– А болезнь Гентингтона может изменить восприятие вкуса? Я что-то не припомню, чтобы я была фанаткой изюма в мороженом, а теперь, всю эту неделю, наесться им не могу. – Тионна оторвала взгляд от высокого стаканчика с несколькими шариками мороженого разных вкусов и посмотрела на Сэма. – Опережу твои вопросы: у меня не из-за беременности изменились вкусы. На прошлой неделе у меня были адские месячные. И я предохраняюсь. Всегда.
Сэм пожалел, что попросил полить свою порцию мороженого тонной особого праздничного сиропа – клюквенного. Он покачал головой.
– Ты обещала не думать о болезни, пока тебе не сообщат результаты анализов.
– Знаю, – ответила Тионна. – Но ждать несколько недель. Я же не мама. Я не могу засунуть свою голову в задницу индейки или козленка и заниматься покупкой еды в объемах, которых хватит, чтобы кормить всех соседей с Рождества до самой Пасхи. И мне не с кем больше поговорить об этом.
– Я знаю, – сказал Сэм, не удержавшись от вздоха, и перевел взгляд на дверь этого кафе-мороженого в даунтауне Цинциннати. На улице толпились журналисты. Не меньше дюжины. Они фотографировали их, когда Сэм с Тионной заходили сюда. Их камеры были нацелены на уголок, где сидели они с Тионной, хоть Сэм и выбрал самое укромное место. Журналисты вели себя как собаки, дерущиеся за обглоданную кость. Каким-то образом, и Сэм до сих пор этому удивлялся, Френки все еще удавалось скрывать подробности о его здоровье от общественности. Никто не знал о его диагнозе. Никто не подозревал, что здоровье каждого члена его семьи могло находиться под угрозой. Но Сэм понимал, что долго это не продлится.
Он положил ложку в стаканчик, глядя, как Тионна ест. Наверняка у нее в голове сейчас миллион мыслей. Есть ли у нее этот ген? Если есть, как у него, то когда проявятся первые симптомы? А как же дети? Сэм слегка вздрогнул. Он всегда представлял, что у Тионны будут дети. Воображал, как она стоит с двумя или тремя детьми школьного возраста, обязательно унаследовавшими от нее навыки уличной жизни, а сама Тионна рассказывает им, как у них все сложится в жизни. А что, если этому не бывать? И могло ли все это получиться в будущем, даже если болезнь ее не миновала?
– Ты мне только что сам сказал не думать об этом. – Тионна перевела взгляд со своего мороженого на него и внимательно посмотрела.
– Знаю.
– Прекрати говорить «знаю». Ничего ты не знаешь. Никто не знает. Нам целый месяц ждать. И, бро, я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь со всеми этими журналистами, которые нас преследуют, куда бы мы ни шли. Почему не вернешься в Великобританию к Анне?
Когда его сестра произнесла «Анна», все его чувства сразу поднялись на поверхность, как вафля, торчащая из мороженого в его стаканчике. Сэм рассказал об Анне Тионне, пока они сидели в очереди на сканирование. Сначала Тионна заставляла его говорить, а потом он уже и сам не мог остановиться. Но с тех пор он так и не предпринял никаких действий. И от Анны не было никаких новостей в соцсетях. Не было ровным счетом ничего с тех пор, как она опубликовала пост с фотографией Рути и Малкольма еще до знакомства с Сэмом. Он хотел узнать, как у нее дела. Ему нестерпимо хотелось узнать, чем она занимается. Хотя он и понимал, что не имеет на это никакого права. И для расставания были веские причины.
– Я не могу туда вернуться, – шепотом сказал он.
– Почему? «Диггеры» потребовали от тебя компенсации морального ущерба и опустошили все твои банковские счета? Тогда ты и впрямь не можешь.
– Мама готовит индейку и козленка, – напомнил он и сделал глоток эспрессо. – Я не могу свалить на Рождество. Только не сейчас.
– Ты предпочтешь поедание животных встрече с этой женщиной, из-за которой превратился в несчастного героя ромкома? Это, конечно, логично. Но я тебе точно говорю, что мама заморозит большую часть того, что купила. Так что сможешь поесть на Новый год.
– Все не так просто, Ти. – Сэм сделал вдох. – Анна ничего не знает об этом. – Он помахал руками вокруг своей головы.
– Ген находится там? У нас в мозгах?
– Нет, – сказал Сэм. – Но мозг – это то, на что он повлияет.
– И ты ей не сказал… А почему?
– Боже, да не знаю я, Ти. Может, потому что мы с ней встретились, когда я еще мог сам держать в руках ложку и внятно разговаривать. Когда я мог бегать и…
– Кататься на коньках, причем отвратительно, судя по фоткам, – перебила его Тионна.
– У нее и так столько проблем было в жизни. Развод. Аутизм Рути. Смерть бабушки, которая растила ее. Да, я нырнул в отношения еще до того, как узнал обо всем этом, но потом, когда она рассказала, я не остановился. Но я не собирался влюбляться так сильно, как вышло. Я вообще не думал, что что-то сложится. Это просто случилось.
Тионна кивнула. «Это просто случилось». Она зачерпнула еще ложку мороженого, отправила ее себе в рот, сделала вдох, наслаждаясь вкусом, и проглотила.
– Я готова навсегда отдать все вещи, которые получила бесплатно за рекламу, чтобы только встретить того, с кем у меня все просто случится. У меня ни с кем не было ничего подобного. И я уже начинаю думать, что никогда не будет.
– Будет, Ти. У тебя вся жизнь… – Он замолчал, потому что понял, как неуместна эта фраза сейчас. – Ты просто еще не встретила парня, который будет относиться к тебе лучше, чем все остальные.
– Да, – согласилась Тионна. – А вот ты встретил ту, которая сделала тебя счастливее, чем ты когда-либо был. И ей это удалось сделать даже тогда, когда у тебя начался один из самых сложных периодов в твоей жизни.
Да, ей удалось. Сэм был совсем не в том положении, чтобы открыться навстречу новым отношениям. Но каким-то образом открылся. И он мог отправиться в любую точку мира, но судьба привела его в Лондон, а тот таксист отвез в Ричмонд. А потом хулиганы доставали Рути, прям как когда-то его самого…
– Как вообще можно сказать ей об этом? – У него даже язык не поворачивался произнести название этой болезни, когда вся его семья подвергалась ужасам, связанным с ней. – Как я могу сказать ей, что, если мы хотим более серьезных отношений, я не смогу даже сказать, сколько они продлятся? Ей и Рути. – Он воткнул ложку в мороженое. – И кстати, пока мы через все это будем проходить, журналисты будут висеть на каждом фонарном столбе и прятаться в мусорных баках, чтобы сделать снимки. – Сэм содрогнулся при мысли о том, что пережила Рути в последний день.
– О… ого, – сказала Тионна. – Вау.
– Ти, им нужен тот, на кого всему миру плевать. Тот, на кого можно положиться. Анне и так досталось по полной программе, и да, она сильная и бесстрашная женщина, которая справляется со всем, что встает у нее на пути, но, если она соберется с кем-то разделить свою жизнь, они должны быть вместе всерьез и надолго.
– Продолжай, – сказала Тионна, закатив глаза. – Не могу дождаться, когда услышу следующую твою фразу.
– Я ее разочаровал, я знаю. Потому что сначала я сказал ей одно, а буквально наутро – прямо противоположное. Но она рассказала мне про свою бабушку и про то, как та уходила. Это было так похоже на то, через что предстоит пройти мне. Я решил, что лучше сейчас сделать ей больно, разорвав отношения, чем сказать, что у меня это!
– А теперь ты ведешь себя как конченый эгоист. Вау.
– Не знаю, что сказать. – Сэм откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Разумеется.
Он пожал плечами, не зная, как продолжить.
– Не молчи, – подначивала его Тионна. – Расскажи, что ты планируешь делать? Бросишь футбол, потому что не смог стать самым богатым игроком в истории? Что «Бизоны» говорят насчет твоего диагноза?
– Не знаю пока. Френки дала мне немного времени привести мысли в порядок, прежде чем мы будем думать об этом.
– Ясно, значит, у тебя все же может быть команда, которой ты нужен. Команда, которая, давай начистоту, без тебя просто отстой.
– Ти…
– Но вместо того чтобы жить, ты посвятишь себя умиранию. Спрячешься в своей роскошной квартире, не будешь высовываться за пределы этих четырех стен, не будешь заниматься тем, что делает тебя счастливым, не будешь проводить время с людьми, которых ты любишь, не будешь пытаться уместить все, что только возможно, в тот отрезок времени, который у тебя еще есть?
Сэм хотел что-то сказать, но Тионна продолжила:
– Знаешь, что я собираюсь сделать, если узнаю, что у меня есть эта штука?
– Выберешь дом престарелых, в котором есть смежные комнаты?
– Нет. Это была шутка. Я поставлю себя на первое место. Я посмотрю на всю фигню, которую я не хочу делать, и просто не буду ее делать.
Сэм покачал головой.
– Это работает, только если у тебя есть конкретная цель. Ты не можешь просто избегать каких-то вещей. У меня, может, еще двадцать или тридцать лет впереди. А может, пять или десять. Или меньше. Ничего конкретного.
– И вот, дорогой мой брат, ты начинаешь догонять. Никто не знает, когда умрет. Если б мы знали, прикинь! Если бы мы все знали, в какой день умрем, ничего бы не делалось. Мы бы все, ну не знаю, попивали джин с соком. Зачем тогда тебе избегать отношений с Анной? Почему ты не хочешь провести с ней столько времени, сколько вообще возможно?
– Так нечестно. Мы о тебе говорили. – Сэм допил эспрессо.
– И вот, неважно, сколько мне осталось, я не собираюсь смотреть, как ты готовишься умирать, хотя еще вполне может оказаться слишком рано. И если ты так и собираешься делать, то можешь просто выбежать сейчас из кафе на дорогу и покончить со всем этим.
У него в памяти всплыл похожий разговор с Френки, когда он напугал ее рассказом о том, что его сбила машина возле ее любимой кофейни…
Взгляд Сэма переместился за окно, где толпу журналистов донимали двое Санта-Клаусов с ведерками для пожертвований. За ними под растянутыми через дорогу ангелами в свете праздничных огней непрерывным потоком ехали машины. Где-то какие-то люди попрощаются сегодня с жизнью, хотя они об этом не знают. Чем это отличалось от его ситуации? У него же не обнаружили рак, обозначив оставшееся у него время. На самом деле он пребывал в таком же неведении, как и любой другой человек. И нужно было, чтобы его младшая сестра указала на это, чтобы для него все прояснилось.
– Первым пунктом в моем списке дел, неважно, есть у меня этот ген или нет, будет… встреча с Анной, – продолжила Тионна.
– Ти, я не знаю, захочет ли она вообще когда-нибудь видеть меня снова, – признался Сэм.
– Но ты же хочешь увидеть ее. Разве нет? Ты можешь говорить все что угодно, но в конечном счете ты все равно хочешь быть с ней. Просто ты боишься, что все изменится, когда ты расскажешь ей об этом.
– Да, – признался он. – Потому что так и будет, разве нет?
– Сам скажи, – сказала Тионна со свирепым выражением лица.
У Сэма не было ответа на этот вопрос. Мог ли он рассказать Анне? Стоит ли рассказать ей до того, как она узнает об этом из новостей? Он именно этого хотел, когда думал о родителях и Тионне, и Анна, конечно, заслуживала того же. Как минимум, выложив все карты на стол, он будет предельно честен с ней. Возможно, он поступил как эгоист. Ушел в закат, потому что боялся, что она его отвергнет, ведь это разбило бы его сердце вдребезги. Нет, не то. Он помнил все, о чем думал, сидя в то последнее утро в машине Ниты. Он думал не о себе. Он думал об Анне и о том, как не хочет, чтобы она соглашалась на жизнь, в которой ей придется видеть, как ее любимый человек теряет разум капля за каплей. Сможет ли она вообще пройти через это снова? Он бы точно ей такого не желал…
– Когда-то ты мне сказал, что нет ничего ужаснее в футболе, чем показать свой страх. Даже если ты в ужасе от того, насколько хорош твой противник, ты решительно идешь вперед и позволяешь вере в себя сделать свое дело. – Тионна посмотрела на него нежным взглядом карих глаз. – Еще не время тайм-аута, Сэм. Не уходи на скамейку запасных. Смотри обстоятельствам прямо в лицо, как будто на них надет шлем и вы с ними сцепились в схватке за мяч. И ради бога, дай мне возможность заполучить лучшую подругу, с которой мы сможем болтать про моду, и боба чай, и все что угодно, кроме футбола, потому что мой словарный запас на эту тему уже иссяк!
Сэм поднялся со стула, обошел стол и заключил Тионну в крепкие объятия.
– С тех пор как я узнал, что это может случиться с тобой, мамой или папой, я молился каждый день, – прошептал он ей на ухо.
– А я перестала верить в Бога, как только узнала, что это уже произошло с тобой, – ответила Тионна, уткнувшись лицом ему в грудь.
Сэм крепко прижал ее к себе, она заплакала, а его мысли перенеслись в то уютное место за тысячи миль отсюда, к тому человеку, по которому он скучал больше, чем мог когда-либо представить.