Все под контролем

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

4 октября 1993 г.

Могадишо, Сомали

Наступило утро, и прибыла кавалерия. Как раз вовремя.

Поначалу я не знал, как отнестись к звуку движущейся техники. Этой ночью никто не спал. У нас снова не было воды, и соображать было трудно.

Над этой частью города висела серая пелена от тлеющих покрышек и мусора, которая вызывала резь в глазах и саднила горло. Из дымки показались два малазийских бронетранспортера — источник шума, а за ними — силы 10-й горно-пехотной дивизии, выстроившиеся в колонну и идущие по обеим сторонам улицы. Никогда в своей жизни я не был так рад видеть еще кого-либо.

Первый, с кем я столкнулся, оказался сержантом, который тут же начал выменивать у нас жевательный табак «Копенгаген». Я не обиделся, понимая, что 10-я горная прошла этой ночью через ад, чтобы добраться до этого места, но все равно ответил:

— Мы что, выглядим так, будто у нас есть «Копенгаген» или достаточно будет сигареты?

Сержант усмехнулся.

— Нет, наверное, нет. Но я надеялся.

Во время отчаянных попыток добраться до защитников в местах крушения стало очевидно, что небронированные «Хаммеры» и пятитонные грузовики 10-й горной дивизии не смогут пробиться к осажденным защитникам без посторонней помощи. Генерал-майор Г. обратился к пакистанским и малазийским командирам и попросил их о помощи. Он даже предложил использовать только своих людей, если они предоставят свою бронетехнику.

В итоге пакистанцы прислали в аэропорт четыре танка, а малазийцы — семьдесят бронетранспортеров с механиками-водителями и экипажами. Там они соединились с силами быстрого реагирования 10-й горно-пехотной дивизии, и чуть позже одиннадцати часов вечера колонна отправилась в путь.

Натыкаясь на ловушки с заграждениями из горящих шин и остовов машин, и неоднократно попадая в засады, даже танки и бронетранспортеры с трудом добрались до попавшей в западню тактической группы. Бой, который наша группа слышала и видела на протяжении ночи, был борьбой колонны за проход, квартал за кварталом.

В какой-то момент от роты отделилась колонна, и СБР направились ко второму месту крушения. Там они обнаружили обломки, но никаких следов защитников не было, только кровавые следы, ведущие в сторону. Вторая часть колонны продолжила движение в район места первого крушения.

Танки не были предназначены для ведения боя на узких улицах; их орудия были рассчитаны на большую дистанцию, а не на ближний бой. Даже механикам-водителям бронетранспортеров не нравилось тесное пространство. Поэтому бóльшая часть второй половины колонны осталась на перекрестке возле отеля «Олимпик», где можно было маневрировать и вести огонь.

Однако два БТРа, а также подразделение 10-й горный продолжили движение; последние расположились на каждом углу, что на данный момент, казалось, отбросило сомалийцев. Лишь изредка раздавались неприцельные выстрелы. Продолжалось это недолго, но передышка была приятной.

С помощью троса, прикрепленного к одному из бронетранспортеров, они наконец смогли сдвинуть вертолет с места настолько, что извлечь тела обоих летчиков. Теперь оставалось только провести инвентаризацию «чувствительных предметов» — оружия, раций, GPS-приемников… проверить, проверить, проверить… затем пересчитать всех, запрыгнуть в один из бронетранспортеров и свалить оттуда.

Была только одна проблема. Я открыл заднюю аппарель одного из бронетранспортеров и обнаружил, что он набит рейнджерами: как ранеными, так и не пострадавшими. В другом бронетранспортере было то же самое. На самом деле там не было места для тел летчиков, которых пришлось бы пристегнуть к крыше.

Был разработан новый план. Все боеспособные войска — Подразделение, рейнджеры и солдаты 10-й горной, которые отказались от своих мест на технике, — должны были выдвигаться за бронетранспортерами, которые двигались медленно и обеспечивали прикрытие.

Поначалу план сработал на отлично. Все отправились в путь, а я со своей группой замыкали колонну, и мы начали возвращаться к отелю «Олимпик» тем же путем, что и пришли. Стрельба практически прекратилась, поэтому я не уверен в том, почему дальше случилось то, что произошло, однако внезапно бронемашины с ревом сорвались с места, оставив тех, кто шел позади пешком, без защиты.

Так началось то, что вошло в голливудскую историю как «Могадишская миля». Однако расстояние от места крушения до танков было гораздо бóльшим, и все оно проходило по вражеской территории. Это также не было «бегом», как придумали позже. Подразделения переходили от укрытия к укрытию, как правило, перебежками, часто останавливаясь, чтобы убедиться, что все группы остаются вместе.

Теперь битва возобновилась. Пока американские войска передвигались, сотни сомалийцев — боевиков и гражданских лиц — бежали параллельно с нами по соседней улице в квартале от нас. Каждый перекресток, где обе стороны могли видеть друг друга, означал очередную перестрелку. Смешавшись с мирными жителями, включая женщин и детей, сомалийские стрелки открывали огонь из своих АК-47 и РПГ. Воздух ожил от треска пуль, пролетающих мимо или отскакивающих от бетонных стен и обломков. К нам устремились гранаты от РПГ, оставляя за собой дымные следы и взрываясь при попадании.

Сверху «Маленькие птички» поливали пулями все места скопления сомалийских боевиков. Горячие гильзы от миниганов сыпались с неба как дождь, обжигая кожу, когда касались людей внизу.

Отход превратился в кошмар. Мое горло было словно набито гравием. Руки распухли, а ноги едва слушались; только моя подготовка помогала мне бороться и тактически продвигаться вперед.

К югу от места нашей ночевки и перед тем, как повернуть на запад к отелю «Олимпик», я заметил пролетающий над головой боевой вертолет «Апач». Я знал, что он должен был выпустить ракеты по остаткам «Черного ястреба», чтобы сомалийцы не смогли извлечь из него ничего полезного.

Я остановился и повернулся. Мне хотелось посмотреть, как «Апач» работает с ракетами и на тот огромный огненный шар, разлетавшийся от того места, где мы провели ночь, борясь за свою жизнь. Мы сказали сомалийской семье оставаться внутри и подальше от места крушения именно по этой причине, но это оказалось ненужным предупреждением. По какой-то причине «Апач» так и не выстрелил.

Разочарованный, я обернулся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за нами кто-нибудь еще, но обнаружил, что остался совершенно один — все остальные ушли.

Сразу же началась паника. Я оказался один в окружении сотен людей, которые хотели меня убить. Мой разум затуманился от недосыпания, обезвоживания и страха, я размышлял, что делать, как вдруг меня схватили сзади и затащили в узкий переулок. Почти в то же самое время через пространство, где я стоял, пронеслась граната от РПГ и взорвалась у стены.

Не имея ни малейшего представления о том, что произошло, и кто меня схватил, я не сразу смог прийти в себя. Затем я увидел лицо медика Курта С., который в последний момент втащил меня в безопасное место. Видел ли он, что в меня стреляют из РПГ, или просто уводил с улицы ошеломленного солдата, я так и не узнал, но он спас мне жизнь и за свои старания получил несколько осколков в ухо.

Вернувшись к остальным войскам, мы добрались до отеля «Олимпик» и снова повернули на юг, продолжая пробиваться вперед. Двигаясь по улице, я наткнулся на сгоревший корпус «Хамви» — в него попали из РПГ, и пламя было достаточно жарким, чтобы выжечь внутренности. Я узнал в нем машину нашей группы, который вел Тим «Гриз» Мартин. Я поинтересовался, все ли в порядке с моим товарищем, но времени останавливаться не было.

Спустя, казалось, целую вечность, мы прибыли туда, где нас ожидали другие бронетранспортеры, «Хаммеры» 10-й горной дивизии и танки. Последние вели огонь во все стороны, как и стрелки в башенках бронетранспортеров и «Хаммеров». Это был жестокий хаос, который, однако, очень приветствовался, поскольку сдерживал сомалийцев.

Джейк, Джейсон, еще один оператор Подразделения, медик, который спас меня, и я были направлены в один из «Хаммеров». У него не было брони, даже мешков с песком и фанеры для дополнительной защиты, но все же это было лучше, чем идти пешком.

Находясь под огнем из близлежащих зданий и дворов, стрелок нашего «Хамви» был слишком напуган, чтобы поднять голову и посмотреть, куда он стреляет, но это не помешало ему выпустить полдюжины пуль из своего пулемета калибра 7,62-мм. Тяжелые пули вонзились в близлежащий мусорный контейнер и едва не задели командира группы «F».

Разозлившись на малодушие пулеметчика, которая едва не привела к катастрофическим последствиям, я треснул его по затылку.

— Либо поднимайся и стреляй правильно, либо не стреляй вообще!

Это, похоже, побудило стрелка начать делать свою работу как следует, потому что он поднялся и начал целиться.

Когда машины начали выкатываться из осиного гнезда, их продолжали обстреливать на каждом перекрестке и, казалось, из каждого окна, дверного проема и с крыши. Я с ужасом наблюдал, как на уровне лица в «пулестойких» окнах появляется паутина трещин от попаданий, и задавался вопросом, сколько еще попаданий мы сможем выдержать, прежде чем стекло рассыплется.

В то же самое время все, кто еще был на это способен, стреляли из окон и через открытую заднюю дверь. Мы стреляли независимо от того, видели мы цель или нет. Бой в городской местности был опасен даже при самых благоприятных обстоятельствах; из-за эха и рикошетов практически невозможно прикрыть каждую потенциальную угрозу или даже определить, откуда стреляют, а в данном случае выстрелы все равно шли со всех сторон.

К тому же в этой свалке, гражданские лица смешивались с боевиками. Это был полный хаос. Все, что мы могли сделать, пробиваясь по улицам Могадишо, — это вести огонь на подавление во всех направлениях, чтобы противник не чувствовал себя в достаточной безопасности и не выставлял себя напоказ, чтобы иметь возможность стрелять более точно.

Через несколько кварталов после начала эвакуации «Хаммеры» подъехали к перекрестку, где дорога была перекрыта горящими шинами. Над заграждениями работали безоружные сомалийцы; они знали об американских правилах ведения боя и были уверены, что в них не будут стрелять. Тем временем их товарищи, вооруженные АК-47 и РПГ, вели огонь издалека.

Водитель «Хаммера» начал снижать скорость.

— Не останавливайся и не сворачивай! — крикнул я, перекрывая грохот летящих над головой гранат, разрывающихся у зданий и звон пуль, попадающих в машину. Теперь я знал, что означают шины, которые я раньше видел с воздуха, — люди возле заграждений пытаются загнать нас в ловушки.

Водитель нажал на педаль газа, и все две с половиной тонны «Хаммера» врезались в баррикаду, разбрасывая горящие шины и удивленных сомалийцев. Подобное повторилось еще несколько раз, пока мы ехали по дороге, а враг продолжал пытаться заманить нас в смертельные ловушки. Каждая стена каждого здания песочного цвета была испещрена пулями и выстрелами из РПГ, к обычному прогорклому воздуху Могадишо примешивался едкий запах горящей резины.

Где-то на обратном пути «Хаммер», в котором я ехал, отделился от остальных, но все, что нас оставалось делать, — это двигаться дальше.

Тем временем его пассажиры продолжали стрелять в любого появившегося сомалийца. Некоторые из боевиков, приближаясь, клали оружие на землю и притворялись мирными жителями, но затем снова поднимали его и начинали стрелять, когда американцы подходили близко. Поэтому мы быстро распознали эту уловку и обращались с каждым, кто ее использовал, как с представлявшим для нас потенциальную угрозу.

Спустя, казалось, целую вечность, когда мы пересекали широкий бульвар, звуки автоматных выстрелов и гранат стали раздаваться все дальше. В этот момент мой друг Джейк крикнул мне, чтобы я прекратил стрельбу. Мы только что проехали улицу 21-го октября, где проходила демаркационная линия между кланом Айдида, с которым мы сражались, и дружественным кланом.

Измотанный и работающий на чистом адреналине, я не сразу понял, что сомалийцы, которых я сейчас видел, не носят оружия и в нас не стреляют. На самом деле они выглядели так, будто только что выползли из постели, растерянные и измотанные после ночи, проведенной под звуки битвы, бушевавшей всего в нескольких кварталах от нас.

Без звуков войны пассажиры испытывали чувство облегчения. Это было не то же самое, что команда «Все под контролем», подаваемая по завершении задачи. Хотя мы и не были в безопасности, чтобы ослабить бдительность, мы все же находились достаточно близко к базе, чтобы понять, что надвигавшаяся опасность миновала.

Перестав целиться из своей винтовки M4, я по-прежнему оставался бдительным и настороженным, но с растущим чувством безопасности и осознанием того, что мне удастся выбраться живым.

Однако вскоре и выжившие, и спасатели столкнулись с еще одной неудачей. Согласно первоначальному плану, после того как мы зачистим объекты возле отеля «Олимпик» и места крушения № 1, операторы Подразделения и рейнджеры должны были вернуться в аэропорт. Но когда все пошло наперекосяк, новый план, разработанный в Центре боевого управления, предусматривал эвакуацию всех с мест крушения № 1 и № 2 и доставку нас на «пакистанский стадион», названный так его обитателями, принявшими его у пакистанцев, когда те оказывали помощь во время операции «Возрождение надежды». Стадион находился ближе к зоне поражения, и в обычных условиях был безопасным и легкодоступным местом. Оттуда нас отправили бы обратно вдоль побережья в аэропорт.

Однако то ли маршрут к стадиону оказался непроходимым, то ли у водителей просто сдали нервы, но «Хаммеры», перевозившие нас, прибыли не на стадион, а к задним воротам аэропорта[25].

Внутри периметра аэродрома не было никакого движения, не присоединились к нам и остальные участники эвакуационной колонны. Тишина и отсутствие человеческой активности нервировали и приводили в замешательство. Я никогда не курил, но, переложив оружие и оглядевшись по сторонам, вытащил сигарету и затянулся.

Мы ждали у задних ворот минут двадцать, прислушиваясь к радиопереговорам. Когда из болтовни передач стало ясно, что больше никто не прилетит, мы поехали по территории аэропорта, чтобы добраться до ангара и поискать других и решить, что делать дальше. Но складывалось впечатление, что аэропорт оставлен.

Сцена стала еще более сюрреалистичной, когда мы остановились на асфальте между полевым госпиталем с одной стороны, и закрытой стоянкой и ангаром с другой. На асфальте, рядом с госпиталем, лежали тела дюжины американских солдат, один из которых был окружен мешками с песком из-за неразорвавшейся гранаты от РПГ, торчавшей из его ребер. Мешки с песком должны были защитить живых на случай детонации боеприпаса.

По форме и снаряжению погибших я понял, что большинство из них — рейнджеры. Но я не позволял себе слишком пристально всматриваться в лица, зная, что среди погибших есть и близкие друзья. Я надеялся, что мне не попадется на глаза что-то, по чему можно было бы опознать кого-то из моих знакомых; мне не хотелось видеть, что там лежат мои друзья. Я не был готов смириться с реальностью смерти так скоро после того, как испытал радость от того, что выжил.

Мне пришла в голову мысль, что мое тело вполне могло быть одним из тех, что ждут инвентаризации, когда мои личные вещи будут упакованы и приготовлены к долгой дороге домой в гробу, украшенном флагом. Я чувствовал скорбь — не только по погибшим солдатам, но и по их семьям и друзьям. Я беспокоился о Дебби, гадал, знает ли она, что происходит, волнуется ли она. Мне было грустно от того, что это они, а не я.

Выйдя из «Хаммера», я направился к ангару. Снаружи аккуратно выстроились три потрепанных в боях «Хаммера». Их окна были продырявлены пулями, некоторые стекла были даже выбиты. Я содрогнулся, поняв, что это означает, — что кто-то погиб или был ранен, когда стекло вылетело.

Машины также были изрешечены и пробиты пулями. На некоторых были следы попаданий из РПГ — идеальные круги с лепестками, похожими на цветы, расходившимися из центра, — которые, к счастью, не успели взвестись в тесных условиях городской войны и поэтому не взорвались.

Задние части машин были открыты, и, заглянув внутрь, я увидел, что они были присыпаны песком, чтобы впитать кровь, часть которой уже успела стечь на землю под ними. Позже я узнал, что «Хаммеры» и их экипажи неоднократно отправляли во время боя за погибшими и ранеными, которых переправляли обратно в госпиталь.

Для обеззараживания крови на песок вылили отбеливатель, и приторный металлический запах крови, смешанный с запахом отбеливателя, был просто невыносимым. Этот запах войны я буду помнить еще долго после того, как покину Африку.