Все под контролем

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Август 2004 г.

Багдад, Ирак

Мы ехали за новым переводчиком по дороге на операцию, когда я увидел мальчика. Ему было лет девять, может быть, десять; он стоял на тротуаре, направив на нас автомат АК-47. Я прицелился, ненавидя то, что собирался сделать, но потом разглядел маленький оранжевый наконечник.

— Это игрушка! Это игрушка! — крикнул я в рацию. — Не стрелять! Не стрелять!

Я знал, что на ребенка направлено несколько винтовок, и затаил дыхание. Никто на спуск не нажал, но если бы кто-то и выстрелил, я бы не сказал ни слова — такова была природа этой войны. Пацану повезло.

За те шесть месяцев, что мы отсутствовали, в Ираке многое изменилось, и далеко не в лучшую сторону. Определенно изменилось и повседневное отношение иракцев к нам. Забудьте о «Я люблю Буша и Джона Уэйна», теперь наши задницы они ненавидели. Возможно, это было связано с более чем двенадцатью тысячами иракских граждан, которые были убиты, и сотней тысяч или более раненых с момента вторжения, отсутствием прогресса в восстановлении коммунальных услуг и другой инфраструктуры, а также нашей неспособностью защитить их от плохих парней. Мы больше не были «спасителями»; справедливо это или нет, но причину своих страданий они видели в нас.

Это мы взорвали водоочистные сооружения и источники электроэнергии. Они знали, что на улицах и рынках небезопасно, пока рядом американцы, потому что мы притягиваем повстанцев и джихадистов, как дерьмо мух. В общем, многие из них считали, что если мы просто уйдем, то у повстанцев не будет причин закладывать СВУ, подвозить бомбы на автомобилях к их торговым центрам или казнить людей за сотрудничество с коалиционными силами.

В нас тоже накопилась усталость от них, от этой лжи и междоусобиц. Мы свергли жестокого, репрессивного диктатора, а они, как нам казалось, разбазаривали эту возможность своей мелкой племенной политикой и жадностью. Неблагодарные ублюдки.

Иракцы также не гнушались использовать нас для улаживания личных или межплеменных разногласий. Однажды мы получили наводку, что в одной из квартир в центре Багдада скрывается «высокопоставленный посредник». Мы нашли это место и выбили дверь. Внутри находился бородатый мужчина средних лет с пистолетом в руках. Через мгновение он был мертв — две пули попали ему в череп.

Только потом наша разведка выяснила, что «высокопоставленный посредник» был никем. Это была подстава. Конкуренты заперли его в комнате с оружием, а затем направили нас казнить его. Они хотели, чтобы их соперники обвинили нас и начали нападать на нас, зная, что мы их уничтожим.

Кто бы ни был виноват в происходящем в стране — правительство США, иракцы, исламские экстремисты, — разбираться в этом не входило в наши задачи. Мы просто пытались делать то, что нам говорили, веря, что помогаем, и при этом стараясь остаться в живых.

Работа тоже сильно изменилась. Покидая страну в 2003 году, мы проводили от одного до трех боевых выходов за ночь. В июле следующего года, чаще всего это было от трех до десяти специальных мероприятий в любое время суток.

Темпы повстанческого движения ничуть не уменьшились. После вторжения в марте 2003 года, за тот год погибло более пятисот американских военнослужащих, как мужчин, так и женщин, и еще более трехсот пятидесяти получали ранения ежемесячно. Но уже казалось, что 2004 год превзойдет эту статистику как по числу убитых, так и по числу раненых американцев, которых к моменту нашего прибытия становилось в среднем шестьсот в месяц.

Предчувствие, что перестрелка на Хэллоуин стала лишь началом эры иностранных боевиков, оказалось верным. Джихадисты стекались в Ирак из Сирии, чтобы получить возможность убивать американских неверных и мученически умирать во имя Аллаха. Кроме того, для террористических организаций стало большим бизнесом нанимать для борьбы с американцами бедных иностранцев.

«Аль-Каида» перебралась в Ирак. В Афганистане им надрали задницы, хотя они и их союзники из движения «Талибан» все еще держались в некоторых районах этой страны. Однако в пустынных районах западного Ирака они нашли благодатную почву для создания лагерей подготовки террористов. Туда было легко добраться из других стран. Открытая пустыня, за которой в то время никто особо не следил, и автострады, ведущие в Рамади и Фаллуджу, — все это было не более чем прыжком к Багдаду.

Враг также не стеснялся убивать мирных жителей, чтобы добраться до американцев, или использовать их против нас, иногда таким образом, что это, казалось, нарушало все нормы человечности. Достаточно было десятилетнего ребенка с АК-47, чтобы убить взрослого мужчину. В результате потенциальные угрозы стали называться нами МПВ — мужчины призывного возраста, то есть в основном подростки и лица постарше[44].

Это оказало разрушительное воздействие на американских солдат. Если ребенок направлял на нас оружие, он, скорее всего, получал пулю. А травма от убийства ребенка, если ты защищал себя или своих сослуживцев, будет преследовать человека до конца его жизни.

Менялся и характер наших операций. В 2003 году, когда мы в основном охотились за особо важными целями бывшего режима, разведка говорила нам, что наши объекты будут склонны к бегству или сдаче. Теперь разведка сообщала, что большинство целей, особенно иностранные боевики, скорее всего, будут сражаться на смерть.

Кроме того, враг стал более изощренным в своих атаках. Когда мы покидали Ирак после нашей первой служебно-боевой командировки, самодельные взрывные устройства становились все более распространенными. Однако в то время большинство СВУ представляли собой грубо изготовленные придорожные бомбы, созданные путем переделки старых боеприпасов таким образом, чтобы они срабатывали, когда автомобиль проезжает по нажимной пластине; или еж их подрывали с помощью дистанционного управления, как правило при помощи сотового телефона, используемого в качестве устройства инициации. Тем не менее СВУ оказывали разрушительное воздействие, если срабатывали вблизи легкобронированных машин или пеших подразделений.

В 2004 году с помощью иранцев у наших врагов появилось новое, еще более страшное, оружие. Оно получило название «взрывоформируемые проникающие заряды» (ВПЗ)[45]. Они представляли собой металлические пластины с установленными с одной стороны зарядами взрывчатого вещества. При детонации взрыв превращал пластину в снаряд, разгоняя его к цели.

Противник также усовершенствовал свои самодельные взрывные устройства, устанавливаемые на транспортных средствах, известные также как «автомобильные бомбы»[46].Они стали больше, лучше и надежнее, чем в 2003 году. На них также устанавливались защитные экраны для водителей-смертников, которые защищали их от наших пуль, чтобы они могли проехать дальше, пробивая ворота или блокпост.

В ту ночь, когда я чуть не застрелил ребенка с игрушечным автоматом, нас вызвали на операцию против лидера повстанцев на восточной окраине Багдада. Сначала мы подобрали переводчика — невысокого, худощавого, легковозбудимого человека, чья семья была вынуждена бежать из Ирака из-за Саддама. Сейчас он жил в Мичигане и заключил контракт с военными по оказанию своих услуг. Мы никогда не работали с ним раньше, но он якобы знал, где живет плохой парень.

Прибыв в «спальный» район, мы планировали, что мой отряд будет выдвигаться к дому с одного конца улицы, а переводчик станет проводником. Тем временем рота рейнджеров будет медленно двигаться к нам с другой стороны. Две БМП «Брэдли» и два танка М1 остались ждать в нескольких кварталах от нас на случай, если у нас возникнут проблемы.

Тактически грамотно двигаясь по обеим сторонам темной дороги, мы остановились перед жилым комплексом на моей стороне улицы, а наш переводчик-дробь-информатор некоторое время изучал ворота, прежде чем покачать головой.

— Не эти.

Мы двинулись к следующему дому. Дойдя до этих ворот, переводчик растерянно посмотрел на них, затем пожал плечами.

— И не эти.

Улица, наполовину вымощенная, наполовину грунтовая, была типичной для этой части города. Единственным источником освещения служила пара лампочек, висящих на проводах, протянутых через дорогу, и несколько слабых фонарей на крыльце. Освещение не имело для нас никакого значения, поскольку мы смотрели на мир через спектральный серо-зеленый цвет наших очков ночного видения. Но хотелось надеяться, что никто из местных жителей не выглянет на улицу и не заметит двадцать пять теней с оружием, крадущихся по тротуарам.

Неподалеку лаяли обычные иракские собаки, но они всегда так делали, и еще шумно работал генератор, размещенный в небольшом здании на другой стороне дороги. В остальном на улице было тихо.

С каждым темным окном и затененным дверным проемом, мимо которых мы проходили на другой стороне улицы, у меня начинали возникать воспоминания о Сомали. Я больше не чувствовал себя в безопасности в бронированных машинах, — не то чтобы дело было в СВУ, просто в животе образовался холодный узел, и мне пришлось заставлять себя сосредоточиться на работе.

— Не эти.

Переводчик продолжал вести нас по улице, останавливаясь у каждых ворот, чтобы рассмотреть и отвергнуть еще несколько входов. Внезапно он остановился.

— Вот они! — крикнул он, выхватил пистолет, спрятанный в куртке, и начал палить по воротам.

«Дьявол, — подумал я, — вот тебе и элемент внезапности!»

Что бы там ни задумал переводчик, которого я позже прозвал Уайаттом Терпом[47], — прозвище, которое я больше никогда не использовал, — это возымело немедленные и смертельные последствия.

На противоположной стороне улицы из генераторной выскочил бородатый иракец с АК-47, начав из него палить в небо. Оглядываясь назад, можно сказать, что он просто охранял свой генератор и пытался отпугнуть воров.

Находившиеся на другом конце улицы рейнджеры, услышав пистолетные выстрелы Уайатта Терпа, ответные выстрелы из АК-47 теперь уже мертвого охранника генератора и выстрелы из винтовок M4 моих парней, решили, что мы вступили в перестрелку, и сделали то, что они умеют делать лучше всего, — бросились в бой, как стая диких росомах.

Некогда спокойная ночь мгновенно обернулась сплошным хаосом. Рейнджеры, ведя огонь, начали двигаться в нашу сторону. Они бросали светошумовые гранаты, которые не просто взрываются, а продолжают взрываться девять раз, создавая шум разгорающегося боя.

Находившийся на пункте обеспечения операции (ПОО) сержант-майор эскадрона Крис Ф. следил за поступающими данными от разведывательного беспилотника. Благодаря БЛА над головой он мог видеть, как летят трассеры, взрываются светошумовые гранаты, как мои ребята и рейнджеры движутся навстречу друг другу, словно вступая в бой с врагом. И он услышал, как я передал по рации: «Контакт!», — команду, означавшую, что выстрелы были, но обстановка неясна. Крис сделал свою работу и вступил в бой, направив два танка и «Брэдли» в сторону нашей позиции.

Беспокоясь, что мы попадем под дружественный огонь рейнджеров, я крикнул своим ребятам, чтобы они убирались с дороги. Операторы начали перепрыгивать через стены и укрываться в домах, чтобы укрыться от случайных пуль. В их число входил и наш объект; группы, выделенные для «зачистки» этого дома, не собирались позволить перестрелке помешать им выполнить свою работу. Они подбежали к стене и вошли в дом, как планировалось. Тем временем я со своей группой управления, состоящей из медика и парашютиста-спасателя ВВС («пиджея»), заняли другой дом, где столкнулись с очень милой, очень напуганной и сонной иракской семьей.

Примерно через четыре минуты хаос прекратился, мы извинились за неудобства, причиненные нашим «хозяевам», и вернулись на улицу. Дом-объект был под контролем, а на всех задержанных надели наручники. Другая группа бросилась к генераторной, чтобы проверить, нет ли там еще вооруженных людей, но бородатый мужчина был там один. Тем временем рейнджеры организовали по периметру охранение и натянули проволоку, чтобы блокировать передвижение автотранспорта.

Примерно в это же время появились танки и БМП «Брэдли». Командир бронегруппы спросил меня, что я хочу, чтобы они делали. Я указал на пустое поле через дорогу и сказал:

— Становитесь там и примите угрожающий вид.

Когда одна из «Брэдли» покатилась вперед, она нечаянно наехала на ноги мертвого охранника генераторной и раздавила их. Что-то в произошедшем меня обеспокоило. Я не знал наверняка, спал ли этот человек в своей хибарке, и, услышав стрельбу, вышел на улицу, паля из АК-47, чтобы отпугнуть грабителей, или же он намеревался напасть на американцев, но склонялся к тому, что он был просто бедным человеком, выполнявшим свою работу и оказавшимся не в том месте и не в то время.

Из уважения к погибшему я решил оттащить его на улицу, чтобы его тело больше не страдало, поэтому схватил его за руки и вытащил на проезжую часть.

Примерно в это же время из дома, к которому я притащил тело, вышла женщина, одетая в традиционный черный хиджаб на голове и длинное черное платье, а за ней топал мальчик лет десяти на вид. Взглянув на окровавленный, изуродованный труп, она бросилась к нему и принялась кричать и выть во всю мощь своих легких.

Сбитый с толку и сильно напуганный, мальчик прижался к спине матери, в ужасе глядя на меня. Было два часа ночи, его окружали страшные люди в очках ночного видения, которые, должно быть, выглядели как чудовища, один из них навис над ним, пока его мама кричала и сжимала в руках окровавленный труп, лежащий на подъездной дорожке.

В тот момент я понял, что ненароком затащил мужчину на его собственную территорию — прямо к его жене и ребенку. Случившееся потрясло меня. Я увидел там своего собственного сына, обнимающего свою маму. К крикам женщины присоединились крики другой матери, годом ранее рыдавшей над телом своего погибшего сына-подростка, и вопли моего командира эскадрона Гэри Эйча, лежавшего на спине возле ангара в Сомали, с перебитыми осколками ногами. Я не знал, что из этого было реальностью, а что просто моим личным адом.

Я отвернулся со слезами на глазах, но, к счастью, за моими очками их никто не мог увидеть. Мне нельзя было сломаться или проявить слабость, поэтому я перешел на юмор.

— Если он не был повстанцем раньше, то стал им теперь, — сострил я с одним из других парней.

Это был Ирак. Мы были на войне. Я подписался на это. По дороге на базу я сообщил армейскому офицеру, «владельцу боевого пространства», о случившемся, чтобы он извинился перед местным старостой и заплатил женщине за ее потерю.

И снова я ушел с женским горем, отдававшимся эхом по темной улице и в коридорах моего сознания. Я знал, что этот звук поселится среди других моих призраков и демонов. Я доложил о том, что «все под контролем», но впервые с тех пор, как поступил на воинскую службу, мне захотелось начать зарабатывать на жизнь чем-то другим.