Все под контролем

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лето 1977 года

Эдинбург, штат Индиана

«О, Боже! Как они нашли нас на этот раз?»

В свои десять лет я увидел, как в лесу, где мы играли с моим лучшим другом Робби, только что появились объекты моего ужаса. Двое мальчишек постарше приближались к нам со злобными ухмылками и сжатыми кулаками.

Я чувствовал себя беспомощным. Мы с Робби даже не должны были находиться в «лесу» — круглом, заросшем и огороженном участке размером с футбольное поле. Участок находился в конце моей улицы, недалеко от окраины города. Он зарос густым кустарником, травой и низкорослыми деревьями, его пересекали грунтовые тропинки, и он был местом свалки брошенной техники и автомобилей. Кроме того, там был небольшой пруд, что делало его слишком заманчивым для пары таких авантюрных мальчишек, как мы.

Лес был идеальным местом для игры в войнушку, для воспроизведения боевых действий, которые мы видели в документальных телевизионных фильмах и выпусках новостей о войне во Вьетнаме, для охоты на «гуков» среди подлеска и выброшенной техники, чтобы устроить засаду и «убить» их. До сих пор лес также был хорошим местом, чтобы избегать двух хулиганов, но, видимо, теперь уже это было не так.

— Ну-ка, гляньте-ка, кто тут у нас!? — ухмылялся один из них, толстый фермерский паренек, который всегда ходил в компании своего высокого тощего друга.

Я застонал, понимая, что последует дальше. Начиналось все с нескольких излюбленных ругательств: «Ты маленький педик… Ссыкло… Твой отец настолько тупой, что вынужден работать в продуктовом магазине. Мы воруем все, что хотим, а он слишком глуп, чтобы поймать нас». Потом толстяк бил меня по лицу, смеялся и продолжал обзываться, — а я начинал плакал. Все заканчивалось тем, что худой хулиган бил меня по яйцам. После этого они набрасывались на Робби и издевались над ним, но никогда настолько сильно, как надо мной.

Все всегда происходило одинаково. Оскорбления; удар по лицу; удар по яйцам. Плач — отчасти от боли, но в основном от стыда, от осознания того, что ничего не могу с этим поделать. Мои противники были на два года старше и намного крупнее. Но хуже всего было то, что я их боялся.

По какой-то причине мне казалось, что я притягиваю хулиганов. Я не знал почему, — потому, что я был маленьким для своего возраста, или потому, что у меня была аллергия, от которой у меня слезились глаза и казалось, что я плачу? Даже девчонки задирали меня. Но эти два мальчика постарше были хуже всех.

В свои десять лет я был маленьким, худеньким ребенком, который играл на скрипке, следил за порядком в своей комнате и гулял с Робби в удушающе влажные летние дни в маленьком городке в Индиане. Мы вдвоем играли в бейсбол, сражались друг с другом зелеными пластмассовыми солдатиками или с воображаемыми врагами в лесу. Затем, как правило, мы шли через весь город, чтобы охладиться в общественном бассейне. Единственное, что приводило меня летом в уныние, это попытка держаться подальше от двух моих антагонистов. Но они появлялись повсюду, преследуя нас, как белые акулы, которые кружат над детенышами тюленей, прежде чем наброситься на них, чтобы убить. Оскорбления; нужно стоять и терпеть; удар по лицу; удар по яйцам; слезы.

Я никогда не рассказывал родителям об издевательствах. Они бы просто посоветовали мне подставить другую щеку. «Не опускайся до их уровня. Попытайся их образумить. Будь выше этого». Я рассказал обо всем старшему брату, но он, похоже, не захотел мне помочь, а посоветовал дать отпор. Но я не верил, что способен на это.

Я был самым младшим из трех детей, родившихся у Стива и Марты Саттерли. Мой брат, Стив-младший, был на два года старше. Моей сестре, Шелли, было четыре года, когда в семье Саттерли появился я, — она была не слишком рада этому обстоятельству, и попросила наших родителей вернуть меня туда, где они меня нашли. Когда они отказались, она объявила голодовку, пока семейный врач не вернул ее на место, заверив родителей, что девочка снова начнет есть, «когда проголодается».

Однако со временем чувства Шелли ко мне изменились. Этот милый, добродушный малыш стал ее ребенком. Конечно, я мог быть занудой. К пяти годам я повсюду следовал за сестрой и ее друзьями; они, конечно, бросали меня, а она жаловалась нашим родителям на свою миниатюрную тень, но бог в помощь всем остальным, кто меня дразнил.

Мы были семьей среднего класса, живущей жизнью среднего класса в срединной Америке. Четвертое июля с его флагами и петардами было таким же великим праздником, как и Рождество, и мы, дети, воспитывались, зная, что по сравнению с большинством людей во всем мире у нас все хорошо.

Мой отец работал на самых разных работах — от изготовителя инструментов и штампов в Сеймуре, штат Индиана, где я родился, до управляющего местным продуктовым магазином IGA в Эдинбурге. Однако это не его вина, что ему постоянно приходилось менять работу. Моя мать была медсестрой, и ее навязчивое стремление к получению образования, якобы для того, чтобы получить лучшую работу в другом месте, означало, что нашей семье приходилось чаще, чем другим, собирать вещи и переезжать.

В основном меня воспитывал отец. Он был музыкантом и играл на гитаре, губной гармошке и банджо, иногда выступая на сцене. Его любимым стилем был блюграсс[4], но на втором месте была музыка кантри: Вилли Бокскар, Уэйлон Дженнингс, Вилли Нельсон и все остальные певцы, кто когда-либо появлялся в телевизионном шоу «Хи-Хоу»[5].

Но для моего отца не было ничего более приятного, чем проводить время со своими детьми. Он научил нас собирать и готовить одуванчики, находить хурму и определять, какая из них вкусная, а какая слишком горькая, чтобы ее есть. Он брал нас с собой на экскурсии по сбору ежевики и смеялся над нашими попытками уберечься от клещей.

Лучше всего было рыбачить с отцом на причале или плыть по Блю-Ривер от Эдинбурга до Коламбуса на нашей плоскодонной лодке, разбивая по ночам палатки и рассказывая у костра истории. С отцом я всегда чувствовал себя в безопасности, и, хотя в детстве я этого не понимал, именно эти воспоминания поддерживали меня, когда все остальное становилось темным, жестоким и полным страха.

Я родился 28-го января 1967 года — знаменательный год, если судить по тому, как сложится моя жизнь. Это был год «долгого жаркого лета 67-го», омраченного более чем 150 беспорядками на расовой почве в городах Востока и Среднего Запада, которые унесли около сотни жизней и превратили в руины имущество на многие миллионы долларов.

Тем временем на другом конце света бушевала война во Вьетнаме. По мере того как росли потери США — только в том году погибло более 9000 человек, — американская общественность начала задаваться вопросом, чего добиваются Соединенные Штаты, поддерживая коррумпированное правительство Южного Вьетнама. Антивоенные демонстрации захлестнули студенческие городки. Шесть лет спустя самая долгая война в истории Америки была закончена — война, которая обошлась стране в 58 200 погибших и более 300 000 раненых, причем шрамы некоторых из них, как поняла нация, снаружи были не видны.

Я знал, что брат моей матери, Терри, служил во Вьетнаме в морской пехоте. За проявленный героизм, когда его подразделение попало в засаду, он был награжден Серебряной звездой. Однако Терри, который после возвращения из Вьетнама стал священником, никогда не рассказывал о своих переживаниях. Только пройдя через свой собственный ад, я узнал, что его тоже преследует то, через что он прошел. Он боролся со своими демонами, как мог, и вел тяжелую борьбу с алкоголизмом.

Но когда я был ребенком, дядя Терри всегда находил время, чтобы поговорить со мной и поощрить любые мои интересы. Он даже стал называть меня «Змеиные глаза» — когда я злился, мои голубые глаза начинали блестеть и суживались в щелочки. Мне это нравилось. С таким опасным прозвищем я чувствовал себя круче.

Воображаемая войнушка — вот игра, в которую я играл со своими друзьями. Мы всегда были «хорошими парнями», которые вели себя героически, побеждая «плохих парней». И даже если я и мои друзья «умирали» на воображаемых полях сражений, мы всегда могли встать и жить дальше — привилегия, которой вы лишены в реальной жизни, которая наступит позже.

— Это же наш маленький педик, — произнес толстый хулиган, а его приятель рассмеялся. — Ты ссыкун.

Я ненадолго задумался о том, чтобы попытаться убежать. Я был быстрым и, возможно, смог бы это сделать. Но большие мальчики поймали бы Робби, который был не так быстр, а я не мог бросить своего друга, — особенно если я знал, что ему придется принять на себя всю жестокость, предназначенную для меня.

Поэтому, уже понимая, что на глаза наворачиваются слезы, я приготовился к удару. Только на этот раз он так и не последовал — как раз перед тем, как мой противник начал нападение, из леса вместе с одним из своих друзей вышел мой брат Стив, и они подошли к нам четверым.

— Что происходит? — спокойно спросил Стив.

Все еще ухмыляясь, толстый хулиган вел себя так, будто ничего не происходит. Он наклонился и сорвал листок с растения.

— Думаешь, это травка? — язвительно спросил он.

— Это амброзия, — ровным голосом ответил мой брат. Ростом он был выше толстяка, но был более худым и невзрачным. Если уж на то пошло, я никогда не знал, чтобы он ввязывался в драки или повышал голос, — ну разве что только как старшие братья, общающиеся со своими младшими родственниками.

Судя по всему, хулиган тоже не был впечатлен. Он сделал полусерьезный выпад в сторону Стива, как бы пытаясь запугать и его.

Быстрая, как змея, правая рука Стива вырвалась и ударила хулигана прямо в челюсть. Тот упал, но Стив с ним еще не закончил. Он набросился на мальчика и начал бить его по лицу, пока тот не заплакал.

— Убирайтесь отсюда, — прорычал Стив, вставая, — и больше не трогайте моего брата!

Оба хулигана разбежались, но Стив и его друг подождали, чтобы убедиться, что они не вернутся. Затем они проводили нас с Робби до улицы.

В тот день мое мнение о брате изменилось. То, что раньше было соперничеством, а порой и неприязнью, превратилось в любовь и уважение за то, как он защищал меня и моего друга. Но в тот день во мне изменилось еще кое-что — то, что, возможно, стало переломным моментом в моей жизни.

Это стало очевидным три недели спустя, когда мы с Робби ехали через весь город в бассейн, и нас снова настигли два наших мучителя.

— Что ты будешь делать без своего брата, который защитит тебя, сосунок? — прошипел толстый хулиган, когда они со своим приятелем подошли ко мне.

До заступничества брата я бы не ответил, а просто стоял бы и терпел оскорбления, неизбежные удары и пинки по яйцам. Но не в этот раз. Я уже видел, как враг лежит на спине, плачет и терпит поражение.

Во мне что-то перемкнуло. Вместо страха я почувствовал лишь ярость и ненависть, когда бросился на своего обидчика. Весь накопившийся стыд и страх вырвались в шквале кулаков, которые застали моего противника врасплох.

Старший мальчик снова упал, и тогда я прыгнул на него сверху и стал бить хулигана по лицу, пока тот не оказался залит кровью и не закричал от ужаса и боли. Охваченный пылом битвы, я, возможно, продолжал бы это делать, но Робби оттащил меня. Хулиган встал и убежал со своим другом.

Позже, в бане бассейна, я отмыл кровь другого мальчика со своих рук в раковине и попытался отстирать красные пятна с футболки и плавок. Увидев, как розовый вихрь крови смешивается с водой, спускаясь в канализацию, я понял, что во мне что-то изменилось, и вместе с этим пришло чувство вины. Я надеялся, что поступил правильно, но это было не то, чему меня всегда учили родители. «Подставь другую щеку. Будь выше этого».