Воскресным утром Анна пила уже третью чашку кофе, чувствуя необычное возбуждение. Но не из-за кофеина, а из-за работы над проектом мистера Вонга. Они встречались вчера, и сегодня она фонтанировала идеями, вариантами названий для кафе и думала о том, что, возможно, ей все-таки стоит предложить провести какие-то маркетинговые акции перед Рождеством, чтобы ненавязчиво прорекламировать изменения еще до праздника.
Вот только что именно из себя будет представлять заведение или заведения, они еще не решили. Мистер Вонг подумывал сделать из трех одно или два кафе или вообще изменить весь концепт. Поэтому пока что Анна пыталась предусмотреть разные варианты. Для британской закусочной она придумала названия: «Огненная закуска», «Все в кляре» и «Трескай за обе щеки», для китайской: «С рисом для жизни» и «Жуй-жуй», а для итальянской: «Кусочек Пизы» и «Паста ла виста». Но все они еще были под вопросом. Она чувствовала, что чего-то не хватало, но не понимала, чего именно, хотя уловить эту суть ей обычно всегда удавалось лучше всех. Но у нее еще было несколько дней впереди…
Чизкейк выл в кладовке, где его заперли, чтобы мистер Рокит мог спокойно провести время с Рути. Кот отреагировал так, будто его посадили в кошачью камеру смертников, а не в просторную прачечную с запасом еды, вкусняшек и уютной лежанкой, которую Анна заказала на «Амазоне» и к которой он еще даже ни разу не притронулся лапой.
– Мам! – позвала Рути из кухни. – Можно выпустить Чизкейка? Мы же даже не знаем, понравится ли ему мистер Рокит.
Анну охватил панический страх, она выпрыгнула из кресла и побежала, задев Малкольма и случайно скинув три красных и один снежный шарик, которые, к счастью, оказались пластиковыми и очень крепкими.
– Нет, Рути, – крикнула Анна, ворвавшись в кухню. – Пожалуйста, поверь мне. Они не поладят. Ты же видела, что Чизкейк сделал с той игрушечной крысой, которую мы ему купили.
– Ты нашла ее голову? – спросила Рути, все еще держа на руках мистера Рокита так, словно он был покрытым мехом новорожденным младенцем с длинными ушами.
– Нет, – ответила Анна. – И я не хочу потом искать лапу мистера Рокита или… еще что похуже.
– Чизкейк просто хочет поиграть, – продолжала упрашивать Рути.
– Я знаю. – Анна вздохнула. – Но помнишь, мы говорили, что иногда у людей могут быть хорошие намерения, но они все равно делают что-то плохое.
– Как Ленни из книги «О мышах и людях».
– Да, а мы же не хотим, чтобы Чизкейку настолько понравились кролики, правда?
Как по команде тут же раздался неистовый «мяу», и Чизкейк заскреб по двери кладовки. А потом раздался звук захлопнувшейся двери. Входной двери. Анна рывком открыла ящик стола, схватила скалку и подняла ее в воздух, готовясь драться, если понадобится. Она сделала вдох, подошла к приоткрытой двери и распахнула ее шире.
– Господи, Анна! – закричал Эд, когда Анна взмахнула перед ним скалкой.
– Эд! – выдохнула Анна с облегчением. Но в ту же секунду разозлилась. – У тебя все еще есть ключи от моего дома?
– Дверь была открыта, – ответил Эд. Но выглядело это так же убедительно, как и в тот раз, когда она спросила у него, встречается ли он с кем-то на стороне, а он вздохнул и в очередной раз соврал ей. Все предостережения бабушки Гвен насчет хитрых глаз и подвохов оказались небезосновательными.
– Дерьмо собачье! – выпалила Анна.
– Мама! – воскликнула Рути. – Когда я говорю «дерьмо собачье», ты говоришь, что, если я еще раз такое скажу, ты найдешь реальное дерьмо собаки и натрешь им мой рот.
– Как некрасиво, Анна, – покачал головой Эд.
– Ах, некрасиво, да? Не думаю, что это хуже, чем вломиться в чужой дом, но давай уточним это у полиции? – Она потянулась за телефоном.
– Не говори ерунды. Я пришел к Рути.
– Ты не предупредил.
– Я написал Рути. Да ведь, Рути?
– Нет, – ответила Рути, придерживая мистера Рокита у себя на плече.
И тут Анна увидела, как меняется выражение лица Эда. Он стал напоминать поникшую от жары пуансеттию. Такое выражение лица обычно появляется у человека на грани пищевой комы от переедания конфет. Он выглядел так, словно вот-вот расплачется…
– Рути, положи, пожалуйста, мистера Рокита в его переноску и сделай нам с папой кофе, – попросила Анна. К удивлению Анны, ей даже не пришлось лишний раз просить Эда выйти из кухни или выпроваживать его силой. Он выскользнул сам с такой печалью на лице, какой Анна раньше не видела.
– Это будет уже четвертая чашка кофе за утро, – напомнила Рути.
– Мы не считаем их по выходным, помнишь? – сказала Анна.
– Да мы только по выходным их и считаем, потому что по будням я в школе.
– Я вернусь за кофе через минутку, – сказала Анна. Она притормозила в коридоре, взглянув на фотографию бабушки Гвен, как будто надеялась получить от нее какое-то послание с того света. Осторожнее. Это все, что пришло ей на ум. И она шагнула в гостиную.
– Что случилось? – спросила она, когда Эд сел в кресло.
– Я не знаю, – признался он, проводя руками по волосам. – Я просто… я все испортил.
Слово «все» нисколько не прояснило ситуацию. Они поссорились с Николеттой? Гормоны при беременности начинают творить страшные вещи, а Эд наверняка повел себя как обычно: уткнулся в экран телефона и попытался притвориться, что все в порядке, когда ни о каком порядке и речи не идет. Анна отбросила эти мысли. Что бы там ни происходило, ее это не касалось, если в деле не была замешана Рути. Она слишком много месяцев провела не в состоянии смириться с концом их отношений, пытаясь уцепиться хоть за что-то. Брак требует усилий. Нельзя сдаваться. Она готовила особенные ужины, стряхнула пыль с кружевного нижнего белья. Она пыталась выкроить время, чтобы провести его только вдвоем с ним и не рассердить при этом Рути. А потом Анна наконец поняла, что, с Николеттой или без нее, только она пыталась спасти их брак. А в представлении Эда спасти ситуацию означало просто не принимать в ней участия. И сейчас она промолчала.
– Я все делаю не так. Неважно, что именно. – Он покачал головой. – Боже!
Затем последовало невнятное бормотание. Анна посмотрела на часы. Они с Рути договорились встретиться с Сэмом через час на благотворительном рождественском матче в регби-клубе Кая.
– Понятия не имею, как ты справляешься, – продолжал Эд. – Никогда этого не понимал.
– С чем справляюсь?
– С родительством.
– Ой, Эд, да о чем ты вообще говоришь?
– О том, что у тебя как будто есть диплом по родительству, а я завалил даже вступительные экзамены.
– В этом деле невозможно провалиться, если ты не опускаешь рук.
– Как я поступил с нашим браком?
Он поймал ее взгляд, и у Анны пробежали мурашки по коже. Кажется, по чтению мыслей у него была пятерка с плюсом. Его слова означали, что он все-таки поссорился с Николеттой, но в обязанности Анны не входило выдавать сочувствие нуждающимся.
– Было так тяжело, – продолжил Эд, теребя пальцы. – Рути… сложная. Ну, в том смысле, что ситуация сложная.
Анна покачала головой. За пять минут до постановки окончательного диагноза она сидела одна и хотела только одного – кричать от несправедливости. Почему Рути? Почему именно их семья? Могла ли она сделать что-то во время беременности, что стало причиной этого? Она сама в этом виновата? А потом Рути стала смешить ее, делая забавные глупости. И Анна, глядя на улыбку дочери и ее упорную жизнерадостность, осознала, что больше всего в этой ситуации досталось не ей или Эду, а Рути. И Рути по большей части справлялась с жизнью так, как умела: просто жила каждый день.
– Она сложная для Рути, Эд.
– Для нас всех. Не знать, можно ли войти в комнату. Обрабатывать руки санитайзером, если случайно дотронулся до чего-то, например… до другой руки. Слушать снова и снова про одни и те же странные вещи… ты помнишь, как она нам прочитала целую лекцию по текстуре идеального пончика?
– Помню, – ответила Анна.
– Ну так…
Эд не закончил предложение, а Анна так до конца и не понимала, к чему он ведет. Он хотел, чтобы его пожалели? Ведь весь этот разговор не походил на извинения за то, что он даже не смотрел танец Рути в доме престарелых.
– Не знаю, что ты хочешь услышать, – начала Анна. – Зачем ты пришел, Эд? Из-за Рути? Или по своим причинам?
– Я хочу сказать, что из меня вышел дерьмовый отец, – подытожил Эд.
– Но в этом предложении важно не слово «дерьмовый». А то, что ты на самом деле отец. Вот. Вот и все. И этого не изменить. Даже если ты решишь отказаться.
– И мне снова предстоит стать отцом, и… я не знаю, справлюсь ли я.
Анна почувствовала, как у нее волосы встают дыбом на затылке. Она не обязана быть психотерапевтом для своего бывшего мужа. А тот факт, что Эд вообще допустил мысль о том, что это нормально, в очередной раз показывает его эгоизм, из-за которого их отношения и стали такими. А где он был, когда ей так необходима была поддержка после последнего обследования Рути у педиатра? И что-то она не припомнит, чтобы он заботливо и с любовью обнял ее за плечи, когда ей пришлось забирать дочь со школьной экскурсии, потому что одна из живых скульптур на выставке что-то крикнула и сильно напугала Рути. Нужно было четко обозначить границы.
– Ты можешь остаться и выпить кофе, который сделала Рути, – сказала Анна, поднимаясь с дивана. – Я не буду вам мешать полчасика, чтобы вы могли пообщаться. Спроси ее о том, что важно для нее. А потом я хочу, чтобы ты ушел. И я не хочу, чтобы ты приходил сюда без согласования со мной, как это обозначено в предписании суда…
– Анна…
– Нет, дальше так нельзя, Эд. Мы больше не женаты. Ты не можешь приходить и уходить, когда тебе вздумается. Это мой дом. Мой и Рути. Я не знаю, чего ты от меня ждешь теперь, но я точно знаю, что мы оба забили на наш брак еще до появления Николетты, но ты забил первым и даже не попытался что-то исправить. А сложности с Рути должны были сблизить нас, а не развести по разные стороны баррикады. А если они не сблизили нас, ну, значит, наши отношения никогда и не были такими прочными, как мы думали.
Анну переполнили эмоции, ее нижняя губа затряслась, а глаза наполнились слезами. Эд поднялся с кресла.
– Анна, – сказал он, протягивая к ней руки.
– Нет, – сказала Анна, делая шаг назад. – Просто, пожалуйста, перестань видеть в Рути что-то, помимо нее самой. Она такая, какая есть. Ее расстройство – это не она сама, она просто наша девочка.