Загадай желание

Глава 29

– Почему они вечно наряжают нас ангелами, когда мы выступаем здесь? – громко простонала Рути, пока Анна поправляла нимб из серебристой мишуры у нее на голове. – И почему у одних серебристые нимбы, а у других – золотистые? В раю разве есть иерархия? Это противоречит утверждению, что Бог любит всех одинаково.

– Ну, – начала Анна, пытаясь согнуть проволоку от вешалки для одежды так, чтобы нимб смотрелся аккуратнее, – мне кажется, им нравится наряжать вас в ангелов, потому что скоро Рождество.

– Марисса говорит, что мы в костюмах ангелов, потому что именно их первым делом увидят старики, когда умрут.

Рути поделилась этой мудростью, добавив громкости в голосе, и Анна порадовалась, что они стоят в самом углу комнаты отдыха для постояльцев в ожидании, когда зрители рассядутся по местам и ведущий объявит выступление хора.

– Рути, здесь не все пожилые, помнишь?

– Я-то помню, а вот Марисса, судя по всему, нет. Я напомню ей, чтобы в следующий раз она говорила, что мы в костюмах ангелов, потому что именно их первым делом увидят старые и молодые люди, когда умрут. – Рути раздраженно фыркнула. – У Мариссы золотой нимб.

Анна взяла Рути за плечи и повернула, вдруг осознав, насколько та уже выросла. Тринадцатилетние подростки иногда напоминали тридцатилетних взрослых, а иногда – трехлетних детей. Порой было сложно удержать в голове этот разброс, пока подбираешь слова для каждой отдельной ситуации.

– Слушай, я не думаю, что цвет нимбов нужен для чего-то еще, кроме эстетичного вида на фоне… обоев персикового цвета и ковра цвета мочи. А если он что-то и означает, то я вот что тебе скажу. – Анна провела в воздухе руками, будто изображала ими радугу. – Иногда в жизни кажется, что ангелы с золотыми нимбами устроились гораздо лучше всех остальных. Но к этому величественному цвету прилагается бо́льшая ответственность, а значит, меньше поводов для веселья. А веселье – это же очень важно.

Анна вздохнула. Теперь она выдавала фразы, которые слышала от Ниты и Лизы задолго до того, как окончательно решила разводиться. «Тебе было весело с Сэмом. И ты испугалась. Потому что тебе это понравилось гораздо больше, чем ты ожидала. А потом ты почувствовала себя виноватой».

– Ты напомнила папе про выступление? – спросила Рути, нервно переступая с ноги на ногу.

– Напомнила.

Да, ее чуть не убила мысль о необходимости позвонить ему, но, к счастью, сразу же включилась голосовая почта, поэтому она оставила Эду сообщение, в котором напомнила о времени и месте выступления. Но он обычно или вообще не приходил, ссылаясь на работу, или опаздывал, занимал место возле первого ряда и хлопал так громко и энергично, что собирал на себе восхищенные взгляды всех женщин старше семидесяти. Когда-то Анна гордилась тем, что на Эда смотрят восхищенно. Ей нравилось быть рядом с красивым мужчиной и думать, что они вместе навсегда. Но как все меняет погружение в быт и вид увеличенной на столе пластического хирурга груди.

– Думаешь, он придет?

Голос Рути прозвучал неоднозначно. Будто желание, чтобы Эд вел себя как отец, которого она заслуживает, смешалось с чувством вины за то, что она хотела этого. Анна никогда не хотела, чтобы Рути чувствовала себя так. Эд должен был прийти. Хор был важен для Рути, он помогал ей быть увереннее в себе, и здесь, в отличие от многих других мест, Рути чувствовала себя свободно. Анна помнила день, когда Рути только пришла в хор. Она какое-то время брала частные уроки, но цены на услуги репетиторов были выше, чем на прием у приличного врача. Анна знала, что влиться в новый коллектив будет непросто. Но они все делали постепенно, приводили Рути сначала ненадолго, пока она не привыкла к людям и месту для репетиций и не закрепила хор в своем распорядке дня. Затруднения, конечно, возникали и потом, особенно когда в хоре появлялись новые лица, которые поначалу не понимали, что Рути необходимо было физическое пространство вокруг нее и всегда одно и то же место в ряду. Но они преодолевали все сложности. И теперь, глядя на то, как Рути счастлива в хоре, можно однозначно сказать, что все труды были не напрасны. Когда она распевала рождественский гимн «Радуйся, мир!», никто не видел никакого аутизма, все только слышали прекрасный воодушевляющий голос.

– Не знаю, Рути. Прости. Но я здесь, и я буду снимать выступление на видео, чтобы мы смогли показать его мистеру Рокиту дома.

Рути широко улыбнулась.

– Мистеру Рокиту нравится, как я пою. Он отводит уши назад и делает такую мордочку.

Да, Анна не была на сто процентов уверена, что кролик таким образом показывал свое удовольствие от услышанного, но самое главное, что Рути верила в это.

– Я опоздала? Пожалуйста, скажите, что не опоздала. Ненавижу опаздывать. Это же начало? Я не пропустила первую часть?

Анна повернулась и увидела Ниту. Ее лицо раскраснелось, волосы прилипли ко лбу и щекам, она так запыхалась, будто бежала.

– Нита, я и не знала, что ты собиралась прийти! – воскликнула Рути. – Павиндер тоже здесь?

Нита покачала головой.

– Нет, к сожалению, Павиндеру пришлось задержаться на работе. Сильно задержаться. Так сильно, что он даже сказал мне не готовить ему ужин. Так сильно он раньше еще не задерживался.

Каждый раз, произнося слово «сильно», Нита делала такое выражение лица, которое намекало Анне, что причиной задержки, вероятно, стали не сверхурочные. Анне не нравилось, что подруга так переживает по этому поводу. Совершенно точно необходимо было устроить девичник, чтобы докопаться до сути проблемы. Как назывался тот бар возле Олдгейта?

– Рути! – Руководительница хора помахала ей.

Рути закатила глаза, глядя на Анну.

– Сейчас она будет спрашивать, не передумала ли я солировать в «О, придите все верующие». Габи убила бы за эту партию. Я прямо чувствую, как сильно она хочет, чтобы я сфальшивила. Пока, мам. Пока, Нита.

– Удачи, дорогая, – сказала Анна, когда Рути пошла через всю комнату туда, где собирались выступающие.

– Нита, ты что здесь делаешь? Ты ненавидишь слушать, как поют дети.

– Ненавижу, – согласилась Нита. – Но я хотела поддержать дом престарелых. Я подумала, что это могло бы сыграть мне на руку.

Она развязала шарф и сняла его.

– Не поняла.

– Ну, у них есть вакансии. Работа, – ответила Нита. – Я же говорила тебе, что мне нужна работа. Чтобы отвлечься от мыслей о том, чем там занимается Павиндер, когда задерживается на работе или устраивает «тимбилдинг». – Она изобразила пальцами кавычки в воздухе.

Анна рассмеялась.

– Что? – спросила Нита. – Почему ты смеешься и что за выражение лица?

– Нита, ты терпеть не можешь пожилых людей, – сказала Анна. – Даже еще больше, чем детские хоры.

– Тише! – оборвала ее Нита. – Это неправда. Мне не нравятся люди, которые думают, что все на свете знают, носят с собой запасы монет для тележек в супермаркетах и зонтики, которые никогда не ломаются, и при этом задирают нос. – Она заговорила тише. – А эти… они вроде не особо разговорчивые. Мне нравятся люди, которые не болтают.

– Нита, я просто не уверена, что это подходящая для тебя работа, вот и все. Большая часть работы здесь завязана на общении с теми, кому в силу возраста это уже сложно сделать. Им нужно расчесывать волосы и мазать руки кремом, им нужно читать, играть с ними в настольные игры.

Анна знала все это, потому что видела работников такого же дома для престарелых, когда приходила к бабушке Гвен. Когда деменция полностью захватила ее разум и стало уже невозможно оставлять ее одну даже на короткое время, дом престарелых стал единственным выходом. Гвен уже представляла опасность для самой себя, потому что забывала кастрюли на включенной плите, а когда выходила в ближайший магазин, могла потеряться. В доме престарелых за ней присматривали, там она была в безопасности. Анна приезжала так часто, как только могла, что-то делала сама и пыталась поддерживать разум Гвен, оживляя события в ее памяти. Даже будучи родственником, довольно тяжело видеть, как опускается этот занавес, смотреть в пустые глаза, понимать, что твой любимый человек больше не узнает тебя. А уж работать в такой атмосфере каждый день… Анна не была уверена, что смогла бы.

– Я заботливая, – возразила Нита.

– Да, но…

– Уверена, я в состоянии намазать руки кремом. Мне один раз довелось вводить какую-то слизь в ствол растения. Да, меня чуть не вырвало, но Павиндер сказал, что некоторые его студенты вообще падали в обморок от запаха… Ой!

– Что такое? – спросила Анна. – Эд в кои-то веки не опоздал?

Она повернулась и посмотрела в сторону застекленной двери, ведущей в комнату отдыха, на которой через каждый дюйм[44] были приклеены «витражные» олени. Работники дома престарелых тоже заинтересовались. За дверью стоял Сэм.

Щеки Анны вспыхнули настолько, что на них можно было поджарить каштаны. Он пришел. Она пыталась выкинуть из головы свое приглашение. Она оставила ему короткую записку. Точнее сказать, она хотела оставить короткую, но после девятой попытки написать все правильно ей стало казаться, что она пишет роман. Она оставила записку в отеле «Кресент», надеясь, что он еще там, а не перебрался поближе к Центральному Лондону. И вот он стоял перед ней.

– Ты его пригласила, – сказала Нита.

– Возможно.

– Отлично. Теперь я и правда надеюсь, что Эд придет.