Золотая клетка

Глава 21 Я думала, что связь между нами никогда не оборвется…

Шан Цзянь был в целом доволен своим сыном. Тот рос почтительным, сообразительным, умным, не отлынивал от тренировок и знал, когда стоит промолчать, а когда – действовать. Сюин был его единственным отпрыском – военный министр поздно женился, потому что на границе один за другим вспыхивали конфликты и большую часть своей юности министр Шан – тогда обыкновенный генерал армии – провел в пустынных крепостях и в седле коня.

Вернувшись в столицу, окруженный военной славой и покрытый боевыми шрамами, он занял пост военного министра при Мин Дуане, женился, однако судьба не благоволила ему – его жена умерла, рожая первенца – мальчика, которого назвали Шан Сюин.

Жесткий и суровый отец не баловал мальчика лаской, потому тот рос как дикий сорняк. Возможно, именно отсутствие материнской заботы сделало Сюина сдержанным и замкнутым, однако именно это и нравилось его отцу – тоже сдержанному и замкнутому. Поместье военного министра никогда не было веселым и оживленным местом – после смерти жены министр Шан так и не женился снова и не взял наложницу, всецело погрузившись в работу. Он мечтал, чтобы сын пошел по его стопам – сделал карьеру в армии и покрыл себя военной славой. Однажды он взял мальчика с собой на аудиенцию к императору – просто так получилось и никто этого не планировал, но именно этот момент изменил всю жизнь его сына.

Мин Дуань, прекрасно зная о семейной ситуации Шан Цзяня, рассудил, что вежливый и спокойный мальчик сможет выправить несносный характер его младшей дочери, и позволил тому посещать дворец. Была у него и другая мысль – но на далекое будущее.

Пожалуй, стоит отметить, что характер Четвертой принцессы не выправился – напротив, именно Шан Сюин стал получать больше нагоняев от сурового отца, когда принцесса вовлекала его в свои проделки. Но поскольку то был приказ императора, Шан Цзянь, преданный трону, не мог запретить сыну посещать дворец. Он думал, что все это детские шалости и явное желание сына посещать дворец быстро сойдет на нет.

Когда Сюин попросился в императорскую гвардию, он нахмурился, но подумал, что это своеобразная тяга к военному делу, и потому дозволил. В шестнадцать лет, только начав носить корону для волос, молодой господин Шан стал самым молодым капитаном дворцовой охраны и поводом для множества насмешек. Однако оказалось, что правду говорят: у дракона рождается дракончик, у тигра – тигренок. За год Шан Юй смог подчинить себе императорскую гвардию, превратив ее из сборища шелковых штанов в крепкую боевую единицу, надежную охрану дворца.

Отец потирал руки, ожидая, что сын, поднявшись до самого верха в гвардии, наконец-то попросит военную должность и начнет карьеру в армии. Однако Шан Юй оказался огромным разочарованием для своего отца – вместо этого он сблизился с императором и перешел на чиновничью должность, исполняя обязанности сначала помощника императора, а потом и личного советника. Блестящая чиновничья карьера в глазах министра Шана не шла ни в какое сравнение с армейской закалкой. Шан Цзянь винил в этом Четвертую принцессу, которая, как он считал, оказывает дурное влияние на его сына, сбивая с истинного пути. Даже перспектива возможного родства с императорской семьей не радовала старого вояку.

Шан Юй был непреклонен, когда заявил отцу о том, что переходит на гражданскую должность. Несмотря на все угрозы, на ярость отца, на его упреки и – под конец – уговоры, он остался тверд в своем решении. В сердцах Шан Цзянь сказал ему убираться с глаз долой и вступить во дворец евнухом, раз уж ему так нравится там находиться. Лучше так, чем оскорблять славный род Шан!

После этого Шан Юй переехал в отдельное поместье и больше никогда не возвращался домой. С отцом они, конечно, помирились, но отношения, и так не отличавшиеся теплом, сделались довольно натянутыми. Отец и сын не понимали, что удивительно похожи друг на друга, а потому были словно два упертых барана, столкнувшиеся на узкой дороге.

Конечно, благодаря должности Шан Юй теперь бывал во дворце еще чаще – спорил с наследным принцем об управлении перед лицом императора, доставляя последнему истинное наслаждение; имел свободный доступ в императорскую библиотеку и даже мог посещать уроки великого наставника, как и прежде в детстве. Ему было всего восемнадцать, но казалось, что он умен не по годам, проницателен и ничто не может укрыться от его взгляда. Разительное отличие от его подруги детства – Четвертой принцессы.

А та, замкнувшись в себе после смерти Второго принца, растеряла большую часть своей веселости и игривости. То горе, что она пережила в тринадцать лет, отпечаталось на ее неокрепшей душе. Она еще глубже погрузилась в мир искусства – рисуя, сочиняя, словно стараясь убежать от реальности всеми возможными способами. Она совершенно не интересовалась делами двора, не имела представления о том, что волнует и тревожит народ, и, казалось, собиралась всю жизнь провести в своем дворце, запершись за высокими стенами с кистью в руке.

Только достигнув совершеннолетия, Мин Сянь сразу же переехала в отдельный дворец, и ее одиночество наконец-то стало полноценным. В ее резиденции было меньше всего слуг, он находился дальше всех от императорского дворца, и порой даже отец, не видя Цюйцинь месяцами, забывал о том, что у него есть еще один ребенок. Матушка и вовсе после отъезда любимой дочери посвятила всю себя угождению Мин Дуаню – ходили слухи, что уже не столь молодая наложница Вэй все еще питает надежду родить императору сына. Мин Дуань окружил ее лаской и любовью, поскольку после смерти Мин Синя и он сдал – здоровье императора постепенно все сильнее ухудшалось. Его мучили головные боли и сильный кашель зимой.

Наложница Шуан так и не оправилась после потери единственного ребенка и заперлась в своем дворце. Император регулярно посылал ей подарки и поначалу даже частенько навещал ее, но затем, когда он понял, что та больше никогда не будет прежней, когда он перестал получать какую-либо отдачу от своей супруги, он практически оставил ее. Она так и не сняла траур даже шесть лет спустя. Наложница Шуан жила почти отшельницей, редко выходя из резиденции и бывая только на крупных праздниках. В остальное время она предпочитала посещать храм при императорской усыпальнице, где был похоронен Мин Синь, и проводить время, молясь перед статуей Будды.

Вот так и получилось, что Четвертая принцесса осталась одна – в своем далеком, словно бы Холодном, дворце. И единственным человеком, который посещал ее, за исключением вечно занятого наследного принца (с ухудшением здоровья отца-императора ему приходилось брать на себя все больше обязанностей, и он не мог часто приходить к младшей сестре), оказался Шан Юй. Восемнадцатилетний молодой советник Шан обладал потрясающей внешностью, которая сделала бы его невероятно популярным в столице, не окружай его ледяная аура как темный плащ. И казалось, что только Мин Сянь не замечала, что Шан Юя несколько опасаются и почитают за высокомерного выскочку.

– Ты снова пришел! – воскликнула она, завидев молодого человека в дверях. Стояла поздняя весна – цвела магнолия и другие растения, и весь дворик резиденции Четвертой принцессы утопал в цветах. Мин Сянь склонилась в беседке над столом, рисуя ветку магнолии прямо перед собой. Она радостно улыбнулась старому другу, который был одет в темно-синий халат с тонкими серебристыми узорами.

– Ваше Высочество. – Лицо Шан Юя осветила мягкая улыбка. Годы с их знакомства сделали их самыми близкими друзьями, а после смерти Второго брата Шан Юй так и вовсе стал единственной связью Мин Сянь с реальностью. Несмотря на то что при дворе Мин Сянь иногда ругали за неподобающе близкие отношения с молодым человеком, слухи об этом никогда до нее не доходили. Вернее, им не давали дойти.

Улыбающееся лицо Шан Юя всегда, всегда смотрело на Четвертую принцессу. Мин Сянь не помнила, чтобы когда-нибудь Шан Юй хмурился или злился на нее, и это немало утешало ее.

После смерти брата она долгое время печалилась, и частые визиты молодого господина Шана стали для нее большой поддержкой. Она даже стала испытывать что-то вроде нежности к своему другу – благодарность за его присутствие.

– Почему снова пришел? Ты только вчера был, я еще не успела закончить рисунок для тебя, – нахмурилась Мин Сянь, но ее упрек был притворством – она была рада, что Шан Юй навестил ее.

– Я всего лишь хотел напроситься на обед к Вашему Высочеству, – рассмеялся Шан Юй. – Я все утро провел в кабинете императора и очень проголодался.

Шан Юй всегда называл ее «Ваше Высочество», никогда не отступая от этикета.

– Неужто поместье советника Шана настолько обеднело? – расхохоталась Мин Сянь, и ее смех – чистый, светлый – словно защекотал нутро Шан Юя. Он присел на скамейку рядом с принцессой, разглядывая ее рисунок. – Не смотри, пока не закончено.

Советник послушно отвернулся от бумаги, уставившись в лицо принцессе. Рисунок сам по себе ему не был интересен – все стены и поверхности его поместья были заполнены рисунками Четвертой принцессы, которые та щедрой рукой дарила ему. Слуги в его поместье частенько жаловались друг другу, что резиденция советника Шана похожа на сокровищницу имени Мин Сянь. Четвертая принцесса об этом не знала – отдавая рисунок, она тут же забывала о нем и, наверное, полагала, что Шан Юй их просто выбрасывает или хранит в свернутом виде где-нибудь в кладовой. Она бы сильно удивилась и смутилась, узнав, что все – абсолютно все – ее рисунки находили себе место в чужом доме.

Шан Юй рассматривал тонкие черты лица, бледную, почти прозрачную кожу, темные прекрасные глаза и изящную линию подбородка. Он не помнил, когда его отношение к Четвертой принцессе поменялось, может быть, оно всегда было таким. Сосредоточенная Мин Сянь только спустя какое-то время заметила, что Шан Юй смотрит на нее, и неизвестно почему смутилась.

– Эй, кто-нибудь, прикажите добавить к обеду любимые блюда советника! – крикнула она, и служанка торопливо отправилась исполнять приказ. Принцесса вздохнула – на улице было жарко, и она свободной рукой смахнула пот со лба, не зная, что этим оставляет черный след на щеке из-за того, что ранее измазала рукав в туши. Шан Юй, не отрывающий от нее глаз, хмыкнул.

– Что? – спросила Мин Сянь непонимающе, переводя на него взгляд.

– У вас тут… – Шан Юй протянул руку вперед, касаясь лица принцессы, – тушь, – закончил он предложение, проводя пальцем по щеке Мин Сянь.

– Надо было просто сказать. – Четвертая принцесса смущенно скинула его руку и принялась тереть щеку, пока та не стала красной. – Все?

– Да, – отозвался Шан Юй, огорченно отстраняя ладонь. Однако вид смущенной Мин Сянь доставил ему истинное удовольствие, он не мог перестать улыбаться.

Когда-то именно Четвертая принцесса была той, кто первой смутил его чувства – все его правила и заслоны, выстроенные против окружающих, были сметены напором, все его попытки отдалиться от принцессы закончились абсолютным поражением. Мальчик, не знавший ни ласки, ни тепла, встретившись с колючей поначалу, но доброй и озорной Цюйцинь, возможно, тогда, в детстве, ничего не осознавал. Но чем старше он становился, тем больше понимал, насколько Цюйцинь изменила его – она пробралась в самую душу, прочно пустила там корни и принялась возмущаться, почему так скучно. Шан Сюин не знал, что такое дружба. Цюйцинь показала ему. Они не собирались дружить, приказ императора что для одной, что для второго был пустым звуком. Но одна улыбка от уха до уха – и Шан Сюин решил, что хочет следовать за ней всегда. Было ли возможно это «всегда»? Он не знал. Но чем старше становился, тем больше осознавал, что дружба такой не бывает.

Где-то в шестнадцать лет Шан Юй с удовлетворением понял, что он не хочет дружить с Четвертой принцессой. Его чувство было намного больше, глубже, чем дружеская привязанность. Он хотел защитить принцессу от всего – от холодной матери, от равнодушного отца, от презрительных слуг, от одиночества во дворце. Будь его воля, он бы увез ее туда, где никто никогда не смог ее расстроить. Чтобы она всегда рисовала, всегда улыбалась – ему, как сейчас.

Он никогда не мечтал, чтобы его чувство было взаимным. В конце концов, кто он такой? Советник, сын военного министра, какое право он имеет требовать взаимности? Разве был он выгодной партией для принцессы, которой наверняка готовили в супруги наследника какой-нибудь соседней империи? О сватовстве никогда не шла речь. Ему было достаточно, что Четвертая принцесса считает его другом детства, что у него беспрепятственный вход во дворец принцессы и на лице той при виде него расцветает эта слегка растерянная, но прекрасная улыбка.

И все же… И все же… Все люди жадны, когда дело доходит до чувств.

Шан Юй выпрямился на сиденье, отстраняясь от стола.

– Как дела у отца-императора? – спросила Мин Сянь, вновь берясь за кисть.

– Его Величество, кажется, идет на поправку, – отозвался советник. – Сегодня он присутствовал на утреннем собрании и лично разбирал дела.

– Это хорошо, – сдержанно отозвалась Мин Сянь. После смерти брата ее отношения с императором заметно охладели, и она старалась не попадаться ему на глаза чаще необходимого. Ей было комфортно в своем дворце – иногда ей казалось, что она может провести вот так всю жизнь…

– Ваше Высочество планирует посетить банкет в честь дня рождения императрицы? – спросил Шан Юй, глядя на тонкие пальцы, держащие кисть.

– Да, императрица Чжэнь уже прислала мне приглашение. – Мин Сянь посмотрела на Шан Юя и улыбнулась. – Как я могу не пойти?

– Да, правда, простите меня за глупый вопрос, – отозвался Шан Юй. Ему, казалось, было все равно, о чем говорить, если это касалось Четвертой принцессы. Поэтому вскоре он замолчал, следя за движениями кисти девушки. Тихо щебетали птицы и шелестела молодая листва. Все вокруг было наполнено покоем. Двое сидели в беседке, изредка перекидываясь парой фраз, и их маленький мирок казался настолько наполненным, что слуги, пришедшие звать Четвертую принцессу обедать, некоторое время не решались их тревожить.

– Прошу, – сделала приглашающий жест Мин Сянь, отложив кисть.

– Благодарю, – Шан Юй поднялся, расправляя складки халата.

– Не стоит. В моем доме для тебя всегда найдется миска риса, – улыбнулась принцесса, ступая первой за пределы беседки. Шан Юй замешкался – сердце у него неожиданно зашлось как сумасшедшее, и он сглотнул. – Ну, ты идешь? – принцесса обернулась, озаряя его улыбкой, как в детстве. – Все остынет.

– Конечно.