Все под контролем

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

13 октября 2003 г.

Где-то над Атлантическим океаном

Все поменялось. Это были не просто пустые места людей, которые ехали в Сомали, но отсутствовали на обратном пути. Было что-то еще; нечто невидимое. Что-то в сердце и разуме человека. Трудно сказать, что именно, но все понимали, что то, что произошло в Могадишо, нас изменило.

Конечно, никто не говорил о страхе, утрате чувства непобедимости или всепоглощающей грусти, которую испытывали все, думая о наших отсутствующих друзьях. «Мы все — мужчины; все знали, что может произойти; нет нужды говорить об этом».

Некоторые играли в карты или в «Риск», но уже без того смеха и духа соперничества, который был присущ играм до 3-го октября. Другие глотали предложенный медиками «Амбиен»[26] и спали. Третьи, такие, как и я, сидели, погрузившись в раздумья.

Я понимал, что теперь я стал другим. Мои представления о том, каким будет бой, оказались ложными. Фильмы, телепередачи, парады — все это оказалось неправдой. Теперь я знал войну на самом базовом уровне и больше не питал иллюзий, что она славна или почетна, даже если индивидуальные жертвы солдат, сражающихся за своих собратьев, являлись проявлением и того, и другого. Война была адом. Она была ужасна, разрушала жизни и имущество, — и все это ради жажды власти и контроля каких-то мудаков… Худшее, что я мог себе представить, — чтобы кто-то через это прошел.

Пережить войну и ее последствия — это ненависть, злость и невероятное насилие. Я знал, что отныне, чтобы правильно выполнять свою работу и выжить, мне придется сосредоточиться на этих аспектах. Уберите сочувствие и сострадание к другим, и ты не будешь чувствовать боль.

Сидя в своем кресле, когда транспортный самолет направлялся на запад, в безопасные Соединенные Штаты, я не переставал вспоминать виды, звуки и запахи того, что мне довелось пережить в Сомали. Воспоминания захлестнули меня с головой. Дыра в стене дома, где, как я думал, умру; взгляд через улицу на обломки «Черного ястреба»… Тела вертолетчиков, пристегнутые, словно багаж, к малайзийскому бронетранспортеру… Задний борт «Хамви», засыпанный пропитанным кровью песком, и мысленный образ единственного армейского зеленого носка, лежащего на земле рядом с ним… Тела, выложенные на асфальте под пончо, ноги в ботинках, торчащие из-под нижнего края, с носками, устремленными в небо… Обмякшее тело Эрла, которое тащили с тротуара.

Крики раненых людей эхом разносились по коридорам моего сознания. Глубокий бас «ВОМП» прилетающей минометной мины… Трескотня миниганов «Маленьких птичек», шипение гранат и «вуп-вуп-вуп» лопастей… Работа РПГ, состоящая из трех звуков, пули, пролетающие над головой на сверхзвуковой скорости — если только они не попали вам в лицо, как это случилось с Эрлом, которые вы не услышали.

Ученые утверждают, что из всех чувств обоняние наиболее тесно связано с памятью. В Сомали были запахи, которые я не мог забыть. Гниющий мусор на пляже, в том числе останки человеческих тел; горящий мусор и шины, от которых небо становилось пепельным; смешанный запах железа и хлора в вони крови и отбеливателя. Я до сих пор ощущал их запах, вспоминая, пока сидел в самолете по дороге домой.

Стоя 4-го октября там, под африканским Солнцем и в безопасности нашей базы, глядя в кузов забрызганного кровью «Хамви», когда запах войны заполнял мои ноздри и поселялся в моем сознании, я задавался вопросом, что стало с остальными солдатами спасательной колонны. Попали ли они в ловушку и были ли окружены? Ждут ли они помощи? Я начал чистить оружие и доставать новые боеприпасы, чтобы вернуться в бой, а в голове пылало желание отомстить.

И все же, даже когда я готовился отправиться на поиски своих товарищей и убивать сомалийцев, меня разрывала мысль о том, чтобы покинуть относительную безопасность аэропорта и вернуться на жестокие улицы Могадишо. Хотя это еще не было известно, я только что пережил самую продолжительную перестрелку в армии США со времен войны во Вьетнаме. Хотя я все еще был готов идти сражаться за своих собратьев, я понимал, что с меня хватит боевых действий.

К счастью, мои приготовления были прерваны звуком приближающихся вертолетов. Как оказалось, бóльшая часть роты рейнджеров и эскадрона нашего Подразделения была доставлена на пакистанский стадион и сейчас переправлялась в аэропорт.

Вскоре после нашего прибытия к выжившим начала поступать информация. Стало известно о тринадцати погибших, шестерых пропавших без вести, включая одного, который, как считалось, попал в плен, — летчика вертолета второго «Черного ястреба», старшего уорент-офицера Дюранта. Семьдесят три человека было ранено; раздался призыв сдавать кровь, и все, кто мог, выстроились в очередь.

«Гриз» Мартин погиб предыдущей ночью, пытаясь добраться до попавших в ловушку защитников. Мои опасения подтвердились, — это он находился за рулем сгоревшего «Хаммера», мимо которого я проезжал во время эвакуации. Он был поражен выстрелом из РПГ, граната попала в незащищенное колесо и взорвалась. Огонь был настолько сильным, что.45-й калибр «Гриза» расплавился и разрядился в него. Теперь ему не было нужды уходить на пенсию и открывать небольшой бизнес или возвращаться домой к жене и трем дочерям, — разве что в гробу, украшенном флагом.

Эрл был мертв. Ему выстрелили в лицо, и его уже не было на этом свете, когда я оглянулся и увидел, как его уволакивают с тротуара. Трудно было смириться с тем, что я больше никогда не буду общаться с этим веселым парнем, который прикрепил к своему шлему пару бивней бородавочника и расхаживал по ангару полуголым. Он выглядел как ребенок, но был бесстрашным медиком и штурмовиком, который и лечил, и убивал. Теперь его веселая улыбка и чувство юмора были потеряны для мира, который, возможно, и не заметит его отсутствия, но точно заметят его семья и друзья.

Я не мог представить себе, что сейчас переживает Джон Хейл. Он находился рядом с Эрлом, когда того подстрелили, и провел ночь, борясь за выживание, с безжизненным телом лучшего друга в комнате.

В Дэна Буша попали четыре раза, когда он защищал других, прежде чем он скончался от ран. На момент смерти дома его ждала беременная жена. Ему больше никогда не доведется поохотиться или ловить дичь в своем любимом лесу, поклоняться своему Богу или узнать своего ребенка.

Тем временем все ждали новостей о судьбе летчика и экипажа второго сбитого «Черного ястреба», а также снайперов нашего подразделения, Гэри Гордона и Рэнди Шугарта, которые трижды просили разрешения приземлиться и защищать их. Когда войска 10-й горной дивизии прибыли на место, они обнаружили лишь обломки вертолетов и кровавые следы, ведущие прочь от места происшествия.

Зная, что американцы все еще не найдены, все боеспособные солдаты быстро занялись чисткой снаряжения, подготовкой машин и раздумыванием о том, как взять с собой побольше воды и боеприпасов, чтобы снова отправиться в путь. На этот раз мы взяли с собой очки ночного видения. Мы сражались восемнадцать часов, потеряли столько людей, чтобы забрать останки экипажа первого сбитого «Черного ястреба», а затем и второго; никто не собирался оставлять позади ни единого американского солдата, живого или мертвого.

Когда мы собрались перед маленьким телевизором, приютившимся в дальнем углу ангара, на экране появились изображения мертвых американцев, — полуголых или полностью голых — которых тащили по улицам толпы людей. Один журналист рассказал, что видел, как группа детей тащила на веревках труп, обгоревший до неузнаваемости. Теперь нам была известна судьба по крайней мере некоторых членов экипажа второго сбитого «Черного ястреба» и снайперов подразделения, которые отправились им на помощь.

При этих словах по залу прокатилась волна бурного возмущения, распространившаяся по ангару. Кто-то должен был заплатить за это злодеяние. Когда же части тел погибших стали появляться у ворот авиабазы в мешках для мусора, стало только хуже.

Операторов Подразделения обуяла жажда крови. В них кипели гнев и ненависть к сомалийцам. Каждый был готов вернуться в город и расправиться с ублюдками. Убить их всех. Начальство знало, что мы так и поступим, поэтому положило этому конец. Наша битва была закончена.

Однако мы еще не закончили умирать. Шестого октября, через два дня после окончания сражения, тактическая группа «Рейнджер» собралась на поминальную службу по погибшим в том бою. Вместе с эскадроном «С» на асфальте прямо у нашего ангара выстроился эскадрон «А», прибывший на замену. Перед «Маленькими птичками» в ряд были установлены традиционные пустые ботинки и винтовки с примкнутыми штыками. Это было все, что осталось от наших друзей, по которым можно было скорбеть.

Стоя там и слушая, как горнист играет зарю, я думал о последствиях, если вдруг сомалийцам повезет, и они выпустят по нам минометную мину. Более нигде не было безопасно.

Вечером мы с Джейком возвращались в ангар, когда у входа в него увидели нашего командира эскадрона, который разговаривал с ведущим хирургом майором Куртом А., а также с командирами групп эскадрона «С» и недавно прибывшими командирами групп из эскадрона «А». Остановившись на несколько минут, чтобы поприветствовать друзей из эскадрона «А», я направился к своей койке прямо у входа, оставив Джейка поболтать.

Внезапно, без предупреждения, раздался оглушительный треск, затем грохот взрыва, за которым последовали разлетевшиеся в воздухе обломки и облако дыма. Что-то твердое ударило меня по ноге, и я оглох. Что произошло, мне удалось понять не сразу: сомалийцам исключительно повезло — минометная мина упала в нескольких футах от людей, находившихся снаружи.

Когда ко мне вернулся слух, меня потряс звук кричащего от боли человека. Я направился к выходу, как раз в тот момент, когда Джейк вскочил в помещение на одной ноге и упал мне на руки — осколок разорвал ему ахиллово сухожилие.

Когда я укладывал Джейка на койку, он поднял голову и закричал:

— Отомсти за меня, Том! Отомсти за меня!

При других обстоятельствах его мольба об отмщении могла бы показаться смешной из-за своей драматичности, но хотя рана и была серьезной, она не представляла угрозы для жизни и не несла ущерба здоровью. Я оставил его и побежал на улицу проверить остальных.

Командир лежал на земле, его ноги оказались посечены осколками в десятках мест. Он кричал так громко, что я почти чувствовал боль этого человека в своем собственном теле. Это нервировало, и по позвоночнику пробежал холодок.

Ведущий хирург, Курт, был ранен в грудь и ноги разлетевшимися кусками металла. Но от взрыва он потерял сознание, и от него не доносилось ни звука.

Мэтт Риерсон, стоявший между остальными и тем местом, куда угодила минометная мина, принял на себя основной удар. В нем еще теплилась жизнь, но было очевидно, что он не выживет.

Из всех раненых его судьба казалась самой несправедливой. Существует множество историй о героических поступках, совершенных во время битвы за Могадишо. Рассказывали о клерках, поварах и снабженцах, которые добровольно вызывались пробиваться в город, чтобы эвакуировать раненых и попытаться прорваться к обороняющимся. Парни из 10-й горно-пехотной дивизии оправдали свою репутацию храбрецов, как и рейнджеры. А летчики «Маленьких птичек» не позволили врагу перебить защитников, подвергая себя обстрелу из РПГ и на практике реализовывая свой девиз «Ночные сталкеры не сдаются!». Многие люди жертвовали собой ради своих братьев по оружию.

Однако Мэтт Риерсон за свои действия получил почти легендарный статус даже среди элитных воинов Подразделения. Он участвовал в первом штурме целевого здания, а затем находился в колонне, которая привезла пленных. Выйдя из машины, когда они наткнулись на блокпост, Мэтт принял бой с врагом и, преодолевая трудности, заставил колонну двигаться дальше.

К тому времени, когда он вернулся в аэропорт, Мэтт прошел через ад, но он тут же захватил новые боеприпасы, а затем прыгнул в «Хамви» и отправился обратно в город, чтобы доставить раненых солдат в безопасное место. Каждый раз, возвращаясь на машине, полной раненых, он разворачивал изрешеченную пулями машину и снова отправлялся в путь, зная, что с каждой поездкой его ждут постоянные атаки и вероятность смерти.

Каким-то чудом Мэтт выжил. Но теперь судьба настигла его, настигла в виде невидимого врага. Он умер вскоре после прибытия в полевой госпиталь: потерял слишком много крови, получил слишком много ран.

Оставшиеся военнослужащие, сгрудившиеся в бункере в задней части ангара, слушали крики раненых от боли и уже не шутили по поводу недостаточной меткости сомалийцев. В ту ночь я провалился в тревожный сон, а крики Харрелла отдавались по всему зданию и в коридорах моего сознания.

Над бойцами нашего Подразделения опустилось темное облако. Все получили суровый урок: мы не были непобедимыми, мы не являлись неприкасаемыми. Погибло девятнадцать американцев, в том числе операторы Подразделения Риерсон, Буш, Филлмор, Шугарт и Гордон. Семьдесят три человека было ранено.

Потери среди сомалийских ополченцев были ужасающими, хотя реальные цифры варьировались в зависимости от источника. Являлись ли они все гражданскими лицами, были ли они застрелены, когда смешались с боевиками, или попали под пули или гранатометные выстрелы далеко от места сражения, было неведомо.

Следя за выпусками новостей, бойцы тактической группы «Рейнджер» задавались вопросом, что же сообщили нашим семьям. Люди в Соединенных Штатах видели те же передачи, что и мы, включая трупы, которые тащили по улицам.

Семьи погибших, конечно же, будут оповещены, как только командование убедится, что располагает верной информацией. Однако другие семьи будут беспокоиться. Обычно семьи военнослужащих Подразделения считали, что отсутствие новостей — это уже хорошие новости, но если бы они узнали о сражении, то наверняка стали бы звонить в колл-центр в Форт-Брэгге.

За день до минометного обстрела мы с Джейком нашли спутниковый телефон и тайно перезвонили Дебби и девушке Джейка, Шари. Мы не сказали ничего особенного — достаточно было того, чтобы они знали, что с нами все в порядке. Разумеется, на следующий день все изменилось: Джейк получил разрыв ахиллового сухожилия.

После смертельной атаки, в результате которой погиб Риерсон, командование решило, что для операторов лучше всего вернуться к тренировкам и подготовке к тому, что их ждет впереди. Оставшиеся в живых участники битвы за Могадишо рассказали вновь прибывшим из эскадрона «А» о том, чего следует ожидать, если они попадут на территорию «плохих парней», включая реальность войны и боевых действий для тех, кто не сталкивался с этим раньше, но был готов слушать. Те из нас, кто побывал в бою, увидели в «зеленых» бойцах — жаждущих сражаться, не боящихся, верящих в свою непобедимость — тот же взгляд, который, как мы знали, был у нас до того, как все полетело к чертям.

Во время разбора боевых действий был озвучен полученный опыт и выученные уроки, в частности то, что нельзя оставлять на базе очки ночного видения, нужно брать с собой достаточный запас воды, а перед выходом на задание необходимо заранее снаряжать боеприпасы, чтобы они были готовы к немедленной доставке. В течение нескольких дней взамен скейбордистских шлемов мы получили кевларовые.

Мы также рассказали новичкам о тактике ведения боя, используемой противником, в том числе о его склонности прятаться за спинами безоружных гражданских лиц, когда они стреляют. Обычно правила ведения боя гласили, что в таких обстоятельствах американский солдат должен был открывать ответный огонь только тогда, когда в него стреляли первым, и только в того, кто представлял непосредственную угрозу. Однако сомалийские боевики открыто использовали гражданских лиц в качестве щита, полагая, что американцы не будут стрелять в ответ, что усложняло принятие решения о стрельбе по толпе. Это тяготило тех, кто был вынужден вести огонь в таких обстоятельствах, чтобы выжить и защитить своих братьев по оружию. Право решать, как поступать в таких случаях, командиры оставляли за каждым отдельным военнослужащим. Что бы вы там себе ни говорили, но если вы не побывали в бою, то стрелять в сторону гражданских лиц, даже если в вас стреляют в ответ, — задача не из легких. Очень легко сказать, что вы бы так и поступили, если бы не были поставлены в такое положение раньше.

Тем временем обе группы тренировались в заброшенной деревне у моря, зачищая здания по обеим сторонам улицы. Я сразу же обратил внимание на заметную разницу между тем, как выполняли свою работу новички и те, кто уже побывал в бою.

Новички взбирались по лестницам, торчали в дверных проемах и окнах, останавливались, чтобы поговорить на улице, оставляя себя незащищенными. Я мог их видеть, а значит, мог заметить и враг. На другой стороне улицы оставшиеся в живых участники битвы были невидимы даже в светлое время суток. Они ползали по лестницам и избегали стоять там, где они могли бы стать хорошей мишенью.

Были и индивидуальные уроки. Когда я пытался убить человека, крадущегося по переулку, мой 45-й калибр заклинило. Это произошло потому, что мы содержали оружие в состоянии такой точной настройки — в готовности к тренировочному стрельбищу, — что небольшое количество песка не позволяло ему выстрелить. «Неаккуратное» оружие, возможно, не так точно стреляет по мишеням на полигоне, но в полевых условиях оно более надежно.

Самый важный урок, который в будущем изменит порядок проведения спецопераций, заключался в следующем: не позволяйте вертолетам зависать над районом цели, по сути, сообщая местным жителям, где искать американцев, и предоставляя им легкие мишени для РПГ. Если бы «Черный ястреб» не выполнял это, задача была бы выполнена быстро и с гораздо меньшими потерями.

Прошло несколько дней, а над бойцами тактической группы «Рейнджер» все еще висел один нерешенный вопрос. Все были на месте, кроме старшего уорент-офицера Дюранта, которого, как мы узнали из телевизора, держали в заложниках. У него даже взяли интервью на телевидении.

После интервью Роберт Окли, специальный посланник США в Сомали, предупредил Айдида и похитителей Дюранта, что если летчик не будет освобожден, это приведет к тяжелым последствиям. Американцы были разгневаны кадрами того, как по Могадишо таскают тела военнослужащих, и не были настроены на новые зверства.

«С вашим народом будет драка, — заявил Окли представителям СМИ для Айдида. — Как только снова начнется стрельба, вся сдержанность со стороны США исчезнет. Только посмотрите, что сейчас сюда прибывает. Авианосец, танки, ганшипы… все, что нужно. Как только начнутся бои, весь этот сдерживаемый гнев вырвется наружу. Вся эта часть города будет уничтожена».

Президент Клинтон подкрепил эту угрозу переброской механизированного подразделения, включающего танки «Абрамс» и боевые машины пехоты «Брэдли», а также дополнительного батальона 10-й горной, боевых ганшипов AC-130 «Спектре», способных за считанные минуты сравнять с землей целый квартал, авианосца ВМС США «Авраам Линкольн» и нового эскадрона на замену потрепанному эскадрону «С».

Айдид все понял правильно. Дюрант был освобожден после одиннадцати дней плена. Именно благодаря его рассказу люди, а затем и весь мир узнали о героизме Шугарта и Гордона. Он описал, как они яростно сражались, даже будучи раненными, уступая противнику и в вооружении, и в численности. Они должны были понимать, что дело безнадежно, особенно после потери авиационного прикрытия, но они забрали с собой многих врагов[27].Я был среди тех, кто посадил Дюранта на самолет, возвращавшийся в Штаты.

Убитые уже были отправлены домой в гробах, покрытых флагами, к скорбящим семьям, которым было поручено организовать похороны, и чья жизнь изменилась навсегда. Раненые были распределены по военным госпиталям в Германии и в армейском медицинском центре имени Уолтера Рида в Бетесде, штат Мэриленд.

И вот, наконец, 13-го октября пришло время отправляться домой тому, что осталось от эскадрона «С». Сотрудники нашей группы ожидали посадки в огромный транспортный самолет C-5, когда к нам подошел психолог, присланный из Подразделения. В эскадронах всегда был штатный психолог, который следил за тем, чтобы солдаты были психологически здоровы и могли выполнять свою работу. Но мы не ожидали, о чем он захочет поговорить с нами на этот раз.

— Эй, ребята, — начал Ларри Л., — когда вы вернетесь домой, и у вас будет время подумать о случившемся, не удивляйтесь, если вы сорветесь, может быть, заплачете без видимой причины. После того, что вы здесь пережили, это обязательно произойдет. Просто помните, что это совершенно нормально.

Никто не знал, что на это ответить. То, что сказал нам доктор, озадачило большинство людей. Да, все было плохо, но разве они не были лучшими в мире? Самыми выносливыми? Самыми высококвалифицированными? К тому же, сломаться было признаком слабости, а Подразделение — не место для слабаков. За такое могут и выгнать. Оператор должен был быть в состоянии положиться на того, кто рядом с ним, в ситуациях, когда мгновенное колебание могло означать разницу между жизнью и смертью.

Из уважения к доктору мы просто кивнули и не стали оспаривать его слова. Но я все еще был в недоумении, почему психолог вообще заговорил об этом и, тем более, почему срыв должен был произойти после того, как мы все доберемся до безопасных Штатов. Я списал это на то, что психологам просто необходимо о чем-то говорить.

Прибыв в Штаты, эскадрон «С» был переброшен не прямо в Форт-Брэгг, а на другой аэродром, а затем в целях секретности доставлен в Брэгг на автобусе. О событиях в Могадишо писала вся пресса, однако участие в них Подразделения оставалось засекреченным.

Сложив и сдав снаряжение, я отправился к воротам части, где меня встретила Дебби. По дороге домой мы разговаривали в основном о том, что нужно починить по дому, о погоде и о ее работе.

Она слышала о Могадишо, но только о той версии, которую показывали в новостях, — как бы плохо это ни было. И она не спрашивала о подробностях… только после того, как мы вернулись домой.

— Итак, как же все было на самом деле? — спросила она, когда мы вошли в дверь.

Я остановился и повернулся к ней лицом, на мгновение задумавшись, как и что ей ответить, но прежде, чем успел заговорить, почувствовал, как на меня накатывают воспоминания, словно обломки кораблекрушения на волне прилива. Зрелища, звуки — крики людей, запах крови и хлорки.

Я увидел мертвых американских солдат, лежащих бок о бок на асфальте, и лица Эрла, Гриза, Дэна, Гэри, Рэнди и Мэтта — друзей, с которыми я смеялся, ел, напивался, и которые теперь ушли навсегда. Меня охватило чувство вины за то, что я выжил, а мои друзья, мои братья по оружию — нет.

Мои плечи начали трястись, мое нутро завязалось узлом, я закрыл лицо руками и разрыдался.