей и равных возможностей" могла бы сделать достижимым урегулирование интересов обеих наших стран”.

Япония не пошла по пути, рекомендованному господином Того. В то время как для него "Маньчжурский инцидент” был уроком, в очередной раз подтвердившим необходимость соблюдения порядочности в международных вопросах, японские экспансионисты вынесли из него лишь уверенность в возможности безнаказанно захватить добычу и увильнуть от ответственности. Окрыленные явным успехом, они были преисполнены готовности вновь попытать счастья, и для экспансионизма с его прислужником, милитаризмом, наступила эпоха возрождения. Невзирая на весь драматизм событий внутри страны, истинная история Японии в 1931-1937 годах, как и в иные времена, писалась на континенте. История тех лет — это монотонный рассказ о практически непрерывном нарастании напряженности в Китае, ведущем к взрыву. Эффективной военной экспедиции удалось умиротворить Маньчжоу-го, но еще до того, как Маньчжурия была окончательно очищена от китайских сил, к югу от Великой стены, на территории собственно Китая, начали вспыхивать многочисленные "инциденты”. Наряду с другими державами-участницами договора Япония по Боксерскому протоколу имела право размещать войска в определенных пунктах между Пекином и морским побережьем, право, которое, в отличие от других держав, она использовала, дислоцировав в Пекин-Тяньцзинском районе значительную армию. Теперь инициатива перешла к этой северокитайской группировке японских сил.

Присутствие оккупационной армии, да еще в традиционно заповедной зоне господства местных военачальников и их армий не могло не привести к столкновениям. Происходили или утверждалось, что происходили, частые инциденты, в том числе нападения на японские войска или японских граждан, уничтожение японской собственности, антияпонские бойкоты и т.п. В связи с каждым инцидентом северокитайская группировка выдвигала требования о возмещении убытков и сопровождала их ультиматумами, предписывавшими под страхом применения японского оружия вывод китайских войск и делегирование политической власти центрального правительства местным режимам. В то время как суверенитет Китайского государства ослаблялся подобной инфильтрацией, его территорию с флангов захватывала Квантунская армия, которая, обнаружив явную тенденциею действовать без оглядки на токийское правительство, распространяла свои операции от Маньчжоу-го на запад в Монголию и порой даже переходила через Великую стену, угрожая Пекину. По всей территории Северного Китая и Монголии как грибы появлялись многочисленные "автономные режимы”, и японские силы, общаясь в основном с этими марионетками, а не с центральным правительством Китая, вымогали из них во имя "экономического процветания” все новые и новые отречения от суверенитета. Как реакция на эти события, в Китае начался подъем национализма, который, начиная примерно с 1935 года, позволил Национальному правительству стабильно продвигаться по пути к внутреннему единству, подкрепляя это продвижение растущей решимостью очистить свою землю от японцев и всего с ними связанного и восстановить контроль над страной. В значительной мере именно дух сопротивления Японии объединял Китай. Осознание неминуемой развязки ощущалось повсеместно.

В то время как в Китае происходили эти события, в самой Японии после "Маньчжурского инцидента” поднялась мощная волна шовинизма. Все те, кто выступал против экспансионизма и милитаризма, клеймились как "коррумпированные политиканы" или "эгоистичные финансовые магнаты”, которых надо было заставить замолчать. Под рукой было и издавна традиционное для японской политики средство решения этой задачи — убийство, к которому стали прибегать милитаристы и примкнувший к ним сброд разного рода ультра-националистов и прочих фанатиков. Еще в 1918-1932 годах, то есть в так называемый "период нормального государственного развития”, три премьера и ряд других общественных деятелей умерли насильственной смертью, ибо их взгляды по различным вопросам, будь то разоружение, аграрная реформа или что угодно еще, но всегда не очень далекое от проблем Китая (убийцы обычно весьма туманно излагали свои мотивы), не устраивали ура-патриотов.

Свидетельств роста тоталитаризма было множество. Вслед за министром финансов и директором-распорядителем огромного дзайбацу "Мицуи” весной того же 1932 года от руки офицеров армии и флота пал премьер Инукаи. В 1933-1934 годах последовала серия новых заговоров, которые, если и не привели к большому кровопролитию, тем не менее способствовали укоренению в стране атмосферы террора. Хотя к 1935 году и в Китае, и в Японии серьезные нарушения порядка сделались нормой, наиболее ярые приверженцы авторитарной власти из числа военных все еще были недовольны темпами продвижения к их целям. В том же 1935 году один из них в чине полковника прямо в кабинете военного министерства зарубил мечом директора Бюро по военным делам генерала Нагата: умеренно настроенный генерал активно пытался расформировать армейскую клику, требовавшую "обновления” жизни нации с тем, чтобы поставить ее в жесткие рамки военного абсолютизма.

Все это было лишь прелюдией к оргии терроризма, которым был отмечен 1936 гол. 26 февраля этого года (день запомнился японцам в виде аббревиатуры "2-26”) группа солдат Первой армейской дивизии в Токио во главе с младшими офицерами подняла бунт, захватила официальную резиденцию премьера, здания парламента, военного министерства и • других правительственных учреждений и на четыре дня парализовала деятельность государства. Тем временем другие офицеры и солдаты убивали всех попадавшихся им высших государственных лиц. Знаменитый министр финансов Такахаси Корэкиё, лорд-хранитель печати и бывший премьер адмирал виконт Сайто и член "Большой армейской тройки" Генеральный инспектор военного образования были сражены винтовочным огнем; премьеру адмиралу Окада, бывшему лорду-хранителю печати графу Макино и главному камергеру адмиралу барону Судзуки более или менее повезло и, кому с ранениями, кому без, удалось уцелеть в резне. Мятежники опубликовали манифест с изложением своих мотивов и с объявлением государственных старейшин, финансовых магнатов, правительственных чиновников и политических партий виновными в критическом состоянии международных отношений Японии, в разоружении и в неспособности принять необходимые меры для защиты национальной чести во всем мире.

Поскольку даже армия, охваченная фашистскими настроениями, не могла стерпеть подрыв дисциплины, который стал очевидным в день "2-26", главари мятежа были судимы военно-полевым судом и расстреляны (их предшественникам, военным и гражданским убийцам государственных деятелей, традиционно удавалось избежать такого возмездия). Несмотря на то, что попытки государственного переворота не достигли поставленных целей (большая их часть была направлена на установление в той или иной форме военной диктатуры), выраженные ими настроения овладели воображением масс, и они во многом подготовили страну к внутреннему "обновлению" и очередным пиратским авантюрам последующих лет. Этот результат был достигнут не без значительной борьбы внутри страны. Голоса, звавшие к умеренности и порядочности, разумеется, поднимались против тоталитаризма и агрессии за границей, но они не были слышны в грохоте военных маршей. В атмосфере прославления милитаризма и силы, созданной успехом "Маньчжурского инцидента", престиж армии возрос настолько, что ей удалось обрести возможность диктовать состав Кабинетов. Начиная с 1932 года, армия не допускала формирования правительства, в том числе и надпартийного, если во главе его не стоял генерал, адмирал или безопасный для нее гражданский реакционер. В 1937 году даже один из самых прославленных армейских офицеров генерал Угаки не смог оправдать полученный от императора мандат на формирование кабинета, ибо ему не удалось найти ни одного генерала, готового занять пост военного министра и подчиняться человеку, который, занимая этот пост в двадцатых годах, согласился на численное сокращение армии.

В Европе в это время всходила звезда Гитлера. Движимая прежде всего осознанием собственной изоляции и отсутствия друзей (неприятное чувство, знакомое обеим странам после их выхода из Лиги Наций), Япония начала стремиться к сближению с авторитарной Германией. Традиционные для японской армии враждебность к России и симпатии к Германии, а также все более теплое отношение к тоталитарной идеологии вкупе с восхищением победами германского диктатора ускорили "помолвку”. В ноябре 1936 года, когда Япония заключила с Германией Антикоминтерновский пакт (на следующий год к нему присоединилась Италия), фашизм превратился в ее государственную политику. Так образовался альянс государств "Оси”. Формально Антикоминтерновский пакт имел одну единственную цель — остановить распространение коммунизма, но фактически он подразумевал создание военно-политического союза против Советского государства (что на деле и предусматривалось секретным протоколом к пакту).

К концу 1936 года комбинация беспорядков в Китае и триумфа принципов авторитаризма в Японии явилась недвусмысленным предупреждением об “утробной” подготовке крупной экспансионистской авантюры. "Роды" состоялись 7 июля 1937 года у Люгоуцяо — знаменитого "моста Марко Поло" в окрестностях Пекина, и вскоре авантюра эта была окрещена "Китайским инцидентом”.

"Инцидент’" начался со столкновения между японскими соединениями. которые проводили ночные маневры у Люгоуцяо. и расквартированными там китайскими войсками. Это была очередная из ставших обыденными стычек, и лишь по чистой случайности она, в отличие от предыдущих, не была урегулирована на местном уровне, а воспринята обеими сторонами как решающее испытание сил в борьбе за политический контроль над Северным Китаем. Возможно, на суждения командиров противостоящих войск повлияли господствовавшие тогда настроения беспокойства, но как бы там ни было, на этот раз инцидент не уладили, стычки продолжались, обе армии получили подкрепление и постепенно перешли к крупномасштабным сражениям. Японские войска заняли Пекин и Тяньцзин, продвинулись вглубь Внутренней Монголии, где перекрыли коммуникации с СССР, и стали пробиваться на запад, в провинцию Шаньси. В августе военные действия распространились на территорию Центрального Китая. Инцидент перерос в войну. Разгорелись бои в Шанхае, и после трех месяцев ожесточенных сражений город пал под натиском японцев с суши и с моря, что открыло путь вдоль реки Янцзы к Нанкину, который был взят в декабре. Китайское правительство покинуло столицу и двинулось вверх по реке, найдя убежище сначала в Ханькоу, затем еще дальше на западе, в Чунцине. К концу 1937 года обе стороны уже не могли не признавать факт войны. В 1938 году военные действия перекинулись на юг Китая. В итоге десантной операции с моря был взят Кантон. Однако, достигнув столь многого, японские силы оказались слишком рассредоточенными, армии увязли в огромных пространствах Китая и вынуждены были ограничиваться удержанием захваченных городов, железнодорожных линий и рек, блокировать побережье и бомбить Чунцин и Бирманскую дорогу. В 1939 и 1940 годах успехи японцев были ничтожными. Ситуация зашла в тупик и пребывала в нем до 7 декабря 1941 года, когда "Китайский инцидент” стал лишь частью гораздо более грандиозной войны.

Событиями в Китае, которым предстояло со временем подвести Японию к войне с Америкой и Британской империей, господину Того, как директору Европейско-Американского бюро, заниматься не приходилось (в 1934 году американское направление было выделено в новое. Американское бюро). В течение пяти лет его пребывания на посту директора главным объектом деятельности его Бюро был Советский Союз. Об остром осознании господином Того важности для Японии отношений с Советским Союзом лишний раз говорит тот факт, что этому сюжету он посвятил почти половину своей "Внешней политики Японии”, написанной в 1933 году Как указывалось в этой работе, "между двумя странами существует множество трудных проблем, и не следует ожидать, что они могут быть решены одним махом. Однако, если все оставить без изменений, то взаимное недоверие не удастся устранить, в отношениях между двумя странами могут доминировать либо наша озабоченность проблемой коммунизма, либо осложнение проблем, существующих между Советским Союзом и Маньчжоу-го”. Следуя своим убеждениям, г-н Того отвергал все более популярную в то время идею разрыва дипломатических отношений с СССР и вместо этого предлагал, чтобы Япония установила с этим государством "добрососедские отношения”. В частности, он рекомендовал договориться с Советами о покупке КВЖД, провести демаркацию границ между Маньчжоу-го и Монголией, положить конец пограничным спорам, а также подписать пакт о ненападении и торговую конвенцию. Ему удалось увидеть, как в последующие годы, по существу, все его рекомендации трансформировались в государственную политику Японии по отношению к СССР.

Особое место среди проблем российско-японских отношений, которыми занимался господин Того на посту директора Бюро, принадлежало проблеме приобретения КВЖД. В течение четверти века после окончания русско-японской войны в Маньчжурии негласно признавалось сохранение сфер влияния: России — на севере и Японии — на юге. КВЖД, отросток Транссибирской магистрали, сокращавший путь до Владивостока через Маньчжурию, была средоточием советских интересов в северной Маньчжурии, а ЮМЖД — интересов Японии на юге. До "Маньчжурского инцидента” в этом регионе поддерживалось относительно мирное сосуществование, но впоследствии, когда Япония и японские войска фактически оккупировали территорию вплоть до сибирской границы, а спокойствие на самой границе то и дело стало нарушаться, положение советской стороны стало отнюдь не благоприятным. Инциденты вокруг анклава КВЖД участились, дорога стала восприниматься как тяжелое бремя, и в конце концов СССР, приняв решение сократить убытки, весной 1933 года, вскоре после вступления господина Того в должность директора Бюро, предложил продать ее. Это предложение послужило детонатором борьбы с армией.

Все соглашались с тем, что контролю России над дорогой следует положить конец, либо в интересах улучшения советско-японских отношений, либо в целях окончательного подтверждения независимости Маньчжоу-го, которая едва ли была достижима при наличии чужой дороги, наследия империализма, врезавшейся в сердце его территории. Однако русские поначалу запросили слишком высокую цену, "инциденты" вдоль дороги уже чрезвычайно затрудняли ее эксплуатацию и, по имевшим хождение расчетам, могли со временем предельно осложнить позицию советской стороны. Поэтому покупка за любую цену того, что, в конце концов, должно было само упасть в руки, рассматривалась в армии как экстравагантная причуда. В своей "Внешней политике" господин Того дал исчерпывающий ответ на подобные аргументы. "Поскольку мы не можем оправдать присвоение доли России насильственным путем, — писал он, — будет только разумно, если мы эту дорогу купим. Цена действительно высока, но обращение к другим средствам, таким, как сила, сделает ее еще выше, ибо приведет к утрате Японией и Маньчжоу-го международного доверия". На этот раз апелляция к честности возобладала, и было решено, что дорогу приобретет Маньчжоу-го. Проведение переговоров возложили на господина Того (внешние сношения Маньчжоу-го были доверены японскому правительству). Почти два года стороны непрерывно торговались в Токио, причем переговоры время от времени нарушались новыми "инцидентами" на далеких равнинах Маньчжурии. Наконец, сделка свершилась, и серьезная угроза советско-японским отношениям была ликвидирована. В то время многие верили, что продажа КВЖД знаменует собой окончательный отказ Советского Союза от империалистической политики царизма на Дальнем Востоке.

Господин Того стремился воспользоваться атмосферой добрососедства, которое превалировало в советско-японских отношениях после урегулирования проблемы КВЖД, для устранения других многолетних причин конфликтов. Двум из них он уделял особенно много времени и внимания, хотя в конечном счете его усилия были сведены на нет событиями совершенно в другой области. Первая причина — отсутствие демаркации границы между Маньчжоу-го и советской Внешней Монголией. Где проходила подлинная граница, никто не знал, ибо зона эта представляла собой пустынную местность и ранее считалась недостойной какого бы то ни было обследования. Теперь же из-за нее происходили довольно частые столкновения. Господин Того намеревался провести демаркацию границы для их прекращения и в качестве прелюдии к заключению пакта о ненападении. Переговоры, которые он вел, имея в виду эти цели, достигли стадии соглашения о создании комиссий по демаркации, когда объявление о заключении Антикоминтерновского пакта положило конец новой эпохе благожелательства и нанесло смертельный удар соглашению о демаркации границы. Вторая причина — отсутствие соглашения о переводе ежегодно возобновляемых сахалинских рыболовных концессий на долговременную основу. Оно продвинулось еще дальше (было уже подписано и находилось в процессе ратификации), прежде, чем его постигла та же судьба. Мудрость настояний господина Того на необходимости принятия мер по предотвращению пограничных споров была доказана вскоре после этого, когда в 1938 году "инцидент", связанный с вопросом о принадлежности сопки Чанкуфын[57] в пункте, где сходятся границы Маньчжурии, Кореи и Приморского края, вылился в крупное сражение и в течение некоторого времени грозил перерасти в войну. Однако к тому времени господин Того был уже переведен на должность посла в Германии.

Будучи директором соответствующего Бюро, господин Того имел также отношение к Антикоминтерновскому пакту. Переговоры об этом документе, нацеленном на создание оборонительного военного союза против СССР, вел в Берлине японский военный атташе, который следовал указаниям высшего армейского командования. К тому времени, когда текст получили директора Бюро, пакт уже воплощал государственную политику Японии, но господину Того он не понравился. Не понравились ни вступление Японии в тесные контакты с нацистской Германией, ни очевидные последствия этого пакта для советско-японских отношений, ни вызывающая опасения перспектива дальнейшего отчуждения Англии от Японии. Однако самое большее, что он мог сделать, это несколько смягчить формулировки (первоначальный проект, по его словам, "звучал как нацистский манифест"), а также добиться включения в приложенный к пакту секретный протокол одного прилагательного, которое устанавливало важное ограничение: в новом варианте военная помощь предусматривалась лишь в случае превращения другого участника пакта "в объект НЕСПРОВОЦИРОВАННОГО нападения”. Кроме того, господин Того настаивал на том, что, коль скоро политические интересы государства требовали заключения такого пакта с Германией, одновременно следовало бы предпринять усилия для установления отношений "сердечного согласия” с Англией. Кабинет одобрил его предложение, однако "Китайский инцидент” расстроил начавшиеся было переговоры по этому вопросу.

И, наконец, предметом забот господина Того, как директора Бюро, была проблема ограничения военно-морских вооружений. В случае, если бы одна из стран-участниц Вашингтонского договора использовала свое право на его денонсацию, срок действия этих ограничений, установленных в Вашингтоне в 1922 году и расширенных в Лондоне в 1930 году, истек бы в 1936 году. Еще со времен Лондонской конференции было очевидно, что японский ВМФ не согласится с дальнейшим продлением системы, которая позволяла иметь число линкоров, равное только 60% от соответствующего показателя для ее главных соперников, и возобновление гонки военно-морских вооружений казалось неминуемым. С приближением 1936 года в военных кругах пошли разговоры о том, что он будет "годом кризиса". Подобные разговоры и сопровождавший их ускоренный процесс вооружений, в свою очередь, еще больше усиливали власть милитаристов. Взгляды господина Того на проблему военно-морских ограничений и на кризис Лондонской конференции 1935 года к тому времени уже сложились и нашли свое отражение в его "Внешней политике”:

”В свете нынешнего развития международной обстановки, на конференции по ограничению военно-морских вооружений, назначенной на 1935 год, возможно расхождение мнений между двумя странами (Японией и США). Если пустить дело на самотек, то согласия, естественно, не удастся добиться, и в результате договоренность о поддержании status quo в отношении фортификаций в Тихоокеанской регионе будет аннулирована Следствием этого явятся гонка вооружений и японо-американская война, что, в конце концов, приведет к войне мировой Выше уже указывалось, насколько неблагоприятным был бы такой ход событий для Японии Нам, со своей стороны, следует приложить все усилия к тому, чтобы побудить Соединенные Штаты к пересмотру их дальневосточной политики, и в то же время пересмотреть нашу линию поведения в области разоружения"

Работая в 1934-1935 годах над подготовкой к Лондонской конференции, господин Того, в соответствии со своими предложениями, стремился убедить правительство пересмотреть политику в отношении разоружения. Его усилия оказались тщетными: Япония денонсировала Вашингтонский договор, потребовала паритета в Лондоне, получила отказ и покинула конференцию, оставив мир без каких бы то ни было лимитов на военно-морское строительство. И не прошло и десяти лет, как пророчество господина Того сбылось.

Вскоре после начала "Китайского инцидента" господин Того был назначен послом в Германию, куда он прибыл в канун Рождества 1937 года. Его пребывание в Германии едва ли можно назвать успешным в обычном смысле слова. Господин Того знал Германию во власти резко отличавшихся друг от друга режимов. Он был свидетелем хаоса первых послевоенных дней, а затем — борьбы не на жизнь, а на смерть демократического правительства в начале тридцатых годов. На этот раз, когда слава Гитлера находилась в зените, Германия ему не понравилась. Не понравились нацизм и нацисты, и он был против улучшения отношений с Германией за счет отношений с Англией, СССР и США. И самое главное — он был против любых шагов, которые вели Японию к альянсу, основанному на идеологии силы. В то время на повестке дня стояло формирование Трехстороннего союза Германии, Италии и Японии. Это был задуманный Гитлером "великий треугольник мировой политики", замаскированный под "укрепление Антикоминтерновского пакта". Сомнений в намерении Германии встать на путь агрессии быть не могло. Господин Того предвидел, что, когда наступит час испытаний, она потерпит поражение, и не хотел, чтобы Япония стала соучастником ее преступлений и разделила ее судьбу (кроме того, он возражал против метода ведения переговоров о заключении союза за спиной посла, к которому прибегал военный атташе). В этом единственном крупном вопросе японо-германских отношений, который обсуждался в период его пребывания в Берлине, господин Того проявлял крайнюю несговорчивость. Его упорство, отнюдь не смягчаемое присущей ему недипломатической прямотой выражений, сделало его исключительно непопулярной фигурой в глазах германского правительства, и всего через десять месяцев службы в Германии, его внезапно перевели в Москву. Он покинул Германию в октябре 1938 года, через месяц после мюнхенских соглашений, чувствуя себя, по его словам, как человек, спасающийся от пожара.

* Господин Того давно стремился получить назначение в Москву. К моменту его прибытия в 1938 г. советско-японские отношения, и без того трудные после заключения Антикоминтерновского пакта, достигли наихудшего состояния за весь период с 1925 года. Даже создание Маньчжоу-го, поставившее японских и советских солдат лицом к лицу по обе стороны границы, не побудило СССР к какой-либо заметной активности. Однако с началом полномасштабной войны в Китае появились свидетельства ускоренного наращивания советских сил на Дальнем Востоке и готовности принять любое предложение испытать их. Китаю оказывалась существенная помощь, широко пропагандировалась мощь Дальневосточной армии, а столкновения на границе становились все более частыми и острыми. Жесткость советской позиции проявилась уже при обсуждении первого вопроса, которым пришлось заниматься господину Того на посту посла — вопроса о рыболовном соглашении. После неудачи в 1936 году с заключением постоянной конвенции, предусмотренной Портсмутским договором, было необходимо вести переговоры о годовых соглашениях, определяющих условия реализации японских рыболовных прав. По прибытии в Москву в 1938 году господин Того обнаружил, что из-за ухудшения отношений после Чан-куфынского[58] инцидента никакого прогресса в урегулировании условий годового modus vivendi достигнуто не было. Только после длительных переговоров с наркомом иностранных дел Литвиновым он смог решить эту проблему, которая грозила большими неприятностями, ибо близился сезон лова, и рыболовные флоты предлагали демонстративно выйти в море, невзирая на наличие или отсутствие соглашения.

Менее, чем через год после прибытия господина Того в Москву началась война в Европе. Однако еще до того послу Японии пришлось заняться урегулированием военного конфликта в другой части планеты. В мае 1939 года патрули на маньчжуро-монгольской границе вступили в перестрелку, стороны обвинили друг друга во вторжении на их территории, и для защиты своих "рубежей” были подняты войска — Квантунская армия от имени Маньчжоу-го и Дальневосточная Красная армия, представлявшая Монгольскую Народную Республику. В июле-августе 1939 года в районе Номонхан¹ за отдаленные и безлюдные степи Внешней Монголии впервые в истории разгорелись крупномасштабные танковые сражения. Начались разговоры о советско-японской войне. На долю господина Того выпала обязанность предотвратить разрастание столкновения в войну и обеспечить элиминирование проблемы дипломатическими средствами, а не силой оружия. Задача была не из легких: военные и с той и с другой стороны упрямо твердили о защите бесспорно своей территории от захватчика и проявляли готовность и стремление вести дело к военному решению. В конце августа господин Того получил от своего правительства carte blanche на урегулирование конфликта и после длительных переговоров убедил русских согласиться на перемирие. Коммюнике о перемирии, подписанное послом Японии и наркомом иностранных дел Молотовым и обнародованное 16 сентября, положило конец боям, предписав обеим сторонам оставаться на занимаемых позициях и предусмотрев назначение совместной комиссии для определения линии границы. Этим, однако, Номонханский[59] ^[60] инцидент не был исчерпан. Комиссия в составе представителей Японии и Маньчжоу-го, с одной стороны, и СССР и Монголии, с другой стороны, не сумела на месте придти к согласию по главным вопросам прохождения границы, и спор пришлось вновь перенести в Москву для дальнейших переговоров между послом и наркомом иностранных дел. Они достигли единства взглядов, и в июне 1940 года было подписано "Соглашение Того-Молотова" с определением общей линии границы, после чего, наконец, на месте началась практическая демаркация, которая завершилась в 1942 году. Так, уже во второй раз за период службы господина Того в Москве, удалось избежать разрыва.

Советско-японский пакт о нейтралитете или ненападении обсуждался, с перерывами, на протяжении десяти лет, но по разным причинам обсуждения эти не давали никаких плодов. Господин Того давно считал заключение такого пакта sine qua поп прочной дружбы между Россией и Японией. В своей “Внешней политике” он посвятил много страниц рассмотрению всех ”за” и "против” в этом вопросе и пришел к выводу, что "пакт о ненападении следует заключить как можно скорее”. Теперь он был твердо уверен в том, что необходимо воспользоваться периодом взлета дружеских чувств, который наступил после мирного урегулирования Номонханского инцидента, для начала переговоров об этом пакте. Однако сначала предстояло убедить в желательности такого шага правительство Японии. В 1939 году сделать это было все еще трудно, но после неоднократных настойчивых обращений он получил добро на инициативу, и в конце года начались переговоры. Проект пакта о нейтралитете был подготовлен, подписание откладывалось только ввиду неудач с одновременным завершением подготовки торгового соглашения, но именно в это время, в конце августа 1940 года, господин Того был отозван на родину.

За два года, проведенные в Москве, ему в значительной степени удалось реализовать свою политику по установлению дружественных отношений с Советским Союзом, которую он разработал еще в 1933 году и главные положения которой предусматривали рационализацию порядка использования рыболовных прав в водах к северу от Японии, соглашение о методике установления границ между Маньчжоу-го и Монголией и заключение пакта о нейтралитете. Признаком достигнутого им сдвига в отношениях явилось выступление наркома иностранных дел Молотова на прощальном банкете, который он дал в честь посла перед его отъездом в Японию. Поднимая тост за господина Того, Молотов сказал: ”3а многие годы своей работы на государственных должностях я еще не встречал человека, который столь серьезно и столь откровенно, как господин Того, отстаивал бы то, в правильности чего он убежден. Я уважаю господина Того не только как выдающегося дипломата и государственного деятеля, но и как человека”.

Если отношения с Советским Союзом становились все более дружественными, то отношения с демократическими странами Запада погружались в бездну. Причина была все та же — Китай. Образование Маньчжоу-го и последующее установление там японской экономической монополии в нарушение принципа "открытых дверей” вызвало трения между Японией и державами, чье предпринимательство вытеснялось оттуда. Особенно серьезные осложнения возникли с главным проповедником указанного принципа — Соединенными Штатами. "Китайский инцидент" еще более обострил разногласия.

Он возник вскоре после сформирования Кабинета принца Коноэ[61], который, благодаря аристократическому происхождению и отсутствию связей с военными, производил впечатление либерала или, по крайней мере, умеренного, но собрал в своем правительстве на удивление большую группу реакционеров. Это правительство снова, как и его предшественники в 1931 году, на словах выступало за локализацию сражений и необострение инцидента, и это самое необострение снова не соответствовало желаниям или возможностям армии. По мере распространения японской оккупации Китая, — от северных провинций до Шанхая и долины Янцзы, до Кантона и южных провинций, до Хайнаня и малых островов в Южно-Китайском море, "открытые двери" громко захлопывались, исчезали равные коммерческие возможности и страна быстро превращалась в экономического сателлита Японии. Торговое и прочее предпринимательство иностранных государств неуклонно ущемлялось и, в конце концов, оказалось перед лицом полного искоренения, а в ответ на беспрестанные дипломатические демарши с протестом против нарушения Договора девяти держав и японской монополизации доступа к Китаю звучало только одно объяснение: дескать, создавшиеся условия являются неизбежными в ходе войны, и единственный способ покончить с ними — прекращение помощи Китаю, которая лишь затягивает войну.

Дело в том, что Америка, за которой с некоторым опозданием следовала Англия, немедленно пришла на помощь Китаю. Уже в октябре 1937 года президент Франклин Рузвельт выступил с призывом "устроить карантин для агрессоров”, и в 1938-1940 годах англо-американская помощь Китаю стабильно шла по возрастающей: за американским "моральным эмбарго" на поставку военного снаряжения Японии последовали миллионные кредиты Китаю, а затем обязательное эмбарго на экспорт в Японию авиационного бензина, станков и металлолома. Была открыта Бирманская дорога, и через джунгли потек тонкий ручеек оружия и боеприпасов, доставка которых с моря была блокирована; американские "Летающие тигры" оказывали моральную поддержку, более ценную, чем эскадрильи Р-40. Готовясь к полномасштабным экономическим санкциям против Японии, США аннулировали американо-японский торговый договор, который действовал с 1911 года. События наглядно показывали, что, как писал господин Того в 1933 году, "само собой разумеется, Соединенные Штаты не позволят установления гегемонии Японии над всем Дальним Востоком".

Что касается Японии, то она давно признала тот факт, что ей предстоит тотальная война. К январю 1938 года Кабинет Коноэ, осознав решимость китайского правительства бороться до конца, заявил, что впредь отказывается вести дела с этим правительством и будет "стремиться к установлению и укреплению нового китайского режима, на гармоничное сотрудничество с которым можно действительно рассчитывать". Вскоре после этого Япония официально перешла на военные рельсы: парламент принял Закон о всеобщей мобилизации, который уполномочил правительство, не прибегая к помощи законодательства, взять под контроль и использовать все людские и материальные ресурсы страны. Японские войска в Китае насчитывали миллион человек. Военные цели Японии были раскрыты в ноябре 1938 года, когда появилась декларация об установлении "Нового порядка" на основе взаимной помощи и сотрудничества между Японией, Маньчжоу-го и Китаем во имя "обеспечения постоянной стабильности в Восточной Азии". Но для такого сотрудничества требовалось наличие нового китайского правительства, и, соответственно, после нескольких лет неуклюжих попыток создать подходящие локальные режимы, в марте 1940 года в Нанкине возникло “реформированное” (выделено редактором) Национальное Правительство Республики Китай. Японцам повезло: им удалось заполучить на должность президента этого правительства такую крупную фигуру, как Ван Цзинвэй[62], который увенчал долгое и преданное служение Гоминьдану скандальным предательством и бегством из Чунцина в декабре 1938 года В ноябре 1940 года Япония подписала "Договор об основах отношений” с ванцзинвэевским режимом, который посредством одновременно опубликованной "Совместной декларации Японии, Маньчжоу-го и Китая” признал независимость Маньчжоу-го. Казалось, таким образом, что "Великая восточноазиатская сфера совместного процветания" (более позднее воплощение "Нового порядка" в Восточной Азии) стартовала довольно удачно.

Параллельно с этими событиями, так или иначе связанными с войной в Китае, в самой Японии набирал силу тоталитаризм. С принятием Закона о всеобщей мобилизации усилились естественные для военного времени господство военной олигархии и подчиненность гражданского правительства. С расширением стратегически важных отраслей, регулируемых государством, и введением суровых ограничений для отраслей невоенных, с установлением контроля над заработной платой, продолжительностью рабочего времени и прибылью капиталистическая система свободного предпринимательства уступила место экономической диктатуре. Слово и даже мысли становились объектом усиливавшейся цензуры. Широкую известность получил термин "новая национальная структура".

В то время как растущий антагонизм в отношениях с западными державами сближал Японию с ее партнерами по "Оси" , в стране происходила частая смена зыбких кабинетов, пяти из которых пришлось заниматься главным образом подготовкой военного союза с Германией (того самого, против которого столь безуспешно боролся господин Того в годы службы в Берлине). Переговоры о заключении союза уже близились к завершению, когда подписание советско-германского пакта о ненападении в августе 1939 года временно их приостановило (как казалось тогда, перестала существовать и "Ось” Берлин-Рим-Токио). Другим следствием пакта стала отставка впавшего в столбняк реакционного Кабинета Хиранума, который просуществовал всего семь месяцев. На смену ему пришло правительство генерала Абэ, которое приняло политику "невмешательства в войну в Европе и концентрации усилий на урегулировании Китайского инцидента”. Оно продержалось у власти пять месяцев и рухнуло частично потому, что оказалось неспособным достичь взаимопонимания с Соединенными Штатами, которое развязало бы руки Японии для завоевания Китая. Следующим премьером стал относительно умеренный адмирал Ёнаи, которого вынудили подать в отставку через шесть месяцев, когда армия возродила идею союза с Германией и потребовала от не испытывавшего по этому поводу энтузиазма правительства приступить к ее реализации.

На этой стадии, в июле 1940 года, принцу Коноэ вновь поручили сформировать правительство. Второй Кабинет Коноэ оперативно завершил создание новой национальной структуры с фашистской ориентацией во внутренних и международных делах. Существовавшие политические партии (последние остатки организованной оппозиции абсолютизму) были распущены, и на смену им пришла "Ассоциация помощи Трону”, своего рода корпоративная партия ("в Японии содействие Трону — дело чести всех подданных Его Величества”) во главе с премьером. Последние возражения против союза с Германией были сметены блестящим маршем вермахта по Западной Европе, и 27 сентября 1940 года Япония заняла свое место на военной колеснице, подписав в Берлине пакт, который претворил в жизнь Трехсторонний союз Германии, Италии и Японии. Одновременно Германия оказала по просьбе Японии давление на правительство Виши с целью вырвать у поверженной Франции передачу в дар "военных объектов" во Французском Индокитае, что позволило Японии "в интересах урегулирования Китайского инцидента” оккупировать северную часть этой колонии и перекрыть основной сухопутный маршрут поставок в Китай. К тому времени уже был подписан договор о дружбе с Таиландом. Весной следующего года за ним последовали соглашения об экономическом сотрудничестве в Индокитае.

Трехсторонний союз, какими соображениями ни определялось бы время его подписания, был не просто отражением духа оппортунизма. С самого начала "Китайского инцидента” в Японии осознали, что либо придется улаживать дело как минимум с Соединенными Штатами, либо "Китайский инцидент" станет неразрешимым. Япония даже предпринимала кое-какие вялые шаги, нацеленные на достижение взаимопонимания с Соединенными Штатами. Но было очевидно, что ожидать от них чего-либо не приходится, коль скоро войну с Китаем надо было волей-неволей продолжать. С началом в мире раскола на сторонников демократии и тоталитаризма, Японии пришлось сделать свой выбор, и при наличии "неизменной государственной политики" в отношении Китая желаемой альтернативы для нее не существовало. Трехсторонний пакт, которым она безоговорочно связала себя с "Осью", создал откровенно военный союз: объявляя о взаимном признании руководящей роли Германии, Италии и Японии в "установлении нового порядка" соответственно в Европе и Великой Восточной Азии и обязывая участников сотрудничать в деле достижения этой цели, он предусматривал помощь "всеми политическими, экономическими и военными средствами в случае, если одна из Договаривающихся Сторон подвергнется нападению Державы, которая в настоящее время не участвует в европейской войне или в китайско-японском конфликте". К этому предусмотрительно добавлялось заверение в том, что пакт "никоим образом не влияет на политический статус, существующий в настоящее время между каждой из Договаривающихся Сторон и Советской Россией". Поговаривали даже о возможности побудить СССР присоединиться к Трехстороннему союзу. Если Антикоминтерновский пакт был якобы направлен против международного коммунизма, то Трехсторонний союз по своему замыслу являлся откровенно антидемократическим и, в частности, антиамериканским.

Вступая в этот союз, Япония, как утверждалось, руководствовалась целью ускорить урегулирование "Китайского инцидента". США, согласно японской аргументации, оказывали Китаю все более активную поддержку и поэтому, чтобы завершить "Китайской инцидент" победой или хотя бы избежать его затяжки на неопределенно долгое время, необходимо было предотвратить какое бы то ни было существенное американское вмешательство. Под угрозой использования Трехстороннего пакта, т.е. под угрозой иметь дело как с Японией, так и с ее союзниками, США должны были удерживаться от дальнейшего вовлечения в японо-китайский конфликт, и Япония без помех смогла бы нанести поражение Китаю. С точки зрения Германии, те же соображения были применимы к войне в Европе. Таким образом, как разъяснил министр иностранных дел Японии, пакт не был направлен против США, а на деле являлся для них благодеянием, ибо предназначался для того, чтобы Америка оставалась нейтральной ради ее собственного блага.

Министром иностранных дел, ответственным за эти сентенции и за всю японскую дипломатию при втором Кабинете Коноэ, был Мацуока Ёсукэ. Под руководством этого блестящего, но крайне неустойчивого во взглядах политика дипломатия страны оказалась весьма щедрой на сюрпризы, главный из которых последовал весной 1941 года. В марте Мацуока нанес визиты в столицы государств "Оси” с целью налаживания отношений с новыми партнерами по Трехстороннему союзу. На обратном пути он сделал остановку в Москве, где, следуя примеру Германии, ко всеобщему изумлению неожиданно подписал с Молотовым Пакт о нейтралитете, который, по существу, был идентичен проекту, составленному годом ранее господином Того, предусматривая поддержание мирных и дружественных отношений, взаимное уважение территориальной целостности и соблюдение нейтралитета в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению третьей державы.

Нацеливаясь на заключение союза со странами "Оси”, Мацуока провел повальную чистку дипломатической службы и отозвал за малым исключением всех японских послов и министров-посланников "ввиду их несоответствия тенденциям новой эры". Одним из тех, кого смел с поста "Ураган Мацуока'’, был, разумеется, и господин Того.

Дальнейший ход событий представлен им самим.