Записки нечаянного богача – 3

Глава 13 Благоприятный сценарий

Мешок, в который меня планировал упаковать Рыгор, пригодился тому, что так ловко швырял ножи. Поскуливающие туловища поверженных Мордухаев вынесли, досадливо морщась, крепкие ребята в чёрном камуфляже. В зале творился форменный проходной двор — постоянно кто-то входил, кто-то входил, кого-то выносили. В углу, весело поглядывая на меня, Головин рассказывал Валентину, Василю и товарищу Колобу про троих в Якутии и двоих в Москве — ему явно нравилась его же придумка про фирменный стиль Димы Волкова. И энтузиазма было — на троих, я впервые видел и слышал, чтобы трезвый человек сам себя перебивал.

Баба Дага, Мила и Серёга окружили меня, едва я доковылял до лавки у стены. Дорогу мне мгновенно освободили бойцы, стоявшие с той стороны, и глядевшие на меня из-под масок едва ли не с восхищением. Привалившись к плохо отёсанному камню, из которого была сложена стена, я почувствовал, как меня обнял, придерживая, Ланевский, усевшийся справа, а слева подпёрла тонким плечиком Людочка.

— Прости, что не поверила тебе сразу, Дима, — Бадма остановила кресло Дагмары прямо передо мной. Царственная осанка, уверенный голос, жесты и одежда старой Вороны не давали повода сомневаться — хозяйка вернулась. От полоумной умирающей старухи не осталось и следа.

— Брось, баба Дага. На тебя я точно зла не держу, — медленно выговорил я. Хотел было ляпнуть про «кто старое помянет — тому глаз вон», но вовремя сообразил, что говорить такое слепой старухе было бы не самой лучшей идеей.

— Расскажи, что это был за сеанс односторонней международной видеосвязи? — этот вопрос меня беспокоил, почему-то, сильнее всего.

— Дар наш такой, Вороний, герба Слеповран. Через поколение, говорят, проявляется, и то не всегда, и только у женщин. Первые истории о нём то ли тринадцатым, то ли четырнадцатым веком датированы. Редкий он. Настоящее видеть, оказывается, куда сложнее, чем прошлое или будущее.

Я кивнул, едва не свалившись с лавки — хорошо, Серёга поддержал. Да, многие предпочитают лучше знать прошлое или угадывать всеми способами будущее вместо того, чтобы делать нормальным настоящее.

Подошедший Головин протянул развернутую до половины плитку шоколада и большую кружку чего-то горячего, от которой долетали запахи мёда, корицы, аниса и, кажется, коньяку. Я благодарно кивнул и начал грызть «Коммунарку» с хрустом, как свежий огурец. И с такой же примерно скоростью. По крайней мере, мне показалось, что закончилась она подозрительно быстро. Вернув посуду и фантик Тёме, я нашарил во внутреннем кармане телефон и тут же набрал Наде. На этот раз без видео — не был уверен, что смогу предъявить ей что-то, не напугавшее бы её. Опаски и тревоги по отношению к моему внешнему виду не выражала, пожалуй, лишь баба Дага. По объективным причинам.

— Дима, что с тобой⁈ — крикнула трубка мне в ухо голосом жены, когда я только настроился прослушать второй гудок.

— Всё хорошо, родная, волноваться не о чем, — я старался быть максимально убедительным. Забыл про суперспособности Нади читать нашу семью, как открытую книгу. К очень крупным шрифтом.

— Уже не о чем? — уточнила она, надавив на «уже». Фраза оригинально сочетала волнение, граничащее с паникой, и вызывающую язвительность. Но именно в такой последовательности.

— «Просто приходил Серёжка — поиграли мы немножко», — виновато ответил я фразой из детства, трогая пальцем прокушенную губу. Крови почти не было.

— За него пусть его семья переживает! — но проявившиеся было в голосе скандальные нотки пропали внезапно. — Ты же всех победил и спас, правда?

— Да, — сперва я покаянно кивнул, но вспомнил, что через телефон этого не увидать, и произнёс вслух.

— А мы и не сомневались. Ты у нас самый лучший муж и папа. Возвращайся скорее, мы скучаем, — мягко сказала она под непрекращающееся громкое поддакивание Ани на заднем фоне.

— Дня три дай — и прилечу. Осталось два дела сделать. Нет, три, — почесал я бровь.

— Всего-то? — я словно воочию увидел, как взлетают Надины брови над смеющимися глазами-радугами. — Ты нашёл в Белоруссии золото, алмазы и Всеславову могилу? Ну так это тебе до обеда только, куда три-то дня?

Было слышно, как отпускает её тревога, и ей на смену приходит то, что в неакадемических кругах называют адреналиновыми отходняками.

— Лучше, Надь. Дороже. Друзей нашёл, хорошим людям помог, плохим — помешал, — я говорил спокойно, глядя на то, как закатывает глаза, сложив руки на груди, Головин, словно актёр Роберт Дауни-младший с известной картинки. И как расходятся в синхронных улыбках губы Дагмары и усы Василя.

— Нужна помощь твоя в важном деле, Надюш, — добавил я в голос деловых ноток, меняя тему.

— Говори! — мгновенно собралась жена. Видимо, наглядный пример и общество Михаила Ивановича и Фёдора благотворно на неё влияли.

— Завтра нужно будет съездить на три адреса неподалёку от тебя. Возьми детей и кого-нибудь, кто испанский понимает, у Фёдора Михайловича спроси. Там будет три дома. Выбери один, и мне пришли фотку с адресом — там снаружи на заборчиках таблички такие зеленоватые, под бронзу.

— Я знаю, где тут адреса на домах пишут. Что ты задумал, Волков? — подозрительно поинтересовалась она.

— Да говорили как-то с Михаилом Ивановичем, что неплохо было бы по соседству жить. И детям раздолье, и вам с Леной на мобильной связи сплошная экономия. И нам с ним вечерами в картишки перекинуться, — я старался говорить легко, как о давно решённом, потому что споров с женой сейчас бы не вынес — в сон клонило со страшной силой. Рубило прямо.

— Дим, я громкую связь включу, Ане тоже расскажи, а то у меня слов что-то не хватает, — ого, не припомню навскидку ни единого раза, чтобы у Надежды кончился вокабуляр.

— Папа, папа, привет! — слышно, что недавно плакала, в нос говорила.

— Здравствуй, солнышко. Вы завтра с мамой и Антошей поедете домики смотреть, помоги маме выбрать красивый и уютный, хорошо? — я улыбнулся и на душе потеплело.

— Как у деды Миши, такой же? — с восторгом закричала в трубку дочь.

— Ну, нам, наверное, такой же большой не нужен, но ты посмотри сама внимательно, чтобы всё на месте было — и комната твоя, и мангал во дворе, чтобы было где хлеб и сосиски жарить. Смотри, дело серьёзное. Справишься?

— Да, пап. Мне брат поможет, он совсем взрослый стал, почти как ты, — я будто наяву видел, как она кивает, тряхнув косичками.

— Умницы вы у нас с мамой. Спасибо. А за Лобо не переживай — он ко мне приплыл, мне помощь его нужна была. Привет тебе передаёт, мы с ним вместе прилетим скоро, не скучай.

В трубке повисло молчание, и лишь по дальним крикам чаек было понятно, что связь не прервалась. Видимо, девочки смотрели друг на друга, пытаясь понять, как и откуда я узнал про волчонка, которого недавно в океан унесла волна. В трёх с половиной тысячах километров от меня.

— Колдун? — неуверенно спросила Аня. Наверное, у мамы.

— Колдун, — с совершенно той же самой неуверенностью в голосе ответила Надя дочке.

— Но добрый! И наш! — тут в голосе Анюты сомнений уже не было.

— Точно. Наш и добрый, — подтвердила жена.

Головин снова принял позу и выражение лица американского актёра, загнав глаза под самый лоб, дескать, видали мы таких добрых — только успевай тела оттаскивать за ними.

— Не сидите на берегу долго, холодает и ветер поднимается, — не удержался я от очередной фразы, которую тоже вполне можно было считать сверхъестественной. Если не думать о том, что на побережье вечером всегда становится холоднее, когда темнеет, и усиливается бриз с океана.

— Ой, иди уже, советчик, своими делами занимайся! — Надя явно махнула руками.

— А мы пойдем к дяде Сальваторе, у него сегодня юб… буй… ябус… уха у него, короче, сегодня! — ловко обошла Аня незнакомое трудное слово «буйабес».

— Приятного аппетита, девочки мои! Передавайте всем привет, — сказал я и отключился. И в смысле звонка, и в смысле — вообще.

Проснулся от покалывания во всём теле, словно всего Диму отлежал. За окном висела осенняя хмарь, а в комнате было тепло и уютно. И о том, где я и как сюда попал — ни мыслишки, ни воспоминаньица. Комната была похожа на гостиничный номер, но какая-то более живая, что ли. Особенно, почему-то, запомнилась батарея — здоровенная гармонь чугунного радиатора, явно старинного. Захотелось подойти и прислониться к горячим рёбрам спиной, которая ныла так, будто вчера три машины с цементом разгрузил.

Стянул с себя клетчатый плед, опустил с кровати ноги, сразу удачно попав в ботинок. Но неудачно левой ногой в правый. Наклоняться, разбираться в обуви, соотнося её с нужными ногами, и зашнуровывать было тяжко. Хотелось завалиться на спину и затянуть памятное: «Заха-а-ар!». Буржуй я или нет, в конце-то концов? Но воспитание снова пресекло все попытки нытья. С детства мы так приучены: жив? Ходить можешь? Ну вот и ходи.

Вспомнилось, после одной заварухи отец присмотрелся к моей скособоченной фигуре и походке и отправил делать снимки. Только перчаток велел не снимать, чтоб сбитыми костяшками коллегам поводов для слухов не давать. Ругаясь про себя последними словами, я добрёл до больницы, радуясь, что рентгенкабинет находился на первом этаже горбольницы. Здоровяк-доктор, батин товарищ, помог залезть на отвратительно холодный стол и вышел, накрыв меня свинцовым фартучком. Откуда-то прозвучал его хриплый голос «Не шевелись», а потом «всё, слезай». Пока я корячился со шнурками, он вернулся со снимками, ещё сырыми, и прилепил их к подсвеченной рамке на стене. Поизучал внимательно. Обернулся и спросил:

— А ты как сюда добрался?

— Спасибо, хорошо, — вежливость к медработникам у меня была в крови с детства, что называется, с молоком матери и ремнём отца. — А что такое?

— Ничего, просто у тебя обе ноги сломаны, — легко, как о чём-то незначительном, ответил рентгенолог. А я тогда подумал — как же я теперь до дома-то дойду, с этим ненужным знанием?

Оказалось всё проще и безопаснее, чем я с перепугу решил: сломаны были берцовые кости, притом малые. И оказалось, что трещина — это тоже перелом, только какой-то не то партикулярный, не то что-то вроде того. И отдельно запомнилась фраза, звучавшая весомо, политически: «в состоянии консолидации». Проще говоря, кости уже срастались сами, без присмотра и надзора, как хотели. Тогда я понял, что множественные переломы ног тоже могу переносить «на ногах», как и рёбер, и прочей мелочи, типа пальцев.

Поэтому, проверив, что стоять могу вполне уверенно, и даже ходить получается, я заправил постель, расстелив поровнее плед в красную и коричневую клетки, и вышел в коридор. Он был довольно длинным, тёмным, с одной стороны заканчивался лестничным пролётом, а с другой — куда-то поворачивал. О том, где я нахожусь, мыслей по-прежнему не было ни единой. Ну, кроме того, что это точно не гостиница, и не больница.

— Дмитрий Михайлович! — тихий хрустальный колокольчик за спиной в тишине и полумраке прозвучал как выстрел. Но я не упал, как убитый, а только подскочил. И развернулся, кажется, ещё в воздухе. Из-за приоткрытой двери выглядывала Мила Коровина. Надо бы попросить Лорда не затягивать со свадьбой, кстати — эта фамилия ей совсем не шла.

— Можно просто «Дима», мы ведь почти родня, — ответил я, пытаясь скрыть смущение за свой идиотский подскок с поворотом. Тоже мне, Авербух недоделанный нашёлся.

— Бабушка просит зайти, — она открыла дверь пошире и повела рукой. Это было так грациозно и величественно, что внутренний скептик сделал книксен. И тут же выхватил пинка от фаталиста. Затем они оба внутри, а я снаружи, щелкнули каблуками, склонив голову.

Комната Воро́н была в точности такая же, как та, из которой я только что вышел. Дагмара сидела в кресле возле батареи, протянув к чугунным рёбрам ладони. Мила притворила дверь, прошла и устроилась в кресле напротив бабушки, забравшись на него с ногами, как маленькая.

— Доброе утро, Дима! Силён ты поспать, — добродушно сказала старуха, приветственно склонив голову. Платье на ней было синего бархата, цветом напоминавшее глаза внучки. Наверное, и у неё самой раньше были такие же. На голове была серебристо-бежевая шляпка, та же, что я уже видел в больнице. Вуаль скрывала глаза, но будто подчеркивала прямой острый нос, крылья которого шевелились, словно Ворона собирала информацию единственным доступным ей способом.

— Здравствуй, баба Дага. Видать, наконец-то никому не нужен оказался, раз выспаться дали. Расскажи, что тут было, и где мы вообще? — Я заметил справа в углу ещё одно кресло и упал в него.

Оказалось, что два нижних жилых этажа над «Корчмой» полностью принадлежали Василю и иногда использовались, как отельный номерной фонд. Только для своих, разумеется — ни на каких Трипэдвайзерах и прочих профильных ресурсах информации и отзывов об этом месте не было. Добрый корчмарь распорядился поселить дорогих гостей тут, потому что вокруг здания началась такая свистопляска, что хоть святых выноси. Вслед за виденными на камерах машинами Мордухаев на площадь стали стягиваться другие, не только легковые — были и автобусы, и крытые грузовики. Силовой вариант переговоров враги планировали заранее. И очень удивились, когда все въезды-выезды в секунду оказались перекрыты тяжелой техникой при крупных калибрах. На зданиях и в окнах появились силуэты вооруженных людей, а по приехавшим заплясали красные точки лазерных целеуказателей. И их было много, гораздо больше, чем вооруженных людей на виду.

Такие детали рассказывала Мила, будто позволяя бабушке перевести дух. Изложение фактов памятного вечера, казалось, доставляло им обеим настоящее удовольствие. И я вполне понимал их. Наблюдать полный, катастрофический разгром многолетнего заклятого врага — это ли не счастье?

На площади стало тесно от народу. Обошлось почти без эксцессов. Пять-шесть простреленных шаловливых рук, выхвативших было оружие — не в счёт. Они лишь помогли остальным сделать правильный выбор. Под командованием Болтовского всю толпу распихали по машинам и куда-то увезли. Как сказала Мила, прежде чем уехать, Рыгор долго обсуждал что-то с Головиным, причём тот время от времени становился в позу Ленина на памятнике — левая рука за лацканом, правая устремлена в светлую даль. Они хохотали и хлопали друг друга по плечам и ладоням. И, вроде бы, речь шла о каком-то фильме или кино.

Я улыбнулся, догадавшись, что хитрый Тёма продолжил использовать готовые наработки уже в международном формате. Наверняка и вся операция целиком окажется тщательно спланированной ведомством. Профильным, само собой.

Когда площадь опустела, из «Корчмы» вынесли столы и подогнали «автолавки с едой», как Мила назвала фудтраки. Никто из участников мероприятия голодным не ушёл. Отцы-командиры всех мастей, преимущественно красной, синей и зеленой, заняли места за столами во внутренних залах, прозорливо рассаженные хозяином так, чтобы не портить друг другу аппетит и кардиограмму. Но спасение бабы Даги и её внучки, которую, кажется, весь город любил как родную, сблизило противоборствующие по службе лагеря. Белорусы вообще народ неконфликтный и отходчивый. В общем, праздник никто не испортил.

Валя с Серёгой насели на бедную старуху так, что чуть душу не вынули. Вечер затянулся до глубокой ночи, но к финалу город уже знал, что Сергей Ланевский-Волк, будущий зять бабы Даги, не просто какой-то там хрен с горы. Он познакомился и профильно подружился с такой кучей важных людей, что я и представить себе не мог. Дагмара сразу сказала, что в торговлю, производство и логистику лезть не будет, потому как ровным счётом ничего в этом не смыслит, и велела Вале оформить всё необходимое для передачи прав Миле. Разумеется, под управлением и чутким руководством Лорда. Дольше всего спорили над тем, под какой фамилией указывать в документах Людмилу, чтоб потом два раза не переделывать.

Баба Дага, оказывается, вела свой род от Зеновичей. На их гербе ворон сидел не на бревне, а на короне, под которой был крест на радуге — эта информация, тоже не имевшая никакого практического применения долгие года, всплыла у меня в памяти в процессе рассказа о минувшем дне. Интересно всё-таки тасуется колода, прав был бессметрный классик.

Знатоки истории и геральдики до хрипа, хоть и предельно вежливо, убеждали друг друга, пока вдруг не вмешалась Мила, сказав, что берёт фамилию мужа, ибо так правильно и так верно. Единственному старичку, возмущавшемуся тем, что род Корвинов с древней историей иссякнет, и его последнее колено станет «просто Ланевской», Василь очень вовремя поднёс братину с настойкой. Потому что иначе поднёс бы Лорд, у которого вся эта свара архивариусов дожгла, кажется, последнее уважение к сединам. А так дедок принял горизонтальное положение на столе сам, тихо и мирно, без рукоприкладства.

В сухом остатке выходило, что империя Витольда Корвина вернулась в руки законной наследницы. Меня касалось лишь то, что Мила и Серёга, посовещавшись с Дагмарой, насели на Валю и придумали какую-то очередную хитроумную схему, в которую как родные вливались мои активы в России. А я получал какую-то долю в их империи. Но обсуждать это со мной дамы наотрез отказались, боясь напутать что-то. Людмила вообще заняла крайне патриархальную, домостроевскую даже, позицию: все вопросы к мужу. И это тоже было правильно и верно.

Насытив меня информацией до маковки, пани Дагмара соблаговолила позволить помочь ей проследовать к обеду, на который уже дважды прибегала звать давешняя официанточка. Её последний приход мой организм встретил печальным урчанием голодного брюха, которое и убедило бабу Дагу прервать рассказ. Мы спустились в зал на вполне современном блестящем лифте с музыкой и зеркалами внутри. Внизу нас встретили сам Василь, Тёма с Валей, который следовал за приключенцем по пятам, ловя каждое слово, и цветок преррий Бадма Норсоновна. Она тут же ухватила Милу и повлекла куда-то «причесаться и переодеться», ибо с минуты на минуту ожидалось прибытие Сергея Павловича, который, видимо, спать вовсе не ложился.

Едва расселись за столами, как в зал вбежал Рыгор Болтовский. Судя по нему — он тоже не спал, причём дня три, не меньше. Ажиотаж и энтузиазм в нём били через край, но отдавали какой-то опасной военной химией, после которой отсыпаться надо неделю.

— Ну что, Волков, готовь дырку! — приказал он.