Записки нечаянного богача – 3

Глава 1 В гостях у кардинала. Снова здоро́во

На открытой веранде крошечного ресторанчика сидели две семьи. Уходящая вниз улица, выложенная брусчаткой, наверняка помнившая очень многое, в самом конце поворачивала влево, становясь набережной. Там, где она поворачивала, за домами поднималась в ярко-синее небо громадная светло-коричневая колонна маяка с вершиной в форме шахматной ладьи. На ней стояла металлическая клетка, в которой раньше вечерам разжигали огонь, различимый из океана. Огонь предупреждал о здоровенной скале Сальмедине, которая коварно стерегла уставших и невнимательных мореплавателей. Гид говорил, что даже пламя маяка, заметное вокруг на многие километры, не смогло уберечь всех — множество судов пошло ко дну уже после постройки этой громадины. Любители подводного плавания изучали покрытые водорослями останки громадных галеонов, которые покоились на дне у подножия скалы. Огня на маяке, понятно, давно не разводили — в клетке наверху стояли мощные прожектора.

Веранда была со всех сторон закрыта деревьями и высокими кустами, которые видел, наверное, каждый, побывавший в Египте, Турции и прочих гостеприимных местах, где начинаешь понимать, что когда раздавали солнышко, морюшко и теплый мягкий климат — наши предки были явно заняты чем-то более важным. Поэтому вся эта роскошь досталась шумным лентяям, что закрывали ставни и входные двери на сиесту, и часто забывали открывать их после неё. Ярко-фиолетовые, лиловые и красно-оранжевые цветы покрывали, казалось, всё, что здесь произрастало. Запахи от красок не отставали — сочные, насыщенные и совершенно ничего общего не имевшие с привычными и родными. Лёгкий ветер с побережья доносил ноты соли, йода и горячего песка. Цветы и листья источали сладковато-пряные ароматы. Небольшие рестораны и кафе маленького прибрежного городка пахли всеми видами морских деликатесов и кисловато-холодными брызгами лимонного сока. Каждый камень любого дома, казалось, мог рассказать такое, чего ни за что не прочтёшь ни в одной книге по истории Европы.

Две семьи, зашедшие тёплым вечером на ужин и расположившиеся на открытой веранде, были моей и серого кардинала, Михаила Ивановича. После успешного решения вопросов с излишне инициативным сотрудником золотопромышленника Мурадова, Второв предложил погостить у него дома в Андалусии, который нахваливал раньше, считая более удобным и комфортным, чем его дворцовый ансамбль под Тулой, в лесах Щегловской засеки. Мы не стали ломаться и согласились.

Только мама с братом лететь отказались наотрез. Мама сказала, что ей моих приключений хватило с избытком, и если я вдруг решу её ещё куда-нибудь вывезти — предупреждать заранее, недельки за две. А если я планирую там драться с кабанами, медведями и прочими мельницами — вообще одному отправляться. История с художественной штопкой сына явно ей не понравилась, что, в принципе, было вполне объяснимо. Переполнила же чашу терпения обзорная экскурсия по усадьбе Второва, которую в наше с ним отсутствие провели для моей семьи. Если Надя с Аней восприняли милые мелочи вроде контактного зоопарка, спа-комплекса, вертолётных площадок, кинотеатров, боулинга, кортов и поля для гольфа более-менее нормально, то брат и мама напротив, ещё сильнее захотели домой. В маленький тихий город, где всё знакомо, всё привычно, все друг друга знают и при этом не норовят ни съесть, ни убить, ни разорить.

Брат же сказал, что у него было несколько вариантов по работе, и он наконец-то вполне готов к ней приступить. На мои предложения подождать месячишко и устроиться ко мне, хотя куда именно — я на тот момент ни малейшего представления не имел, ответил, что хочет сам попробовать. Но мои предложения тоже рассмотрит, когда будет что-то предметное. Кажется, из-под Читы он тоже вернулся, сильно повзрослев. Тоже — потому что Антона будто подменили. Он перестал страдальчески вздыхать, раздраженно пыхтеть и поддаваться на провокации сестры. Прекратил везде и всюду видеть попытки оскорбить или как-то задеть именно и персонально его. Оставил затею научить жизни всех вокруг. Как сказал внутренний фаталист: «и всего-то надо было, что едва не помереть на клыках кабана-убийцы».

Поэтому в гости к «деду Мише» мы полетели вчетвером, в компании Лены, Вани и Маши, кардинальской семьи, глава которой пообещал подтянуться к нам через пару дней, пояснив, что «попутно заскочит» в Мюнхен и Турин. Принимая во внимание масштаб фигуры, которой он являлся, я бы не удивился и попутным Сиднею с Аддис-Абебой. Мы добрались до дома на Радже, которого пригнал Лёха, один из сотрудников Головина, с которым нас связывали истории на Индигирке и на Пятницкой улице. Я с удивлением отметил, что соскучился по обоим — и по любимой машине, и по Лёхе, рядом с которым как-то сразу становилось спокойнее и увереннее. Не так железобетонно, как рядом с Тёмой, конечно, но тоже хорошо. Раджа докатил нас до дома, где сразу за шлагбаумом вышел встречать начальник охраны, Василий Васильевич, непростой военный пенсионер. Ему я вручил банку таёжного меда, которую уже едва ли не на ходу передавал в самолёт Стёпа, богатырь-военный из-под Читы, когда узнал, кто именно оберегает покой моей семьи в закрытом квартале. Пока жена и дети собирали чемоданы, попробовал ещё раз за чаем убедить маму с братом присоединиться, но без результата. В общем, чуть ли не от руки переписав на Петю Вольфа, так и стоявшего возле дома, простились с моей роднёй, на мой взгляд совершенно зря лишившей себя путешествия в тёплые края. Но, как сказал по этому поводу внутренний фаталист, «насильно мил не будешь».

В Шереметьево нас доставил памятный «космолёт» с номерами «три восьмёрки», будто бы закреплённый за нашей семьёй. Хотя, памятуя о возможностях Михаила Ивановича, вполне могло статься, что у него весь автопарк гоняет на одинаковых номерах, чтобы не путаться. Как бы то ни было, больше вопросов возникло у меня в аэропорту, когда подтянутый мужчина в темно-синем костюме и двухцветном галстуке проводил нас дипломатическим коридором и без досмотра. Внутренний скептик всё порывался предъявить кому-нибудь, кому угодно, загранпаспорт, но был остановлен сдержанным жестом и фразой подтянутого: «в этом нет необходимости». Скорость роста нейронных цепочек явно не успевала за навалившимися возможностями и преимуществами. К самолёту доставили мгновенно, на борт поднялись тоже без проблем и без досмотра. Надя и Лена начали беседу ещё в холле аэропорта, куда нас подвезли в одно и то же время, и не прерывались, кажется, ни на минуту. Маша и Аня брали пример с матерей и тоже что-то частили друг другу не переставая, только выше тона на два-три. Антон и Ваня обсуждали рестораны и клубы приморского города, и, к моему удивлению, сын не проявлял ожидаемого энтузиазма. А когда он ответил на приглашение «забуриться в одно крашевое место» спокойной фразой «посмотрим, Вань, как семья решит» — популяция медведей явно понесла ощутимый урон, а мой внутренний скептик начисто лишился дара речи. В общем, все были заняты разговорами, поэтому красоты взлетно-посадочной полосы или перрона, как там правильно у авиаторов, и стремительный профиль Бомбардье Глобал 5000, как было написано на борту справа от трапа, аккурат под разделенным надвое кругом, шокировали и поражали, судя по всему, меня одного.

Полёт прошёл штатно, о чём сообщил нам капитан, провожая лично у трапа. За четыре часа девчонки удивительным образом не стёрли языки под корень, щебетав, а парни — пальцы об экраны смартфонов. Я, признаться, оробел от обилия роскоши вокруг, поэтому прикрыл глаза и бессовестнейшим образом продрых всю дорогу на удобном диване, пропустив и чай, и игристое, и закуски, что, оказывается, пронесли мимо меня. Но, отдать должное, выдали Наде симпатичный пледик, которым она меня заботливо накрыла.

В моем босяцком понимании, за четыре часа от Москвы можно было доехать до Ярославля, Рязани, Тулы или Мурома. Долететь за это же время, как выяснилось, можно было в значительно более широкий перечень городов. В тот день, например, мы сели в аэропорту Херес-де-ла-Фронтера, тут же покорившем меня, во-первых, вкусным названием, а во-вторых, тем, что тут тоже никому ничего не надо было предъявлять. Лена Второва сразила Аню наповал, когда не снижая скорости переходила с русского на испанский, стрекоча что-то в ответ на вежливые, хотя и по-южному громкие вопросы работника аэропорта. Видимо, они были знакомы, потому что общались в стиле, далеком от сухого дипломатического. Жена Михаила Ивановича объяснила, что Раулито, пожалуй, уже больше их сотрудник, чем испанской таможни, поэтому и здесь со входами-выходами проблем не возникло. До Чипионы, города, расположившегося на самом, казалось, краешке Европы на берегу Атлантического океана, мы доехали меньше чем за час. И весь этот час я безуспешно пытался вспомнить, откуда знаю это название. И лишь увидев громадину местного маяка, вспомнил. Тот самый сон, что навалился, как шквал с моря — сбил с ног и закрутил, запутал. В котором покойный дед Вали Смирнова и не менее покойный отец Зинаиды Александровны Кузнецовой рассказывали мне историю золотого самолёта. В котором я видел, как Антон рванул с места, поскальзываясь на мшистых корнях, а вслед за ним гораздо ровнее и устойчивее, как локомотив по рельсам, мчался кабан чудовищных размеров. Тогда я, помню, здорово удивился. Сейчас же — деликатно говоря, был до крайности изумлён.

Дом вполне соответствовал сдержанной похвале-рекомендации хозяина: всё было на месте, и всё было по делу. И очень уютно, не то, что в представительском замке. Во взгляде Нади, скользившем по прибрежным улочкам, соседним домикам, яркой местной флоре и сдержанно-колониальной обстановке самого кардинальского жилища можно прочитать многое. Я прочитал: «нам надо такой же». И отметил в памяти узнать у Фёдора или Серёги, обо что мне может встать избушка в этом благостном местечке. Внутренний скептик посоветовал пришить себе пуговку на лоб — чтоб губу застёгивать, когда сильно раскатаю. Фаталист, махнув рукой, заявил: «а-а-а, не дороже денег!» и настороженно принюхался к доносившимся откуда-то сверху по улице запахам. Там явно готовили что-то вкусное, и наверняка — именно для него.

Два дня мы гуляли по округе, в основном пешком, но иногда брали стоящий возле дома минивэн, чтоб прокатиться по побережью. После всех заварух с южанами, я и на местных общительно-звонких чернявых поглядывал без энтузиазма, но в конце концов решил, что так и до паранойи недалеко, плюнув на всё и сделав вид, что успокоился. Очень помогли в этом картины моей семьи на фоне заката — когда солнце уползало за океан, окрашивая покидаемую землю в цвета, каких я сроду не видел. Надя в купальнике, Аня в плавках и Антон в шортах смотрелись просто космически. Тёплый воздух с океана, казалось, сдувал всю суету прошедших дней. Сидя на неостывшем пока песке, слушая местных неизвестных мне птиц, глядя на свет громадины-маяка, я чувствовал себя у Христа за пазухой. Сидя там, за пазухой, не было никакой охоты шевелиться.

На той самой открытой веранде, окружённой красно-оранжевыми и лиловыми цветами, ужинали третий день подряд. Готовкой в доме, где были летняя, открытая, и обычная кухни, жены решили не заморачиваться. Лена, кажется, вообще была, что называется, не по этим делам, а Надя, видимо, рискованно быстро поддавалась тлетворному влиянию буржуазии. Действительно, зачем шляться по магазинам и рынкам, готовить, убираться и мыть посуду, если это можно делегировать? В принципе, вполне здравая мысль. Если есть стабильный источник дохода, позволяющий оплачивать труд специально обученных людей без риска остаться с голым задом на обочине жизни. У меня, силами Серёги Ланевского, такой источник был.

Лорд, кстати, звонил два раза. В первый раз поведал, что они всей бандой-командой решительно обезглавили и оголили филиал, прекратив трудовые отношения с банком. С набором персонала всё шло по плану, как и с работой пока полностью загадочного для меня офиса. А ещё деликатно, в фантазийной форме, до боли напомнившей речи сенатора Кузнецова по громкой связи, рассказал, что какой-то ушлый папарацци случайно запечатлел встречу одного южного золотопромышленника с ещё одним, «вторым» господином. Снимки мгновенно облетели весь глобус, появившись на профильных бизнес-ресурсах. В этой связи почему-то упали акции золотых приисков, три из которых тут же, буквально на следующий день, прикупили какие-то немцы, через третьи, ясное дело, руки. Я вспомнил слова Второва, что правильное управленческое решение обязано давать профит сразу по нескольким фронтам, и его телефонный разговор с неизвестным Гюнтером. Мощный старик был вполне в своём репертуаре.

Второй раз Серёга снова начал со сводки со своих-наших финансовых фронтов, которую я теперь слушал гораздо внимательнее, потому что понимал уже значительно больше. А ещё рассказал про некоторые бизнесы, предположительно имеющие непосредственное отношение к Михаилу Ивановичу, и рекомендовал, если о том зайдет речь, не отказываться в них поучаствовать. А то, сказал, какой-то однобокий я получался инвестор. Недостаточно диверсифицированный. На этом словосочетании я отпустил вожжи внутреннего фаталиста, который, кроме того, что снова проголодался, так ещё и проявил на свою беду интерес к этой беседе. Слушая про ставки, индексы и доли он бледнел и отдувался. На словах про какие-то дивергенты, диклофенаки или деривативы, я не запомнил — вообще чуть лаять не начал. Упрёк в недодиверсифицированности он, да и я, впрочем, восприняли как личное оскорбление, притом откровенно матерного свойства, отреагировав, как нам казалось, вполне симметрично. По крайней мере, проходивший мимо Антон сбавил шаг, а в середине реплики, когда мы прервались на долгий вдох, показал большой палец. Короче, Серёга понял, что зря начал грузить меня на отдыхе, но последние слова оставил всё равно за собой, по-ихнему, по-лондонски. Ими были «сам пошёл ты!», которые он с смехом прокричал в явно докрасна раскалившуюся трубку, которую тут же и повесил. Ну, то есть отключился.

Так вот на третий день, когда Михаил Иванович вернулся в семью, как всегда внешне расслабленный и невозмутимый, как здешний маяк, мы снова зашли поужинать к дону Сальваторе, чей ресторанчик облюбовали Второвы с первого визита в эти края. Я не раз ловил себя на желании назвать хозяина Самвелом, потому что очень уж он был похож — носатый, в теле, с усами и мудрыми глазами в обрамлении хитрых морщин. В бокалах, похожих на крупные тюльпаны, у нас золотился прекрасный местный херес, который внутренний фаталист, видимо, знакомый с творчеством Пикуля, пренебрежительно называл «мадерцей». Солнце почти зашло за черепичные крыши домов возле громадной колонны морского ориентира.

— Напомни-ка, Дима, как ты относишься к старинным кладам? — с хитрым прищуром спросил он, когда мы встали к перильцам, я — покурить, а он за компанию. А я-то было подумал, что это он просто против солнца сощурился. Внутренний скептик, взвыв бранно, саданул по лбу, да не до звона, а аж до хруста. Кажется, даже у меня в ушах зазвенело.

— Ну как вам сказать, — начал я плавно и издалека, пережидая, пока скептик проорётся, опасаясь случайно повторить один из его перлов, бывший бы явно некстати, — пожалуй, всё с той же настороженностью. Но уже чуть получше. Если только их не придется потом раздаривать под шаурму у Абрагима. То есть Сулеймана.

Второв начал улыбаться с первых моих слов. К середине уже смеялся тихо. А под конец подставил мне правую ладонь, по которой я с удовольствием хлопнул.

— Кажется, Надь, наши мужья опять затеяли какую-то, как мой говорит, каверзу, — раздался совсем рядом заинтересованный голос Лены. Она подошла и обняла Михаила Ивановича сзади.

— Везёт тебе, Лен. Мой вот ничего не говорит обычно. Только потом каждый раз обещает никогда и ни за что так больше не делать, — с наигранной сердитостью в голосе ответила Надежда, хотя глаза улыбались двумя радугами.