Воспоминания японского дипломата

Введение

Имя японского дипломата Того Сигэнори¹ в советской историографии встречается довольно часто. Так, например, в Указателе имен 4-го тома "Истории дипломатии”[1] ^[2], посвященного событиям в годы второй мировой войны, Того упоминается на тридцати одной странице, немногим реже, чем английский министр иностранных дел Антони Иден, руководитель внешнеполитического ведомства Германии Иоахим Риббентроп или американский дипломат Аверелл Гарриман.

В этом фундаментальном труде, подготовленном в недрах советского МИДа, предлагаемый вниманию читателей автор оценивается достаточно сдержанно. Того ранее занимавший пост посла Японии в Москве, так же как и возглавивший 18 октября 1941 года японское правительство Тодзё, в прошлом служивший в Квантунской армии, "понимали громадные трудности войны против Советского Союза. Они знали, что Советский Союз сохранил на Дальнем Востоке значительные силы. Группа Тодзё решила выждать с нападением на Советский Союз по крайней мере до того момента, когда в ходе советско-германской войны обнаружится перелом”. В это время центральное место в японской дипломатии занимали переговоры с Соединенными Штатами. Того, став министром иностранных дел в Кабинете Тодзё, "опасался затяжной войны с США и надеялся вырвать уступки у Вашингтона в последний момент”[3].

С другой стороны, во многих советских публикациях, даже претендующих на научность, Того безоговорочно относят к реакционным государственным деятелям Японии, наряду с Тодзё, Коноэ, Мацуока, Касима, Хасэгава и другими¹. Им всем инкриминируется разработка и проведение внешней политики Японии, направленной на построение "нового порядка в Великой Восточной Азии” и установление в этой части земного шара "сферы сопроцветания". Хотя японские лидеры исходили из предпосылки, что страны Восточной Азии и района Южных морей, тесно связанные между собой с географической, исторической, экономической и расовой точки зрения, по предназначению "самой судьбы” должны сотрудничать друг с другом, удовлетворять взаимные потребности в целях обеспечения "взаимного благополучия и процветания"[4] ^[5], на Токийском процессе они были обвинены в попытках установления империалистического господства Японии в этой части мира, основанного на демагогическом лозунге "Азия для азиатов".

Д. И. Гольдберг назвал лицемерным выступление на Токийском процессе Того, который заявил, что японо-советские отношения во время тихоокеанской войны были "как луч солнечного света среди проливного дождя" и что его (Того) желания и намерения сводились к тому, чтобы "этот луч осветил весь мир"[6]. Обвиняется Того и в том, что в своих послевоенных мемуарах он пытался доказать, что своей победой над гитлеровской Германией Советский Союз якобы в немалой степени обязан политике нейтралитета, которую Япония проводила в течение Великой Отечественной войны[7].

Гольдберг резко критикует Того за попытку извратить действительное содержание и направленность Антикоминтерновского пакта и дополнительного секретного соглашения к нему, в частности его утверждение о том, что пакт носил "мирный" и "оборонительный" характер и был направлен не против СССР, а лишь против Коммунистического интернационала¹. Гольдберг считал, что за "антикоминтерновской" фразеологией и “оборонительным” характером Трехстороннего пакта скрываются подлинные агрессивные и антисоветские планы, маскируется формирование фашистской коалиции, подготовка к развязыванию войны против СССР, Китая, Англии и США[8] ^[9].

При этом он "забывает” упомянуть, что в Статье 5 Трехстороннего пакта четко указано, что этот договор не направлен против Советского Союза. Более того, и Япония, и Германия добивались, чтобы СССР присоединился к Трехстороннему пакту четвертым членом[10].

Досталось от Д. И. Гольдберга и "фальсификаторам истории”, пытавшимся представить Того "борцом за мир"[11], сторонником соблюдения "принципов дружбы и равенства” в отношениях со странами Восточной Азии[12], ярым противником Тодзё и его политики войны, что якобы привело к разрыву между ними. По мнению Гольдберга, этот разрыв объяснялся вовсе не принципиальными разногласиями по поводу целей агрессивной политики Японии, — расхождения между ними касались лишь методов ее проведения. Приписываемые же Того "заслуги” в прекращении войны на последнем ее этапе[13]Гольдберг считает мнимыми.

Мне эти оценки кажутся очень странными, особенно последний пассаж. Ведь Д. И. Гольдберг лично ознакомился с воспоминаниями Того, которые появились в спецхранах Москвы в 1956 году. Он несколько раз ссылается на эту книгу и даже цитирует ее. Остается предположить, что идеологическая ангажированность и всемогущая цензура не позволили советскому исследователю быть объективным и показать, что в последние дни тихоокеанской войны Того был единственным государственным деятелем в Японии, который с угрозой для жизни сражался с военными. Он напрямую выходил на императора, отстаивая идею необходимости для Японии немедленного выхода из войны.

Еще более непримиримое отношение к Того находим мы в материалах Международного военного трибунала для Дальнего Востока (МВТДВ). Вот что говорится о нем в речи советского обвинителя А. Н. Васильева, с которой тот выступал 17 и 18 февраля 1948 года: "Того — действуя на дипломатическом поприще в качестве министра иностранных дел Японии, осуществлял резко враждебную деятельность по отношению к СССР (выделено нами. — Б. С.), являлся активным членом общества "Кокусаку Кэнкю Кай”, разрабатывавшего планы агрессии против Советского Союза”¹.

Но ведь это откровенная ложь. Никто в Японии так отчаянно не выступал за урегулирование отношений с Советским Союзом, как г-н Того. Даже сам обвинитель в этой же своей речи отмечал доклад Того (апрель 1933 г.) о внешней политике Японии, в котором позиция СССР объективно оценивалась как вполне миролюбивая[14] ^[15].

Напомню читателям, что речь шла о секретном меморандуме, составленном Того, в то время являвшимся начальником Европейско-Американского бюро МИДа. В докладе говорилось: "Желание Советского Союза заключить с Японией пакт о ненападении вызвано его стремлением обеспечить безопасность своих дальневосточных территорий от все возрастающей угрозы, которую он испытывает со времен японского продвижения в Маньчжурии”[16].

В дальнейшем Того, ставший в японском МИДе главным специалистом по отношениям с Россией, страстно отстаивал идею необходимости нормализации отношений с СССР. Будучи послом в Москве, он способствовал мирному завершению переговоров по урегулированию Халхинголского инцидента, заключению соглашения по рыболовству. Ему принадлежит идея заключения пакта о нейтралитете между СССР и Японией, переговоры о котором он начал в Москве в июле 1940 года.

Не случайно поэтому советские представители на МВТДВ в отношении оценки преступлений г-на Того придерживались позиции, весьма отличной от позиции США.

Российский исследователь А. А. Кириченко, имевший в прошлой своей деятельности допуск к секретным документам КГБ, в японском журнале "Гэндай” писал: оценка в Москве и Вашингтоне дипломатической деятельности Того существенно отличалась. В США это было ненавистное имя потому, что там считали, что Того обеспечивал дипломатическое прикрытие внезапного нападения Японии на Перл-Харбор. По их мнению, он на Токийском процессе "тянул” на высшую меру наказания, но избежал смертного приговора благодаря позиции, занятой советской делегацией. Как известно, эта позиция определялась "директивными указаниями”, которые утверждались лично Сталиным. Между тем, дипломатические способности Того оценивались в Москве высоко. Его деятельность была на виду советского руководства еще до войны, когда Того являлся японским послом в Москве. Особенно хорошо знал Того нарком Молотов, который имел многочисленные и многочасовые встречи и вел упорные переговоры с японским послом по советско-японским отношениям, в том числе по урегулированию Халхинголского инцидента и рыболовству.

Однако трудно представить, что на этом основании Сталин спас Того от эшафота. Можно, скорее, предположить, что его судьба зависела от других факторов, а именно: намерение спасти жизнь Того увязывалось с целью не дать осуществиться американской мести — наказать "врага”, который организовал Перл-Харбор, и тем самым подействовать на нервы, "насолить” американцам. Сталин делал все возможное, чтобы не допустить реализации американских целей на процессе в Токио. Как бы там ни было, но смертной казни Того избежал[17].

Мы так много внимания уделили анализу публикаций, относящихся к деятельности Того, чтобы показать российским читателям необходимость для них ознакомиться с позицией и оценками событий прошедшей войны из уст самого этого человека, который занимал пост министра иностранных дел Японии в самые критические моменты японской истории: перед "стартом" и в "финале" Тихоокеанской войны.

При этом для нас, россиян, первостепенный интерес представляют сюжеты, связанные с российско-японскими отношениями. К сожалению, за годы "холодной войны" в их описание внесена масса искажений и фальсификаций. Тот факт, что СССР, нарушив советско-японский Пакт о нейтралитете, вступил в войну против Японии, вынудил советскую пропаганду развернуть широкую кампанию с целью оправдать этот шаг. В советской прессе, а затем и научных публикациях "доказывалось", что Япония — агрессивное государство, которое всю войну только и делало, что готовилось напасть на Советский Союз. Поэтому последнему ничего не оставалось, как ликвидировать угрозу, нависшую над советским Дальним Востоком.

Массовая кампания дезинформации в отношении Японии началась с Токийского процесса над главными японскими военными преступниками, для которого по специальному заданию ЦК ВКП(б) Министерство иностранных дел СССР, Генеральный штаб КА, штаб пограничных войск, КГБ, Прокуратура СССР, а также различные научно-исследовательские институты подготовили многие десятки справок, документов и карт, в которых искажались цифры, подтасовывались факты, фальсифицировалась история советско-японских отношений. Эти материалы были обобщены и изданы в виде отдельных книг[18] и стали документальной основой для школьных и институтских учебников, а также разного рода публикаций о Японии. С их страниц вставал зловещий образ японского самурая, готового в любую минуту схватиться за меч.

К этому добавилась "холодная война", которую на Дальнем Востоке вели между собой США и СССР. Япония в этой войне была то полем дипломатической битвы (в годы оккупации), а то объектом, за который две сверхдержавы вели ожесточенную схватку.

При подготовке мирного урегулирования с Японией США практически отстранили СССР от участия в выработке мирного договора. Это позволило Вашингтону вместе с ближайшими союзниками подготовить такой текст договора, который закреплял Японию на стороне Запада, а заодно вбивал клин во взаимоотношения между Японией и СССР, создавал между ними долговременный барьер в виде территориального тупика. В результате Москва не подписала в 1951 г. в Сан-Франциско мирный договор, что привело к созданию проблемы "северных территорий" — постоянно тлеющего конфликта в российско-японских отношениях.

Неподписание Сан-Францисского мирного договора тоже нуждалось в обосновании в глазах советской общественности. Поэтому советская пропаганда пустила в ход тезис о Курильских островах как "об исконно русских землях", которые японские реваншисты пытаются отнять у Советского Союза. При этом Япония стала представляться как милитаристское государство, которое с американской помощью стремительно наращивает свой военный потенциал.

Если проанализировать советскую литературу по Японии, то мы найдем в ней больше всего "исследований" о японском милитаризме, о росте японского экспансионизма, о коррупции в высших эшелонах власти, о противоречиях между трудом и капиталом, которые имели своей целью выработать у советских людей негативное представление об этой стране.

В последнее время в результате демократизации общественной жизни в России начали регулярно появляться правдивые публикации о нашем дальневосточном соседе, издаются газета "Япония сегодня" и журнал "Знакомьтесь — Япония". Публикуются книги и научные статьи, призывающие к полной нормализации российско-японских отношений на основе справедливого решения территориальной проблемы.

Однако в целом советская пропаганда нанесла такой серьезный урон российско-японским отношениям, дезинформация так глубоко проникла в поры сознания россиян, что потребуется еще длительная разъяснительная работа, чтобы они избавились от целого ряда негативных стереотипов о Японии.

Поэтому публикация книги воспоминаний Того Сигэнори, который в предвоенное время и в годы войны непосредственно занимался развитием японо-советских отношений, представляет большой интерес, позволяет внести ясность в этот вопрос, отделить зерна от плевел, выяснить подлинное отношение Японии к Советскому Союзу.

Но прежде нужно сказать несколько слов о том. как появилась рукопись воспоминаний, как она превратилась в книгу, сначала на японском, а затем и на английском языках.

Того Сигэнори писал в тюрьме Сугамо, где отбывал заключение по приговору Токийского трибунала. Он много болел и почти половину времени проводил в американских военных госпиталях. Однажды, в середине июля 1950 года, когда его навестили в больнице жена и дочь, он передал им сверток тетрадей, мелко исписанных карандашом. Того попросил внимательно ознакомиться с рукописью и высказать замечания. Однако выполнить его просьбу оказалось невозможным: через несколько дней он скончался.

Родственники и друзья, прежде всего его приемный сын. профессиональный дипломат Того Фумихико¹, понимали, что рукопись представляет собой огромную ценность — это свидетельство активнейшего участника важнейших событий в истории Японии, которое необходимо было оставить на суд потомкам. Поэтому вскоре они опубликовали воспоминания Того Сигэнори на японском языке[19] ^[20], а затем и на английском[21].

Переводчиками английского издания стали Того Фумихико и Бен Блэйкни[22]. Последний был американским адвокатом, который со стороны США на МВТДВ защищал, среди других обвиняемых, министра иностранных дел Того, начальника Генерального штаба армии генерала Умэдзу, начальника Генерального штаба ВМФ адмирала Тоёда и других высокопоставленных военных.

Хотя рукопись воспоминаний Того Сигэнори состояла из трех частей, издатели английской версии книги, к сожалению, поместили в нее только вторую и третью части.

Первая же часть рукописи, посвященная развитию событий между первой и второй мировыми войнами, немалое место в которой занимает описание взаимоотношений Японии с Советским Союзом, также была переведена, но осталась неопубликованной. Когда возникла идея издать книгу воспоминаний Того Сигэнори на русском языке, его внук, Того Кадзухико предложил использовать все три части рукописи, что мы с большой радостью и делаем.

Публикация воспоминаний Того Сигэнори в нашей стране является событием весьма знаменательным. Российские читатели впервые получают возможность ознакомиться с оценкой японской стороны различных событий, имевших место между Японией и Россией на довольно значительном отрезке истории их взаимодействия. Так, совсем по-иному, чем это имеет место в советских публикациях, объясняются причины русско-японской войны 1904-1905 гг., корни японской экспансии на континент, японо-американских противоречий. По-иному трактуется Трехсторонний пакт, "новый порядок" в Восточной Азии, состояние японо-советских отношений в годы второй мировой войны и т.д. Даже, если некоторые суждения автора и могут показаться спорными, знакомство с ними позволяет глубже понять политику Японии.

Теперь хотелось бы остановиться на некоторых сюжетах из воспоминай автора и прокомментировать их.

Итак, 18 октября 1941 года Того Сигэнори стал министром иностранных дел в Кабинете Тодзё. До начала нападения японской эскадры на Перл-Харбор оставалось менее двух месяцев. К этому времени вооруженные силы Японии уже завершили подготовку к войне с Соединенными Штатами. План удара по Перл-Харбору отрабатывался с января 1941 года, и к концу сентября основные силы Объединенного флота были сосредоточены у острова Кюсю. В приказе № 1 от 1 ноября по Объединенному флоту указывалось: “Великая японская империя объявляет войну Америке, Англии и Голландии. Указ об объявлении войны будет опубликован в день “X”. Довести до сведения данный приказ в день “Y”. 5 ноября секретным приказом № 2 день “У” был установлен — 23 ноября. Секретный приказ № 3 от 8 ноября устанавливал и день “X"’ — 8 декабря (все даты по токийскому времени)¹. 6 ноября приказом по армии соединения, входившие в группу “Юг”, переводились на военное положение в ожидании наступательных операций.

26 ноября 1941 года США вручили Японии памятную записку, известную в истории как нота Хэлла. Японское правительство оценило ее как документ, равносильный ультиматуму. Нота Хэлла означала, считали в Токио, что США взяли курс на войну с Японией[23] ^[24].

В тот же день, 26 ноября в 6 часов вечера по токийскому времени японское оперативное соединение, предназначенное для нападения на Перл-Харбор, покинуло свою базу на Курильских островах и взяло курс на Гавайи. Приказ главнокомандующего Объединенным флотом этому соединению гласил: “... В момент объявления военных действий атаковать главные силы американского флота на Гавайях с целью нанесения ему смертельного удара”[25].

Возникает вполне закономерный вопрос: мог ли министр иностранных дел Того в условиях всесилия в стране военных что-либо сделать для изменения планов нападения на Перл-Харбор? Мой ответ однозначен — нет! Конечно, представители США на Токийском процессе имели формальные основания считать его соучастником этого преступления, так как он входил в Кабинет, стоявший у власти в те роковые для Японии дни. Но, повторяю, чисто формальные. Изменить планы генеральных штабов армии и флота он был не в состоянии.

Вот что писал после окончания войны японский посол в Вашингтоне Номура Китисабуро: "Того говорил мне, что основы (японо-американского) конфликта были заложены до его вступления на пост министра иностранных дел, и ему ничего не осталось делать, как следовать этому курсу...”¹.

Тем не менее Того, возражая военным, настоял на том, что Японии следует направить Соединенным Штатам предупреждение, которое, с тоЧ^де Прения международного права, должно предшествовать началу военных действий. Решение о таком предупреждении было принято на Совете по межведомственным связям. МИД, со своей стороны, сделал все возможное, чтобы оно вовремя было вручено американской стороне. Однако по вине некоторых сотрудников японского посольства в Вашингтоне вручение предупреждения было задержано и состоялось уже после нападения на Перл-Харбор. Это позволило американским обвинителям утверждать на МВТДВ, что, поскольку атака на Перл-Харбор предшествовала декларации об объявлении войны, она была вероломным актом, жестокой бойней.

В своих мемуарах Того уделил этому критически важному моменту большое внимание. Комментируя пересылку в Вашингтон длинной ноты из 14 частей, из которых 13 были получены посольством 6 декабря, и лишь обработка последней, самой главной, пришлась на 7 декабря, он писал: работники посольства в Вашингтоне проявили некоторую нерасторопность при дешифровке телеграммы, которая пришла рано утром 7-го числа; они также проявили халатность при организации перепечатки и других мероприятий по изготовлению белового экземпляра ноты немедленно вслед за передачей ее части предыдущей ночью. В своем тюремном дневнике Того еще более резко заявил, что "неудача с своевременным вручением ноты нанесла колоссальный вред нации; это было уголовное преступление"[26] ^[27].

Обратимся еще к одному авторитетному источнику. Начальник Генерального штаба армии Сугияма Хадзимэ в своём дневнике свидетельствует, что на заседании Совета по межведомственным связям, проведенном 29 ноября, когда было принято окончательное решение начать войну, состоялся любопытный обмен мнениями. Флот, представленный начальником своего Генерального штаба Нагано Осами, министром Симада Сигэтаро и заместителем начальника Генерального штаба Ито Сэйити, решительно настаивал на принесении дипломатии в жертву во имя победы. Министр иностранных дел Того, якобы признав подобную необходимость, добавил, что, по крайней мере, хотел бы знать, когда начнется война. До тех пор он предполагал, что военные действия начнутся не позже 1 декабря, но теперь, наконец, флотское начальство раскрыло дату: Нагано сообщил ему, что этим днем станет 8 декабря. Хотя сегодня это и покажется странным, но тогда военные держали свои наиболее важные планы в такой тайне, что о них не знал даже министр иностранных дел. Того все еще не знал о выборе Перл-Харбора в качестве объекта главной атаки, но, выяснив, что начало военных действий намечено на 8 декабря, потребовал от военных позволить ему передать это в посольство в Вашингтоне. Ответили ему коротко и резко: "Дипломаты также должны быть принесены в жертву. Мы хотим, чтобы вы до последнего момента побуждали американцев переоценивать свои позиции, продолжали задавать им вопросы и поддерживали весь тот дипломатический декор, который скрыл бы наши планы". Того ничего не оставалось, как подчиниться[28].

После получения 26 ноября ноты Хэлла — бескомпромиссного набора требований, составленного государственным секретарем США Корделлом Хэллом, большинство членов правительства считали, что война, по существу, неизбежна. Как и многие высшие руководители. Того считал эту ноту "явным ультиматумом Японии", а "ультиматум", согласно гаагской конвенции, был документом, равносильным объявлению войны. Однако логически вытекающий отсюда следующий шаг — разрыв дипломатических отношений — был отложен.

Как Того признался в своем тюремном дневнике, "... Я никогда не забуду охватившего меня отчаяния. До того момента я боролся, работал с неослабным рвением, но сражаться дальше (с военными) у меня не было никакого энтузиазма”.

Конечно, нужно с определенной долей осторожности подходить ко всему подписанному г-ном Того. Как отмечал известный японский историк Хата Икухико, "мы должны иметь в виду, что мемуары Того служили дополнением к материалам, подобранным для его защиты перед Токийским трибуналом. Значит, написанное им в мемуарах вовсе не обязательно было точным отображением его мыслей перед войной”¹.

В этой связи можно коснуться и версии Того об истинной цели миссии Курусу. Напомню читателям, что этот японский дипломат по инициативе Того в начале ноября 1941 года был направлен в Вашингтон якобы для того, чтобы помочь послу Номура на заключительной стадии японо-американских переговоров.

Однако в мировой историографии сложилось мнение, что главная цель миссии Курусу, названной Сэмнером Уэллесом "миссией обмана”[29] ^[30], заключалась в том, чтобы создать у правительства США и мирового общественного мнения впечатление, что переговоры переходят в заключительную фазу, во время которой Япония якобы намеревалась разрешить все спорные вопросы заключения мирного соглашения с США. Правящие круги Японии рассматривали миссию Курусу как наиболее удобную маскировку последних военных приготовлений для внезапного нападения на США и Англию, для обеспечения максимальной эффективности.

Ведь поездка Курусу в качестве специального посла произошла уже после принятия правительством Тодзё окончательного решения о войне против США и Англии. "Наступившая фаза японо-американских отношений, — писал орган штаба Квантунской армии газета "Маньчжурия Дейли Ньюс", — напоминает последнюю неделю великого конфликта в 1904 году"[31].

Курусу в своих мемуарах опровергает "ошибочное мнение" о том, что во время переговоров в Вашингтоне он "действовал с предательским намерением... сделать успешным нападение на Перл-Харбор"[32]. В воспоминаниях Того также отрицается, что миссия Курусу являлась своеобразным "камуфляжем", маскировавшим истинные намерения Японии накануне нападения на США и Англию.

Для прояснения этого вопроса обратимся к фактам.

5 ноября, за два дня до вылета Курусу в США, Того направил в Вашингтон вслед за предложениями "А" и "Б" (минимальные и максимальные уступки, на которые могла пойти Япония) следующую телеграмму: "По различным обстоятельствам абсолютно необходимо все приготовления к подписанию соглашения закончить к 25 ноября. Я понимаю, что это трудно, но при нынешних обстоятельствах его нельзя избежать. Поймите, пожалуйста, это в полной мере... Я прошу вас делать это с большой решимостью и не щадя сил. Эта информация — только для вас, держите ее в строгом секрете"¹.

Здесь впервые назначена предельная дата завершения переговоров — 25 ноября

15 ноября Курусу прибыл в Вашингтон. В этот же день Того послал послам телеграмму с директивой уничтожить шифры в случае наступления "чрезвычайных обстоятельств", а 17 ноября сообщил коды связи по радио

22 ноября Того направил в Вашингтон шифровку: "Нам крайне трудно изменить дату, установленную в моей телеграмме за № 736... Я знаю, что вы работаете усердно. Оставайтесь верными нашей установленной политике и делайте все, что возможно. Не жалейте сил и постарайтесь добиться желаемого нами решения. По причинам, о которых вы не можете догадываться, нам желательно урегулировать японо-американские отношения к 25-му числу... Крайний срок — 29... Мы хотим сказать, что эта предельная дата ни в коем случае не может быть изменена. После этого события будут развиваться автоматически. Учтите, пожалуйста, это самым внимательным образом и трудитесь упорнее, чем когда-либо. Настоящее сообщение предназначено только для вас — двух послов"[33] ^[34].

Телеграмма Того свидетельствовала о том, что, хотя вопрос о войне против США и Англии был уже решен, японское правительство считало крайне важным сохранить видимость желания завершить вашингтонские переговоры. Такая тактика должна была максимально обеспечить эффективность нападения.

24 ноября Того направил телеграмму и в Берлин, в которой сообщал, что японо-американские переговоры приближаются к последней стадии и что ожидается внезапный разрыв отношений с США и Англией. Поэтому возникает необходимость сотрудничества держав Трехстороннего пакта. Япония, со своей стороны, принимает меры для устранения любых препятствий, мешающих сохранению и действенности Трехстороннего пакта¹.

22 ноября японская эскадра закончила сосредоточение в бухте Хитокаппоу на южном побережье острова Итуруп. 25 ноября Ямамото издал приказ, детально определявший действия оперативного соединения. В 6 часов вечера 26 ноября соединение вышло из бухты, 3-го декабря в море приняло топливо и начало движение в сторону Гавайев[35] ^[36]. До начала тихоокеанской войны оставалось четыре дня.

К этому можно добавить и то, что Того старается обходить некоторые спорные вопросы, хотя многие из них нуждаются в тщательном обсуждении. Это, например, относится к посланию Рузвельта императору от 6 декабря, переданном Того американским послом Грю за несколько часов до нападения на Перл-Харбор.

Но это был очень важный документ. В нем Рузвельт, полностью отойдя от ноты Хэлла от 26 ноября, предлагал Японии согласиться на нейтрализацию Индокитая, Таиланда, Голландской Индии и Малайи, что, по его мнению, могло бы стать фундаментом мира в странах Южных морей. При этом вопрос об огромных территориях, захваченных Японией у Китая, обходился молчанием. Президент, в свое время решительно отклонивший предложение о личной встрече с Коноэ до достижения общей точки зрения по коренным вопросам. предлагал теперь личную встречу с императором Японии.

Даже поверхностный взгляд на этот документ позволяет придти к выводу, что последняя предвоенная акция Рузвельта полностью совпадала с дипломатическим сценарием, предложенным японским послом в Вашингтоне Номура в его компромиссном варианте, направленном в Токио 26 ноября еще до получения им в тот же день ноты Хэлла. Как потом стало известно, США расшифровали и эту телеграмму японского посла. Можно предположить, что в Вашингтоне надеялись, что в Токио к его мнению прислушаются.

Но Того отклонил инициативу Номура и запретил ему высказывать свое мнение, так как, мол, он не знает истинного положения дел и должен лишь строго выполнять получаемые инструкции.

Из этого можно сделать вывод, что машина уже была запущена, "курок взведен" и ничто не могло остановить выстрела.

Тем временем, 22 ноября 1941 года Того Сигэнори вызвал к себе советского посла в Токио К. А. Сметанина и потребовал подтвердить позицию советского правительства, изложенную Сметаниным его предшественнику, Тоёда, 5 и 13 августа, которая заключалась в том, что СССР остается верным своим обязательствам в отношении Пакта о нейтралитете и не войдет в соглашение с третьей страной, направленное против Японии. Особенно Того добивался ответа о том, не будет ли СССР предоставлять базы для другого государства. На это Сметанин ответил, что обе стороны уже подтвердили свои обязательства соблюдать Пакт о нейтралитете и СССР выполняет свои обязательства неукоснительно.

Но Того второй, третий, пятый раз спрашивал, есть ли какие-либо изменения в позиции СССР в отношении Японии после заявления советского правительства от 13 августа. Сметанин отвечал: “Я уже говорил несколько раз, что отношения между обеими странами базируются на Пакте о нейтралитете, и, как мне известно, этот пакт не включает в себя обязательства о том, чтобы не заключать соглашений с третьими странами, и насколько мне известно, никаких изменений после заключения пакта от 13 апреля не произошло”. Сметанин говорил, что он много раз беседовал на эту тему с Тоёда, вице-министрами Охаси, Амау и Ниси.

Того: “Может быть вы и имели много бесед с теми или иными лицами, но я напоминаю вам вашу беседу с Тоёда от 13 августа, которому вы передали ответ, полученный от вашего правительства на его запрос о позиции Советского Союза в отношении Японии. Если вы считаете необходимым еще раз посмотреть записи бесед, то пожалуйста. Я задаю свой вопрос ввиду того, что имеется необходимость уточнить этот вопрос для правительств обеих сторон и хотел бы получить от вас на днях ответ по моему вопросу”[37].

Я специально так детально описываю беседу Сметанин-Того, чтобы подчеркнуть то большое значение, которое японская сторона придавала получению гарантий от СССР о не-предоставлении им советских территорий для использования Соединенными Штатами. Война с США стояла на пороге. И для Токио наличие американских баз в Приморье или на Камчатке, с которых можно было бы бомбить территорию Японских островов с близкого расстояния, казалось кошмаром.

Кроме того, мы имеем возможность понаблюдать за стилем работы японской дипломатии, возглавлявшейся тогда Того Сигэнори, отличающуюся упорством и настойчивостью в достижении поставленных целей.

В то время, как японская эскадра уже третий день скрытно продвигалась в направлении на Гавайи, Того прилагал дипломатические усилия для обеспечения благоприятных для Японии условий надвигавшейся войны с Америкой. 28 ноября он вновь вызвал к себе К. А. Сметанина и попросил его дать ответ на поставленные на прошлой беседе вопросы.

Сметанин: “Я ознакомился с содержанием заявления от 13 августа и той беседой, которая была у меня с г-ном Тоёда в связи с этим. Я лично полагаю, что, поскольку это заявление основано на духе Пакта о нейтралитете, то никаких изменений в этом заявлении до сегодняшнего дня, по-моему мнению, не произошло. По крайней мере о каких-либо изменениях или дополнениях я пока еще ничего из НКИД не получал”.

Того: “Я выслушал заявление посла о том, что советское правительство не сделало никаких изменений или добавлений к заявлению, сделанному послом от 13 августа. Таким образом, стало ясно, что советское правительство держится той же позиции, что и раньше. Японское правительство понимает этот вопрос таким образом, что распространение силы военного союза, заключенного советским правительством с третьими державами на Восточную Азию, заключение Советским Союзом в дальнейшем договоров, которые были бы направлены против Японии, предоставление военных баз на Дальнем Востоке третьим странам, а равно сдача в аренду или уступка третьим странам своей территории и т.п. не могут быть совместимы с духом Пакта о нейтралитете между Японией и СССР. Поэтому японское правительство держится того мнения, что, если советское правительство предпримет такие мероприятия, как указано выше, то это означало бы нарушение советским правительством Пакта о нейтралитете. Я принял к сведению заявление посла о том, что советское правительство до сих пор не сделало изменений в той позиции, которая была выражена в заявлении посла от 13 августа".

Сметанин, видя настойчивость министра, пообещал ему запросить НКИД о том, произошли ли какие-либо изменения или нет в советской позиции после 13 августа.

Между тем Того, продолжал: “Между Пактом о нейтралитете и такими действиями, как распространение военного союза на Восточную Азию и т.п. имеется определенная связь. Об этом же говорится во втором пункте заявления советского правительства от 13 августа (зачитывает второй пункт). Таким образом, советское правительство во втором пункте указало, что оно свято соблюдает Пакт о нейтралитете и будет соблюдать этот пакт в будущем. Другими словами, оно заявило о том, что таких действий со стороны СССР, относительно которых у министра Тоёда имелись опасения, не будет. Этим самым советское правительство ясно указало, что подобные действия СССР были бы несовместимы с обязательствами, вытекающими из Пакта о нейтралитете. В пункте 4-ом того же заявления также указывается, что это было бы несовместимо с духом Пакта о нейтралитете (также зачитал полностью пункт заявления от 13 августа, в котором советское правительство заверяет японское правительство в строгом соблюдении Пакта о нейтралитете и об исключении возможности возникновения ситуации, о которой говорил в свое время Тоёда).

Таким образом, в отношении этого стало ясно, что мнение советского правительства совпадает с мнением японского правительства. В то время советское правительство заявило, что оно будет и в дальнейшем соблюдать Пакт о нейтралитете, и потому ясно, что никаких изменений не должно быть. Беседа между нами сейчас носит официальный характер, и я лично полагаю, что об этом нет необходимости запрашивать мнение советского правительства’⁴.

По характеру состоявшихся в Токио бесед в НКИД явно чувствовали, что готовится нападение на Соединенные Штаты. Поэтому спустя всего лишь три дня, 1 декабря Сметанин по своей инициативе попросил аудиенции у Того, чтобы сообщить ему официальный ответ советского правительства.

Сметанин: “Советское правительство поручило мне заявить, что СССР не думает нарушать Пакт о нейтралитете и что мое заявление от 13 августа, сделанное бывшему министру Тоёда, остается в силе, конечно, при условии, что и Япония также будет соблюдать обязательства Пакта о нейтралитете с СССР”.

Того: Можно ли сделать таким образом, чтобы советская сторона в письменной форме подтвердила это заявление? (выделено нами. — Б. С.)

Сметанин раздраженно отвечает, что в японском МИДе все это уже записано, и он не считает необходимым еще раз писать о том же самом.

Того в примирительном тоне соглашается с тем, что вопрос “можно оставить и в таком виде”[38] ^[39].

Тем временем события уже приняли необратимый оборот. Японская эскадра на рассвете 7 декабря атаковала американские корабли в Перл-Харборе.

На следующий день Того вызвал к себе Сметанина и проинформировал его о том, что с 8 декабря 1941 г. Япония находится в состоянии войны с Соединенными Штатами и Великобританией. Того обвинил Америку в том, что она уклонялась от переговоров с Японией по существу имевшихся международных проблем, затягивала переговоры “и даже сделала приготовления на случай разрыва этих переговоров”. Он сообщил, что японское правительство 7-го декабря пополудни, а по японскому времени рано утром 8-го декабря передало исчерпывающий ответ американской стороне. Содержание ответа на английском языке, краткая история переговоров, императорский рескрипт и заявление японского правительства министр вручил послу для передачи советскому правительству.

После того, как этот ответ был передан американской стороне в Вашингтоне, продолжал Того, между Японией, с одной стороны, и Америкой и Англией — с другой, начались военные столкновения, и сегодня с утра 11 часов 40 минут Япония должна была объявить войну Америке и Англии.

Того: Самое главное в сегодняшней беседе состоит в том, что между Японией, с одной стороны, и Америкой и Англией — с другой, имеется состояние войны, и я желал бы, чтобы посол об этом доложил своему правительству... Но это нисколько не повлияет и не изменит взаимоотношения между Японией и СССР. Об этом я хочу заявить особо. Советская сторона относительно этого также заявила, что она будут соблюдать Пакт о нейтралитете между обеими странами, и кроме того советская сторона недавно подтвердила заявление, сделанное 13 августа господином послом от имени советского правительства, и об этом не стоило бы даже напоминать. Японская сторона, в свою очередь, будет соблюдать Пакт о нейтралитете.

Интересны заключительные фразы этой беседы.

Сметанин: Я принимаю к сведению заявление министра о том, что война между Японией, с одной стороны, и Америкой и Англией — с другой, никакого влияния не окажет на отношения между Японией и СССР, и что Япония по-прежнему будет соблюдать Пакт о нейтралитете.

Того: Я заявил таким образом, что советская сторона будет соблюдать Пакт о нейтралитете, и что советское правительство подтвердило заявление, сделанное 13 августа г-ном послом от имени советского правительства. Вот именно с этой частью мое заявление будет полным, и я желаю, чтобы г-н посол мое заявление передал полностью, а не часть его[40].

Хотя Япония в первые месяцы Тихоокеанской войны добилась впечатляющих успехов, в японском руководстве имелись деятели, которые предвидели опасности, подстерегавшие Японию уже в ближайшем будущем. Так, на координационном совещании армии и правительства, состоявшемся в феврале-марте 1942 г., Того Сигэнори, министр-хранитель печати Кидо Коити и некоторые старейшие политические деятели высказали определенные опасения относительно дальнейших перспектив войны. Они указывали на недостаток у Японии сырьевых ресурсов, прежде всего нефти, растянутость коммуникаций, трудности с восполнением потерянных кораблей и самолетов. В этой связи они предлагали ограничиться тем, что уже захвачено Японией, и приступить к поиску выгодного мира. Однако японские военные, опьяненные первыми успехами, настояли на ведении войны "до победы", что в конце концов привело страну на грань катастрофы.

Тем временем Того продолжал подчеркивать необходимость для Японии поддержания с Советским Союзом нормально-деловых, мирных отношений. Подтверждением этого стало мероприятие, организованное министерством иностранных дел Японии с целью отметить первую годовщину подписания Пакта о нейтралитете между двумя странами.

Как следует из дневника поверенного в делах СССР в Японии Я. А. Малика, 14 апреля 1942 г. в официальной резиденции МИДа состоялся обед, на котором присутствовали турецкий и французский послы, посланники Швеции, Афганистана, Ирана, Португалии и Чили, а также поверенный в делах Аргентины. То есть, обед был устроен для представителей нейтральных стран, и именно тех стран, которых японцы не относили к странам проосистской ориентации.

Приведем отрывок из разговора Того с Маликом.

Того: Сегодня годовщина подписания Пакта о нейтралитете между Японией и Советским Союзом. Ровно год тому назад произошло это событие в японо-советских отношениях.

Этот хороший договор является краеугольным камнем японо-советских отношений. Я рад, что мне пришлось вместе с г-ном Молотовым вести начальные переговоры по этому вопросу, и поэтому прошу вас, если это возможно, передать г-ну Молотову мои лучшие пожелания.

Этот пакт весьма полезен для хороших и дружественных отношений между нашими странами. Я рад отметить, что и советское правительство и посол Сметанин от имени советского правительства неоднократно заявляли о своем намерении выполнять обязательства, взятые по этому пакту. И я думаю, что эти обещания сохранят свою силу и на дальнейшее".

Малик: Я полагаю, что всякое соглашение, подписанное между двумя странами, и вытекающие из него обязательства являются всегда двусторонними. Следовательно, всякий пакт может быть хорошим, прочным и достигающим цели только в том случае, если обе стороны в одинаковой степени хорошо соблюдают свои обязательства по данному соглашению".

Того: Взаимность — основа всякого соглашения. И я могу вас заверить, что японская сторона в вопросе о выполнении обязательств, вытекающих из Пакта о нейтралитете, придерживается также позиции взаимности и, со своей стороны, будет выполнять этот пакт"[41].

Выводы, которые сделал Малик в своем донесении в НКИД:

1. Обед был устроен для того, чтобы косвенно и в замаскированной форме отметить годовщину подписания японо-советского Пакта о нейтралитете.

2. Специально подобранный нейтральный состав приглашенных сделан был для того, чтобы подчеркнуть "нейтральность" Японии в отношении СССР.

3. Второй целью, преследуемой японцами подобным нейтральным подбором участников обеда, по-видимому, является их желание показать нам свое якобы стремление прикрыть себя от подозрения немцев, создать у нас впечатление о том, что это прикрытие ими применено, им понадобилось и использовано лишь для того, чтобы “ввести в заблуждение немцев". Участие, однако, в этом рауте жены Того — немки и его дочери, а также жен приглашенных послов и посланников свидетельствовало о том, что японцы мало беспокоятся о том, чтобы сохранить этот обед “втайне” от немцев. Из всего этого и из необычности созыва подобного обеда в настоящее время невольно возникает мысль, что, возможно, обед был устроен по заранее продуманному и разработанному общему японо-германскому плану “трипартитного очковтирательства”.

В заключение Малик записал: Устройство этого необычного обеда, высказывания Того, а также “необычное” интервью японского посла в Москве Татэкава¹ об СССР дают некоторое основание допустить возможность того, что японцы, имея еще нерешенные задачи на юге, и перед лицом неясности перспектив на фронтах советско-германской войны решили пока не спешить до поры до времени с проявлением открытой враждебности, продолжать свою старую тактику “игры в дружбу” с СССР, стремясь даже к тому, чтобы в скрытой форме создать у нас впечатление о том, что Япония якобы ради удержания награбленного на юге была бы не прочь сохранить и впредь нынешние отношения с СССР и возможно-де даже договориться в какой-либо форме с Советским Союзом в пику англо-американцам и “за спиной” у Гитлера, не беря, однако, при этом на себя никаких гарантий и тщательно маскируя свою подготовку против СССР[42] ^[43].

Важным событием в общественной жизни Японии стало выступление Того 22 апреля 1942 г. на заседании Японской экономической федерации. Того, в частности заявил: “... Еще привлекает наше внимание позиция Советского Союза. Японо-советские отношения производят впечатление фокуса, на котором сосредоточено внимание всего мира за последнее время. Враждебные страны ведут открытую пропаганду о нынешней фазе этого положения. Советское правительство время от времени ясно заявляет о своей политике соблюдения (верности) советско-японского договора о нейтралитете. Ясно, что Советский Союз является слишком благоразумным (мудрым), чтобы играть на руку англо-американским интересам и таскать каштаны из огня в ущерб себе"[44].

На следующий день японские газеты откликнулись на речь Того такими заголовками: “Непоколебимость японо-советского нейтралитета; Америка и Англия находятся в состоянии растущих затруднений” (“Асахи”); “Советский Союз не будет таскать каштаны из огня для Америки и Англии” (“Тюгай” и “Кокумин”).

Малик в своем отчете в НКИД обратил внимание на то, что проблема советско-японских отношений во всей японской прессе выделена на первое место. Он также отметил, что Того опять умолчал по поводу того, как намерено само японское правительство соблюдать Пакт о нейтралитете, и является ли Япония достаточно благоразумной, чтобы не подыгрывать на руку гитлеровским интригам, как он умалчивал об этом во всех своих предыдущих выступлениях, в том числе на 79-й сессии японского парламента¹.

2 сентября 1942 г. японское правительство объявило об отставке Того и о назначении министром иностранных дел Тодзё. Военщина Японии, опьяненная первоначальными успехами в Тихоокеанской войне, не очень дорожила услугами дипломатии.

В Токио в дипломатическом корпусе распространилось мнение, что этот шаг является ответом Японии на речь Гитлера от 31 августа, в которой тот якобы недвусмысленно обратился к Японии с просьбой о помощи. По мнению нейтралов, Того будто бы в бытность министра иностранных дел обещал немцам что-то конкретное. Японское правительство, не будучи связано этим обещанием и не желая выступать против СССР в настоящее время, решило пожертвовать Того, оформив его уход в отставку.

Однако Малик делает другие выводы: основной причиной ухода в отставку Того является его несогласие и расхождение с Тодзё по вопросу о функциях нового министерства по делам Восточной Азии и низведение МИДа на роль второстепенного министерства. Это полностью соответствовало и тому, что пишет сам Того в своих воспоминаниях.

Здесь же советский посол делает и другой, весьма важный вывод: Япония, имея на руках тихоокеанскую войну, войну в Китае и проблему юга (создание “сферы сопроцветания” и трудности этого строительства) вряд ли желает навязывать себе еще новую четвертую проблему — войну с СССР, проблему весьма рискованную и опасную¹.

Тем временем события стремительно развивались. То, о чем еще в 1942 году предупреждал Того, свершилось: военные позиции Японии ухудшились, на повестку дня встал вопрос о выходе из войны с наименьшим ущербом для империи. Тогда-то в Токио вспомнили о нем и вернули на прежнюю должность: 9 апреля 1945 года Того стал министром иностранных дел в Кабинете Судзуки Кантаро.

Японцы великолепно понимают, писал в это время в своем дневнике Я. А. Малик, что решить кардинально все назревшие между СССР и Японией вопросы дипломатическим путем невозможно, но, поскольку для Японии на данном этапе главной опасностью является война с США, а главной задачей — выход из этой войны, то “просоветский” (особенно в глазах американцев) Того должен обеспечить нейтралитет СССР, создать в пику США и Англии хотя бы внешнюю видимость начала серьезных переговоров между Японией и СССР и этим самым в известной степени облегчить для Японии решение главной задачи — добиться компромисса с Англией и США, припугнув их угрозой сговора с Советским Союзом за счет англосаксов. Такова в основном миссия Того в новом кабинете, считал советский посол[45] ^[46].

Первый визит Я. А. Малика к Того Сигэнори состоялся 20 апреля 1945 г. Во время беседы министр несколько раз повторил фразу: “Я, как друг Советского Союза”. Он сказал: “После заключения Пакта о нейтралитете возникла германо-советская война... Весь мир был брошен в пламя войны. Небо покрылось черными тучами, однако на этом мрачном фоне японо-советские дружественные отношения, основанные на Пакте о нейтралитете, оставались единственным светлым местом (подчеркнуто нами. — Б. С), и я надеялся, что это светлое пятно разгонит тучи и станет тем ядром, при помощи которого наступит мир во всем мире. Но сообщение о денонсации договора меня лично очень огорчило¹... Поскольку договор будет действовать еще целый год, то думаю, что у нас с Вами будет немало случаев обстоятельно поговорить об этом, а пока прошу передать мое чувство сожаления г-ну Молотову”[47] ^[48].

Того выразил пожелание встретиться с Молотовым на его обратном пути после конференции в Сан-Франциско 25 апреля 1945 г. В этой связи он расспрашивал Малика, будет ли Молотов лететь через Берингов пролив или через Атлантику.

Как следует из воспоминаний Того, в это время центральное место в японской дипломатии занимал Советский Союз. "Если армия видела задачу в том, чтобы удержать СССР от вступления в войну, — писал Того, — то руководство ВМФ шло еще дальше: оно выразило пожелание склонить Москву к занятию дружественной позиции...” Высшие руководители японской армии и флота рекомендовали своему МИДу обратиться к СССР с просьбой выступить посредником в переговорах с США для выхода Японии из Тихоокеанской войны.

Для реализации этой цели Того привлек видного политического деятеля Японии, бывшего премьер-министра Хирота Коки, который провел переговоры с советским послом Я. Маликом. Однако последний получил инструкции из НКИД всячески "тянуть время", уходить от прямых ответов, а затем и уклоняться от дальнейших встреч. Как известно, Москва уже приняла решение объявить войну Японии и тщательно готовилась к реализации своих планов.

Того, не ведая о советских планах, решил перенести основные японские усилия в Москву. При этом он спешил, так как появилась информация об очередной встрече “большой тройки” и нужно было начать японо-советский диалог до ее начала. В этой связи возникла идея направить в Москву специального японского представителя, наделив его широкими полномочиями.

Только 12 июля император одобрил кандидатуру Коноэ в качестве своего специального посла. В тот же день Того направил японскому послу в Москве Сато Наотакэ телеграмму, поручив ему посетить наркома иностранных дел СССР и поставить вопрос о приезде в Советский Союз специального японского представителя. “Хотя и невозможно, чтобы специальный представитель прибыл в Москву до отъезда русских властей на конференцию трех держав, — писал Того послу Сато, — но нужно устроить так, чтобы специальный представитель мог встретиться с ними сразу же по их возвращении в Москву”[49].

После того, как 26 июля 1945 года была опубликована Потсдамская декларация, заместитель министра иностранных дел Мацумото Сюнъити заявил своему шефу, что “декларация, по существу, является предложением о капитуляции с условиями” и что единственный способ окончания войны — это принятие этих условий в таком виде, как они предложены.

Того в принципе был согласен с такой точкой зрения. Но он, предвидя трудности при обсуждении этого вопроса с военными, хотел принятия такого решения правительством, по которому, не комментируя Потсдамскую декларацию, можно было бы усилить попытки получить согласие Советского Союза выступить посредником. Если это удастся, то Япония, по его мнению, сможет добиться более приемлемых условий, чем те, которые провозглашались Потсдамской декларацией.

27 июля обстановка на совещании Высшего совета по руководству войной, а затем на заседании кабинета министров, на которых обсуждалась Потсдамская декларация, была такой, что не могло быть и речи о принятии ее условий. Тем не менее Того предложил не отклонять декларацию, чтобы не затруднять дальнейших переговоров с Москвой. С большим трудом ему удалось убедить высших государственных советников и министров в том, что в создавшихся условиях лучше не отвечать вообще.

Позицию Того поддержал премьер Судзуки, который заявил, что правительство будет действовать по принципу “моку-сацу” (буквально — ”убить молчанием”). При этом было также решено избегать таких шагов, которые могли бы быть истолкованы за границей как отказ Японии от условий Потсдамской декларации.

Дальновидные японские дипломаты и политические деятели убеждали правительство принять условия Потсдамской декларации. Например, японский посланник в Швейцарии Касэ Сюнъити писал, что условия Потсдамской декларации мягче, чем условия Крымской декларации о Германии. Он подробно анализировал отношение Вашингтона к Японии, подчеркивая стремление к компромиссному миру со стороны влиятельных американских кругов. Аналогичный подход продемонстрировал и посол Японии в Москве Сато, который послал в Токио телеграмму, поддерживая позицию Касэ¹.

Однако в среде военных деятелей отсутствие официальной реакции на Потсдамскую декларацию вызвало опасение, что такая позиция может быть понята армией и народом как ее молчаливое одобрение. Это означало бы, что военная каста приносится в жертву и многие военные предстанут перед судом как военные преступники. Поэтому они, уповая на стратегию “сопротивления на материке”, т.е. продолжение войны на территории собственно Японии потребовали от правительства публично заявить об отказе принять Потсдамскую декларацию.

На следующий день, 28 июля военный министр Анами Корэтика и начальники штабов Умэдзу Ёсидзиро и Тоёда Соэму на совещании в императорском дворце, воспользовавшись отсутствием Того, отозвали престарелого премьера Судзуки в отдельную комнату и сумели убедить его, что отсутствие реакции на Потсдамскую декларацию сильно отражается на боевом духе армии. Они потребовали от Судзуки твердо заявить об отклонении требований союзников о безоговорочной капитуляции.

На созванной в тот же день пресс-конференции Судзуки заявил: “Потсдамская декларация является дополнением Каирской декларации. Правительство не придает ей большого значения, и мы игнорируем ее. Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны”[50] ^[51].

Заявление Судзуки радиовещание немедленно разнесло по всему миру. Вашингтон тут же заявил, что использует всю американскую военную мощь, чтобы буквально стереть с лица земли Японию.

Возмущенный Того заявил Судзуки, что даже премьер-министр не имеет права выступать вразрез с решением кабинета министров. Да и сам Судзуки понимал, что этим его заявлением подрывалась деятельность японских дипломатов по установлению мира. “Но мне трудно, вернее, невозможно взять назад то, что уже было сказано”[52], — ответил он Того.

Этот роковой шаг в истории Японии привел к тому, что 6 августа США сбросили на Хиросиму свою первую атомную бомбу, а затем СССР, в нарушение Пакта о нейтралитете, который должен был остаться в силе еще до апреля 1946 года, объявил войну Японии.

Так, Того Сигэнори, отдавший все свои силы проблеме выхода Японии из Тихоокеанской войны, оказался в роли Дон Кихота, который страстно, с искренним сердцем и неиссякаемой энергией сражался с ветряными мельницами истории.

Борис Н. Славинский