Записки нечаянного богача – 3

Глава 6 Родный край. Волки и Вороны

— От наших всех приветы, Дим, — начал Лорд, проводив пристальным взглядом ускрипевшую в сторону города «Волгу», — Тёма сказал, что Слава с ребятами где-то рядом будут, но я ни по пути, ни здесь никого из них не видел.

— Это нормально, у них работа такая — появляться, как шеф, в самый последний момент, — кивнул я.

— Кол тебе смотри какой кунг подогнал на Раджу! Он теперь с Кириллом работает, что-то у них там совместное и не вполне белое, я не вникал, — начал было он, но осекся, когда я прижал к губам палец, обвел себя ладонью и прижал руки к ушам, изобразив расхожую картинку, где двое в штатском с серьезными лицами кого-то внимательно слушают в наушниках. Ланевский понятливо кивнул и продолжил:

— Он сказал, что если такой тебе не понравится — то ты по-прежнему лошара и ничего в машинах не понимаешь.

— Понравился, пусть не переживает, — кунг и вправду был хорош. Плавный изгиб перехода от кабины к борту, казалось, добавил Радже стремительности и какой-то хищной грации.

— По северным делам посмотрел отчёты? Что скажешь?

— Скажу, что ты красавец и герой. Что хочешь — премию деньгами или долей?

— Доли у меня и так есть, ничего не надо, — отмахнулся банкир от денег, вызвав обвал челюсти у внутреннего скептика. Но видно было, что само предложение оценил.

— Главбух Второвский звонил вчера, встретились вечером. В той же пельменной опять, — судя по лицу, посещение снова оставило противоречивые ощущения. — Ты и вправду… так удачно понырял там?

— Я нечаянно, — отшутился я вслух, а сам в это время помахал ладонью над макушкой, показав, сколько примерно по моим подсчётам ништяков должно было прилететь с «Сан Сантьяго».

Лорд покачал головой отрицательно, поднял глаза к потолку и приложил ко лбу ладошку домиком, намекая, что я ещё слишком поскромничал.

— Он несколько рекомендаций выдал, неоценимых, мягко говоря. Подтвердил, в общем, первое впечатление. Выглядит — не взглянешь, но машина натуральная. Железный Феликс.

— Почему именно он? — насторожился я.

— Что? А, нет, не в том смысле! В Советском Союзе был такой арифмометр. Ну, калькулятор, — пояснил он для нечаянных и гуманитарно одарённых. — И как всё в Союзе — вечный, потому что механический и железный. Я видел в музее — серьёзный аппарат. На Главбуха похож вполне.

За спокойной беседой мы вырулили от аэропорта и покатили по непривычно узкой двухполосной дороге меж грустных мокрых пустых полей. В Вольфе мне всегда казалось, что для полноты образа не хватало капитанской фуражки, как у Врунгеляна: чтоб локоток в окошко — и плавно, как на корабле бороздить асфальтовые океаны. С Раджой было пока не понятно. Вроде и фуражка подходила — пикап был тот ещё корабль. В то же время вполне гармоничным был бы образ жителя южных штатов, типа Техаса: голубые джинсы, короткая куртка, шляпа «Стетсон» на сидении рядом и остроносые сапоги. Хотя, признаться, сапоги я носил или в раннем детстве, или на рыбалке. И только резиновые. Хотя, пожалуй, к сдержанным формам угловатого автомобиля вполне подошел бы и костюм в полоску, шляпа «Борсалино» и светлый плащ, как у Лорда. И чтоб под плащом — непременно автомат Томпсона. А я вдруг вспомнил, что одет совершенно не по погоде.

— Серёг, ты раз на месте штурмана сидишь — глянь, где тут военторг ближайший?

— Зачем тебе он? — удивился он.

— Да я околею тут во всём лёгком. И вообще непривычно мне и неудобно в светлом в наших широтах, бельмом на глазу себя ощущаю, — честно признался я.

— Ну так а чего сразу военторг-то? Давай продолжай нейронные связи развивать, соответствовать пора положению. А то оно всё обязывает-обязывает — а ты никак не поддаёшься, так и шляешься в «ноу нейм», — оживился он. — Я тут неплохой молл видел, сейчас заедем, освежим тебе гардероб по погоде.

— Ну давай, имидж-консультант, прости Господи, — я вздохнул и с недоверием покосился на его фасонный плащ.

Торговый центр был и вправду большой и богатый. И помимо «роднаго — годнаго» отечественного производителя полнился брендами с мировыми именами. Я сразу на входе автоматически надел скучное лицо, неизменно сопровождающее меня в подобных местах. Находить удовольствие в покупках шмоток у меня не получалось с раннего детства. То ли виной тому пресловутая картонка, стоя на которой на одной ноге представители моего поколения под ветром, дождём и снегом знакомились с модными новинками на вещевых рынках. То ли воспитанная тяга к экономии. То ли лень. Так или иначе — ходить за барахлом я не любил. Но тут увидел витрину известного старого бренда. И зашёл.

Через пятнадцать минут вышел. Ну, семнадцать максимум — там терминал на кассе что-то барахлил. Следом шёл Лорд с выражением полного непонимания и удивления.

— А я раньше думал, что поговорка «подлецу всё к лицу» неправильная, — пробормотал он.

Я хмыкнул и свернул в обувной рядом:

— Сейчас ещё еврейские сандалики куплю — и поедем. Я быстро!

— А почему еврейские? — поинтересовался Лорд, догоняя.

— Потому что если музыкант из Одессы по имени Натан открывает обувную фабрику — чьи сандалики он начинает выпускать? Французские? Нет, случаи, наверняка, бывают разные, соглашусь. И на Малой Арнаутской, говорят, шьют так, что Карден рыдает на плече у Лагерфельда, а мадам Шанель утирает им обоим слёзы батистовым платочком. Но вот эти вот я куплю, — сказал я, снимая с полки классические шестидюймовые ботинки. Разумеется, не самые распиаренные, жёлтые, а просто серо-чёрные.

А сам вдруг подумал, что острое нежелание ходить по магазинам раньше было вызвано перманентным безденежьем. Когда в голове крутилось, что если сейчас купить себе вот это, не особо-то, в принципе, и нужное — то скоро придётся экономить не на качестве, а уже на количестве еды. То есть выбирать не между котлеткой с пюрешкой и макаронами по-флотски, а между пятью и тремя картофелинами. И это энтузиазма не добавляло ничуть.

— Нет, ты объясни мне, — не унимался Ланевский, — как это вообще возможно, в принципе⁈ Ты зашёл в магазин, взял не глядя с полки джинсы, свитер и куртку, померил — и в них же ушёл! Через пятнадцать минут! Такого не бывает!

— Как это — не бывает? Ты путаешься в показаниях. То, что только что было при тебе — свершившийся факт, характеристика «не бывает» к нему не подходит точно, — попробовал я воззвать к логике и здравому смыслу, тем редким качествам, что так удачно отличали его от подавляющего большинства.

— Ну хорошо, исходим из фактов. Их я уже озвучил. Но как это возможно — всё равно понять не могу! — и он взмахнул руками, показывая, что точно не может.

— Да в чём проблема-то? Ты чего, штаны покупать не умеешь? Не пугай меня, — удивленно посмотрел я на франта и модника Серёгу. Он-то явно одевался элегантнее меня, и в стиле понимал больше.

— Так — нет, точно не умею! Ты как будто точно знал, зачем шёл, и в этом магазине раньше бывал.

— Да нифига! Они же одинаковые все, тут не потеряешься. Джинсы мужские всегда слева. Те, что со скидкой — всегда дальше и ниже. Куртки правее, ближе к примерочным, чтоб не таскаться с ними по всему залу. Текстиль в проходе на вешалках висит, и скидочный — тоже к углам ближе, чтоб сразу не найти. Тебе ругательное слово «мерчендайзинг» вообще знакомо?

— Ну да, — смутился Лорд. Мой рассказ показался ему до обидного простым.

— На русский оно переводится: «бедный и хитрый дольше ходит и больше нагибается». Ну или «как потопаешь — так и полопаешь», но это вольный перевод, широкий. А дальше всё просто: на штанах три цифры, на куртке и свитере — по одной букве. Тут сложно ошибиться.

— Какие цифры с буквами? — удивлённо спросил он.

— Я точно не знаю, что они означают, просто запомнил. Вот джинсы: пятьсот один, двадцать девять и тридцать два. Мне пробовали объяснить, что это что-то, связанное с моделью, ростом и шириной, но я не понял, что к чему относится. Одежда выше пояса — летом «М», зимой «L». И всех делов-то.

— Действительно, несложно. Век живи, как говорится, — он придирчиво оглядел меня. И, видимо, остался доволен увиденным. — А теперь куда?

— А теперь мы пополним запасы белков, жиров и углеводов. Потому что нам ещё в краеведческий музей идти, а там натощак делать нечего — мозги быстро устанут.

Мы перекусили демократично, в забегаловке полковника Сандерса, оперативно набив животы чем-то вкусным, но вредным, и отчалили. Оказалось, что гостиница, где нам предстояло ночевать, была буквально в двух шагах. Заехали, я вселился, по-прежнему получая удовольствие от самого этого слова, и снова вышли на улицу. Дождик почти не ощущался, хотя по-прежнему моросил. Но плотные джинсы, утепленная куртка и шикарные непромокаемые скороходы делали жизнь значительно приятнее без оглядки на погоду.

Раджа довез нас до краеведческого музея, где мы провели полтора часа в обществе милейшей женщины, словно сошедшей с экрана, где показывали старый советский фильм. Звали её Ядвига Брониславовна. На ней было коричневое платье с кружевным воротником, судя по всему — самодельным. На плечах шаль, на груди — очки на цепочке. А на ногах — войлочные боты фасона «прощай, молодость», такие, с молнией наверху. Ничего подобного лет тридцать не видел. Но специалистом она была высококлассным. На сбивчивые вопросы двух неожиданных гостей совершенно пустого по буднему дню музея она нашла все ответы, да как! Мы с Лордом хором словили когнитивный диссонанс, когда получили какие-то архивные материалы по землям Волков-Ланевских в Могилевской губернии восемнадцатого века. Я запросил у служительницы музея листок бумаги с карандашом и принялся было схематично набрасывать план и основные ориентиры. Но Ядвига Брониславовна решительно пресекла весь мой слабохудожественный порыв на корню. Она подкатила к столу какую-то хреновину на колёсиках, навела на лист со старинной картой что-то типа перископной трубы и торжественно нажала несколько кнопок. Аппарат солидно погудел и выдал нам тёплый лист с хорошо читаемой копией. Мы едва не заапплодировали такому торжеству прогресса в этой юдоли древних тайн. С помощью чудо-машины и не менее чудесной женщины мы получили выписки из старинных описей и книг, рассказавших нам и про Волков, и про Ворон, и про Мордухаев. Новость про то, полная фамилия звучала: «Мордухай-Болтовские» насторожила нас с Лордом обоих. У меня перед глазами тут же предстала недавняя памятная метаморфоза задушевного колобка в товарища Колоба. Вряд ли в Белоруссии мало Болтовских, конечно. Но и не особенно много их — наверняка.

Ушлый Ланевский отскочил на пару минут, пока я слушал рассказы Ядвиги Брониславовны о славном прошлом могилёвщины, начиная, казалось, ещё от неандертальцев. Потрясающей эрудированности дама оказалась. Лорд вернулся с цветами и тортом, закрепив наши намечавшиеся взаимовыгодные отношения. Служительница музея мило смутилась, покраснела и пробовала отказаться от подарков. Но плохо она знала нас с Серёгой, мы и по отдельности могли быть крайне убедительными, а уж хором-то — без шансов. Условились, что сможем посещать архив при необходимости и заручились полной поддержкой его хозяйки. Она даже номер телефона нам дала, на случай, если у нас вдруг возникнут, как сама сказала «безотлагательные вопросы касательно истории родной земли и родов, населявших её». Мы раскланялись уже на крыльце, докуда чудесная женщина проводила нас. Да, определённо: пока есть такие искренние энтузиасты — любому делу ничего не грозит.

Я откинул задний борт Раджи, мы разложили на нем полученные от доброй хозяйки музея листки. На те, которые не хватило наших четырёх ладоней, положил лопатку — ветерок разгулялся. Путём синтеза, анализа и тыканья пальцем, что было более продуктивно, мы пришли к выводу, что поедем завтра на юго-восток, туда, где сходились владения, вотчины, уделы или как их правильно называли тогда, всех трёх родов. И между деревеньками Ланевичи, Благовичи и Темнолесье был небольшой аккуратненький островок леса. Почему-то нам обоим одновременно резко показалось, что бесстрашный путешественник Змицер должен найти покой именно там. Но это — завтра. Сегодня же ещё предстояло утопить раритетную историческую ценность в озере и встретиться после этого с Болтовским, как и договаривались. Хотя после историй музейной Ядвиги Брониславовны про семейные предания Мордухаев — не хотелось вовсе.

От краеведческого музея до озера добрались минут за двадцать пять. Можно было и быстрее, но мы с Серёгой специально «тошнили» в правом ряду, разглядывая с разинутыми ртами незнакомый город. Наверное, летом он красивее, но нам и осени хватило — причудливое сочетание истории нескольких эпох, разная архитектура и даже церкви разные, и православные, и католические. И добрые, улыбающиеся, несмотря на не самую удачную погоду, люди на улицах.

— В Москве если взрослого с улыбкой вижу, то точно уверен — либо соль, либо шмаль, либо что-то подобное, — хмуро пробурчал Лорд.

— Либо сумасшедший. Либо что-то спёр, и пока не поймали, — не менее хмуро поддержал я. Даже детей улыбающихся не смог навскидку вспомнить на улицах столицы. Детские площадки и магазины — не в счёт. Казалось, что злые и уставшие они выходят сразу из детских садиков, и дальше спешно следуют, не меняя выражения лиц, прямо в могилу. Бр-р-р.

— Видимо, радость, как и разум, имеет фиксированное значение на определённом пространстве, — вспомнил я позабавившую когда-то мысль. — А народ валит в большие города, как крысы под дудочку. Вот и размазывает Вселенная всё хорошее по ним тонким слоем. И с каждым новым человеком слой всё тоньше. Честное слово, сам заметил: где людей меньше — там они счастливее выглядят.

Я вспомнил богатыря Степана из-под Читы, и даже кивнул, согласившись сам с собой. А потом спросил, глянув на посерьезневшего Серёгу:

— Не боишься в семейную легенду-то лезть? Тут по-европейски суровые они, в Беларуси-то. Не такие, как русские народные сказки, конечно, но всё-таки.

— Боишься — не делай. Делаешь — не бойся, — задумчиво начал Ланевский.

— Не сделаешь — погибнешь, — закончили мысль потрясателя Земли и Небес мы одновременно, хором.

— Веришь, нет — но я прям спинным мозгом чувствую, что не просто должен, а обязан это сделать, — просто сказал он. Я кивнул. Дальше ехали молча.

Оставив Раджу возле какого-то здания со спинными плавниками или парусами на крыше, решили пройти вдоль берега и присмотреть лодочку. Судя по карте, вокруг озера располагались пляжи, значит, и лодки могли быть, хотя бы спасательные. Валютой местной я хотел было разжиться ещё в аэропорту, но бывший банкир на пальцах и доходчиво объяснил мне, почему именно он управляет моими деньгами. Потому что я ими по-прежнему совершенно пользоваться не умел. Кто ж в аэропортах меняет? Там же курс грабительский, на туристов рассчитан. Так что дензнаками меня снабдил он сам, вынув из внутреннего кармана пачку толщиной чуть более сантиметра. Так что решить полюбовно вопрос с арендой лодки я вполне мог. Пожалуй, и купить её, приди нужда. Но пришла не она.

Пройдя неторопливо метров триста вдоль берега по тротуару, вглядываясь направо сквозь деревья в песчаный пляж в поисках плавсредства, мы вдруг услышали слева женский плачущий крик. И обернулись мгновенно, рывком, по-волчьи, всем телом на звук, ещё не успевший закончиться.

Из парка через дорогу бежала тонкая фигурка. Тёмные волосы развевались за спиной, кроме тех, что налипли на мокрое лицо. С обеих сторон от неё из-за кустов и деревьев выскакивали на открытое пространство парни. Видимо, молодые, лет по двадцать. Они хохотали, орали и грязно шутили, пытаясь обложить девушку со всех сторон. А потом оттащить обратно за кусты. Тут один из них на бегу не то толкнул, не то пнул темноволосую, и она под общее восторженное гоготание свалилась на жухлую траву, не переставая судорожно плакать, как до смерти напуганный зверёк.

— Постарайся не дать мне их убить, — проговорил я Серёге ожидаемо глухим голосом.

— А ты — мне, — совершенно внезапно ответил он мне точно таким же, разве что чуть более высоким. Я повернулся к нему и увидел знакомый желтый блеск вместо серой стали вокруг его зрачков. Но страшно мне не стало. Уже некогда было бояться.

— За мной, Свен, — рыкнул я, и мы сорвались в намёт.

До девушки было метров сто, может, с небольшим. Не поручусь, что правда, но мне показалось, что долетели мы за два удара сердца. Негодяев расшвыряли, стараясь не калечить, но и не щадя особо. Здоровые лбы, возрастом помладше брата, но постарше сына. Крепкие, сытые, гладкие. Я поймал себя на мысли, что думал о них, как о добыче. Или еде.

Тех, кто упорствовал в заблуждении, пытаясь нападать второй раз, убеждали более доходчиво, внятно, следуя правилу, что если с первого раза в голову не доходит — мы повторим, мы не торопимся. На «разложить ромашку» ушло, пожалуй, ещё удара четыре сердца.

— Да вы знаете, кто его отец⁈ Да вам всем… — начал было один недобиток, но Серёга вежливо попросил его помолчать. Хорошим футбольным ударом прямо в источник звука. Брызнуло, хрустнуло и хрюкнуло. Потом завыло от боли. Лорд пнул в солнечное сплетение, выключая звук. Так же, по-манчестер-юнайтедски, широко. Вот оно, воспитание островитян.

Я присел рядом с девушкой, что дрожала так, что за неё стало страшно — не припадок ли. Она держала зажмуренными глаза, ладонями зажала уши, и даже губы были стиснуты в тонкую белую полоску. Мне остро захотелось подняться и прямо сейчас же вколотить в землю всех лежавших на ней негодяев.

— Дим, что с ней? — взволнованно спросил Лорд. К нему одновременно вернулись серый цвет глаз и рассудительность.

— Испугалась очень. Видишь, как колотит её? Беги за машиной, у тебя дыхалка получше, гони сюда — вдруг в больничку надо? Я как раз тут по пути какую-то видел на карте, но всё быстрее, чем пешком, — и я кинул ему ключи от Раджи. Он поймал их как-то странно, уже на бегу, за спиной и вообще не глядя. Кажется, моё общество на него дурно влияет. Ну, или наоборот, это уж как посмотреть.

— Всё закончилось, всё в порядке, тебе никто и ничего не угрожает, — начал я говорить тем самым тоном, что наиболее подходил ситуации — как с маленькими детьми и животными.

Дрожь становилась слабее, но не утихала. Я изо всех сил боролся с желанием обнять ей, или потрясти покрепче. На судебной психиатрии нам рассказывали, что такое помогало не всегда. И лишь когда она попробовала сесть, не открывая по-прежнему глаз, я осторожно поддержал её под локоть. Он дрогнул, но не вырвался.

Девушка открыла один глаз. Он был непередаваемо-сапифрового оттенка. Такой глубокой синевы летнего вечернего неба я не видел никогда прежде. Чёрные волосы, спутанные и забитые ветками и травой, смотрелись вокруг бледного лица грозовым облаком или воронкой смерча. Кожа была светлая, щеки и шея покрыты румянцем от недавнего бега и испуга, на щеке царапина, видимо, от ветки. Открылся и второй глаз, точно такой же, но вместе они выглядели совершенно нереально, словно океан и небеса одновременно.

— Всё хорошо, больше некого бояться, тебя никто не обидит, — повторил я, заметив, что её ладони уже не так сильно притиснуты к ушам, и вдруг, неожиданно для себя самого, закончил:

— Людмила.

Спасенная вздрогнула, хоть это и сложно было заметить — дрожала она не переставая.

— Вы меня знаете? — спросила она, и, клянусь Богами, этот голос подошёл бы ангелу, если бы была уверенность в том, что ангел — женщина.

В это время с дороги, перелетев двойную сплошную и бордюр, прискакал Раджа, развернувшись с юзом так, чтобы закрыть нас бортом от дороги. Я аж онемел. Про навыки Ланевского в части экстремального вождения разговор как-то не заходил, ну да Бог с ними, с навыками. Поражал сам факт того, что полноприводный пикап так в принципе может, потому как не вязался с моими, скромными, правда, познаниями в физике.

Лорд обежал машину спереди, как дикого коня. Кажется, он тоже был слегка обескуражен. На ходу сорвал с себя плащ и бережно опустил на девушку, не коснувшись её руками. Мы сидели вокруг неё, не сводя глаз. Она поправила плащ величаво, будто это была императорская мантия, но вместе с тем таким лёгким и естественным движением, словно этот предмет гардероба был ей привычен до полной незначительности. И сказала:

— Благодарю вас, ясновельможные панове, за моё спасение от разбойников. Я Людочка Коровина, и мне нужно к бабушке.

Грация княгини. Голос ангела. Глаза Небес. И полное, остро очевидное, пугающее до бессильной злобы, отсутствие мысли во всём этом. Она была сумасшедшая. На Серёгу было до боли грустно смотреть. Он словно обрёл внезапно веру в человечество — и тут же потерял её.

— Людмила, мы отвезем тебя к бабушке прямо сейчас. Ты помнишь адрес? — тщательно сдерживая голос и лишние слова, спросил я.

— Да, мы живём с бабушкой возле школы, — кивнула девушка, распахнув чудесные глаза. Я почувствовал, что Ланевский сейчас завоет и пойдет грызть лежачих. Потому что сам хотел того же.

— А номер школы знаешь? — без особой надежды, но стараясь не показать этого, спросил я.

— А там два номера, — прозвенел ангельский колокольчик, — три и четыре! — Цифры она показывала на пальцах обеих рук. Пальцы были тонкие и изящные, любая пианистка, скрипачка или арфистка убила бы за такие.

— А какой из них первый? — включился со своей логикой Ланевский.

— Три! — звонко ответила девушка, показав на левой руке четыре пальца.

— Разрешите ли помочь Вам пройти в экипаж, прекрасная пани? — а вот от него такого голоса я точно не ожидал. И выглядел он так, будто воочию увидел Богородицу.

— Окажите честь, ясновельможный пан.

Ланевский осторожно обернул свой плащ вокруг спасенной, бережно и легко поднял её на руки и развернулся. Я еле успел подхватиться и открыть им заднюю дверь. Лорд бережно усадил внутрь барышню, втянулся, по-другому не скажешь, следом в салон сам и закрыл дверь. Я остался один в мокром парке, в полной тишине, перемежаемой стонами и всхлипами рассыпанных вокруг тварей. И тут услышал звук движков по меньшей мере двух машин.

Шерсть, едва улегшаяся было на загривке, начала подниматься снова. Отшагнув назад, я опустил задний борт, на котором мы не так давно изучали историю родного края, и сжал пальцы на черенке малой саперной лопатки. Кто бы там не ехал — моих я им не отдам. И я почему-то был совершенно твёрдо уверен, что неожиданно выпавшая из лесу Людочка Коровина теперь тоже моя.