Все под контролем

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Март 1991 г.

Западная Вирджиния

Промокший до костей, покрытый грязью и растительностью, с красными от недосыпа глазами, я вышел из леса на грунтовую дорогу и, пошатываясь, направился к перекрестку, надеясь увидеть там армейский грузовик. Если так, то я садился в него и убирался к чертовой матери.

Я шел уже восемнадцать часов, постоянно передвигаясь по самой труднопроходимой местности во всей гористой Западной Вирджинии, неся на спине рюкзак весом более восьмидесяти фунтов и массогабаритный макет винтовки, который весил еще семь фунтов. Добавьте сюда обезвоживание после нескольких часов поноса, а затем голод, и вы поймете, что я был истощен до предела.

Более того, я был морально сломлен и готов бросить все. Был готов отказаться от того, чтобы стать специальным оператором первого уровня в Подразделении, самом элитном и секретном антитеррористическом формировании Вооруженных сил США. Я просто вернулся бы в базовый лагерь, собрал свое снаряжение, а затем сел бы в автобус в аэропорт, чтобы улететь обратно в Форт-Кэмпбелл, поджав хвост. И я не собирался возвращаться, чтобы что-то переделать. Со мной было покончено.

Для меня уже не имело значения, что изнурительный форсированный марш-бросок через всю страну, известный под благозвучным названием «Долгая прогулка», был крайним физическим испытанием в требовательном процессе отбора в Подразделение, который, как известно, был длиннее, чем любой другой отборочный курс на планете. Я должен был находиться уже близко к его окончанию, но насколько близко, я не знал, и меня это уже не волновало. Впервые после победы над детским хулиганом в Индиане я сдался.

«Наверное, я все равно бы не справился», — подумал я.

Я с самого начала знал, что велика вероятность того, что пройти отбор, который печально известен тем, что ломает даже лучших солдат, мне не удастся, и я вновь окажусь в 5-й группе Сил спецназа. Тем не менее, столкнуться с такой реальностью было жестоко.

Самым большим разочарованием стало то, что всего шесть месяцев назад я был на вершине мира из-за того, что мне предложили пройти отбор в Подразделение. В ходе подготовки к отбору мне сообщили, когда и где меня заберут, а также что можно и что нельзя брать с собой — никаких GPS-устройств, мобильных телефонов или раций. Уточнили даже, какой тип ботинок разрешен. Кадровый сотрудник Подразделения, он же инструктор, должен был встретить меня в аэропорту в Западной Вирджинии, где будет проходить процесс отбора. Меня также уведомили, что мне расскажут то, что я должен знать и когда я должен это знать — ни больше, ни меньше. Как я понял позже, это было мантрой на протяжении всего отборочного процесса.

По прибытии в Западную Вирджинию мы с другими кандидатами бродили по небольшому аэропорту в поисках инструкций о том, что делать и куда идти. Вскоре появился микроавтобус, снаряжение было погружено, и мы отправились на место отбора в близлежащие горы.

Там нас проводили в казарму и велели выбрать койку. В одном конце помещения висела доска, на которой, как нам сообщили, каждое утро будет написано все, что нам нужно знать. Никаких устных указаний о том, что нам делать, никто отдавать не будет.

Процесс отбора состоял из нескольких этапов: административного, обучающего, и этапа стресса. Все это не имело никакого отношения к оружию или боевым навыкам — для тех, кто пройдет отбор, это будет позже, на курсе боевой подготовки операторов.

Как я понял, процесс вступления в ряды Подразделения означал, что меня будут оценивать постоянно: начиная с того самого дня, как я позвонил вербовщику, и до того дня, когда я выйду на пенсию или погибну. Подразделение требовало совершенства. Действуя в составе небольших групп — вплоть до команд из двух человек, — каждый оператор Подразделения должен был рассчитывать не только на выполнение своей работы, но и на выполнение задач, которые в обычном армейском подразделении были бы возложены на нескольких человек.

Командование было предано Подразделению как единому целому, а не только тем, кто входил в его состав. Если кто-то оступится — физически или психологически, — он вылетит. Единственный способ избежать этого — постоянно тренироваться, не переставая при этом задаваться вопросом, достаточно ли он хорош.

Однако цель Подразделения заключалась не в том, чтобы отсеять кандидатов во время отбора. Инструкторы учили тому, что было необходимо каждому кандидату, а затем предоставляли им все возможности для достижения успеха.

Однако я быстро понял, что единственный человек, которого волновало, попаду ли я туда, — это я сам. Подразделению было все равно — кандидат либо обладал всем необходимым, либо нет. Никто не собирался меня подбадривать, и никто меня не вдохновлял. Также никто не пытался меня отговаривать. Я должен был делать это сам или не делать вовсе.

Административный этап начался в первое утро и представлял собой частично тест на уровень физической подготовки и частично психологическое обследование. Тест на физическую подготовку начинался с отжиманий и приседаний на время, упражнения «бег, уклонение и прыжки», отползания назад и кросса на две мили в ботинках и камуфлированной боевой униформе. После того, через что мне пришлось пройти перед этим испытанием, я справился.

Затем нас погрузили в грузовики и отвезли в бассейн, где мы должны были пройти тест на «защиту от утопления». Кандидаты должны были несколько минут продержаться в воде, надев форму, а затем проплыть сто метров, не касаясь дна и бортиков. Тест на «защиту от утопления» был нужен для того, чтобы убедиться, что каждый сможет справиться с переправой через ручьи во время этапа стресса.

После тестов на физическую подготовку и плавание мы с другими кандидатами провели день, заполняя бумаги и проходя психологическое обследование. Все эти тесты были призваны определить, можно ли кандидатам продолжать отбор.

Тех, кто уходил или выбывал из процесса отбора, остальные кандидаты больше не видели. Их сумки таинственно исчезали, они ели в разное время, и их отправляли в другую казарму, чтобы дождаться процедуры отчисления и как можно скорее вернуть на родную базу. Те, кто отвечал за отбор, хотели, чтобы уход или травмы не повлияли на тех, кто еще пытался пройти отборочный курс, — синдром «плохого яблока». В Подразделении хотели быть уверенными, что если кандидат увольняется, ему некого будет в этом винить, кроме себя.

При всем при этом к кандидатам не обращались по имени или званию. Любые знаки различия на нашей униформе были сняты. Это означало, что никто не был главным, если только кандидат сам не брал на себя ответственность в той или иной ситуации. Хотя для того, чтобы понять это, потребуется время, основное различие между отбором в армейский спецназ, где особое внимание уделялось командной работе, и отбором в Подразделение заключалось в том, что в последнем случае основное внимание уделялось индивидуальной инициативе и эффективности.

Вместо имен и званий каждый день кандидатам присваивали различную комбинацию цвета и номера, например, «Голубой-2». Каждый из нас должен был запоминать свой цвет и номер, что, по мере того, как отборочный курс продолжался, а мы становились все более измотанными, превращалось в неприятную, но необходимую обязанность. Некоторые писали свой цвет и номер на руке; я же предпочитал записывать его на листке бумаги и класть в планшет с картой для быстрого запоминания.

После инструктажа в классе кандидаты проходили настоящие физические испытания. В рюкзаки укладывали груз и нас отвозили на место, где мы начинали карабкаться вверх и вниз по гористой местности. С каждым днем вес переносимого груза увеличивался. Чтобы убедиться в том, что наши рюкзаки весят правильно, имелись весы, которые учитывали, что потребление пищи и воды уменьшает вес рюкзака. Обмана быть не могло — рюкзаки взвешивали перед каждым выходом и после него, а также случайным образом на контрольных пунктах вдоль тропы, и горе тому кандидату, который явился с облегченным рюкзаком. Это означало, что инструктор запишет это в личное дело, а камень, весящий больше недостающего количества килограммов, будет добавлен в рюкзак до дальнейших распоряжений.

Нам показывали, как повышать свою эффективность в качестве солдат, например, как пить во время движения. Инструктор останавливал группу, чтобы мы могли попить, а тем временем другой инструктор продолжал идти, употребляя воду на ходу. Через две минуты инструктор, оставшийся с кандидатами, указывал на своего коллегу, который продолжил идти дальше, отмечая расстояние, которое он преодолел, пока мы стояли.

Другой пример — как сохранить энергию, но при этом преодолеть бóльший отрезок пути. Бежать по склону, энергично идти по ровной местности, экономить силы на подъемах, но никогда не прекращать движение к цели.

Касательно всего, что должны были делать кандидаты, то нам сначала объясняли, как это делать, затем показывали и давали возможность попрактиковаться, прежде чем инструктор начинал за нами следить. До меня дошел смысл уроков и показов — на счету каждая секунда; продолжайте двигаться, пока не дойдете до конца, и важность этого становилась все более очевидной по мере продолжения отборочного процесса.

После трех дней пеших маршей с инструкторами мы провели еще восемь дней, таская рюкзаки милю за милей по горам самостоятельно. Нам указывали место назначения, но не говорили, сколько времени у нас есть, чтобы добраться до него. Для меня это означало, что нужно идти как можно дольше и стараться изо всех сил, или же рисковать не уложиться в срок. Я боялся, что меня посадят в грузовик, который стоял у «другой» казармы — той, из которой никто не возвращался.

Шли дни, и обычные армейские правила и распорядки дня стали уступать место более свободному образу несения службы в Подразделении, который первоначально меня и привлек. Однако от кандидатов все больше и больше требовалось быть там, где нужно, и делать то, что нужно, без дополнительных указаний.

Медосмотр проводился каждое утро. От процесса отбора никого не отрывали, если только его недомогание не становилось опасным для жизни. Однако кандидатам сообщали об их физическом состоянии, а затем позволяли выбрать, стóит ли продолжать или нет.

Если у кого-то явно имелась серьезная травма, его спрашивали, не нужно ли ему обратиться к медику. Но если кандидат отвечал: «Мне это зачтется как время?», то единственным ответом было повторение вопроса: «Хотите ли вы видеть медика?». За кулисами разрабатывались планы по обеспечению безопасности кандидата, но начать разговор должен был он сам.

Каждый день на этапе обучения кандидатов становилось меньше, чем накануне. Некоторых снимали из-за травм, но большинство просто уходило, подойдя к инструктору и объявив:

— Я хочу уйти добровольно.

В Подразделении был свой способ сигнализировать о постоянно уменьшающемся количестве кандидатов. Начиная с первого дня в классе было столько стульев, сколько было кандидатов. Не больше и не меньше. Если кто-то уходил добровольно или отстранялся от отбора из-за травмы или из-за того, что не успевал завершить марш-бросок за требуемое время, он уходил, а на следующее утро его стул убирали из комнаты. О проценте отсева ходили только слухи, однако командиры Подразделения никогда не говорили об этом и не стремились к определенной величине. Кандидат в Подразделение либо попадал, либо не попадал, основываясь на своей физической выносливости и психологической устойчивости, способности достигать целей, используя минимальный объем информации, а также при условии своевременного и профессионального выполнения задач в сложных и суровых условиях.

Оглядывая других парней, которые шли вместе со мной, я заметил, что все они были на целую ступень выше тех, кого я видел в других армейских частях, даже в спецназе. Некоторые из них выглядели как суперсолдаты — внушительные грубияны, но многие были похожи на меня — не особо впечатляющие физически, но крепкие.

На самом деле, казалось, что наибольшие трудности испытывали и быстрее всего уходили люди с двумя типами телосложения, — это крупные культуристы и самые маленькие кандидаты. Им приходилось либо таскать вместе с рюкзаками вверх и вниз по горам большой вес своего собственного тела, либо бороться со слишком большим весом по сравнению со своими размерами.

Я видел, как одни из самых выносливых людей на планете добровольно уходили и со слезами на глазах возвращались на свои родные базы. Я знал, что они вернутся в свои подразделения все такими же превосходными солдатами, но боль от неудачи в чем-то столь важном для сердца воина оставалась глубокой. Утром в классе не будет хватать их стула. Я же твердо решил, что, когда отбор закончится, мой стул останется.

Как только закончился этап обучения, начались физические испытания. Этот этап был призван проверить все, чему нас научили, а также наши физические возможности. Нам снова предстояло пробиваться вверх и вниз по горам Западной Вирджинии с увесистыми рюкзаками, но на этот раз с дополнительной нагрузкой — нести семифунтовую, окрашенную в оранжевый цвет винтовку без ремня, используя при этом свои навыки ориентирования на местности, чтобы добраться до нескольких контрольных пунктов.

Разница между этими маршами и теми, которые мы совершали на этапе обучения, заключалась в том, что здесь больше не будет взаимодействия, советов или помощи со стороны инструкторов. Мы также не возвращались в казармы каждую ночь, чтобы принять душ и поспать на койках.

Вместо этого кандидаты ночевали на горе с тем, что принесли с собой для обустройства лагеря и сна. Единственным признаком цивилизации была колея грунтовой дороги, которая шла по склонам. Каждый вечер после марша нужно было принести, распаковать и разложить все вещи — от палаток до спальных мешков. А утром кандидаты должны были собрать все обратно и погрузить в грузовик, чтобы отвезти в новую точку старта. Вечером грузовик снова прибывал в базовый лагерь с сумками оставшихся кандидатов.

Я справился с физическим испытанием на этапе стресса так же, как и на этапе обучения, объяснив это тем, что предусмотрительно постоянно тренировался перед отбором. Мне казалось, что главное — это остаться здоровым. Любая болезнь, растяжение мышц, вывих лодыжки или даже мозоли могли лишить кандидата шансов. Никакая сила духа не позволит кандидату изо дня в день преодолевать горную местность с ободранными пятками и кровоточащими мозолями.

Однажды вечером в базовом лагере мой приятель по квалификационному курсу армейского спецназа попросил меня помочь ему справиться с огромными мозолями на пятках. Мы знали, что приближаемся к концу фазы стресса, но это означало, что впереди нас ждет так называемая «Долгая прогулка». А из того, что нам было известно о физической подготовке и способности организма продолжать, мы все знали, что на этом этапе отсеивается больше людей, чем на всех остальных этапах процесса отбора в Подразделение, вместе взятых.

Хотя он глотал «Мотрин»[7] как конфеты — обезболивающее в армии считается практически витамином — до такой степени, что гноил свой желудок, мой друг больше не мог ходить, когда его ботинки касались его кровоточащих язв. Поэтому чтобы дать ему шанс выкарабкаться, я отрезал у его обуви каблуки.

Как и все остальные, я был измотан и проводил много времени, размышляя о горячем душе, пицце и мягкой постели. Что я знал с абсолютной уверенностью, так это то, что никогда не уйду добровольно; мне никогда и ничего в своей жизни не хотелось так сильно, как стать частью Подразделения.

Однако это было еще до начала «Долгой прогулки» по самой труднопроходимой местности Западной Вирджинии. Начиная прямо с ночи.

Никто из кандидатов не знал, когда именно начнется «Долгая прогулка», но после недели жизни под открытым небом в горах нас отвезли обратно в казарму и сказали, что у нас есть час, чтобы принять душ, собрать карты, сложить их в соответствии с инструкциями и вернуться к грузовикам.

Затем нас отвезли на два часа в неизвестное место, находившееся в Национальном парке дикой природы, где не было дорог для спасательных машин. Там нам велели как можно лучше отдохнуть и ждать старта около полуночи. Я растянулся в своем укрытии, размышляя о том, что ждет меня впереди. Мне и раньше доводилось ходить на далёко, но я никогда не был так измотан, как в этот раз, и не переносил такого большого веса. Я попытался немного поспать, но решил, что мне нужно запастись как можно большим количеством калорий для предстоящего испытания. У кандидатов были энергетические батончики, но многим людям они не понравились, поэтому я съел и их. Только после этого мне удалось заснуть.

Когда я проснулся около полуночи, было темно и холодно. От всех этих маршей и переходов я окоченел. Но хуже всего было то, что из-за чрезмерного потребления энергетических батончиков у меня начался сильный понос. Каждые несколько минут мне приходилось бежать в лес, чтобы облегчиться. Кишечные расстройства продолжались до тех пор, пока нас не доставили на грузовике к месту старта.

Больше никакой помощи друг другу, никаких разговоров. Передвигаться по пересеченной местности, не приближаясь ближе чем на двести метров к дороге или тропе, если на то нет дополнительных указаний. Кандидатов отправляли в темноту по одному с интервалом примерно в тридцать минут.

Когда подошла моя очередь, я получил инструкции, после чего меня спросили, есть ли у меня вопросы.

— Вопросов нет, — ответил я, хотя у меня их было миллион. Я почти ничего не знал о «Долгой прогулке», кроме ее продолжительности и того, что один кандидат утонул, пытаясь перебраться через разлившийся ручей. Под мелким моросящим дождем меня отправили в путь.

Я прошел около пятисот метров, чтобы убедиться, что нахожусь вне поля зрения инструкторов на исходной точке, и сел. Меня все еще мучила диарея, и я чувствовал, что из-за этого слишком быстро устаю. Кроме того, из-за головокружения мне с трудом удавалось вспоминать, что мне сказали. Я понял, что это не самое лучшее начало, и начал паниковать. Демоны сомнений начали задавать свои вопросы: «Что сержант-майор сказал делать в этот момент? Какие были инструкции?»… — но я заставил себя собраться и отмахнулся от своих сомнений. К черту все, буду идти, пока не перестану.

Вскоре я обнаружил, что запутался на пересечении троп. По тропе, ведущей в гору, виднелась цепочка огоньков ChemLights, а слева от них виднелся еще один ряд фонарей. Я не мог вспомнить, что мне говорили о химических источниках света. Следовать ли мне за ними? Игнорировать их? Почему я не могу вспомнить?

Я решил, что если бы инструкторы не хотели, чтобы я следовал за огоньками, они бы не поставили их на тропе, и поэтому пошел за ними в гору.

Потом, сидя на корточках у тропы, все еще пытаясь справиться с диареей, я увидел полдюжины огоньков внизу у подножия. Быстро натянув штаны, я побежал обратно к тропе.

После быстрого и несанкционированного обсуждения с другими кандидатами я убедил их, что они движутся в неправильном направлении, и если они будут туда идти, то вернуться в исходную точку. Они последовали за мной, однако через некоторое время решили, что все-таки шли по верному пути, и после еще одного несанкционированного обсуждения вернулись на ту дорогу, по которой шли изначально.

Подумав об этом, я решил, что если столько людей убеждены в своей правоте, то я, должно быть, ошибаюсь и пришел к выводу, что меня, должно быть, занесло, когда я сошел с тропы, поэтому решил последовать за остальными кандидатами, — однако пройдя всего пятьсот ярдов, остановился, сказал остальным, что уверен в правильности своего решения, и снова повернул назад. В одиночку.

Через несколько километров я вышел к перекрестку на тропе. Я мог либо свернуть влево, либо продолжить движение в том же направлении. Пошарившись в кустах, я нашел знак, указывающий направление, в котором шел. Остальные, видимо, пропустили его и повернули обратно к исходной точке — именно так я и подумал, увидев их в первый раз. Я раздвинул кустарник, чтобы знак видели другие, и продолжил свой путь.

Это был ценный урок: доверяйте своим суждениям, даже если все остальные считают, что вы ошибаетесь. Но в тот вечер мне оставалось только надеяться, что ворчливый голос в моей голове, обративший меня в нужное русло, действительно прав.

После долгих мысленных споров и замешательства я решил, что наконец-то близок к финишу. Я направился к следующей контрольной точке, расположенной на вершине горы передо мной. На карте была обозначена лесовозная тропа, которая зигзагом вела к вершине, но был и другой вариант — идти прямо в гору.

Обеспокоенный тем, что я потерял много времени из-за своего фальстарта, я выбрал последний вариант — прямо в гору, но вскоре пожалел о своем выборе, продираясь сквозь заросли горного лавра с перепутанной паутиной гибких ветвей, которые слишком толстые, чтобы их резать, и слишком упругие, чтобы сквозь них ходить. Это был сущий кошмар — продираться сквозь них, пока они цеплялись за ноги и снаряжение.

Не имея возможности идти, я, в конце концов, начал бросать рюкзак впереди себя, а затем ползти за ним, неся винтовку. Эта стратегия не сработала, когда я попытался воспользоваться компасом, который был привязан к поясу — он пропал, оторванный от шнурка проклятым горным лавром.

— Твою мать! — выругался я. Без него я заблужусь и, возможно, даже буду вынужден сойти с дистанции; я никогда не дойду от одной контрольной точки до другой. Глядя вниз по темному склону со всеми этими лианами, осыпями и камнями, через которые я перелезал, чтобы добраться до этого места, мне захотелось плакать. «Мне никогда не удастся найти его здесь», — подумал я.

Несколько минут я сидел и раздумывать о том, чтобы все бросить. Но я никогда ничего не бросал и не хотел начинать, не попытавшись хотя бы найти компас. Оскальзываясь, я начал спускаться обратно, и, к счастью, далеко идти не пришлось. Компас оказался всего в нескольких ярдах ниже по склону, затерявшийся под листьями. Это было чистой удачей, что я его нашел.

Наконец я добрался до контрольной точки и нашел инструктора, который дал мне воды и, впервые с начала отбора, произнес несколько простых слов ободрения. Однако новости были не очень хорошими: мне предстояло пройти еще несколько миль — по крайней мере, до вершины другой горы.

Мокрый, покрытый грязью и остатками растений, я отправился вперед, но был истощен. Я чувствовал запах аммиака, запах разрушающихся мышц. Мои ботинки промокли насквозь, и на ногах появилась траншейная стопа — крайне болезненное состояние, вызванное мокрыми ботинками. Понос по большей части прошел, но у меня оставалось мало энергии и нарастало ощущение все бóльшего головокружения.

Начали закрадываться сомнения, смогу ли я дойти до конца. Действительно, какое мне вообще было до этого дело? Я заставлял себя думать о том, что мне тепло, сухо и я могу вернуться домой, в казарму или в грузовик — куда угодно, только не туда, где я находился. Но я шел вперед, заставляя себя ставить одну ногу перед другой.

Пройдя еще несколько миль, я подошел к перекрестку на дороге. Я был готов — побежден физически, раздавлен психологически и морально. Мне больше не хотелось находиться в Подразделении. Просто отвезите меня на грузовике на базу, дайте душ, немного сна и обратный билет в Форт-Кэмпбелл.

«Наверное, я все равно бы не дошел», — подумал я.

В голове пронеслись слова, которые перед началом «Долгой прогулки» сказал мне друг, что даже если я дойду до конца, меня все равно могут отвергнуть. «Ты молод, — объяснил он, — возможно, слишком молод для того типа людей, которых ищет Подразделение». В отличие от других формирований специального назначения, таких как «морские котики» или армейские рейнджеры, куда набирали молодых и энергичных, в Подразделении предпочитали более взрослых и зрелых солдат.

Мой друг также заверил меня, что отказ по причине возраста не станет концом моей мечты попасть в Подразделение, отметив, что процесс отбора предусматривает две попытки. Но я не мог себе представить, что не попаду. Унижение от попытки стать «лучшим из лучших» и быть при этом отвергнутым, а затем вернуться в 5-ю группу армейского спецназа, пусть даже в прославленные «зеленые береты», было бы слишком сильным. Но это было до того, как несчастные ночь и день, во время которых я довел свое тело и разум до предела выносливости, сломили мой дух.

Как бы то ни было, грузовика, который, как я надеялся, будет простаивать на перекрестке, там не оказалось. Я был один.

После того, как я потратил несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями, разочарование сменилось благодарностью. Если бы меня ждал грузовик, той уйти было бы проще. Теперь же у меня не оставалось иного выбора, кроме как продолжать путь. Я опустил голову и отправился дальше.

Наконец, поздно вечером, я добрался до крайнего, как мне показалось, контрольного пункта, но узнал, что есть еще один. Это было уже чересчур. У меня во рту уже начали формироваться слова «я хочу уйти добровольно», но усилием воли их удалось проглотить. Просто продолжай идти, пока не закончишь.

Ненавидя саму жизнь, я поплелся вверх по тропе, которая на самом деле из-за дождя, который шел всю ночь и весь день, была больше похожа на ручей. Я прошел всего около восьмисот ярдов и как раз проходил мимо большого валуна, жалея себя и разглядывая свои изуродованные, залитые водой ботинки, когда оттуда послышался чей-то голос. Я остановился и снова услышал, как голос четко и твердо произнес мое имя:

— Сержант Саттерли.

С самого начала отбора ко мне не обращались ни по какому имени, кроме цвета и номера. В начале «Долгой прогулки» мне присвоили обозначение «Красный-2», поэтому я на мгновение растерялся, услышав свое имя и подняв голову, чтобы увидеть двух человек, сидящих на валуне. Первый, крупный, но не особо высокий мужчина с темными волосами и глубоким голосом, просто сказал:

— Этап стресса закончился.

Я нахмурил брови.

— Что вы имеете в виду? — спросил я в оцепенении.

Второй человек, более высокого роста, сжимающий во рту сигару, перефразировал слова своего собеседника.

— Ваш отбор закончился.

— Почему? Что вы имеете в виду? — пролепетал я. Меня вдруг охватил ужас от того, что эти двое говорят мне, что я провалился и что я не стану сотрудником Подразделения.

Первый из них спрыгнул со скалы и попытался помочь мне снять рюкзак, но я ему не позволил — не для того я зашел так далеко, не для того столько страдал, чтобы мне сказали, что моя мечта закончилась.

После недолгой борьбы я наконец понял, что меня не выгоняют. Они сообщили мне, что я завершил «Долгую прогулку», и с физическим испытанием отбора покончено.

Испытав облегчение, я позволил двум людям — как я узнал позже, это были Дик Д., главный сержант-майор Подразделения, и генерал Билл Г., его легендарный командир, — отвести меня к костру. Там я оказался единственным кандидатом.

Остаток дня и вечер прошли как в тумане. Я сидел у костра, уплетал бутерброды и запивал их немецким глинтвейном — горячим вином с пряностями, который подогревали на огне. Когда подъехал микроавтобус, я забрался в него, лег на пол и отключился.

Сколько часов я проспал, я не знаю. Из-за плохой погоды вертолет, который должен был нас забрать, не смог вылететь, и нам пришлось еще несколько часов ехать обратно в микроавтобусе. Наконец нас с еще одним кандидатом, прошедшим курс, высадили в «хорошей» казарме. Я нашел пластиковый стул и затащил его в душ, где просидел несколько часов, позволяя теплой воде себя омывать.

Из примерно семидесяти человек, начавших «Долгую прогулку» вместе со мной, до конца дошли только около двадцати. Мой друг, чьи каблуки я снял, не дошел; он потерял сознание на одной из последних гор, когда остановился, чтобы отдохнуть. Его нашли на следующий день, когда он не отметился на контрольном пункте. Как бы он ни хотел попасть в Подразделение, тело его подвело.

Однако завершение марша еще не означало, что кого-то из нас приняли в Подразделение. Никто еще не знал, уложился ли он в установленный срок, да к тому же еще предстояло пройти психологическую оценку и отборочную комиссию.

Оставшаяся часть недели прошла в беседах с психологом Подразделения и заполнении анкет. Подразделение не оставляло попыток выбрать тех, кто войдет в его элитные ряды. Один из вопросов, заданных мне во время этого процесса, и который останется со мной на долгие годы, касался сценария, в котором я являлся руководителем операции. Если бы эта операция провалилась, война была бы проиграна; однако, высадившись на вражеской территории, один из моих людей был тяжело ранен и не мог действовать.

— Каковы были бы ваши действия в такой ситуации? — спросил психолог.

Я задумался о том, существует ли правильный или неправильный ответ на такой вопрос. Как можно выбрать между жизнью солдата и судьбой многих других людей?

— Я бы оставил с ним охранение, — ответил я. — Затем взял бы с собой минимальное количество людей, необходимое для выполнения боевого задания.

Другие кандидаты отвечали, что застрелят солдата и похоронят его, потому что операция важнее; кое-кто говорил, что отменят задание, чтобы спасти солдата.

Я сомневался, готов ли я психологически к таким решениям, но единственное, что умел делать, — это отвечать как можно лучше и не беспокоиться о том, правильно ли я ответил.

Наконец меня вызвали на отборочную комиссию: командир Подразделения полковник Питер Ш. и его главный сержант-майор Дик Д., командиры и главные сержант-майоры каждого из трех эскадронов, командир и старший сержант-майор отборочной группы, психологи Подразделения и другие незнакомые мне люди.

Нет нужды говорить, что внушающая трепет экспертная группа должна была задавать вопросы и оценивать ответы от двадцатичетырехлетнего человека. Вспоминая то, что мне говорили другие, я понял, что многие их вопросы были направлены на то, чтобы определить, достаточно ли у меня зрелости для службы в Подразделении. Я начал беспокоиться, когда они отметили, что у меня не так уж много опыта: ни одного боевого выхода, и ни единого участия в специальных операциях.

После шквала вопросов и криков в ответ я находился на грани нервного срыва, когда меня попросили выйти из комнаты. Я сидел в холле и размышлял над своими дальнейшими действиями, придя к выводу, что с Подразделением покончено. Но я только что повторно поступил на службу, так что уйти с нее я не мог. В голове пронеслись видéния, как лысый сержант-майор издевается надо мной и заставляет следующие четыре года рисовать значки и расставлять камни вместе с саперами. Я оказался в полной заднице.

После того как прошла, казалось бы, целая вечность, — хотя, вероятно, это было не более десяти минут, — мне велели вернуться в комнату. Когда я уселся, Питер Ш., командир, начал.

— Что ж, сержант Саттерли, вы молоды…

— Вообще-то, очень молод, — добавил Дик.

«Отлично, они собираются сказать мне, что мне недостает зрелости, но что я могу вернуться и попробовать еще раз, — подумал я. Мне захотелось заплакать, и я прикусил губу. — Я больше никогда не буду заниматься этим дерьмом, я…»

— Но мы считаем, что у вас есть все, что нам нужно, — закончил Питер. — Добро пожаловать в Подразделение.

В тот же миг мой мир изменился. Я не знал, на что только что подписался, и как это отразится на всей моей жизни и на людях, которых я любил, но точно знал, что оказался там, где мне самое место.