Записки нечаянного богача – 3

Глава 23 Тайна кардинала

Чёрная туча, не прекращая гвалта, раскручивалась против часовой стрелки метрах в пятнадцати над нашими головами. Мы, не сговариваясь, встали так, чтобы Мила оказалась за нашими спинами, в центре. В руках аббата и Фёдора появились пистолеты. Умница и эрудит держал Стечкина, видимо, это семейное у них. Хулио извлёк красивым, хотя и практически незаметным движением что-то импортное, но тоже солидное. Оба они смотрели в тёмное от птиц небо с одинаковым сомнением.

— Убирайте хлопушки, господа, — громко, чтобы перекричать ворон, сообщил Тёма. — Тут «Шилка» нужна, как минимум. Мы своим боезапасом их только разозлим.

— Варианты? — ровно, хоть и значительно громче обычного уточнил Фёдор. На абсолютно спокойного брата он покосился с интересом.

— Два, на выбор, — начальник приключенцев смахнул со лба присохшую тину и показал черчиллевскую «викторию», галочку из двух пальцев. — Под деревья рвать прямо сейчас. Но, рупь за сто, кинутся они, не успеем.

— Ну? — нетерпеливо рыкнул падре, видимо, в ожидании более удачного предложения.

— Как там ты, Дим, говорил? — весело глянул на меня Артём и повернулся к Миле. — Это твоя родня, а не наша. Скажи им, пусть летят нахрен отсюда!

И чуть присел, закрыв ладонями уши и раскрыв рот, будто в ожидании взрыва. Аббат, эрудит и кардинал посмотрели на него, как на идиота. А я увидел, что Люда едва не плачет, кусая губы.

— Что с тобой, Мила? — еле переорал я стаю, которая звучала не особо тише взлетающего самолёта, только гораздо противнее.

— Я же не знаю испанского! — в отчаянии крикнула в ответ она, а внутренний скептик опять залепил себе по лбу открытой ладонью.

— Ну так они — тоже! — махнул я наверх. — Ты — Воро́на, дочь Во́рона! Шугани канареек, да поехали домой!

Моя, напускная отчасти, уверенность помогла и сейчас. Слёзы будто испарились в её глазах, спина выпрямилась, плечи расправились. И мы с Лордом тоже спешно пригнулись, зажимая уши. Трио старших выглядело непередаваемо растерянно, смотря на нас уже с некоторой тревогой. Но скоро им всё стало ясно.

— Гэ-э-э-эть*!!! — пронеслось над головами ураганом, будто разорвав стаю почти напополам.

Враз притихшие чёрные птицы разворачивались, наплевав на законы физики, спеша исполнить приказ. Я клянусь, некоторые кувырнулись назад в воздухе, прямо через хвосты, и стали набирать скорость в положении «лёжа на спине»! В этот раз циркулярка, судя по звуку и эффекту, была диаметром ещё больше, чем в прошлый, на холме за Темнолесьем. А заключительное «эть!» прозвучало как слитный залп из СВД. Причём стреляло много народу. А ещё было похоже, будто какой-то пастух ростом с девятиэтажку щёлкнул кнутом сопоставимых размеров.

Падре широко разевал рот. Эрудит шерудил мизинцем в ухе, оказавшемся ближе к невесте брата. Кардинал в крайней задумчивости провожал взглядом улепётывающую, уже почти скрывшуюся за деревьями, стаю, повторяя оба движения сразу.

— Серёг, ты в детстве мультик про Перепилиху глядел? — спросил младший Головин, с опаской убирая ладони от ушей и оглядываясь на Милу. Та шутливо нахмурились, сложила руки рупором и сделала вид, что набирает воздуха побольше.

— Нет! Внял, понял, осознал, виноват, не повторится, только умоляю — не ори больше! — затараторил Тёма, выставив ладони перед собой, семеня от неё спиной вперёд. И, разумеется, сковырнулся с берега в болото, подняв в этот раз тучу брызг.

До берега шли гораздо дольше. Кувшинчик, чуть подсохший снаружи, кажется, только прибавлял в весе с каждым шагом. Чтобы не переть его в давешнем «гамаке», тонкие стропы которого нещадно резали плечи, Фёдор сладил что-то вроде саней-волокуш, увязав вместе несколько крупных ветвей в виде здоровенного веника, на мы котором и закрепили амфору, лёжа. Впряглись четвёркой, упряжь снова смастерил аббат. Где только наловчился так с верёвками управляться?

В пути было не до бесед: Головины пёрли носорогами через сельву, и нам с Серёгой никак нельзя было сбиваться с их темпа — переехали бы санями и не обернулись. Пот ел глаза, кровь стучала в ушах, шнуры наминали плечи и пальцы даже сквозь подложенные, свёрнутые подушками, куртки. Ползавшая по липкому голому телу кусачая местная мошкара культурному общению тоже никак не способствовала.

Дойдя до пироги и положив в её «грузовой отсек» амфору, не сговариваясь скинули одежду и полезли отмываться в Гвадалквивир. Вода оказалась вполне комфортной у берега, а плыть на середину или нырять никто и не собирался. На суше остались лишь смущённо отвернувшаяся Мила, по-прежнему задумчивый кардинал и таинственный аббат, что-то неторопливо рассказывавший им обоим. По примеру опытных братьев, мы с Лордом простирнули быстро все шмотки, включая носки и бельё. В сыром, но условно чистом, было гораздо приятнее, хоть и не особенно комфортно, но Артём уверенно заявил, что на теле, да при такой погоде, высохнет быстро. Отдельно радовало избавление от болотного запаха, к которому, вроде бы, вполне привыкли за время похода. Но его исчезновение все встретили с облегчением. Словом, грузились в лодку счастливые, будто после бани — как заново родились. Судно враз стало напоминать плавучие бедные дома азиатско-тихоокеанского региона: на натянутых верёвках висело бельё, на обоих бортах лежали босые ноги, шевелившие пальцами под встречным ветерком.

— Вот бы там, в амфоре, грамотку найти, типа: «Подателю сего выдать в вечное владение Майорку», — задумчиво проговорил Ланевский. — Тём, что бы сказал по этому поводу твой ротный?

— То, что сказал бы мой ротный, тебе бы не понравилось. И среди нас дама, — хмуро пробурчал Головин, выбирая из волос последнюю тину. — А вот товарищ старший прапорщик в учебке сказал бы так: «А-а-атставить! Майорка — неправильно, правильно — майорша!»

Мы только начали улыбаться, слушая его хрипло-впитой командный голос, как он тут же продолжил:

— А-а-атставить!!! Майорша — неправильно, правильно — супруга товарища майора! — причём «супруга» прозвучало с характерным южнорусским «гэканьем», а «товарищ» — как «товарышш».

В общем, к сходням, удивляя местных, приставала пирога с весело хохочущими голодранцами, вполне в духе тёплых благодатных краёв вроде Океании. А над рекой летел звонкий хрустальный смех Милы, будто отражаясь от солнечных бликов на мелких волнах.

Амфору группа молчаливых испанцев погрузила в подъехавший видавший виды фургон с неизвестным мне названием «GMC Vandura». В России таких не видел, да и вряд ли они пользовались бы спросом, с таким-то именем. Падре Хулио попрощался с нами, пообещав, что вечером посетит ужин у дона Сальваторе, на который всех участников экспедиции пригласил Михаил Иванович. Мы собрали слабо просохшее барахло с лодки, нарядились и полезли в космолёт, ожидавший на том самом месте, где мы его и оставили.

— Интересно, что было в амфоре? — спросил меня кардинал, едва транспорт сложил аппарель и закрыл за нами заднюю дверь.

— Конечно, интересно. Судя по всему, там реликвии древнего культа и одного местного знаменитого короля. Такие вещи всегда вызывают интерес. И люди такие тоже, — кивнул я головой назад, намекая на загадочного аббата.

— Юлик — да, тревожной судьбы человек. Многое видел, многое знает. Мы с ним в Афгане познакомились, он говорил уже. Молодые были, весёлые, смелые — аж жуть, почти как Артём, — кардинал глянул на Головина-младшего. — Самый конец застали, восемь месяцев всего. И как-то раз на Гиндукуше на караван странный напоролись. Вместо обычного, с грузом из из Пакистана, эти наоборот туда шли. Стариков там много было…

В глазах кардинала были задумчивость и грусть. Все молчали, даже дышали через раз. Было ясно, что такие истории он рассказывал крайне редко и далеко не каждому.

— Нас во взводе было тридцать восемь человек. Выжили только мы с Юликом. Накрыли из миномётов, плотно так. Нас с дедом одним местным камнями завалило. Мы раскорячились тогда, чтоб его не зажало плитой здоровой, часов пять над ним на восьми костях стояли, не меньше. Он сперва говорил что-то, а потом затих. Мы на дари́** тогда знали только салам, бача, дукан и шароб. Ну сарбоз и шурави ещё. А потом погасло всё.

Лицо Второва словно окаменело. Из голоса пропали эмоции и интонации, казалось, что не живого человека слушаешь, а книгу читаешь. Страшную.

— Смотрим — на горе какой-то сидим. Внизу Пяндж течёт. А между нами — дедок тот. Ну, думаем, хана, раздавило нас. А старик как давай рассказывать. Только странно так — говорит, вроде бы, по-своему, а я в голове русские слова слышу, да ещё и на разные голоса, будто их там хор целый. И вразнобой все говорят. Но смысл примерно тот же. И холодно, — он повёл плечами, будто вспомнив и заново пережив тот день и тот холод.

А я с удивлением понял, что он только что описал, как говорили со мной Откурай и Энеко Ариц. Значит, это всё-таки не симптом душевной болезни, как я опасался. С ума поодиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют — Успенский врать не станет.

— Дед сказал, что гора та называется Кухилал. Там испокон веков добывали рубины, кровь Богов. Камни из той горы украшали венцы Ивана Грозного и Тамерлана. Я тогда впервые узнал, что у Тамерлана была корона, до тех пор только в халате да на коне его представлял. А дед, «привязав» нас к географии и запустив мозги, продолжил рассказывать. Мол, не наша это война, и вообще люди дураки, что новых халифов слушают. У меня вон, мол, в роду великий шах Севера. А у Юлика — великий маг. А мы вот по чужим землям чего-то с железками бегаем. А сам старик древних персов наследник и хранитель тайн. Мы тогда, конечно, с Юликом ему ответили со всей нашей комсомольской прямотой, — печально улыбнулся мощный старик.

— Матом обложили? — не выдержал затянувшейся паузы подавшийся вперёд Тёма и тут же выхватил подзатыльник от старшего брата.

— Ну а то как же? Слишком уж вразрез с линией партии его тезисы шли. Но дед не обиделся тогда. Говорил и говорил, будто в последний раз. Кто ж из нас тогда знал, что и вправду в последний? Мы-то думали — всё, померли бойцы рабоче-крестьянской Красной армии, а какой-то старый басмач ещё мозги делает. Он много рассказал. Не знаю, сколько мы там сидели, на склоне Кухилала, но потом казалось, что минимум вузовскую программу усвоили. И не одну, — и несгибаемый серый кардинал тяжко вздохнул.

— Нас отрыли на восьмом часу. Наши-то часы сразу встали, потом только узнали. Два часа лежали, уткнувшись носами в древнего мага-огнепоклонника. Он тогда, на горе ещё, просил медальон свой передать родственнице какой-то, не то внучке, не то снохе. Там камень красный был в серебряной оправе. Будто пламя на блюдце. С олимпийский рубль размером. Я за щекой его держал. И пока до Файзабада летели. И потом оттуда до Душанбе. Два месяца там с Юликом отлёживались. А когда вышли — прямо у ворот санчасти подлетело какое-то чучело в парандже. Голосит чего-то, в грудь себя колотит — только пыль стоит. Мы с Юликом напряглись, как электричество: а ну как она сейчас «Аллах акбар!» крикнет — и мы обратно на гору к дедушке полетим? Но чуть угомонилась, рукав задрала, хоть и нельзя им, и на запястье показала наколку — тот самый огонь в круге. И плачет: «Бахрам-шах, Бахрам-шах». Мы тогда только поняли, что дед не про Баграм и не про царя нам толковал, а имя своё называл, звали его так. Я медальон из-за пазухи достал и ей отдал. Она давай мне руки-ноги целовать. А потом поднялась и за собой поманила. Мы с Юликом и пошли, как два телёнка, всё забыв, что особисты велели: не шагу, мол, с местными. Лалари́ её звали. Огненный рубин. Она нам золота с камнями отсыпала.

С нормальными лицами в салоне сидели только сам Второв и Фёдор, видимо, бывший в курсе этой истории. Ланевские и мы с Тёмой замерли, вытаращившись на мощного старика так, будто он внезапно запел на древнеарамейском или начал плясать канкан. Или и то, и другое.

— Мы в Союз вернулись. Тогда как раз начинала расцветать вся эта коммерческая благодать, которую так ждали большевики, но стеснялись спросить. Ребята-сослуживцы где-то помогли, где-то — однокашники. С Лалари́ мы долго работали, лет пятнадцать, пока жива была. С сыном её и сейчас работаем. И, на всякий случай — нет, из Афганистана можно возить не только то, о чём все думают. Вы знали, что вся заваруха тогда затеялась из-за того, что в Афгане и Таджикистане под землёй вся таблица Менделеева есть, причём побогаче, чем в остальных местах земного шара? — обвёл нас взором мощный старик.

Мы молча покачали головами. Кто ж знал, что оказывать помощь братскому афганскому народу и выполнять интернациональный долг ребята летели для того, чтоб стратегические запасы не ушли к вероятному противнику? Ну, кому надо — знали, наверное. Но не мы.

— Бахрам-шах сказал, что я сперва стану богатым. Потом найду того, кто сможет говорить с мёртвыми и видеть сквозь землю. Потом встречусь с давним предком. Две части уже выполнены, да, Дим? — и он подмигнул мне. Я аж вздрогнул, будто приходя в себя.

— А аббат Хулио? — спросила Мила.

— А Юлик у меня одно время был МИДом и ПГУ*** в одном флаконе. Только кабинетная работа и шарканье по коврам — это не для него, конечно, — улыбнулся кардинал, — поэтому и пришлось, невзирая на выслугу, скрепя сердце, вернуть его в поля. Вот он и развернулся во всю ширь.

— Он фальшивый аббат? — удивился Ланевский.

— Нет, аббат он самый что ни на есть настоящий. И не последний пост в Ордене Святого Якова занимает. Отринул мирскую суету и служит добрым католиком. Обращу внимание: не добрым католикам, а добрым католиком, — чуть прищурился он.

— Кем надо, тем и служит, короче говоря, — буркнул Тёма, тут же отшатнувшись от поднявшего было руку Фёдора.

— Совершенно верно, Артём, — расплылся в улыбке кардинал. Вот это я понимаю. Тайны мадридского двора, о которых не знает сам мадридский двор.

За разговором, тем более таким, мы, ясное дело, не заметили, что машина уже давно никуда не едет. Второв кивнул эрудиту, тот кивнул в ответ — и задний борт начал открываться, запуская в салон дневной свет. С пульта, что ли, он его поднял? Первым вышел Тёма, сидевший ближе всех к выходу. Следом — Серёга, галантно подав руку Миле.

— Так, носилок нет и не выскакивают, как ужаленные. Есть шансы, что всё нормально, — раздался снаружи голос Нади.

Оказывается, последние минут двадцать, пока шёл рассказ кардинала, она прогуливалась вокруг космолёта, ожидая высадки десанта, и комментируя своё дефиле для бабы Даги, которая вместе с Бадмой сидела в теньке, тоже не зная, что и думать. Катафалк приехал — и стоит себе закрытым: ни слуху, ни духу из него. Вышедший последним Михаил Иванович ситуацию оценил и сгладил мгновенно, сообщив, что у нас чуть затянулось производственное совещание, он приносит глубочайшие извинения дамам за то, что заставил их ждать и приглашает всех на ужин к дону Сальваторе. Дамы извинения благосклонно приняли и обещали на ужин прибыть. Хотя кто бы сомневался.

Баба Дага водила носом, но хранила молчание. Бадма с удивлением и подозрением пощупала ещё влажноватую куртку Тёмы и выудила у него откуда-то с затылка длинную прядь. Придирчиво осмотрела, определила её как тину и презрительно отбросила в сторону. Надежду взволновали мои носки, которые торчали из кармана куртки.

— Ты чего мокрый, Тём? — не выдержал цветок преррий.

— Ох, Бадька, там такое было!.. — закатил глаза под лоб приключенец. Но тут же выкатил обратно. Быстро. Потому что стоявший чуть дальше старший брат не стал подходить, чтобы снова дать ему подзатыльник, а просто отвесил пендаля.

— Только я рассказать ничего не могу, потому что подписку давал, — с каменно-твёрдым видом закончил он, потирая место братского напоминания.

— А ты чего-нибудь давал? — прищурившись, спросила меня жена.

— Бывало, — согласно кивнул я. — В основном — маху. Только не в этот раз. Но болтать лишнего всё равно не буду. Вы, милые дамы, читали «Графа Монте-Кристо»? Или кино, может, смотрели?

Все кивнули в ответ, а пани Дагмара добавила:

— Авилов там очень хорош. Хотя и страшный. И песни великолепные.

— Согласен, баба Дага. И с песнями, и с актёром. На ужине, о котором говорил Михаил Иванович, будет присутствовать настоящий аббат. На старца Фариа похож не слишком, но поведать сможет многое, полагаю, — стоящий рядом Второв согласно кивнул и улыбнулся. — Поэтому прибережём вопросы к падре до вечера. У меня самого их тыщи три примерно.

И женщины растащили нас по домам. Я же уже говорил, что если им что-то интересно, то лесом могут идти не только серые кардиналы и нечаянные богачи, но и логика с физикой?

* Гэть — древнее просторечное однокоренное славяно-русское междометие, используемое в значении выгонять или гнать кого-либо от чего- и кого-либо, в том числе и от себя (уйди, пошёл вон, «пшёл прочь» и т.п.).

** Дари́ (также известен как фарси-кабули, афганско-персидский язык) — один из двух государственных языков Афганистана. Салам — привет, бача — пацан, мальчик, дукан — магазин, лавка, шароб — виноградный самогон, — сарбоз — солдат, шурави — советский.

*** ПГУ КГБ СССР — Первое главное управление, ответственное за внешнюю разведку.