Все под контролем

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Лето 2000 г.

Лахор, Пакистан

Мы проезжали мимо поля для гольфа, расположенного на окраине Лахора, когда меня легонько подтолкнул Джейк.

— Посмотри на кэдди[34].

На мгновение отвлекшись от дороги, я взглянул туда, где традиционно одетая четверка людей и их кэдди готовились к первому удару на первой лунке. Но внимание Джейка привлекло то, что помимо того, что они таскали сумки для гольфа для своих боссов, у всех кэдди за плечами были автоматы АК-47.

Кэдди тоже заметили нас — пару белых парней в западной одежде и солнцезащитных очках «Окли», сидящих за рулем арендованной машины. В их облике не было ничего враждебного, просто телохранители, следящие за порядком и гадающие, кто же эти «новые парни в городе». Автоматы остались у них за спинами, и сами они вернулись к извлечению подходящих клюшек для своих боссов.

Я пожал плечами и улыбнулся. Автоматы были бы неуместны на любом зеленом и ухоженном поле в любом американском городе, но это был Пакистан. Автоматы Калашникова здесь были повсюду. Перед каждым красивым домом стояла будка с вооруженным охранником, который целыми днями спал. Перед каждым отелем или профессиональным офисом, имеющим финансовые возможности, стояли охранники с автоматами. Даже полицейские расхаживали с вездесущими «калашами».

Нас это не особенно тревожило. По своему опыту и подтверждению, полученному от сотрудника посольства США, мы знали, что обилие оружия объясняется скорее высоким уровнем преступности, чем террористами. В любом случае мы с Джейком приехали не для того, чтобы ввязываться в драку; мы даже не были вооружены. Наша цель состояла в том, чтобы оценить уровень безопасности в посольстве и получить представление о том, как относятся к Соединенным Штатам в некоторых крупных городах и племенных районах.

Со времен моей службы в охваченном войной Сараево под мостом моей жизни утекло много воды, принеся с собой множество перемен.

Вернувшись с задания в начале 1997 года, я узнал, что моя вторая жена, Бренди, изменяла мне с солдатом спецназа, который пытался попасть в Подразделение. Ее полюбовнику это не помогло, а ее саму я выгнал из дома.

Однако я совершил стратегическую ошибку, не сменив замки перед тем, как отправиться в очередную учебную командировку в Израиль. Таким образом, во второй раз (ровно по количеству жен и поездок на Святую землю) я вернулся домой и обнаружил, что меня обчистили. Учитывая обстоятельства, я решил, что не буду скучать по Бренди, но пришел к выводу, что поездки в Израиль плохо сказываются на моих браках и сохранении домашней обстановки.

Еще более неоднозначным благословением стало то, что меня назначили командиром группы, в которой я начинал службу изначально. С одной стороны, это говорило о том, что командование Подразделения считает, что я заслужил право руководить другими операторами, — что в силу их независимого характера могло стать своеобразным испытанием. С другой стороны, это увеличивало стресс — не только от того, что требовалось от меня как от командира группы, но и от осознания того, что в боевой ситуации мои решения будут влиять на жизни моих людей и даже могут стóить кому-то жизни. Такое бремя лидерства тяготило меня.

За годы, прошедшие после моей первой командировки в Сараево, было еще несколько подобных командировок, в том числе и в апреле 1997 года, когда моей группе было поручено обеспечивать безопасность Папы Римского Иоанна Павла II. Наше усердие окупилось, когда под мостом, по которому должен был проехать кортеж понтифика, нами были обнаружены заложенные бомбы. Конечно, похвала за возможное спасение жизни Папе досталась другим, но, как и во всем остальном, над этим мы только смеялись. Хорошо выполненная работа все равно остается хорошо выполненной, независимо от того, кто ее делает, или кто ставит ее себе в заслугу.

Как и в случае с поездкой в Пакистан, в свободное от выполнения конкретных заданий по обеспечению безопасности время, сотрудники моей группы — иногда вместе, иногда группами по два-три человека — регулярно путешествовали по миру, тренируясь по своим специальностям или знакомясь с местностью, чтобы получить знания, которые могут пригодиться в кризисной ситуации.

Однако главным изменением в моей жизни стало то, что в ноябре 1998 года я снова женился, и теперь у меня появился сын. Я познакомился с Кристин в местной тусовке для многих сотрудников Подразделения после того, как выгнал Бренди из дома. Изначально мы были просто друзьями; она была скорее «одним из парней», с ней было легко общаться. Но со временем дружба переросла в близость, которая, в свою очередь, привела к тому, что она объявила о своей беременности.

Сначала мне пришлось немного свыкнуться с мыслью о том, что я стану отцом, но потом она стала мне нравиться. Я сам предложил нам пожениться и «поступить правильно», и мы связали себя узами брака.

Когда мы узнали, что наш ребенок будет мальчиком, я был в восторге. Как тридцатидвухлетнему солдату спецназа, мне было интересно иметь сына, который продолжит фамилию и, возможно, даже пойдет по моим стопам в армию. Я также надеялся, что рождение ребенка принесет в мою жизнь стабильность и ощущение нормальности.

К тому времени я осознал, что имею дело с серьезными проблемами в психическом здоровье, такими как депрессия, приступы гнева, высокий уровень тревожности, а также мысли о самоубийстве и постоянная ноющая уверенность в том, что я никогда не был достаточно хорош. Худшие воспоминания о Сомали уже угасли, хотя все мои жены, включая Кристин, говорили, что я кричал, вопил и боролся во сне. Те вещи, которые вызывали воспоминания или тревогу, остались, даже если мои реакции были не столь заметны.

Я стал лучше скрывать свои проблемы, но не во всех ситуациях. Когда в 1998 году на экраны вышел фильм о Второй мировой войне «Спасение рядового Райана», мне пришлось уйти во время жестоких натуралистичных начальных сцен, изображающих высадку на берег в день «Д». Я вышел из кинотеатра в слезах и не смог туда вернуться.

Несмотря на мучившие меня проблемы, я так и не обратился за помощью, живя с ожиданием того, что не справлюсь с заданием и не смогу конкурировать с людьми, которые были лучшими на планете в своем деле. Я старел, и каждые полгода на борт приходили новые голодные молодые спецназовцы. И не имело значения, что они смотрели на меня и других ветеранов Могадишо с каким-то благоговением, ловя на лету каждое наше слово и указание.

Я побывал во многих уголках мира, большинство из которых были в той или иной степени опасны; пережил жестокие, душераздирающие бои и убивал врагов, как меня учили. Но я чувствовал, что теряю контроль над тем, кто я есть на самом деле. Я больше не чувствовал себя невинным добросердечным мальчиком из Индианы, который любил своих друзей и семью, или молодым человеком, который пошел в армию в поисках приключений, или даже солдатом спецназа, который упорно проходил отбор в Подразделение и подготовку операторов. Я отличался от всех своих прежних «я».

Я стал непримиримым, циничным молодым человеком, который не доверял ни людям, ни эмоциям — ни своим, ни чужим. Я видел, что люди способны делать друг с другом в Могадишо и Сараево, а в личном отношении я все еще фокусировался на чувстве, что меня предали две мои жены, и все еще не признавал своей роли в том, что случилось с моими браками.

Мир был темным и опасным местом. Те, кого я плохо знал и кому не доверял, не имели для меня значения. «Враг» всегда значил меньше, чем человек, и был причиной происходящего, а значит, и виновником всех проблем у меня и моих друзей. Даже мои подчиненные считали меня мудаком, который дотошно следит за чистотой в группной комнате, но те же парни знали, что я честный, справедливый и подготовленный командир. Правда заключалась в том, что единственными людьми, на которых у меня действительно хватало времени, были другие сослуживцы в Подразделении, а единственное, что меня действительно волновало, — это моя работа… и выпивка, чтобы забыться.

Женитьба в третий раз и рождение сына были моей надеждой на «нормальную» жизнь. Может быть, ответственность за заботу о семье остепенит меня, поможет заново открыть в себе того человека, которым я когда-то был. Но, конечно, все это не мешало мне пить с друзьями. Более того, теперь у меня появилась новая причина — я мог поднять тост за своего будущего сына.

Однако через несколько недель после рождения Томаса мою группу снова направили в Боснию. Я чувствовал одновременно облегчение и вину. Я понимал, что это ужасно — оставлять Кристин одну с новорожденным, но рассуждал так: это моя работа, и я должен зарабатывать на жизнь, чтобы содержать свою семью. В глубине души я понимал, что должен быть дома, но работа была важнее. Как бы то ни было, у меня не было выбора. Мне приказали идти.

Во время полета в Сараево меня мучило чувство вины, но с каждой пройденной милей я заставлял себя переключаться на то, что мне нужно было сделать. Защита генерала, возглавляющего миротворческие силы, и других высокопоставленных лиц была задачей «на все сто», и все, что не помогало мне в ее выполнении, нужно было выбросить из головы.

Внешне Сараево продолжало оправляться от ужасов войны. Большинство зданий, разрушенных в результате обстрелов, были снесены, улицы отремонтированы, открывались предприятия. В городе все еще оставались напоминания о пережитом — остовы многоквартирных домов на заросших сорняками участках, «сараевские розы», сохраненные для потомков, и огромные кладбища, как, например, у бывшего Олимпийского стадиона. Но в остальном жизнь там вновь входила в нормальную колею.

Однако также приходила тревожная информация, как из разведывательных источников, так и из новостей, о том, что Босния и Герцеговина, как мусульманская страна, становится «безопасным убежищем» для исламских террористов из других стран. Мне показалось ироничным, что НАТО вмешалось, чтобы защитить мусульманское население от сербских христиан, а теперь некоторые из этих людей укрывали врагов, в том числе тех, кто был связан с Усамой бен Ладеном и «Аль-Каидой».

Вернувшись из Сараево, я с нетерпением ждал возможности снова увидеть свою жену и особенно сына, но спустя три месяца сомневался, вспомнит ли меня Томас.

Быстро выяснилось, что Кристин все еще страдает от послеродовой депрессии и злится, что я оставил ее одну на три месяца воспитывать новорожденного. Ее семья много помогала, пока меня не было, но это было не то же самое, что если бы дома был муж, который мог бы помочь. Я справлялся с этим, не обращая на это внимания, и после нескольких дней попыток воссоединиться с сыном я вернулся к своей жизни в Подразделении.

Как командир группы, я старался подавать пример, тренируясь больше, чем когда-либо, будь то на стрельбище или в ближнем бою, или просто работая над развитием своей физической силы, которая, как мне казалось, была мне необходима, чтобы не отставать от новых операторов.

Я также брал свою группу на все большее количество специализированных тренировок, таких как курс вождения по бездорожью, прыжки с парашютом и другие виды специальной подготовки, чтобы улучшить наши способности к работе в постоянно меняющейся международной обстановке. Я твердо решил, что мы будем готовы к тому дню, когда нас снова призовут в бой.

Иногда эскадрон проводил учения в городах США. Мы находили пустующее здание, а затем ночью залетали туда, чтобы уничтожить условных «террористов», имитируя ситуацию с захватом заложников или отрабатывая «прямые действия», — непродолжительные налёты или специальные мероприятия. Эти учения вызывали от граждан шквал сообщений о таинственных черных вертолетах, звуках взрывов и выстрелов в местное полицейское управление, которое уже было в курсе маневров. Но к утру операторы Подразделения уже были далеко.

Операторам предоставлялась большая свобода действий при выборе боевых задач. Мы должны были читать донесения и отчеты разведки, готовить свои предложения, и, хотя нам доверяли принимать правильные решения во время служебно-боевых командировок, предложения должны были быть одобрены командованием. Это не были «отпускные» задания, и обычно места назначения были в лучшем случае неприятными. По возвращении мы должны были готовить подробные отчеты с детальным описанием того, что нам удалось узнать.

Разумеется, задание должно было пройти через оперативный отдел Подразделения, который следил за тем, кто и где работает. Всегда существовала вероятность того, что в интересующем нас районе уже что-то происходит. Операторы не рассказывали о своих задачах даже своим товарищам, поэтому любые новые предложения должны были быть проверены, чтобы мы не вмешивались в уже проводимые операции и не мешали друг другу. Хотя общественность о них никогда не узнает — ну разве что в СМИ вскользь упомянут о поимке наркобарона, или убийстве разыскиваемого террориста, но все это никогда не приписывалось Подразделению, — оперативники постоянно выполняли задания по обеспечению национальной безопасности по всему миру.

Работа никогда не прекращалась. Я либо ездил на задания, либо думал о следующем задании, либо уезжал на тренировки. Моя домашняя жизнь мне просто мешала.

Когда мы с Джейком затеяли операцию в Пакистане, идея состояла в том, чтобы оценить обстановку в племенных районах, которые, как известно, дружат с правительством талибов в соседнем Афганистане. Вторая часть нашего задания заключалась в том, чтобы проверить безопасность посольства США в столице страны Исламабаде и разобраться в местных антиамериканских настроениях.

У правительства Пакистана были давние отношения с талибами. В 1980-х годах Соединенные Штаты и Пакистан сотрудничали с мусульманскими боевиками в Афганистане, пытавшихся изгнать русских из своей страны. Когда русские, наконец ушли, в стране началась гражданская война, продолжавшаяся до 1994 года. Именно в это время в стране появились талибы, исповедующие суровую интерпретацию законов шариата. Финансовую поддержку им оказывало пакистанское управление межведомственной разведки, а материально-техническую — пакистанские войска и бойцы, набранные в лагерях афганских беженцев в Пакистане. К талибам и их пакистанским союзникам присоединились несколько тысяч джихадистов «Аль-Каиды» из тренировочных лагерей, расположенных по всему Афганистану, под руководством Усамы бен Ладена и Аймана аль-Завахири.

Хотя бен Ладен все еще не попадал в поле зрения большинства американцев, Подразделению было хорошо о нем известно. В 1997 году ЦРУ узнало, что лидер террористов отправил военных советников обучать сомалийцев сбивать вертолеты[35].Это сделало дело личным.

Затем в феврале 1998 года бен Ладен и Айман аль-Завахири подписали еще одну фетву, в которой убийство американцев и их союзников объявлялось «личным долгом каждого мусульманина». Целью, по их словам, было освобождение мечети Аль-Акса в контролируемом Израилем Иерусалиме и Большой мечети в Мекке, а также требование выгнать американские войска из Саудовской Аравии и всех мусульманских земель.

Провозглашая эту вторую фетву и «объявление войны», бен Ладен назвал американцев «очень легкой мишенью». Прессе он заявил: «В очень скором времени вы увидите результаты этого». Свою угрозу он реализовал в августе 1998 года, когда посольства США в восточноафриканских городах Дар-эс-Салам (Танзания) и Найроби (Кения) были одновременно уничтожены взрывами заминированных грузовиков. Сотни людей были убиты и еще больше ранены.

В ответ Подразделение направило в Судан и Афганистан группы для скрытного обнаружения и уничтожения тренировочных лагерей «Аль-Каиды», по которым затем были нанесены удары крылатыми ракетами. Под давлением Соединенных Штатов Судан выдворил бен Ладена из страны. Затем он перебрался в Афганистан, где завязал отношения с муллой Мохаммадом Омаром, командиром афганских моджахедов, который в 1996 году основал Исламский эмират Афганистан и был признан талибами «командиром правоверных». В Афганистане бен Ладен начал создавать лагеря подготовки террористов, и вербовать иностранных боевиков из мусульманских стран, в том числе из Пакистана.

Нам с Джейком показалось, что посещение этого района имеет смысл. Переварив все, что смогли сообщить нам разведчики о талибах, Афганистане и Пакистане, мы вылетели в Лондон, где переночевали, а утром отправились в Пакистан. По прибытии мы поселились в «Мариотте», современном отеле в центре Исламабада, который часто посещают западные бизнесмены и журналисты.

Затем мы направились в посольство, чтобы зарегистрироваться. Почти всем служащим нас представили как сотрудников Госдепартамента низшего звена, которые просто приехали с визитом. Только посол и несколько избранных официальных лиц были проинформированы о том, кем мы являемся на самом деле и какова истинная цель нашей операции.

Мы с Джейком осмотрели посольство и ознакомились с его планировкой, чтобы, если что-то случится и Подразделению потребуется принять меры, разработать план на основе наших отчетов. Мы осмотрели ситуационные комнаты, где посол и сотрудники посольства могли бы укрыться и ожидать спасения, если возникнет такая необходимость. Мы также осмотрели территорию, чтобы определить, достаточно ли там места для посадки вертолета для эвакуации.

Оценив ситуацию в посольстве, мы некоторое время побродили по Исламабаду, чтобы определить, нет ли там антизападных настроений. Сотрудник посольства проинформировал нас о политической ситуации в Пакистане, но ни разу не упомянул об исламском экстремизме или проблемах с талибами в соседнем Афганистане.

Через пару дней мы взяли напрокат машину, намереваясь съездить в города Пешавар, расположенный на северо-западе страны и недалеко от границы с Афганистаном, и Лахор, богатый город на восточной границе, недалеко от Индии. Представлялось, что из этих двух городов Пешавар должен был стать проблемным из-за близости к экстремистам в соседней стране.

Во время советско-афганского конфликта 1980-х годов Пешавар был базой для Центрального разведывательного управления и подготовленных Межведомственной разведкой боевиков-моджахедов, которых вербовали в лагерях афганских беженцев. Теперь он стал местом вербовки талибов.

Мы решили сначала отправиться в Пешавар, что означало путешествие через горы по узким, плохо содержащимся дорогам, огибающим пугающие обрывы. Передвигаться было очень трудно, особенно когда сталкиваешься с местными автобусами, перегруженными багажом доверху и настолько переполненными, что многие пассажиры ехали, держась за борта или за багаж.

Проведя несколько дней в Пешаваре, мы пересекли страну и отправились в Лахор, который был явно более богатым городом. Ни в одном из этих мест никаких исламских экстремистских настроений обнаружено не было, мы ни разу не столкнулись с подобными проявлениями. Однако, судя по нашему отчету, за пределами Исламабада ни одно место в Пакистане нельзя считать безопасным.

В свои тридцать три года я был «стариком» для новых операторов, каждый из которых хотел услышать о Могадишо, хотя я по возможности избегал этой темы. В тот год вышел фильм «Падение “Черного ястреба”», и нам устроили специальный просмотр в местном кинотеатре.

В целом фильм хорошо передавал хаос и интенсивность боевых действий. Он также дал тем из нас, кто был на земле и боролся за свою жизнь, «общую картину» того, через что прошли другие, и некоторые решения командования, о которых мы не были осведомлены раньше. Из-за наших требований секретности, операторы Подразделения не сотрудничали ни с авторами при написании книги, на которой был основан фильм, ни с создателями самого фильма, так что в основном он снят с точки зрения рейнджеров, которые там были.

Ни один фильм не может точно передать влияние войны на органы чувств — запах крови, смешанной с порохом, звук пули, пролетающей в нескольких дюймах от вашего лица, или крики раненых. Они не могут позволить вам испытать ударную волну взрыва, которая ощущается так, будто вас только что ударил по лицу чемпион мира в тяжелом весе. Ничто не может заменить ни страх, ни горе, ни чувство вины за то, что ты выжил, а твои друзья погибли.

Большинство из нас считает, что фильм снят настолько хорошо, насколько это вообще возможно; он не слишком типичен для голливудских военных фильмов, и в нем никто не выглядит глупо. Думаю, никто не хотел поднимать мрачные воспоминания, поэтому даже ветераны Могадишо смотрели его с поднятыми щитами и просто старались оценить его таким, каким он был. Было много шуток по поводу того, кто из актеров изображает какого реального солдата: «Эй, это же был я!» Но на самом деле многие герои фильмов были срисованы с нескольких человек или попросту вымышлены.

Однако фильмы — это не реальная жизнь, даже те, что основаны на реальных событиях. Но слишком скоро все мы и вся Америка переживем реальное событие, которое навсегда изменит нашу жизнь. Утром 11-го сентября 2001 года, глядя в иллюминатор коммерческого самолета, летевшего в Бостон, я думал не об Афганистане, Пакистане или исламских экстремистах.

Я забрал свою и еще одну группу на обучение по эвакуации из транспортных средств, а затем отправился в Нью-Гэмпшир, чтобы погонять на раллийных машинах. Когда мы входили в воздушное пространство Нью-Йорка, я любовался лазурно-голубым небом, и Могадишо и угроза исламского терроризма казались далекими. Затем показался дым. Я не мог понять, что его вызывает, но, сверившись с GPS-приемником, определил, что исходит он из Нью-Йорка.

Мгновение спустя пилот вышел на связь и спросил, есть ли на борту военнослужащие. Выждав паузу, я затем поднял руку. Подошла стюардесса и попросила меня пройти с ней в кабину пилота, где он сообщил мне, что террористы, по всей видимости, захватили несколько коммерческих авиалайнеров. По крайней мере, один из них врезался во Всемирный торговый центр. Он попросил меня встать снаружи кабины и проследить, чтобы никто из посторонних не попытался проникнуть внутрь.

Занимая эту позицию, я не беспокоился о том, что самолет может быть захвачен. Кроме меня, на борту находились еще восемь операторов Подразделения, и ни один террорист не пережил бы подобной попытки. Но остальные люди на борту начали волноваться: многие из них стали в ужасе кричать и причитать.

Несмотря на то, что в голове у меня крутились мысли о последствиях этой террористической атаки, внешне я сохранял спокойствие ради пассажиров. Несомненно, ситуация должна была быстро развиваться, и ответные действия были неизбежны. Но сначала должно пройти некоторое время, чтобы определить, кто совершил эти чудовищные нападения на Америку и где их искать. И если будет война, то правительству понадобится время, чтобы определить варианты и сроки военного ответа.

А пока лучшее, что могло сделать Подразделение, — это подготовиться к грядущему. В прошлом я всегда говорил со своими ребятами о подготовке к войне. Теперь я знал, что мы будем не просто готовиться к войне, мы будем воевать, и Сомали вновь стало занимать все мои мысли.