Все под контролем

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Начало октября 2003 г.

Эль-Мансур, Ирак

По узкой улочке района, расположенного недалеко от центра Багдада, медленно катился белый неприметный микроавтобус. Сидевший внутри него техник-электронщик эскадрона следил за оборудованием, пытаясь засечь сигнал сотового телефона, принадлежащего «посреднику» — человеку, который, как было известно, снабжал деньгами и передавал приказы повстанцам, все еще верным лидерам прежнего режима.

По обеим сторонам улицы возвышались высокие многоквартирные дома, в каждом из которых на первом этаже располагались магазины. За ними начинались улицы, застроенные маленькими домиками с крошечными двориками и навесами для машин в окружении пальм, вполне напоминавшими какой-нибудь район «синих воротничков» в Аризоне.

Однако это был Ирак, и только начинало темнеть, как муэдзин из соседней мечети призвал верующих начать магриб — молитву на закате. Следуя через несколько кварталов на бронированных машинах за микроавтобусом, мы с тремя группами операторов ждали сообщения о том, что техника зафиксировала местоположение человека.

Часом ранее я находился в нашем жилом комплексе в «Зеленой зоне», когда из Центра боевого управления мне сообщили, что один из мобильных телефонов, которые отслеживал эскадрон, пикнул на сотовой вышке недалеко от центра Багдада. Будучи новоиспеченным сержант-майором, решение о том, кто отправится на «удар», как назывались эти операции, чтобы захватить или, если необходимо, ликвидировать особо важные цели и их подручных, оставалось за мной[36].

Пока отряд «снаряжался» — надевал кевларовые жилеты и шлемы, проверял боеприпасы и исправность оружия, убеждался, что остальные ребята тоже готовы, — я инструктировал командиров групп. Сигнал с сотовой вышки давал нам лишь общее представление о том, где телефон в последний раз связывался с вышкой, поэтому впереди штурмовых групп отправлялся микроавтобус с оборудованием для слежения, чтобы попытаться точно определить местоположение цели.

После нападения на Всемирный торговый центр и Пентагон я вместе с медиком и специалистом по связи своей группы вылетел в Уайт-Сэндс, штат Нью-Мексико, чтобы подготовить свой эскадрон к тренировкам по мобильности в пустыне. Заселившись в гостиничный номер, я открыл чемодан и обнаружил записку от своей жены Кристин. Она гласила: «Не трудись звонить, посылать открытку или цветы. Это ничего не изменит». Я скривился и ругнулся — уже второй год подряд я забываю о годовщине нашей свадьбы.

Правда заключалась в том, что я был женат на своей работе. Хотя мне и хотелось поддерживать отношения с сыном, я не уделял этому достаточно времени. Я говорил сам себе, что мне нужно сосредоточиться на карьере, чтобы содержать семью, но это также означало, что мне не нужно с ними особо общаться. Проще всего было общаться и сохранять концентрацию на работе; все остальное становилось все сложнее.

Я оказался перед выбором. Я считал, что мой главный долг — перед страной, Подразделением и своими людьми, однако, увидев записку Кристин, понял, что если не сделаю что-то со своим браком, то потеряю третью жену, сына и все то, что они привнесли в мою жизнь в качестве «нормальной жизни».

После подготовки перед отправкой в Нью-Мексико я вернулся в Форт-Брэгг, чтобы поговорить со своим другом и сержантом-майором Крисом Ф. и рассказать ему об открытке Кристин. Он отметил, что уже давно прошел тот срок, когда мне следовало покинуть эскадрон и начать работать инструктором на КБПО. Инструкторский период ожидался от каждого оператора, отработавшего два года в качестве командира группы.

— Поэтому ты останешься здесь, — подытожил он.

Я был одновременно и взволнован этим решением, и испытывал облегчение. С одной стороны, я чувствовал, что принадлежу к своей группе, и полагал, что если мы собирались на войну, то я должен быть там. Я был единственным сотрудником в своей группе, обладавшим боевым опытом, и одним из немногих таких военнослужащих в эскадроне.

Два года спустя, после инструктажа в КБПО, я собирался получить свой шанс вернуться в бой вместе со своими людьми. В 2003 году «война с терроризмом» вышла за рамки вторжения США в Афганистан и переросла во вторжение в Ирак. Иракский диктатор Саддам Хусейн, по мнению администрации США, накапливал оружие массового поражения.

Вскоре после падения режима Саддама в мае 2003 года я узнал, что меня переводят обратно в эскадрон «С» для последующего развертывания в Ираке в октябре. На этот раз я буду сержант-майором, возглавляя три штурмовые группы по шесть человек в каждой, а также группу боевого обеспечения.

Хотя новая должность отражала уверенность Подразделения в моей способности руководить, я воспринимал ее как большую ответственность за жизни других людей. Многие ночи я лежал без сна, беспокоясь о том, что недостаточно хорош для такой ответственности. Мне удавалось хорошо скрывать это, сосредоточившись на работе и поддерживая свою физическую форму на пике работоспособности.

Тем летом меня с распростертыми объятиями приняли обратно в эскадроне, и я почувствовал, что снова дома. Если и отправляться на войну, то невозможно было представить, что я пойду туда с лучшей группой людей. Людей, которые постоянно готовились и тренировались, и которые верили в нашу миссию — в то, что мы несем свободу иракскому народу.

Хотя я не был единственным ветераном боевых действий, поскольку большинство операторов уже побывало в Афганистане и Ираке, никто из специалистов группы не испытывал ничего подобного Могадишо — ни по количеству врагов, ни по продолжительности атак, ни по огневой мощи, брошенной против них. Ветераны битвы за Могадишо прониклись друг к другу особой любовью, которая может быть только у воинов, прошедших через подобное вместе.

Третьего октября, как и каждый год в годовщину битвы за Могадишо, был поднят тост за павших. Независимо от того, где мы находились, кто-то согласовывал время и место, чтобы позвонить, и те из нас, кто мог добраться до мобильного телефона или компьютера, поднимали бокал в память о тех, кто отдал все свои силы. Затем те, кто мог собраться в определенном месте, обычно пили до глубокой ночи, рассказывая истории, пока не отключались. Встречи ветеранов были для меня своего рода терапией. Они поддерживали меня и служили напоминанием о реальности того, что может случиться с каждым из нас.

Незадолго до нашей отправки я вылетел в Ирак, чтобы ознакомиться с обстановкой и местностью. Бóльшую часть времени я проводил со своим приятелем Уиллом, который был командиром отряда. Он вспоминал, что, когда американские военные впервые прибыли в Багдад, к ним относились как к героям. Все выглядело как «Джон Уэйн» и «Мы любим вас, президент Буш», а американские солдаты бросали конфеты счастливым, улыбающимся детям, которые бежали рядом с колоннами или с радостью отправлялись на «прогулки» с пешими патрулями.

Однако спустя шесть месяцев отношение к происходящему изменилось. В городах, инфраструктура которых была разрушена бомбами и ракетами коалиции, по-прежнему не было ни надежного электричества, ни водопровода. Террористы-смертники, взрывающие на рынках автомобили и самодельные взрывные устройства (СВУ), установленные вдоль дорог, привнесли в местную жизнь новый уровень насилия. В некоторых районах дети не осмеливались бегать рядом с патрулями, которые являлись ходячими мишенями.

Некоторые жители продолжали надеяться, что Соединенные Штаты в конце концов принесут мир, стабильность и процветание. Однако другие все больше разочаровывались и видели в американских войсках не освободителей, а оккупантов. А самые худшие из них активно пытались убить американских солдат и разрушить доверие между местными жителями и американскими войсками.

Вскоре после падения крайне централизованного авторитарного режима Саддама американские военные, включая Подразделение, столкнулись с повстанцами, которых финансировали и направляли бывшие члены режима, а также другие группы, находившиеся под влиянием Ирана.

Внезапный крах режима породил вакуум власти, что привело к многонедельным грабежам и другой преступной деятельности, с которой американские войска оказались не в состоянии справиться. Им пришлось сражаться не только с повстанцами, но и с преступными группировками, которые не являлись частью скоординированного сопротивления, а действовали ради денег. В том числе похищали членов семей государственных и коммерческих деятелей, что требовало от операторов Подразделения проведения спасательных операций.

Однако больше всего проблем им доставляли повстанцы. Соединенные Штаты распустили иракские вооруженные силы, что, возможно, стало самой большой ошибкой войны. Вместо того чтобы искоренить сторонников Саддама в иракской командной структуре, сохранив при этом костяк офицеров и солдат для обеспечения безопасности, американская политика привела к тому, что армия растворилась среди населения, прихватив с собой оружие и навыки. На долгие годы они стали основой повстанческого движения, а также обеспечили военным опытом террористические группировки.

Однако это были серьезные вопросы управления, которые выходили за рамки компетенции воинов Подразделения, которым приходилось выполнять приказы и устранять проблемы, созданные другими, в том числе захватывать или, если необходимо, ликвидировать представителей режима и бывших высокопоставленных военных, которые скрывались и способствовали развитию повстанческого движения.

Такова была обстановка в октябре, когда я со своим отрядом вернулся в Багдад, а также в Рамади и Фаллуджу, которые были основными зонами ответственности нашего отряда. Мы базировались в «Зеленой зоне», бывшей штаб-квартирой сменявших друг друга иракских режимов, местом расположения роскошных дворцов Саддама, а теперь — штаб-квартирой Временной коалиционной администрации (ВКА) и временного иракского правительства.

Зеленая зона — это почти десять квадратных километров территории, с двух сторон омываемой рекой Тигр; остальная часть окружена бетонными стенами и заборами из колючей проволоки, доступ к которым возможен лишь через несколько пропускных пунктов. Помимо правительственных объектов, это была военная база коалиционных сил с лагерями для регулярной армии и других вспомогательных подразделений, вертолетными эскадрильями и подразделениями бронетехники. Местность постоянно оглашалась шквалом звуков прилетающих и улетающих вертолетов, танков и другой бронетехники, ревущей, как металлические динозавры, регулярных войск и морской пехоты, проводящих учения, и операторов, стреляющих на полигоне, оттачивая свое мастерство.

Хотя время от времени враг запускал из кварталов, находившихся за рекой, ракеты и минометные мины, большинство атак было неэффективным, и район был относительно безопасным. Главная опасность заключалась в том, чтобы покинуть ворота и попасть в «Красную зону», которая, по сути, представляла собой любую территорию за пределами стен и не контролировалась коалиционными силами.

Нашему отряду выделили большой дом, в котором мы жили рядом с одним из главных дворцов Саддама. У каждой группы была своя комната для сна, и я спал в одной из них с четырьмя другими сотрудниками на двухъярусных кроватях, которые мы соорудили сами; нам всем приходилось пользоваться двумя душевыми. Было тесновато, но по сравнению с ангаром в Могадишо — удобно и достаточно безопасно. Время от времени воздух пронизывал звук взрыва вражеской ракеты или минометной мины, обычно вдалеке, но иногда достаточно близко, чтобы сотрясти землю и сбросить нас с коек.

Военные машины отряда, включая «Хаммеры» и бронетранспортеры, стояли в ряд возле дома. У нас также был доступ к нескольким гражданским машинам, в основном BMW, чтобы мы могли выезжать в город, не привлекая к себе внимания, что позволяло нам заставать свои объекты врасплох. На случай необходимости, в распоряжение отряда были специально выделены две боевые машины пехоты «Брэдли» и два танка М1 из бронетанкового подразделения. После того, что произошло в Сомали, такое присутствие вселяло уверенность.

Покинуть «Зеленую зону» и войти в «Красную» было самой опасной частью пути. Повстанцы знали, где находятся входы в зону, и многие свои атаки сосредотачивали там.

Однако поездка по главной трассе из «Зеленой зоны», ведущей в аэропорт, которая также была самым простым способом добраться до многих районов Багдада, не была простой прогулкой в парке. Эта дорога была известна американским военным как «самое опасное шоссе в мире». Из-за интенсивного движения военных подразделений и транспортных колонн, шоссе превратилось в настоящее испытание для придорожных самодельных взрывных устройств, террористов-смертников и стрелкового оружия.

В этот вечер мой отряд проехал несколько миль без происшествий, прежде чем свернуть с шоссе и направиться в указанный район. Там мы остановились на обочине, дожидаясь, пока техник в микроавтобусе попытается уточнить местонахождение источника сигнала сотовой связи. Ожидание заставило нас всех понервничать: никогда не стоит оставаться неподвижным за пределами «Зеленой зоны».

Я бы предпочел, чтобы рейд состоялся ближе к ночи, когда местные жители, включая и наш объект, уже будут спать. Тогда мы могли бы осуществить налёт на объект и покинуть район до того, как кто-то успел бы схватиться за оружие или прийти на помощь. Но в Багдаде для этого нужно было ждать до часа ночи или позже, так как люди часто засиживались допоздна за чаем и разговорами. Иногда операторам приходилось действовать мгновенно, когда представлялась такая возможность.

К сожалению, оборудование для радиомониторинга, установленное в микроавтобусе, являлось новой и ненадежной технологией, особенно в условиях города, когда сигнал отражался от стен окружающих жилых домов. Однако в конце концов техник доложил по рации, что сигнал, похоже, исходит из одного из многоэтажных жилых комплексов, но точно сказать, из какой именно квартиры, он не может.

В результате операторы начали прочесывать квартиры, начав поначалу с одной, а когда в ней не оказалось того, кого мы искали, переходили к следующей. Это было опасно как для жильцов, в жилище которых внезапно вторгались кричащие вооруженные солдаты, заставляя их лечь на пол, так и для операторов, которые ждали указаний, какую квартиру «пробивать» следующей. Каждое безрезультатное проникновение означало, что у злодеев в округе появляется больше времени для вмешательства.

После того как группы прошли уже несколько квартир, техник доложил, что сигнал, похоже, переместился в один из домов на противоположной стороне улицы, находившийся за жилым комплексом.

— Кто-нибудь видел, чтобы кто-то перебегал дорогу? — крикнул я рейнджерам, но те в ответ лишь пожали плечами и покачали головами.

Однако техник был уверен, что сигнал он засек, поэтому мы с командирами групп быстро разработали новый план и двинулись в обход квартала, чтобы приблизиться к цели. Дом был типичным для этого района. Двухэтажное здание, выстроенное в форме буквы «Г» со штукатуркой песочного цвета и двумя входными дверями — одной в передней части дома, и второй под навесом, ведущей на кухню.

Я разделил отряд на две группы, по одной на каждую дверь. Я входил через гараж, а вторая группа штурмовала дом.

Когда все было готово, я начал обратный отсчет по рации:

— Принял командование, всем приготовиться! Пять, четыре, три, два, один… Пошел! Пошел! Пошел!

Те, кто проделывал проход, подорвали двери, и группа влилась в крошечную кухню дома.

То, что произошло дальше, заняло всего пару секунд. Внутри дома было темно, в окна проникал лишь слабый дневной свет. Но, оглянувшись через плечо штурмовиков, стоявших передо мной, я увидел вооруженного человека, стоявшего на лестнице с автоматом АК-47 в руках. Он направлял оружие на входную дверь, туда, где вторая половина отряда только что проделала проход и собиралась войти.

Оператор, стоявший передо мной, не стал медлить. Он выстрелил в человека, который бросил автомат и побежал вверх по лестнице, где захлопнул дверь. В это же время женщина средних лет, сидевшая в кресле рядом со мной, начала кричать.

Первой моей реакцией было облегчение: никто из моих людей не пострадал. Но затем мои мысли переключились на стрелка. Я видел его лишь мельком, но подумал, что, возможно, он был еще подростком.

Пока остальные сотрудники группы «зачищали» дом, я осторожно поднялся по лестнице вслед за медиком. Когда мы добрались до закрытой двери, ведущей в спальню, я выбил ее и вошел внутрь. Следом за мной последовал медик.

Помещение выглядело как типичная комната подростка: повсюду были разбросаны спортивные принадлежности и школьные учебники. Одетый в рубашку на пуговицах и шорты, подросток лежал на кровати. Он был ранен в грудь и задыхался, изо рта текла кровавая пена. Его темно-карие глаза были широко открыты, когда он смотрел на меня, и я не мог не заметить в них панику и страх.

Я знал, что мальчик умирает; он истечет кровью, что бы мы ни делали.

— Сделай для него все возможное, — сказал я медику, после чего направился обратно вниз по лестнице, чтобы попытаться утешить мать, — задача, оказавшаяся непосильной.

Через несколько минут иракский подросток был мертв, и операторам пора было уходить, чтобы продолжить поиски нашего объекта. Мы осмотрели весь дом, и ничто не указывало на то, что нужный нам человек там был, или на то, что у нас была какая-то другая причина там находиться. Даже автомат оказался легальным: по иракским законам, каждая семья могла иметь для защиты дома один «ствол», и, конечно, большинство из них являлось АК-47.

Мать мальчика бросилась вверх по лестнице. Когда ее причитания наполнили пространство, я понял, что люди из моего отряда были травмированы смертью подростка; это было заметно по их лицам.

Я пытался убедить себя, что подросток мог быть плохим парнем. Было известно, что враг использует детей для переноски подрывных зарядов или другого оружия против коалиционных сил. Но в глубине души я понимал, что мальчик просто защищал свой дом и свою мать. Вероятно, он оказался самым старшим мужчиной в доме, а может быть, и единственным ребенком своей матери. Когда он услышал рядом шум и людей возле своего дома, не зная, кто они и каковы их намерения, он схватил автомат. И теперь он был мертв.

Штурмовик был не виноват. Он сделал то, чему его учили; он защищал операторов, входящих в парадную дверь. Подросток был готов выстрелить из своего оружия, независимо от того, был ли он плохим парнем или просто думал, что защищает свой дом от грабителей. В зоне боевых действий, особенно там, где плохие парни не отличаются от остальных, а оружия на руках столько, сколько и мух, иногда случаются ужасные ошибки.

Однако я знал, что моему человеку до конца своих дней придется жить с осознанием того, что он убил подростка. И никакие слова его собратьев по отряду о том, что он сделал то, чему его учили, и спас их, не избавят его от этого страшного бремени. Он будет прокручивать в голове этот сценарий, возможно, до конца своих дней, размышляя, мог ли или должен ли был он поступить иначе. Но однозначного ответа не будет, и он не сможет обсудить это с психологом Подразделения, чтобы не возникло опасений по поводу его пригодности к дальнейшей боевой работе.

Мне было ужасно жаль мальчика и его мать, а также моего подчиненного, но я должен был сосредоточиться на своей работе, которая в тот момент заключалась в том, чтобы вывести отряд из этого района. Чем дольше мы там оставались, тем больше шансов, что появятся настоящие плохие парни.

Под крики матери, разносившиеся эхом по всему району, все мы быстро отошли по дороге к своим машинам. Я знал, что эта ночь дополнит мои воспоминания о Могадишо. Горе женщины; панические глаза мальчика и его предсмертные вздохи; печальные лица моих людей. Еще больше призраков, которые будут преследовать меня, независимо от того, сплю я или бодрствую, таращась в потолок и снова размышляя о мальчике и его матери.

Когда мы готовились к возвращению в «Зеленую зону», я уведомил «владельца боевого пространства», армейского начальника, отвечающего за этот район города, и доложил ему о случившемся. Армейцы связались с местным старостой и договорились о соболезнованиях и выплате денег матери погибшего. Американские военные регулярно выплачивали деньги за поврежденное имущество и ранения гражданских лиц.

Запросив по рации эвакуацию, я задался вопросом, какова может быть ставка за смерть сына.