– Вот дерьмо! Дерьмо!
– Тионна! Что за выражения у меня за столом? И что здесь делает твой телефон?
– Прости, мам, но Сэм… короче, все знают.
Все затихли за столом посреди маленькой квартирки Джекманов, заваленной едой к Рождеству. Козленок уже был готов, так же как и фаршированная индейка, плантаны[93], зеленая фасоль, пряный картофель и кукурузный хлеб. Рождественский ужин начался рано. Украшения тоже уже были в полной готовности. Уродливые тряпичные куклы в красно-зеленых нарядах были развешаны по главной комнате и напоминали старомодных эльфов из книги «Эльф на полке: Рождественская традиция», на рамках картин висела мишура, а разноцветная искусственная елка расположилась на тумбочке возле телевизора и всем своим видом говорила, что ее лучшие дни были в году эдак восемьдесят втором.
По лицу Тионны Сэм понял, о чем именно все знали. Он сжал вилку в руке и попытался сохранять спокойствие. Было очевидно, что рано или поздно это случится. Френки говорила ему, что это лишь вопрос времени, когда кто-то продаст информацию о его диагнозе. Покупка нового телефона, новой сим-карты и деактивация аккаунтов в соцсетях приостановила всю шумиху, но теперь журналисты вернулись.
– Может, вам всем опять поехать в тот отель. Или в другой отель, в том были какие-то журналисты в прошлый раз, – предложил Сэм.
– Нет, – сказал Альберт с такой уверенностью и решительностью, словно это не обсуждалось.
– Пап, я не хочу, чтобы за вами охотились днем и ночью, – все равно сказал ему Сэм.
– А я не хочу, чтобы моя жизнь походила на твою. – Его отец отложил столовые приборы. – Я такую не выбирал. Я выбирал простую жизнь. Хотел работать в автосалоне. Приходить домой и смотреть вестерны с бокалом рома в руке. И я продолжу это делать, и мне все равно, будут ли при этом люди с камерами дежурить у меня под дверью.
– Я согласна, – ответила Долорес. – Нужно показать людям, что мы не боимся. Что мы будем жить, как жили. А пока что у меня такое ощущение, что ты какой-то преступник в розыске и мы пытаемся скрыться от позора. Мне не стыдно. Мне нечего стыдиться.
– Ой, мам, – сказал Сэм. – Мне не хочется, чтобы ты так это воспринимала.
– Тогда больше никаких поездок в отели глухой ночью, как будто мы заключенные, которых везут в тюрьму, – сказала его мама. – Подай плантаны, пожалуйста.
Сэм взял поднос и протянул его через весь стол маме. Его родные были сильными. Сильнее, чем он думал. Всем сидевшим в этой комнате грозили перемены в жизни, но им все равно удавалось создавать видимость нормальной семьи. Возможно, у них так всегда и было.
– Какая у вас в автосалоне сейчас самая лучшая машина, пап? – спросил Сэм у отца.
– А что? – уточнил он. – Ты собираешься купить ее, чтобы я получил комиссию? Как в тот раз, когда ты купил нам машину и сказал, что она досталась тебе бесплатно за сделку от спонсоров?
Значит, и об этом его отец знал все это время. Сэм растерялся.
– Мы благодарны тебе, Сэм, – вставила его мама, подкладывая Тионне зеленую фасоль, которую та совсем не хотела. – За все, что ты сделал для нас с тех пор, как твоя карьера пошла в гору.
Сэм чувствовал, что грядет «но», но не знал, на какую тему перевести разговор, прежде чем его мама доберется до этого «но».
– Но деньги – это всего лишь бумага, – сказал Альберт. – Теперь уже даже не бумага. Цифры. Цифры, которые мы передаем другим людям за товары, вычитая их из тех цифр, что сами получили от других людей. – Он сделал глоток рутбира[94]. – Я, может, и хожу на работу, чтобы приносить еду в дом, но это не единственная причина. Я хожу туда, чтобы в моей жизни была цель. Я встаю утром и понимаю, как могу помочь другому человеку хорошо провести день.
Именно этого недоставало Сэму в его работе, в его жизни. Конечно, он мог помочь своей команде завоевать победу, но это была совсем не та помощь, о которой говорил его отец. Его отец имел в виду бескорыстную заботу, нечто в духе ценностей былой эпохи, в которую его самого воспитывали родители и в которую они с мамой воспитывали Сэма с Тионной. Сэм полагал, что, если он вырос в семье с очень скромным достатком, его долгом было достичь большего, отдавать, преуспеть так, как его родители никогда не могли. Но его отец говорит ему, что успех определяется не наградами и долларовыми купюрами и даже не усердной работой, а смыслом жизни и твоим отношением к людям вокруг.
– Поэтому… я не сдавал анализы, – заявил Альберт.
– Что?! – вскрикнула Тионна. – Что ты сказал? Ты не сдал анализы?!
– Пап, ты же говорил, что сдал, – сказал Сэм, шокированный этим внезапным признанием.
– Нет, – сказал Альберт. – Я не говорил, что сдал анализы. Я говорил, что пошел сдавать анализы. Но когда я пришел туда, я решил, что для меня это не имеет значения. – Он пожал плечами. – Мне уже почти шестьдесят. С какой стати мне волноваться, есть у меня этот ген или нет? Что-то все равно убьет меня однажды. Может статься, и этот ген.
– Мам, ты была в курсе? – спросила Тионна, случайно спихнув локтем со стола нож, который со звяканьем упал на пол. – Ты тоже не сдавала анализы?
– Да, я была в курсе, – призналась Долорес. – Таков выбор вашего отца. Как и у меня, и у тебя, Тионна, у него был выбор. Я сделала тест, потому что, если у меня есть этот ген, вероятно, что у вашего отца его нет. Разве не так?
– Нет, мам, не совсем так. – Сэм вцепился руками в волосы и стал теребить пряди. – Все немного сложнее. Он может быть у вас обоих. Или его может не быть ни у кого из вас, но вероятность этого гораздо меньше. Я просто…
– Я решил, что раз уж я не собираюсь в круиз «все включено» по Карибским островам, то, если у меня и есть этот ген, я все равно буду просыпаться по утрам и идти продавать машины, так или иначе – неважно, – заключил Альберт.
Тионна разочарованно качала головой, но Сэм понимал. Он бы сам не знал, что у него есть этот ген, если бы «Диггерам» не понадобилась биопсия каждого дюйма его тела. Если бы только он мог изменить это, если бы как-то мог отказаться от самой мысли о трансфере и оставаться в блаженном неведении, что бы он сделал? На мгновение он задумался, каково было бы не ощущать этого груза на плечах, но тут же он осознал: тот факт, что он обо всем узнал, встретился с доктором Монро и узнал свой диагноз, заставил его взлететь. В прямом смысле. Он бы никогда в жизни не полетел в декабре в Ричмонд. А значит, он бы никогда не встретил Анну. Никогда бы не влюбился в нее.
– Сэм… – Мама сверлила его взглядом с другого конца стола. – Ты хорошо себя чувствуешь?
Он кивнул.
– Да, я… я хочу рассказать вам кое о чем. Кое о ком.
Его мама слегка выпрямилась на стуле и перевела пристальный взгляд с фаршированной индейки на него.
– Я кое-кого встретил, – заявил Сэм. – Ее зовут Анна.