Записки нечаянного богача – 3

Эпилог

Мы лежали на песке.

Белоснежная лента пляжа тянулась в обе стороны от нас метров на триста и уходила назад, за заросли пальм, мангров и чёрт его знает каких ещё фикусов, ботаника — тоже не мой конёк. Особенно в части эндемиков островов Индийского океана. Головин приучил валяться прямо на песке, игнорируя шезлонги и пледы. «На тряпках или, упаси Бог, железе с пластиком, я потом как-нибудь полежу, а пока есть горячий песочек — между ним и мной преград не будет!». Мы согласились, проверив опытным путём — так и вправду было приятнее.

Перед нами тянулась водная гладь, уходя к горизонту. Лазурная возле самого берега, она на расстоянии становилась темнее, будто бы гуще. Иногда ветерок гонял белые барашки, но далеко от берега. Над водой кружили белые птицы вроде чаек, но молчаливые, деликатные, никак не похожие на Мурманских или Приморских бакланов, которые чуть что — блажили так, что могли накликать не только грозу, но и мигрень. Здесь иногда вечерами шумели какие-то мелкие обезьянки в зарослях, но тоже редко. Очень комфортный в части звукоизоляции достался островок.

Его, к слову, молодым на свадьбу подарил Второв. Вполне в его масштабе подарок. Мог бы, наверное, и Сахалин подарить, но там в январе не та погода.

— Мы с друзьями и коллегами из клуба подумали, сбросились (так и сказал) — в общем, держите, — и выдал Тёме и Серёге папки. В них были бумаги на русском, французском и английском, подтверждавшие права семей Ланевских и Головиных на крошечный такой, в масштабах планеты, архипелажек на Сейшелах. Стояла личная подпись тамошнего островного президента, печать на плетёном шнурочке, был изображён герб с рыбами, птицей, пальмой и черепахой, и странный флаг, похожий, будто кто-то крест-накрест положил венгерский на румынский. И девиз: «Конец — делу венец». Прочитав его, внутренний скептик подозрительно спросил голосом котёнка с улицы Лизюкова: «А откуда это у вас в Африке воронежские названия?».

На самом большом острове было с десяток бунгало, два бара, фельдшерский пункт, танцпол, кинотеатр и пристань. И всё. Где-то на холме, говорят, торчала ещё какая-то метеостанция, но до неё пока не добрались. Мы вообще в основном лежали. Ваня и Антошка улетели в заснеженную Москву, решать какие-то вопросы с подготовкой к поступлению. Не знаю, как сын Второва, а мой твёрдо решил поступать самостоятельно. Я пообещал, что помогу обязательно, но он ответил: «Когда будет проблема, которую я не смогу решить — дам знать. Отдыхайте, вы реально заслужили. Надо же было такое провернуть!».

Провернули — это мягко сказано. Две недели новости всего мира начинались с кадров «адовой, мать её, свадебки». Я сам не видел — Ланевский рассказывал. И то, наверняка, очень выборочно. Мы с Тёмой сразу предупредили: кто в отпуске нам покажет хоть краешком то «знаковое мероприятие, не имевшее аналогов в истории по единогласному мнению всех мировых экспертов» — тот нам враг на всю жизнь.

Поэтому — шелест волн, покачивание пальм, рассветы и закаты, за каждый из которых можно было бы душу продать. И покой. Наконец-то. И любимые жёны рядом. Я-то, признаться, хотел съехать с приглашения провести медовый месяц всем вместе, но наткнулся на взгляд Нади, как пузом на отвёртку, и понял — не надо отказываться. И не стал. И мы второй месяц валялись на песке, гуляли, загорали, купались и ныряли. Ну и вообще, отдыхали на всю. Очень повезло, что в жившей на острове семье были дети — Аня основную массу времени проводила с ними. Подружились они, наплевав на языковой барьер, очень быстро. Правда, в первый день она всё пыталась, послюнявив палец, оттереть с Жана и Регины, новых друзей, шоколад, в котором они, по её мнению, извозились с ног до головы. Она, разумеется, знала, что бывают люди с таким цветом кожи, и даже видела их, но так близко — впервые. Антуан, отец ребятишек и кто-то вроде губернатора или мажордома этого острова, и его жена Анетта, уверили, что присмотрят за «звонкой белокрылой чайкой», как они деликатно-романтично называли нашу дочь.

— Дим, магнитики и стикерпаки с Лидией Ивановной разлетаются такими тиражами, что и представить себе невозможно! — поднял голову от планшета Ланевский, почесав голень левой ноги большим пальцем правой.

Лидия Ивановна, нечаянная звезда свадьбы, уборщица в синем халате, во мгновение ока стала популярнее американского президента. Серёга перед вылетом попросил у неё разрешения на использование картинок и образов с её силуэтом. Для тех самых магнитиков и прочего мерча. Она долго ругалась, будучи уверенной, что он её глупо разыгрывает — кому нужна картинка бабки с ведром? Но нудный Валя, наконец-то нашедший одежду по размеру, уборщицу «дожал», нужные подписи получил и авторские права оформил. А сам остался в Могилёве. За это, как и за то, что на его внешний вид теперь можно было смотреть без неловкости, тоски и сочувствия, надо было благодарить Лизу, племянницу Василя, официантку из Корчмы.

— Отправил ей отчисления с авторских. Купила внучке квартиру в Минске, — продолжил Лорд.

— Здо́рово. Рада? — спросил я. И вправду, повезло.

— Неа, плакала даже. Я, говорит, и представить не могла себе, что в мире столько кретинов. Чтоб на всякую ненужную хреноту деньги тратить, — вздохнул он. И я. И Головин. Но тот тут же приподнялся на локте и прищурился под пальмы. Судя по запаху, который с берега к воде нёс тёплый ветер, к нам шли наши женщины. И что-то в этом запахе заставило меня открыть глаза и обернуться. Где-то я такой уже чуял…

Они шли, как три богини: Надя, Мила и Бадма. Такие разные, но такие любимые. И от этого красивые, счастливые и весёлые.

— Я этот взгляд знаю, — в голосе Головина сквозило напряжение, — сейчас опять чем-нибудь удивлять будут. Я больше не полечу ни на Мадагаскар, ни в Найроби, так и знайте! Ваша очередь!

Лорд с тревогой переводил взгляд с него на меня — у бывшего банкира пока не было навыка «читать» свою женщину по еле уловимым нюансам мимики, жестов или походки. А я ещё пару раз втянул воздух, обгонявший наших красавиц. И вгляделся в лицо Нади. Такое я у неё тоже уже видел. Однажды.

— Не. Может. Быть! — раздельно, но хором произнесли реалист, скептик, фаталист и я. — Полетишь, Тём. Теперь мы все куда угодно и полетим, и побежим, и поедем…

Они встали перед нами, как Ангелы Чарли или ещё какой-нибудь сказочный патруль. Бадма в белом купальнике, ослепительно смотревшемся на её смуглой коже. Мила в сапфирово-синем, под цвет глаз. Она тоже здорово загорела за этот отдых. Надежда в ярко-красном. К её серо-зелёным глазам, где было больше зелёного, цвет шёл великолепно. Все три — в воздушных парео в тон купальникам. И у каждой — рука за спиной.

— Три-четыре! — скомандовала Надя, и их руки вылетели вперёд. В кулачках были зажаты белые пластиковые прямоугольники со скруглёнными краями, размером с половину пачки сигарет. Там, наверху, были окошечки. В каждом из которых были полоски. Красные. Две.