Записки нечаянного богача – 3

Глава 28 Возвращение к родным чужим берегам

Я доковылял до нужного места, отмерив дюжину шагов от Дуба. В этот раз — чёртову дюжину, тринадцать, потому что длины стандартного могло явно не хватить: помороженные и побитые ноги ругались на любую нагрузку едва ли не вслух. Мы разгребли палками снег и ледяное крошево. Лопатку, что выпросил у Тёмы при пересадке из самолёта в вертолёт, нашёл там же, где и бросил, подхватив с земли упавшую с неба дубовую палочку-выручалочку. Копали по очереди, изо всех сил надеясь, что чуйка меня не подвела — детектор, извлечённый из рюкзака Артёма, полетел в сторону, потому как на команды никак не реагировал.

Когда лопатка проскребла по чему-то, я сперва внимания не обратил — камни попадались и до этого, во множестве. Не было понятно, откуда они вообще взялись под землёй в этой глуши. Но, продолжив убирать землю, понял, что с местом не ошибся. В этот раз не было ларцов, сундуков и прочей привычной тары. Из-под корней Дуба на свет появился, казалось, обычный кирпич, только со скруглёнными от времени, видимо, гранями. И весом он был сильно легче обычного. Попадись такой под ногами — и не взглянул бы. Но от этого будто тянуло чем-то сильным и бесконечно древним.

Я вручил камень Михаилу Ивановичу с почтительным поклоном. Что удивительно — он вернул мне ровно такой же, не просто кивнул в ответ. Видимо, я всё правильно делал. Или управление опять взял на себя внутренний реалист — тот обычно не ошибался. Второв поднёс покрытый землёй «кирпич» к огню, держа на вытянутых руках. Пламя по-прежнему не причиняло ему никакого вреда или даже неудобства. А вот с камня быстро облетала во мгновение ока подсохшая земля. Вынимал из огня мощный старик уже гладко отполированную шкатулку, сделанную будто бы из малахита — в камнях я по-прежнему ни черта не смыслил, но этот знал благодаря творчеству Павла Петровича Бажова. Открыв крышку, он достал из явно специально сделанного углубления перстень. Сколько пролежал под землёй этот — я не решался и предположить. На печатке красовался тот самый знак, что был на золотом диске, спасённом нами из болота. Михаил Иванович надел кольцо на средний палец левой руки, тоже повернув изображением внутрь. Сжал кулак. Замер. Повернулся ко мне и поклонился ещё раз. И в глазах у него стояли слёзы.

— Фёдор, в течение какого времени по вашим протоколам твои волкодавы должны начать спасательную операцию? — спросил Второв у старшего Головина. И добавил уже мне, — Дим, прости, просто привычка — их так называть.

Я неопределённо качнул головой, давая понять, что не обиделся и ничего против не имею, раз конкретно меня никто пока давить не собирался, а Фёдор Михайлович отчитался как по-писаному:

— При потере связи или подозрении на нештатную ситуацию ближайшие группы прибывают на место в течение двенадцати минут.

— Прилетели уж наверное, — мечтательно вздохнул Тёма с непередаваемой интонацией Надежды из кино «Любовь и голуби».

— Тогда выдвигаемся потихоньку, — непривычно мягко скомандовал мощный старик и поднялся, поправив полы пальто, подавая пример.

— Только у нас ни с кем связи нет, Михаил Иванович, — с тревогой сообщил Фёдор. А Артём показал три разных телефона, два смарта и один какой-то военно-выживальческий, кнопочный и весь в резине. На них не было не то, что индикаторов сигнала сотовой сети, пресловутых «палочек» или «чёрточек» рядом со значком антенны — вообще ничего не было. Вся техника, включая часы, даже мои, механические, не работала, словно замёрзнув насмерть в недавнем ледяном аду. Стрелки над зелёным циферблатом у меня, и над чёрными у Головиных, замерли на отметке «один час ровно».

— А её тут и быть не может, — кивнул Второв, — но заработает, когда выберемся. Наверное. Бер, проводи нас, пора нам! — крикнул он медведю. Тот вздохнул тяжко, с видимой неохотой вставая на четыре лапы, зевнул, почесал правой задней под брюхом и покосолапил к западному краю поляны. Следом за бурым проводником построилась пара седых молодых бойцов, Ваня и Коля. За ними шагал шеф. Головины шли дальше. Мы с последним воином, тоже Димой, замыкали колонну. У каждого из последних четверых на плече лежало по концу большой еловой ветки, на которых возвращались домой тела тех, кому не суждено было пережить эту вьюгу.

Звуки мы начали слышать, отойдя от Дуба метров на полтораста, не меньше. Судя по ним, в этих глухих местах стало вдруг очень оживлённо. Одних вертолётов я на слух насчитал штуки четыре. На их фоне почти неслышно зудели над деревьями поисковые, видимо, дроны. Завибрировали, включаясь, все телефоны. Вздрогнули одновременно братья и бойцы, прижав ладони к левым ушам. Фёдор тут же начал что-то бубнить себе за пазуху, отрывисто, рублеными движениями отмахивая свободной рукой. Судя по звукам над головами, две вертушки стали удаляться, а вот квадрокоптеров над нами наоборот стало больше. С противным звуком бормашины один из них, с два кулака размером, проскользнул меж ветвей и завис перед колонной на уровне глаз. Он был как-то хитро окрашен в матовый тёмно-серебристый цвет так, что на фоне неба вообще не замечался, наверное.

Медведю вся эта технологическая канитель явно была не по нраву. Он остановился как вкопанный, стоило только различить звуки техники. Мы будто прошли какую-то невидимую границу и тоже услышали их, а мишка уже стоял, крутя головой и недовольно морща морду. Второв обошёл застывших Колю и Ваню, присел перед медведем, став одного с ним роста, обнял и что-то проговорил на ухо. Наш бурый провожатый ткнулся ему лбом в плечо, а потом лизнул руку, развернулся и прошёл мимо нас, словно растворившись среди еловых лап в трёх шагах за нашими спинами.

А дальше — всё, как в песне поётся: «конец простой: пришёл тягач, и там был трос, и там был врач»*. Только вместо тягача нас ждал вертолёт, стоявший на какой-то специальной сборной площадке — я и не знал, что такие бывают. Тёма рассказал, что при необходимости на болотах, суглинках и неустойчивых грунтах они очень выручают. Мы курили, сидя на краю этого рукотворного острова, развёрнутого буквально на берегу Горнего озера. Рядом медики обрабатывали руки Михаила Ивановича, хотя как по мне — последний штрих с медвежьей слюной им было не переплюнуть. Но раз уж по протоколу предусмотрен осмотр первого лица на предмет полученных травм — лезть без толку. Империя мощного старика работала как часы, что с ним, что без него, и во многом это было связано именно с неукоснительным исполнением правил. Что логично и резонно, конечно.

Нам, остальным, другие в это время мазали обмороженные лица и пальцы жирной вонючей дрянью. Тёме выдали какой-то ортез, чтобы закрепить колено — врач, обкалывая ногу, сказал, что, скорее всего, мениск порван. Неприятно очень, мягко говоря, но не смертельно. В контексте нашей лесной прогулки — совершенно точно. Четыре тела загрузили на борт первыми, положив ближе к кабине пилотов. Мы расселись по своим креслам после. Чёрный вертолёт донёс нас до аэродрома, кажется, быстрее, чем доставил сюда, к озеру — минут за десять. Хромая, шипя и охая, выгрузились и поковыляли к самолёту побольше, с разделённым кругом на фюзеляже, на котором прилетел откуда-то Второв. Кажется, это было две-три жизни назад. Сам мощный старик задержался в салоне вертолёта. Он клал ладонь на грудь каждого из четверых погибших и что-то говорил. Прощался и благодарил за службу, наверное. О том, почему троим повезло, а этим — нет, у меня не было ни единой мысли, кроме: «так Боги управили». И, кажется, я наконец-то начинал чувствовать места, куда нечаянным богачам не стоило совать любопытную серую морду.

Весь полёт до Херес-де-ла-Фронтера я проспал. Тёма растолкал меня, когда самолёт уже никуда не ехал, и смолкли моторы. Вчетвером мы спустились по трапу, пройдя мимо замершего экипажа во главе с командиром воздушного судна. На земле нас ждал привычный и почти родной Раулито, который при виде Михаила Ивановича вытянулся и сделал серьёзное лицо. Хотя Тёму, вышедшего первым, он встречал какой-то звонкой местной хохмой. Мы спустились и погрузились в космолёт, стоявший прямо возле трапа — видимо, у отдельных лиц не было необходимости бить ноги даже по «зелёным» дипломатическим коридорам. Мне же это было только на руку — я ноги сбил ещё на Новгородчине, и за время перелёта они меньше болеть не стали.

Мы выходили из машины возле кафе дона Сальваторе. На улице светило яркое солнце, и было предсказуемо тепло и хорошо. Открылся задний борт, и подиум со ступеньками выехал как раз в сторону океана, поэтому его мягкое дыхание ощутили ещё в салоне. После ледяного ада днём это было просто неописуемо приятно и замечательно, невероятно, у меня аж в глазах защипало. Я повернулся к веранде и увидел всех своих. На глазах жены были слёзы, а руки она держала прижатыми к груди. Точно так же стояли рядом Лена, Мила и Бадма. За перилами скрывалась баба Дага, но судя по тому, что можно было разглядеть между балясинами — в той же позе. Лорд смотрел на нас, разинув рот, будто забыв напрочь все манеры, привитые ему чопорными островитянами в альма-матер. Рядом с ним с такими же лицами стояли Ваня Второв и Антон. Они все явно волновались за нас. Я вспомнил про четыре чёрных мешка в салоне Ка-62, которые к тёплому морю не полетели. В глазах защипало ещё сильнее.

Раздался топоток маленьких ног, и с крыльца слетели два визжащих ураганчика — Аня и Маша. Мы с Михаилом Ивановичем поймали дочерей, я традиционно подкинул свою к заходящему солнцу, только медленно, невысоко и всего один раз, а он опустился на колени и целовал Марию Михайловну так, будто не виделись они несколько лет.

Отпустив дочь, он шагнул вперёд, глядя на замеревших на веранде наших.

— Спасибо вам, родные, — громко сказал он и поклонился. Мы с Головиными повторили движение синхронно, всей шеренгой.

У Нади с утра всё из рук валилось. Стоило мужу выйти за порог — со стола будто сама спрыгнула его любимая чашка. И раскололась не как обычные глиняные, на черепки, а разлетелась вдребезги, так, что пришлось подметать, а потом мыть пол и выкидывать тряпку. Ещё и палец порезала. Глубоко. Как раз возле обручального кольца.

Серёга проснулся от испуганного вскрика Милы. Влетев в ванную комнату, откуда донёсся звук, увидел её, застывшую напротив зеркала. Которое крест-накрест пересекали чёрные трещины.

— Оно само, Серёж. Просто взяло и лопнуло, — дрожащим голосом прошептала молодая Ворона.

А с первого этажа раздался голос старой:

— Дети!

Лорд с невестой слетели по лестнице, как никогда до этого. Но баба Дага просто сидела у открытого окна, будто глядя задумчиво в садик за ним.

— Пойдёмте к Волковым в гости. Надо там быть. Накапай мне капель, Мила — душа не на месте, — попросила она.

У Лены Второвой остановились дома все часы, даже электронные, и даже какие-то невероятно модные и дорогие, настольные, которые подарил мужу очень известный часовых дел мастер. Константин Юрьевич уверял, что его подарок вечный и скорее Земля остановится, чем встанут эти часы. Гении — вообще народ самонадеянный. Но когда из рук выскользнула и грянулась об пол, осыпав ноги осколками, рамка со свадебной фотографией, которую она часто держала, вспоминая тот счастливый день, стало ясно — быть беде. Лена крикнула детей и побежала к Наде. Они как-то удивительно быстро сдружились, несмотря на не очень большую разницу в возрасте и очень большую — в социальном статусе мужей.

Женщины сидели на тёплых ступенях крыльца. Лорд подпирал плечом лимонное дерево рядом, крутя в руках бесполезный телефон — ни мой, ни Тёмин номера не отвечали. Баба Дага вместе с прибежавшей следом Бадмой, на которой не было её привычного лица, да и вообще никакого не было, сидели в теньке. Дети растерянно замерли рядом. Никто не разговаривал, словно боясь нарушить неосторожным словом висевшую тревожно-зыбкую тишину.

Вдруг голос Старой Вороны резанул по ушам и заставил вздрогнуть каждого:

— Дети! Мила, Серёжа! Ко мне! Беда!

Последнее слово она договаривала уже почти в уши склонившихся над ней Ланевских.

— Мила, держи за руку меня, крепче держи! Смотри, как я учила. Ищи нити, хватай, не упусти! — голос прерывался и с каждым словом хрипел всё сильнее. Будто бабка готовилась вот-вот перейти на привычное родовое карканье.

— Волк, бери след, иди за ними, пока не ушли совсем!

— А я не умею, — растерялся было Лорд.

— Умеешь, просто не пробовал в этом теле никогда! — отрезала старуха. — Глаза закрой, носом води, дыши да чуй — чего там уметь⁈ И помни: когда Волк внутри тебя след возьмёт — не мешай! Твоя задача — к ним нас привести, сами мы не доберёмся. Далеко ушли мальчики, ай-яй-яй, да как же так, Дима, как же так?..

— Бабушка, да где же это они? — едва не плача простонала Мила.

— За Кромкой они. Позвал их кто-то оттуда, вот теперь и узнаем, к добру или к худу, — Дагмара тяжело дышала, сжимая одной рукой ладонь внучки, а другой — пальцы бледного Ланевского.

— Что это? — хрустальный колокольчик звякнул на такой высокой ноте, что стало ясно — обещанная беда нашлась.

— Кой чёрт вас понёс туда, дурни⁈ — бабку начало трясти, будто в ознобе, — ни одного живого Бога в мире не осталось, кто ж вас оттуда вытащит-то теперь?

— А кто это горит⁈ — вскрикнул Лорд, не открывая глаз.

— Надя, Лена, Бадма — сюда! Обнимите меня крепче! — прохрипела баба Дага, — так тогда попробуем. Вы глаза закрывайте и держите ниточки, что вам Мила даст. Крепко держите — на том конце жизнь мужа!

Аня и Маша с большущими глазами подбежали вслед за матерями. Но тянуться до плеч бабушки было высоко, да и места там уже не было, поэтому они обхватили дрожащими руками её за ноги. Братья, подбежав следом, встали на колени за их спинами и обняли сестрёнок сзади, тоже касаясь ног старухи.

— Четыре жены да три девы, семеро, авось и сладим. Да Волк в провожатых, не из последних, вон как лихо догнали. Два медвежонка и волчонок. Мало. Ай, мало! Но надо сладить. Не то потеряем, — казалось, бабка начала заговариваться. — Анютка, Машенька! Глазки не закрывайте ни за что! Моргать — моргайте, но глаза открытыми держать!

— Ай! — взвизгнули одновременно женщины.

— Я когда Антона рожала — так больно не было, — жалобно протянула Надя. Лена прикусила губу, и из под век брызнули слёзы. Дышали все так, будто и вправду при схватках.

— Держать, не отпускать! — каркнула Дагмара. — Им там в тысячу раз больнее! И никто кроме нас ни помочь, ни поддержать, ни му́ку разделить не может. А что так больно при родах не было — ясное дело. Этот-то мальчоночка покрупнее будет, пятипудовый, поди. Да головкой вперёд лезет, как всегда. Дурная головёнка-то у него, никак покоя не даёт, ни ногам, ни рукам, ни нам вот теперь.

— Упущу, ба, — простонала Мила. Как могли катиться слёзы из настолько плотно зажмуренных глаз, было непонятно, но все щёки её были мокрыми.

— Дер-р-ржать! — не то прорычала, не то каркнула старуха, которую колотило так, будто под кресло ей кто-то подложил отбойный молоток или виброплиту. — Упустишь — все вдовьи платы наденете!

— Холодно, баба Дага! — всхлипнула Маша от правой ноги.

— Держись, девонька, только держись! Сейчас батьку обратно выведем — да и отогреемся, и вкусного поедим. Им в том лесу холоднее, чем нам тут, — голос Дагмары прерывался, и половина слов звучала непонятно. Но тут слушали уже не только ушами.

— Папа! Папа! — закричала Анюта.

— Открой глазки, Аня, открой скорее! Не след тебе смотреть на такое! Найди самый большой лимон на ближнем дереве и на него гляди, не отрываясь, — сипела бабка.

— Почему их теперь трое, ба⁈ — вскрикнула Мила.

— Потому что выпустил Волк Зверей, правильно всё сделал. Знать, до самой последней черты дошёл. Надо же, Ядвига говорила, таких человек пять всего за тысячу лет было, — Дагмара снова говорила непонятно.

— Убегает нить! — хором закричали Мила и Надя.

— Дер-р-ржать! — прорычала старая ведьма, и голос её был страшен. — Не отпускать!!!

Несколько мгновений стояла тишина, прерываемая лишь многоголосым загнанным дыханием. Сопели даже девочки. Из-под сжатых век сыновей текли слёзы. Рыдали Надя и Лена. Со сдавленным хрипом-стоном тяжело дышала Бадма, прокусив губу в нескольких местах, от чего медный лик выглядел пугающе. Лорд стоял на коленях, покрытый крупными бусинами пота, которые одна за другой, с каждым приступом дрожи, скатывались за воротник.

— Удержали… Дыши, Волк! — выдохнула баба Дага и сползла, сидя в кресле, потеряв сознание. Из обеих ноздрей у неё текли ручейки, тёмно-красные, густые.

— Бабушка! — крикнула зарёванная Мила, пытаясь одной рукой потрясти-разбудить старуху, а второй — удержать и свою хлынувшую носом кровь.

Жёны оседали, одна за другой, возле кресла Старой Вороны, подползая друг к другу на трясущихся ногах и руках, обнимая плачущих дочерей. Замерли, обнявшись, продолжая беззвучно рыдать. Увиденное с закрытыми глазами не пропадало, не отпускало ни на миг. Лорд лежал навзничь рядом, будто откинутый ударом тока, и было очень удачно, что голова при падении повернулась набок — иначе захлебнулся бы кровью, что лилась из носа.

Вдалеке раздавались приближавшиеся сирены машин скорой помощи. В одной из них в салоне ехал, до одури пугая медбратьев и водителя, священник, грязно ругавшийся на четырех языках в два телефона одновременно.

* Владимир Высоцкий — Дорожная история: https://music.yandex.ru/album/4477293/track/35778618