Все под контролем

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сентябрь 2004 г.

Юсуфия, Ирак

Над домом на окраине Багдада в темноте завис «Черный ястреб», а восемнадцать операторов Подразделения спускались по тросовым системам на крышу. Когда крайний человек приземлился и присоединился к остальным, огонь из стрелкового оружия, которому подвергались мой отряд и вертолеты с момента нашего прибытия несколькими минутами ранее, усилился.

Руководя штурмом с поля в тридцати метрах к северу от объекта операции, я наблюдал в очки ночного видения, как «борта» начали набирать высоту и удаляться. В этот момент на фоне яростного лая автоматов и пулеметов я услышал слишком знакомый звук и увидел красный след от гранаты РПГ, прочертивший небо.

Граната ударила «Черный ястреб» по лопастям и взорвалась. Элитные летчики «Ночных сталкеров» уже проходили через это и знали, что они не успеют вернуться на базу, поэтому нацелились на поле в пятистах метрах от объекта, чтобы посадить свою раненую «птичку».

Вертолет сильно пострадал, но остался целым, стал вертикально и не вспыхнул, но вот экипаж сразу же попал под шквальный огонь противника, который велся из дома во все стороны.

«Вот черт, — подумал я, — опять началось». От одной мысли о словах, которые я собирался передать на командный пункт, меня пробирал озноб.

— Сбит «Черный ястреб»!

Задача по захвату и «зачистке» дома в коварном районе Юсуфия на южной окраине Багдада начиналась, как и любая из сотен других. Уолт Г., главный сержант по разведке эскадрона, управлял системами разведки, наблюдения и распознавания целей[48], то есть следил за множеством технических систем, используемых военными для сбора и обработки информации, и уловил сигнал сотового телефона, который, как было известно, использовался одним из лидеров «Аль-Каиды» Мохаммед Нури Мутар Ясин аль-Абади. Сигнал исходил из дома, расположенного рядом с открытыми сельскохозяйственными угодьями.

МНМ, как Мохаммеда для краткости называли в Подразделении, занимался контрабандой припасов, денег, оружия и боевиков по «Крысиным норам» — ряду второстепенных дорог, ведущих от сирийской границы через Фаллуджу и далее в Багдад. Он был той самой важной целью, за которыми мы любили охотиться, и он разыскивался нами с самого момента нашего прибытия в Ирак.

Мы немедленно запустили разведывательную «Маленькую птичку», чтобы засечь любую активность с высоты. Когда Уолт просматривал видеозаписи, передаваемые в пункт обеспечения операции (ПОО), он подумал, что группа людей, некоторые из которых были вооружены АК-47, может быть свадебной вечеринкой. Бракосочетания в Ираке праздновались стрельбой в воздух точно так же, как букетами роз в Штатах.

Однако было известно, что эти так называемые свадебные вечеринки — один из способов, которым враг любит прикрывать свою деятельность. Они знали, что у нас повсюду висят разведывательные беспилотники; это было «немигающее око», как его называли. Я научился принимать собственные решения и оценивать обстановку по мере ее развития. Находясь на границе между городом и открытой пустыней, в районе, где никто и глазом не моргнет, чтобы вас пристрелить, это было хорошее место для отработки стрельбы по мишеням. И идеальное место для боевиков, прибывших из Сирии, чтобы укрыться на некоторое время.

Свадьба это была или нет, но было принято решение захватить дом и, как надеялись, взять МНМ. Когда мои ребята включили музыку и начали готовиться, мы с командирами групп разработали быстрый план.

Непрочный глинобитный дом стоял на отшибе в пальмовой роще; недалеко от него, с трех сторон находились другие дома, а с четвертой раскинулись открытые фермерские поля и пустыня. По оценкам разведчиков, в доме находилось восемь плохих парней, но нужно было учитывать и обитателей близлежащих домов. Этот район пользовался дурной славой как место обитания повстанцев и террористов.

Планировалось, что «Маленькие птички» быстро высадят несколько человек, чтобы обеспечить огневую поддержку и сбить всех плохих парней, которые попытаются уйти. Взвод из тридцати рейнджеров должен был прибыть на «Черных ястребах» и занять блокирующие позиции вокруг объекта на всех подступах и перекрестках. Я должен был высадиться из «Черного ястреба» к северу от дома, и проконтролировать все аспекты происходящего в районе объекта.

Имея разработанный план, сразу, как только стемнело, и все перешли в боевой режим, мы прыгнули в вертолеты и отправились в двадцатиминутный полет, направляясь на юг к объекту, чтобы застать врага врасплох.

Когда штурмовая группа находилась уже в паре минут от цели, оператор технических средств разведки сообщил, что обитатели дома, должно быть, услышали наше приближение. Они выбежали во двор, где один из них только что открыл тайник с оружием, которое начал раздавать. Для свадебной вечеринки это было ненормально, и стало понятно, что дело будет интересным. Это заставляло меня нервничать, но я старался не отвлекаться.

Мы попали под обстрел, как только оказались в зоне досягаемости защитников на земле, и огонь усилился, когда мы приземлились и развернулись в боевой порядок. Наступивший хаос привел к тому, что обитатели дома начали разбегаться во все стороны. Одни возвращались в дом, другие уходили в поле и к соседним домам.

Когда рейнджеры и моя группа управления заняли свои позиции и вступили в бой, к крыше дома подсел «Черный ястреб», на котором находилась штурмовая группа Подразделения. Операторы спустились по тросовым системам и двинулись к дому, когда вертолет поднялся и начал удаляться. В этот момент я услышал выстрел из РПГ и увидел, как в «птичку» попали.

Когда летчики смогли посадить раненый вертолет без дальнейших происшествий и повреждений, я почувствовал облегчение. Это означало, что физически они, скорее всего, в порядке. Я приказал половине подразделения рейнджеров добраться до вертолета, защитить экипаж и не допустить попадания «борта» в руки врага.

В это же время, вернувшись на ПОО, мой командир эскадрона сказал командиру моего отряда, чтобы тот проследил за тремя людьми, которых мы называли «ссыкунами»[49]. По данным наблюдения с беспилотника, они выбежали из дома и уходили прочь от места боя. Они не пытались вступить с нами в бой, поэтому я знал, что командир эскадрона беспокоился, что один из них — это МНМ, уходящий от нас.

Однако у меня были другие заботы, чем преследование какого-то отморозка-террориста из «Аль-Каиды». Мои ребята и рейнджеры были заняты тем, что защищали сбитый экипаж «Черного ястреба», «зачищали» окрестные здания, включая наш объект, и стреляли в тех, кто стрелял в нас. Я не собирался отправлять кого-то из них в погоню за тремя людьми.

Одиннадцатью годами ранее мы уже охотились за другими террористами, когда был сбит «Черный ястреб». Тогда задача изменилась, и, поскольку мы оказались не готовы, нам пришлось восемнадцать часов сражаться за свою жизнь, и многие из нас не выжили. Сейчас обстановка пока что была не настолько плохой, как в Могадишо.

Тем не менее все менялось, и в ситуации было достаточно сходных черт, чтобы заставить меня волноваться. У меня был подбитый вертолет, которому нужно было обеспечить охранение и спасти его экипаж; ночной бой с интенсивным огнем, ведущимся с разных направлений; мои силы были разбросаны и смешались с вражескими боевиками во враждебном районе; и кто знал, получат ли плохие парни подкрепление.

Тем временем танкам и БМП «Брэдли» потребуется час или больше, чтобы добраться до нас, и то это после того, как они соберутся и все погрузят. Это означало, что на прибытие подкрепления, если оно понадобится, уйдет не менее двух часов. Два часа — это целая вечность; в бою десять секунд могут показаться часами, а люди умирают за секунды.

Вместе со своей группой управления я двинулся к объекту. Он был взят под охрану штурмовой группой, и все его бывшие обитатели были либо мертвы, либо захвачены в плен и ждали моего допроса. На крыше ко мне присоединились командир моего отряда и его штабная группа.

Мы пытались разобраться в ситуации, когда командир эскадрона в четвертый раз попросил командира моего отряда организовать преследование трех человек, которых все еще отслеживает разведывательный беспилотник. На этот раз я выхватил рацию у своего командира и прокричал в нее:

— Это Зет-22. У нас сбитый вертолет. По нам ведут огонь с разных направлений, и наши группы зачищают несколько зданий. У меня пока нет данных о количестве личного состава и его местонахождении на объекте. Конец связи!

Радио замолчало, и больше просьб преследовать «ссыкунов» не было. Уроки, полученные на крови в Могадишо, давали о себе знать. Я знал, что мне нужно закрепиться в определенных местах, поэтому обратился ко всем бойцам — рейнджерам и своим ребятам — с требованием закрепиться на объекте, на месте падения сбитого вертолета или в одном из соседних домов, которые они захватили. Я верил, что командиры групп уточнят для меня обстановку, когда найдут своих людей и определят их местоположение. Как только мы получим эти данные, командир отряда сможет передать их выше.

Тем временем я занялся следующим делом — тем, ради чего мы там оказались: МНМ. Я спустился с крыши и прошел в главную комнату дома, где содержались пленные, ожидавшие своей очереди. Взяв в руки фотографию МНМ, которая была изъята у одного из пленников, пойманных ранее, я быстро убедился, что его среди них нет.

Был ли МНМ одним из тех, кого видовая разведка засекла во время побега, я понятия не имел, но особо об этом не беспокоился. Обстановка снаружи оставалась сложной. Летали пули, и каждая минута была еще одной минутой, когда плохие парни должны были позвать на помощь своих друзей. Нужно было забрать у пленных все, что можно, и убираться оттуда.

Я знал, что эти задержанные либо работают с другими плохими парнями, либо слишком напуганы, чтобы признаться в чем-то. Моя задача заключалась в том, чтобы выяснить правду и получить как можно больше сведений, пока не прошел шок от захвата.

Мы были весьма ограничены в том, что нам разрешалось делать. Одного за другим я хватал этих парней, прижимал их к стене и впивался в их лица, словно мог вырвать легкое. Но все было не так, как в кино. Нам нельзя было никого бить до тех пор, пока он не сломается, или подключать автомобильный аккумулятор к соскам, или подвергать кого-то обработке водой, чтобы докопаться до правды.

Поэтому приходилось проявлять изобретательность. Настоящие плохие парни знали, что нам разрешено делать или не делать. Они вели себя как крутые, зная, что я не могу их тронуть, поэтому особо времени на них не тратили; для настоящих допросов мы отправляли их в Балад.

Однако парни, которые, возможно, были новичками во всем этом, или не были такими жесткими, не понимали, что нам нельзя их пытать или бить. Они легко пугались, и я видел это по их глазам, если они еще не утратили контроль над своими кишками.

Этих парней отделили от остальных и отвели в другую комнату, где им предложили еду и воду. Я сыграл в старого доброго полицейского, вежливо поинтересовавшись, не знают ли они чего-нибудь о настоящих злодеях в этом районе.

Я как раз допрашивал одного из них, когда снаружи раздался яростный радиовызов от одного из моих парней. Он вместе со своим напарником преследовали боевика, который только что забежал в пристройку, примыкавшую к дому, в котором мы находились.

Через несколько мгновений, когда я затаил дыхание, по ту сторону стены раздались звуки выстрелов. Еще через несколько ударов сердца дом сотряс громкий взрыв.

— Надеюсь, никто из моих парней не пострадал, — прорычал я по-арабски, обращаясь к стоящему передо мной пленнику. Однако эта надежда вскоре развеялась.

В помещении, куда забежал парень, не было прохода в основное здание, где мы находились. Не имея иного выхода, он повернулся лицом к операторам с гранатой в руке. Те выстрелили в него, и боевик рухнул на землю, однако взрыва не последовало — до того момента, пока один из спецназовцев не подошел и не перевернул его тело ногой. Умирая, человек успел вытащить чеку из гранаты, поэтому когда его тело сдвинулось с места, она взорвалась.

Ближайший к боевику спецназовец, Кевин Т., был тяжело ранен. Второй оператор, Брайан С., был заслонен от взрыва своим напарником и остался невредим. Тем, кто находился в доме, повезло, что из той комнаты не было прохода в ту, где сидели мы, иначе террорист мог оказаться среди нас, извлекая чеку.

Стресс был ужасным, но мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы не стало еще хуже. Когда медик доложил о состоянии Кевина и сказал, что он в плохом состоянии и нуждается в немедленной эвакуации, мой ответ был сердитым и коротким.

— Да мне насрать! У меня есть еще шестьдесят человек, за которых я отвечаю!

Конечно, я не это имел в виду. Я был близок с Кевином, но просто не мог позволить ему влиять на меня, когда на кону стояли жизни других людей. Поэтому я перевел тумблер в положение «Выкл.» и отключился от эфира.

Немедленно вызвали санитарный вертолет, но прежде чем я разрешил бы ему приземлиться, мы должны были убедиться, что нас больше не обстреливают. Летчик оказался бы под огнем, а я не хотел повторения ситуации в Сомали, когда падает второй вертолет.

Через несколько минут новости стали еще хуже, когда перекличка показала, что один из моих операторов пропал без вести. Мое сердце упало. Неужели его подстрелили, и он лежит где-то в темноте?

Стрельба уже стихла, звучали лишь редкие выстрелы. Но я не знал, ушли ли боевики или перегруппировались где-то, например, в домах, окружавших нас с трех сторон.

Возле нас по-прежнему на большой скорости сновали машины. Когда мой офицер огневой поддержки спросил, что он должен с ними делать, я ответил:

— Уничтожь любую, если ее нужно уничтожить. Если она представляет угрозу, она должна умереть.

Я также сообщил ему, что, по моему мнению, находится достаточно близко, чтобы представлять угрозу. Таким образом, я мог выполнять свою работу, а он — свою, не переспрашивая меня каждый раз.

Это было самое подходящее время, чтобы отправить поисковую группу обратно к последнему известному месту нахождения пропавшего оператора. Чуть позже они доложили, что нашли его, и с ним все в порядке.

На самом деле, если бы не тяжелая ситуация с тяжелораненым, которого нужно было погрузить на вертолет, ожидавшего разрешения на посадку, их сообщение могло бы вызвать улыбку. Они обнаружили пропавшего человека в поле, разговаривающего с коровами. Да, с коровами. Судя по всему, он был «не в себе», но причины этого пока были неизвестны.

Вскоре его перевели в дом, где его усадили и дали воды. Боец разговаривал так, словно у него был тяжелый случай обезвоживания, которое может вызвать галлюцинации и «спутанность сознания». Он определенно был в замешательстве, но у меня не было времени спрашивать, почему он решил, что коровы могут оценить его переговорные навыки в разгар перестрелки. Я собирался отправить его на санитарном рейсе вместе с Кевином.

Поскольку все были учтены, а наличие ганшипа AC-130 позволило устранить любые возможные угрозы, которые могли возникнуть, я подумал, что нам остается только ждать, когда прилетит санитарный вертолет и вывезет двух моих раненых. Затем еще немного подождать, пока «Черные ястребы» вернутся и доставят нас и наших пленников на базу.

Обычно сбитый вертолет уничтожали, чтобы он не попал в руки врага. Но когда я обратился к командиру эскадрона с просьбой прислать «Черные ястребы» и вывезти нас, мне ответили, что нам придется подождать — к нам отправляют группу ДАРТ. Я никогда о такой не слышал, и мне пришлось переспросить, что это такое.

Мне сказали, что ДАРТ означает «Группа по эвакуации сбитых вертолетов»[50],которая включает в себя летчиков-испытателей, которые оценят повреждения вертолета, слетают в Багдад за необходимыми запчастями, затем вернутся, починят его и вылетят. Тем временем мой отряд и рейнджеры должны были оставаться на месте и защищать сбитый летательный аппарат. Я оторвался от рации и выругался. Было понятно, что начальство хочет выяснить, можно ли спасти вертолет, ведь он стоил кучу денег, но все равно мне это не нравилось.

Вместо того чтобы вернуться в относительную безопасность «Зеленой зоны», нам предстояло провести ночь во враждебном районе, жители которого еще несколько минут назад пытались нас пристрелить. Я корил себя за один из уроков Могадишо, о котором я забыл.

Со времен Сомали я больше никогда не отправлялся на боевую задачу без очков ночного видения и настаивал на том, чтобы мои люди тоже их брали. И неважно, что это была часовая операция, проводившаяся утром.

Однако в этот раз я не подумал взять с собой запас воды. В доме воды не оказалось, и у нас было только то, что мы носили с собой во флягах. Меня уже мучила жажда, было трудно глотать, и я знал, что ребятам, которые бегали вокруг, наверняка еще хуже. Кроме того, если плохие парни перегруппируются и предпримут ночью какое-нибудь крупное нападение, нам может не хватить патронов.

Стало еще хуже. Из штаба сообщили, что к Юсуфии отправлены два танка и «Хаммер», но им потребуется около трех часов, чтобы добраться до населенного пункта. Нас ждала долгая ночь.

Сон ускользал от меня. Сбылись мои худшие опасения: один из моих парней был тяжело ранен, и ему требовалась скорейшая медицинская помощь. Я постоянно прокручивал в голове, что можно было бы сделать по-другому, чтобы исход оказался иным.

Стоя той ночью под звездным иракским небом в окружении призраков и голосов, некоторые из которых кричали, некоторые шептали, я выкурил огромное количество сигарет. Я размышлял о Могадишо и потерянных жизнях, о других операциях и о том, что они могли пойти ужасно плохо, а также обо всем, что происходило в Ираке.

Наконец прибыли наши «Черные ястребы», и через двадцать минут мы вернулись на базу. Я отправился в Центр боевого управления, чтобы посмотреть, как AC-130 уничтожает обнаруженную рядом с домом машину, начиненную старыми ракетами и взрывчаткой. Взрыв сравнял дом с землей и, вероятно, убил всех, кто в нем находился.

Затем мы провели разбор проведенной операции и проанализировали все, что произошло, включая то, что случилось с Кевином. Что мы сделали правильно? Что мы сделали неправильно, включая приближение к плохому парню с гранатой?

Что же касается оператора, который был в поле и разговаривал с коровами, то судя по всему, у него случился срыв, вызванный слишком большой дозой «Амбиена» в сочетании со слишком большим количеством энергетических напитков и таблеток, которые мы все принимали, чтобы не заснуть. После нескольких дней отдыха он должен был поправиться.

Однако после того как я осмотрел его комнату и нашел все таблетки, меня осенило: мы все были зависимы — от таблеток, от энергетических напитков, от образа жизни, от цикла ярости и ненависти. Я делал все возможное, чтобы защитить своих ребят от врага, не понимая, что иногда врагом были мы сами.