Записки нечаянного богача – 3

Глава 29 Встреча, рассказы и обещания

На пять ступенек крыльца нормально, привычно и без неожиданностей взошёл только Второв. Мы с Головиными поднимались дольше, будто рояль заносили, а не себя самих, хоть и почти без нецензурной суеты: то у одного нога подломится, то другого на сторону поведёт. Шли вдоль перил, неторопливо, как морские волки в сильный шторм. По скользкой палубе. Тёмной ночью. Вдребезги пьяные.

Одолев гадские ступени, остановились отдышаться, а Тёма даже за сигаретами полез, показывая всем видом, что вообще никуда не спешил и специально шёл медленно — исключительно в целях насладиться климатом, местной архитектурой и прочими красотами. Лорд шагнул к нам навстречу. Первым поздоровался с мощным стариком, который не просто пожал бывшему банкиру руку, а обнял, крепко прижав к себе, а потом ещё и по плечу похлопал. Но не поощрительно, с одобрением, как одного из своих сотрудников, а как-то ощутимо искренне, по-настоящему, со словами: «Спасибо тебе, Серёж!». Судя по лицу Лорда, он подобного обращения от небожителя явно не ожидал и готов к нему не был. Вовсе. Потому что в ответ только кивнул ошарашенно, и поспешил к нам. Обернувшись на старика пару раз, словно проверяя — точно ли это только что был сам Михаил Иванович, повелитель и властелин?

Мы обнимались с ним дольше, потому что то у одного ребро хрустнет, то второго перекосит. Поняв, что с нами некоторое время стоит обращаться, как с музейными экспонатами — смотреть, но лучше не трогать от греха, Ланевский подставил плечи братьям, на которые те с видимым облегчением опёрлись, и неторопливо повёл их к столу. Ему помогал Ваня Второв, глядевший в лица Головиных с почтительностью и некоторым страхом. Резонно. Судя по тому количеству вонючей мази, что на нас наляпали перед вылетом, смотрелись мы — без слёз не взглянешь, и некоторое опасение было вполне объяснимо.

Меня поддерживал Антоша и сам дон Сальваторе, который беспрерывно что-то гудел в ухо, как шмель. Жаль, что на испанском. В этом шмелином диалекте я силён не был, да и вообще из насекомых понимал только комаров. Ну, точнее, думал, что понимал. Мерзкий ночной писк, что в душной комнате панельного дома, что в палатке, что на берегу реки или озера, ничего, кроме злорадной кровожадности означать, по моему мнению, не мог. В голосе президента кладоискателей слышалась тревога и озабоченность. Но ничем предметным я из его бубнежа обогатиться не смог, а на одной интонации особо не выехать было — выводов-то можно сделать массу, но вот за их связь с реальностью я бы не поручился. Поэтому пришлось сделать виноватое лицо и пожать плечом, сказав: «Don’t understand, sorry».

Антон в монолог ресторатора не лез. Но едва стоило прекратиться шмелиному гулу, тут же спросил:

— Как вы выжили? — и, судя по лицу, его это крайне волновало.

— Боги так управили, — до противного честно ответил я, — и ещё помог им кто-то. Я думал — вы.

— Баба Дага. Она такое устроила, — сын ощутимо вздрогнул, — жуть, вспоминать страшно. Мы все в неё вцепились, а они с Милой — в вас как-то. Я о таком не слышал никогда, не знал, что такое вообще возможно.

Я только кивнул. За последние несколько месяцев сам устал себе то же самое повторять, слово в слово.

— Но мать тебя убьёт, конечно, — с явным сочувствием предупредил он. Я кивнул ещё раз. Конечно, убьёт, куда денется. Мне бы только сесть бы, а то стоя-то сегодня умирал уже, хватит, достаточно.

Доковылявших до веранды мужиков расхватывали семьи. На груди мощного старика уже рыдала в три ручья Лена. У их ног крутила головой Маша, явно не понимая, чего плакать — папа же вот он, вернулся, живой и здоровый? Бадма перехватила у Вани руку Тёмы, нырнув под неё так же неуловимо-айкидошно, как тогда в корчме, едва не сбив с ног сына Второва. Младший Головин что-то грустно гудел ей на ухо. Судя по тону — оправдывался и просил не бить. Хотя бы некоторое время. Фёдора Михайловича подхватила Мария Сергеевна, сразу усадив за стол и сунув в руки стакан. Судя по лицу умницы — он и до этого крайне уважал кузину шефа, а тут и вовсе боготворить начал.

Дон Сальваторе передал меня прямо в руки Надежде. Которая взялась за блудного, в хорошем смысле слова, мужа со всей нерастраченной нежностью:

— Волков! Ты охренел, объясни мне⁉ Это что вообще было⁈

— Надь, не кричи, ради Бога. Я ж говорил — к родственнику Михаила Ивановича на могилку слетали, — попытался я держаться старых вводных. Но, видимо, многого не знал.

— А за каким псом ты в неё сам-то полез, в могилку⁈

— Прости, родная. Я не мог по-другому, — развёл я руками. Но в этот раз правда помогла не сильно.

— Когда в следующий раз соберёшься помирать — мне скажи, я тебя сама убью! — и Надя, солнышко моё ясное, ощутимо вделала мне в плечо.

До стального Головина, который, к слову, уже тоже сидел за столом и пил, кажется, из двух стаканов одновременно, мне было далеко, поэтому удержать стон и невозмутимое лицо я не смог — жена попала туда, куда до неё уже, видимо, попадала какая-то ледяная тварь. Было больно.

— Прости, прости! Где болит? — всполошилась Надя, приложив ладони туда, куда только что ткнула острым кулачком. Стало гораздо легче.

— Мне проще сказать, где не болит, — просипел я, пытаясь проморгаться от красно-чёрных мух, облепивших весь объектив после удара жены. — Проводи меня до бабы Даги, а потом посади рядом и дай выпить чего-нибудь крепкого. День был… — я неопределённо покачал кистью. Слов, чтобы хоть примерно и относительно цензурно описать неожиданный опыт, память гуманитария не находила. А те, что нашла — никак нельзя было говорить при женщинах и детях.

Дагмара сидела в кресле за столом, вместе с Милой и Серёгой. Четвёртым, к моему удивлению, там был сов.секретный аббат Хулио. Он поднялся и помог мне доковылять до вдовствующей императрицы, перед которой я с натуральным хрустом опустился на корточки. Ноздри бабы Даги как обычно считывали информацию. Я взял её за правую руку.

— Благодарю тебя, мать Воро́на. Без тебя все бы там остались. Предкам твоим — моё почтение за верность, что непоколебима в веках.

— Повезло вам, мальчики, как никогда и никому. От меня только и помощи было, что силу направить. На одного человека меньше будь тут тех, кто любил бы вас — все вместе бы сейчас на той стороне зябли, — проговорила старуха. А я только сейчас заметил, или скорее даже почуял кровь на её тёмно-вишневом платье. А за спиной, в каком-то техническом коридорчике, увидел сваленные охапкой пакеты и трубки, как от капельниц. Видимо, им тут пришлось туго.

— Прими мою благодарность, пани Дагмара, за помощь. Я в долгу перед тобой, — прозвучало справа от меня. Как подошёл и присел рядом на корточки Михаил Иванович — я не услышал и не заметил.

— Нет у тебя долгов передо мной, Медведь, — баба Дага неожиданно склонила голову, коснувшись лбом его рук, в которых он держал её левую ладонь. — Не к лицу тебе теперь в должниках ходить. Никогда не ходил — и впредь не будешь. Удачно, я чую, слетали?

— Удачно вернулись, Дагмара. Один Волк туда проводил да с Барсами от лиха уберёг. А второй Волк с двумя Воро́нами назад вывели. Да ты знаешь всё о том, не так ли? — его правый глаз, серо-зелёный, что был виден с моей стороны, глядел на неё не отрываясь и не моргая.

— Видела кое-что, — ровно ответила она, — да все тут видели, кроме малышек. Волку говорила и тебе повторю — таких чудес не было отродясь. Вы, мальчики, больше не проверяйте так удачу свою и терпение Божье. Всему предел есть. Поберегите себя. И нас, — на последнем слове голос её дрогнул.

— Слово даю, Воро́на: больше на ту сторону не пойдём. Незачем теперь, — твёрдо сказал Второв. Я только кивнул, опять забыв, что мы говорили со слепой.

— Добро. Твои слова — Богам в уши. Пусть будет по-твоему, Медведь. Знаю, долго в тишине да покое не просидите вы — мой Ворон таким же был, добрая ему память. Но, дадут Боги, теперь больше у вас будет и опыта, и удачи. Много больше, — и она хитро, как мне показалось, улыбнулась сидевшим у её ног. Ей, как это ни странно, было видно и доступно явно не только то, что нам.

— Женщинам многое дано, Дима, — проговорила баба Дага, наверняка почувствовав, как я дёрнулся, услышав её ответ на мой вопрос, не прозвучавший вслух, — они чуют по-другому, видят по-другому. Сила другая в них. Беречь их надо. Берегите своих девочек. И себя берегите. Ступайте за стол уже, пока Волк вовсе не обессилел, — велела она. А я понял, что встать сам уже не смогу.

Помогли Второв с аббатом, как-то бережно приведя меня в вертикальное положение. При этом Хулио не сводил глаз с сослуживца, и во взгляде его я явственно читал неверие, не свойственное, как мне казалось, священникам, пополам с восторгом. Будто он одновременно и доверял, и не доверял тому, что увидел. Видимо, опять что-то из тайн мадридского двора. Хотя, пожалуй, не только мадридского.

Надя поставила мне миску с, судя по запаху, крепким наваристым куриным бульоном. Когда намёрзнешься зимой или начинаешь заболевать в межсезонье — лучшее средство, конечно, если с красным перцем щедро, да с укропчиком. Но сейчас я отодвинул ёмкость с гримасой Карлссона из мультфильма, на том моменте, когда Малыш в качестве лекарства капнул тому чайную ложечку варенья. При полной-то банке рядом. Вилкой подтянул к себе стоявшее почти на середине стола блюдо с жареными свиными рёбрышками. Организму явно критически не хватало белков и коллагена. А ещё — терпения и воспитания, потому что в пищу он вгрызался, урча и мотая головой, чавкая мясом и хрустя костями. В них, видимо, тоже таилось что-то очень для него полезное, потому что пару-тройку приличных кусков он смолотил без остатка совершенно, под недоумевающими взглядами соседей по столу. Жрал я за троих.

Головины и Второв за соседними столами вели себя иначе. Михаил Иванович культурно кушал что-то при помощи ножа и вилки, не забывая промакивать губы салфеткой и беззвучно отпивать из бокала на тонкой ножке. При этом о чём-то вполголоса беседуя с женой и пастором. Великий человек, я б так точно не смог. Братья же отличались друг от друга разительно. Фёдор продолжал соответствовать амплуа умницы и эрудита, но сегодня с каким-то явно декадентским уклоном. Хмурый, на все распросы четы Сальваторе он отвечал односложно, а чаще всего — неопределенными жестами и покачиваниями головы. Голова качалась с каждой минутой всё медленнее, потому что к вопросу уничтожения спиртных напитков за столом он подошёл со всей серьёзностью. Молча напивался, короче. И я его прекрасно понимал. Младший же Головин был полной противоположностью брата. Он, судя по всему, успел срочно накидаться и теперь заливался соловьём. В глазах Бадмы, смотревшей на него с момента встречи с тревогой и волнением, стали проскальзывать нотки, как во взглядах терпеливых жён пьющих мужей. Вроде как и опасно, что буянить может начать, и неудобно временами за выпившего, но зато перед глазами, рядом, живой и здоровый. Тот же, почуяв благодарную публику в лице цветка преррий и замерших с разинутыми ртами Вани и Антона, токовал, теряя напрочь связь с реальностью и здравым смыслом.

— Не, ну а чо? Декабристы разбудили Герцена, а мы разбудили Велеса! — выдал он совсем уж громко, отставляя очередной стакан.

— Кого-кого? — поражённо повернулась к нему Надя. Потому что реплика была отчетливо слышна и за нашим столом.

— Да ты слушай его больше, родная. Он сейчас ещё стакан всадит — и Ктулху разбудит, — фальшиво-спокойным тоном сообщил я жене.

А сам, убедившись, что она не меня не смотрит, махнул Тёме и постучал себе по лбу согнутым пальцем. Он, увидев мой жест, провёл по губам сжатыми большим и указательным, давая понять, что сигнал принял и больше ни слова не проронит. Но уже через минуту заливал дальше:

— А тут из бурана попёрли ётуны! Не, парни, это не то, что вы подумали. Это снежные великаны, древнее зло во плоти. У каждого — по вековой сосне в руках, зубы как у тираннозавра, наружу аж торчат! Ну, мы с Федькой думаем — пи… пичально нам сейчас станет: Иваныч за спинами у нас полыхает, как Киркоров на концерте, аж глаза слепит, а Волков замер, как будто внезапно вспомнил, где заначку спрятал. И тут — бац!!!

Он треснул кулаком по столу, попав по краю тарелки, с которой взмыла под самый потолок половина курицы, никогда не летавшей так и при жизни. С края столешницы в панике спрыгнула бутылка кальвадоса, но стальной Головин, демонстрируя неожиданные чудеса координации и мышечной памяти, исхитрился поймать её над самым полом, спася от гибели. Продолжая рассказ как ни в чём не бывало, налил из спасённой себе выпить. Кажется, в соусницу.

— Демоны размножились! — трагично прошептал он голосом телевизионного милиционера Володи Яковлева и отпил из неожиданной ёмкости. Судя по губам, которые он тут же облизал, в соуснице был майонез или что-то вроде того. Но приключенца это не смутило ничуть — он даже, кажется, обрадовался обстоятельству, что удалось и выпить, и закусить, не прерывая истории.

— Как завоют на три глотки — аж уши заложило! Рванули вперёд и давай гвоздить великанов дубьём — только щепки да ледышки полетели! Те тоже давай выть, как пурга на Северном полюсе — такая жуть, что волос стынет!..

Словом, бенефис удался. Все присутствовавшие, даже те, кто ни слова не знал по-русски, едва ли не стоя аплодировали Тёме, который окончательно выдохся и стал повторять особо понравившиеся ему эпизоды из своей истории. Их с братом, уставших до полного изнеможения, бережно вынимали из стульев крепкие испанцы в гражданской одежде, но с военными глазами, появившиеся как по волшебству. Правда, зайдя на веранду, они первым делом склонили головы, приветствуя падре, так что автора фокуса я, кажется, вычислил.

Домой мы шли почти как обычно, только Аня не ехала у меня на плечах, а крепко держала за руку, семеня рядом. С другой стороны шагал сын. И я знал, что при необходимости смогу на него опереться. Это было новое для меня, но непередаваемое по силе ощущение. Надя держала дочку за другую руку, время от времени одергивая, чтобы та не бежала слишком быстро — папе трудно быстро идти. С одной стороны, чувствовать себя старой хромой развалиной было не очень приятно. А с другой — очень. Потому что меня окружали самые любимые и близкие люди, и я был полностью уверен в том, что эти не бросят. Расчувствовался, в общем, под вечер.

Утро началось не с завтрака. И даже не с зарядки — какая тут к псам зарядка, когда весь Дима болел так, будто вчера разгрузил три КАМАЗа, а под четвертый попал. Мы с Надей сидели на крылечке, что выходило на задний дворик, где она накрыла шикарный стол к нашему триумфальному возвращению из Могилёва, и где до сих пор, кажется, таились в ветвях голоса, певшие тогда такие пронзительные песни. Ну, или это просто расшатанные за вчерашний день чувства давали о себе знать таким странным образом. В руках у Нади был пузырёк с йодом, уже второй, и она заботливо наносила мне ту самую сеточку, в которой сама уверена не была. Я же в чудодейственности этой методики сомнений не испытывал. По моему твёрдому убеждению, вылечить ей можно было практически всё, включая гангрену, если начать вовремя и повторять дважды в день не меньше недели. Но вид у меня, конечно, был — так себе.

— В морской бой собираетесь играть? Гэ-два! — раздался из-под деревьев хриплый голос Головина. Как он проскочил через калитку, которая не скрипнула, интересно? Хотя, этот мог и похлеще, конечно.

— Хватит с вас боёв и сражений, вояки, — проворчала Надя, заканчивая с каким-то особо крупным синяком на спине. Его она штриховала уже долго, периодически ругаясь сквозь зубы словами, которые я не всегда ожидал от неё услышать.

— Это точно, Надь. Истину глаголешь! А у вас пива нет? — вовсе без паузы спросил Артём, состроив давешнюю рожицу кота из «Шрека».

— А тебе не будет ли? — поинтересовалась у него моя жена, откладывая ватную палочку. Если я не ошибался, надвигался скандал. Насчёт шляпки — не поручусь, но вот салат и скандал она точно была способна оформить из ничего, а тут — такой повод сам пришёл.

— Не, Надь, я ж не запойный какой! Просто Ланевские вообще не по этим делам, а Бадька не подумала. Предложила мне кумыса какого-то и чаю с маслом — чуть всё не испортила вовсе, — судя по лицу Головина, которое при этих неоднозначных воспоминаниях едва не слилось цветом с буйной зеленью вокруг — были все шансы.

— А брат твой где? У него бы и похмелялся! — расходилась Надежда.

— А вот он как раз такой, — враз посмурнел Артём. А жена спохватилась, поняв, что ударила по больному, как меня вчера. — Ему Иваныч дал увал на неделю, иногда делает так. Не, вы не думайте, Федька не алкаш! Просто надо же хоть иногда как-то расслабляться человеку? Экстремальных видов спорта и отдыха ему и на работе за глаза хватает, вещества он не приемлет категорически. Остается старое-доброе «забухать». Четыре дня керосинит, но на пятый всегда возвращается, как Феникс. Или Калтыгин из «Диверсантов»: соки, воды, рассол, баня, диета. В общем, через неделю — как ничего и не было.

Сцену с Владиславом Галкиным в роли командира разведвзвода в том сериале я помнил прекрасно. Блестяще сыграно, хотя злые языки говорили, что это и не игра вовсе была. Замечательный актёр, светлая память ему.

— А вот если мы с ним сейчас встретимся — то быть беде. Он-то от методики ни на шаг не отступит, годами навык отточен. А вот я тогда не скоро пивка попью, — он сидел с грустным и задумчивым видом.

— Надь, — сказал я. И жена без вздохов зашла в дом.

— Как нога? — спросил я у Артёма.

— Нормально, чего ей будет? Пару недель бегать-прыгать не надо, а потом уже как карта ляжет. Там не разрыв и даже не надрыв, а растяжение и подвывих какой-то. Бадька, оказывается, в этом волочёт. Полночи мне какие-то иголки в коленку тыкала, так что та распухла, будто ёж прилип. Вообще не удобно было, короче, — смутился он. — С утра просыпаюсь, и так хреново, а надо мной она стоит со скальпелем в руке. Ну, думаю, хана мне, не иначе — другим именем назвал. А каким, что самое обидное, и вспомнить не могу. Она мне ножиком пырь в коленку — и полведра дерьма какого-то сцедила с сустава. Пластырем заклеила и говорит — гуляй. Вот я и пошёл. Ну, не сразу, правда, — снова опустил он глаза.

Надя вернулась с двумя бутылками какого-то местного пива. И тарелкой бутербродов, которые тут же принялись исчезать в Головине, как в черной дыре. Но поблагодарить жену за гостеприимство и хлебосольство успел, видно, что офицер. А я и не знал, к своему гуманитарному стыду, что слово такое есть: «хлебосольство».

Мы сидели на ступеньке, и Тёма рассказывал, что это ж надо было проснуться в такое время, когда кабаки все уже закрыты, а магазины — ещё, и как ему повезло иметь в соседях такого запасливого меня с чудо-женой, когда скрипнула калитка. Пришли Ланевские и Бадма. Баба Дага сказала молодым, что мы с Артёмом того и гляди пить начнём без них и велела торопиться. Да уж, с такими соседями ни собак, ни камер не нужно — служебно-розыскная бабка держала наш переулочек в три дома под неусыпным контролем. В оба глаза, правда, не смотрела, но у неё и так отлично всё получалось. И зря, оказывается, Головин наговаривал на Лорда — он припёр из дома на плече ящик пива, какого-то прямо английского, импортного, о чём гордо заявил. Во второй руке, в пакете, была кастрюля с куриными крыльями, которые с вечера, как выяснилось, замариновала Мила. Пока мы с Тёмой разводили огонь — проснувшийся Антон с Серёгой подтянули к мангалу лавки и повесили между столбами и деревьями три гамака. Утро продолжало добреть с каждой минутой.