Золотая клетка

Глава 22 и я так долго верила в это…

Мин Сянь помассировала виски, морщась от головной боли. В последнее время из-за наводнения и ее новой идеи с каналом забот у императрицы стало значительно больше. Практически весь день она сидела в кабинете, принимая различных чиновников и выслушивая бесконечные доклады. Она немного завидовала свободному и беззаботному Цзи Хэ, который проводил большую часть своего времени во что-то играя или гуляя по столице, или навещая бабушку – вдовствующую императрицу. А она, императрица, не могла выкроить время даже на то, чтобы закончить рисунок.

Чжоу Су беспокоился, что Ее Величество, погрязнув в делах, станет питаться еще хуже, чем обычно. Он даже стал подумывать о том, что приглашать Второго принца Ци в кабинет – не такая уж плохая идея: императрица охотно делила с ним трапезу, и тогда ее питание (по меркам евнуха) становилось более-менее. Или можно было позвать великого советника, однако здесь велика вероятность, что Ее Величество опрокинет на советника Шана стол или миску с рисом, или еще что-нибудь. Каждый раз, думая об этом, Чжоу Су качал головой – всегда спокойная и сдержанная императрица рядом с великим советником теряла всякое самообладание. Евнух полагал, что та очень сильно его не любит, несмотря на всегдашнюю почтительность со стороны советника. И причина ему была хорошо известна…

– Чжоу Су, где ты витаешь? – в голосе императрицы скользнуло редкое раздражение.

– Простите, Ваше Величество! – покаялся евнух Чжоу, отмахиваясь от ненужных мыслей о прошлом. – Вам что-то требуется?

– Ян Лэй не передавал Нам никакого доклада? – спросила Мин Сянь, глядя на груду посланий трону перед собой.

Большая часть из них была жалобами чиновников на непомерную стоимость нового канала. Особенно яро выступал против министр Вэй – собственно, именно поэтому на стол императрице посыпалась такая кипа докладов. Мин Сянь подозревала, что вскоре все чиновники, ведомые правым министром, встанут на колени и вынудят ее отказаться от строительства. И она ничего не сможет поделать. Это раздражало ее, подобно порезу на пальце от бумаги – вроде мелочь, а неприятно и чешется.

– Нет, Ваше Величество, – тут же отозвался Чжоу Су. – Послать за ним?

– Нет… – отмахнулась императрица. – Не стоит. Значит, у него нет новостей.

После этого Мин Сянь надолго замолчала, обдумывая ситуацию. Уже прошло больше недели с последней аудиенции Ян Лэя, и до сих пор не было понятно, схватил ли он Ли Гана. Выполнил ли он ее приказ?

На утренних собраниях Мин Сянь вглядывалась в лицо министра Лю, но тот выглядел таким же беззаботным, как и прежде. Успешно замел следы?

Приближался день поминовения усопших – фестиваль Цинмин[68], а значит, императрица должна была снова отправиться в императорскую усыпальницу для традиционной церемонии поклонения предкам и сжигания ритуальных денег. Императрица ненавидела этот день, как, впрочем, и любой другой, наполненный официальными ритуалами фестиваль.

Министерство обрядов уже вовсю готовилось к отмечанию Цинмин. В этом году, на пятую годовщину смерти прошлого императора, предполагалась пышная церемония со всеми чиновниками выше пятого ранга. Одна только мысль об этом вызывала у императрицы головную боль. День, проведенный в окружении матушки, министра Вэя и великого советника, казался ей пыткой.

Однако, как бы ей этого ни хотелось, время не остановить. Утром фестиваля Цинмин Мин Сянь со вздохом поднялась, отдавая себя на милость служанок – опять эти тяжелые церемониальные одежды во множество слоев, давящий на шею головной убор и ни росинки во рту за весь день после завтрака.

– Чжоу Су, – позвала она.

– Да, Ваше Величество. – Евнух подскочил к ней с миской каши, вкладывая ее в руки императрице. Та с трудом принялась есть, пока ей поправляли бесконечные слои ткани и затягивали пояс. Она торопливо глотала жидкую кашу, зная, что по правилам сегодня нужно было поститься, однако она не собиралась этого делать – умершим все равно, сыта она или голодна, как, впрочем, и живым.

– Чиновники уже у городских стен, – сказал евнух, забирая пустую миску.

– Хорошо, – кивнула императрица. – Министр Цао?

– С самого раннего утра в усыпальнице, – отрапортовал Чжоу Су.

– Отлично, – снова кивнула Мин Сянь. – Выдвигаемся. – Она взмахнула рукавами, ощущая себя разодетой куклой.

– Императрица отправляется! – громогласно провозгласил евнух, когда они покинули личные покои.

Мин Сянь уселась в повозку, думая о том, что еще даже не рассвело – на улице царила весенняя утренняя прохлада, заставившая ее поежиться, а сумрачный туман стелился по земле. Они выезжали из дворца затемно, чтобы успеть к утренней молитве в буддийском храме. Императрица откинулась на подушки и закрыла глаза, решив, что чиновники обойдутся без ее светлого лика с утра пораньше. Сон быстро сморил ее, и она даже не заметила, как они добрались до императорской усыпальницы.

Только когда лошади встали и повозка дернулась, Чжоу Су отодвинул занавеску и тихо позвал ее:

– Ваше Величество.

Мин Сянь открыла глаза. Что ж, откладывать дальше смысла не было. Выбравшись из повозки с помощью евнуха, она тут же наткнулась глазами на великого советника, а затем на матушку и чуть не скривилась. Только годы самообладания заставили ее лицо остаться равнодушным.

– Матушка, великий советник, – поздоровалась она. – Дядюшка, – она заметила министра Вэя позади вдовствующей императрицы. Все лица казались ей помятыми и заспанными. Все, кроме Шан Юя – тот, кажется, вообще всегда выглядел безупречно. На его одежде даже складок никогда не найти. Отведя от великого советника взгляд, Мин Сянь подозвала министра Цао. – Начинаем?

– Да, Ваше Величество! – провозгласил тот, и вся процессия вместе с другими чиновниками потекла в храм. Мин Сянь и придворные заняли свои места на маленьких циновках на полу буддийского храма, где множество монахов приготовились для молитвы. Мин Сянь сидела впереди всех, позади – вдовствующая императрица, затем министр Вэй и великий советник, а потом уже все остальные. Монахи ударили по колотушкам и барабанам, и храм наполнил монотонный гул – молитва началась. Мин Сянь держала глаза широко открытыми, потому что понимала – стоит ей их прикрыть, как она провалится в сон. Она подняла связку желтых бумажных монет, бросая их в жаровню перед собой.

– Ом-м-м, – пропели монахи, барабан издал низкий гул. Мин Сянь подкинула еще. Пепел взметнулся вверх, опаляя ее лицо жаром, но она с трудом удержалась от зевка. И вот это ей терпеть еще три часа…

Позади нее матушка, опустив голову, тоже подкидывала ритуальные деньги в огонь. В установленное время они все как один приподнимались, кланяясь покойному императору. Держа ворох бумажных денег в руках, Мин Сянь опустила их в жаровню с мыслью: «Это для тебя, Первый брат». Отцу точно было достаточно денег на том свете, а вот ее Первый брат – забытый и опозоренный – как мог он не превратиться в голодного духа? Наверное, только его природная доброта и мягкость не позволили этого. Мин Сянь украдкой подкинула еще денег, изменяя ход молитвы. «Тебе, старший брат, от непочтительной младшей сестры. Прости меня».

Она скосила глаза, глядя на матушку – лицо той оставалось спокойным, как гладь озера, как будто она сидела не на поминальной молитве, а у себя во дворце. Она чуть повернула подбородок, глядя на министра Вэя – тот склонил голову еще ниже, как будто задремал. Шан Юй перехватил ее взгляд и улыбнулся краешком губ. Мин Сянь нахмурилась и отвернулась – он был последним человеком, которого императрица хотела видеть в этот момент душевной тоски. Она снова обратилась к монахам взглядом, глядя, как монотонно и речитативно они читают молитву. Этот звук успокаивал, но и усыплял. Она как будто погрузилась в транс, и перед ее мысленным взором возникли все те, кого она должна и не должна была поминать сегодня.

«Тебе, Первый брат. Прости, что для тебя не проводилась поминальная служба», – новая горсть бумажных денег.

«Тебе, Второй брат. Прости, что навещаю тебя так редко», – еще одна связка.

«Вам, госпожа Чжэнь. Простите, что я ничего не смогла сделать тогда», – ритуальные деньги жадно пожирались огнем.

«Вам, отец… Надеюсь, что Янь-ван[69] рассудил все верно».

Золотые бумажные монеты закончились, и последний удар колотушки провозгласил о конце молитвы.

Монахи поднялись, кланяясь императрице, и гуськом отправились через боковой проход. Мин Сянь тоже встала, чувствуя неимоверную усталость во всем теле – ноги затекли от долгого сидения, однако из-за того, что она, кажется, все же задремала, время пролетело быстро. Она покачнулась, и рука помощи тут же подхватила ее под локоть. Шан Юй улыбнулся:

– Осторожнее, Ваше Величество.

– Благодарю. – Мин Сянь высвободила руку и направилась вдоль прохода на улицу. Теперь ей предстояло еще несколько ритуалов в самой усыпальнице, где лежал Мин Дуань, а затем еще пара ритуалов в усыпальнице циньванов… И прочее, и прочее… Императрица тяжело вздохнула. Что ж, по крайней мере, она отправила братьям немного ритуальных денег.

Когда она вечером возвращалась во дворец, то чувствовала себя совершенно вымотанной. Множество поклонов, сожжения ритуальных денег, молитв, громкого стука колотушек – все это слилось для нее в один невыносимый день. Она порой удивлялась хладнокровию матушки – та всегда держалась великолепно на подобных мероприятиях, словно была рождена вдовствующей императрицей. Пожалуй, эта роль подходила ей даже больше, чем роль самой императрицы – настолько хорошо она смотрелась в ритуальных одеждах.

– Министр Цао хорошо потрудился, – не могла не заметить Вэй Жуи, когда они шли к выходу. Ее старший брат сухо кивнул на это, соглашаясь. Это могло означать, что количество доносов на Цао Юаня несколько снизится. Мин Сянь не могла не порадоваться – ей изрядно надоело отвечать одно и то же на эти докладные записки. Она понятия не имела, сколько еще будет способна сдерживать подобный непрекращающийся поток.

– Да, действительно, – сказала Мин Сянь, просто чтобы что-то произнести. К ним приблизилась послушница с охапкой цветов магнолии – они были такими крупными, что Мин Сянь сначала не увидела ее лица, но потом поняла, что это матушка Шуан.

– Ваше Благородие, – поклонилась она, протягивая букет вдовствующей императрице. – Эта послушница знает, как вы любите эти цветы.

Вэй Жуи с удивлением уставилась в лицо бывшей наложницы Шуан, словно не ожидая увидеть ее здесь – они не виделись со смерти императора, когда та добровольно отправилась в усыпальницу составить компанию покойному мужу. Ее цепкий взгляд выискивал следы увядания и старости в лице бывшей соперницы и с удовлетворением их нашел. Она с легкой холодной улыбкой приняла цветы.

– Шуан Фан, я так давно тебя не видела, а ты все еще помнишь, что я люблю магнолии. – В ее облике сквозили надменность и высокомерие вышестоящей к нижестоящей, но матушка Шуан, казалось, не обратила на это внимания.

– Да, Ваше Благородие. Это последние в этом году, – сложив руки перед собой в буддийском жесте, она, поклонившись, пошла прочь – ее светлые одежды колыхались на ветру.

– Она так постарела, – удовлетворенно сказала матушка императрице, и та что-то промычала в ответ, не желая вступать в дискуссию. Видно, что эта встреча подняла настроение Вэй Жуи – она передала магнолии служанке и первой забралась в повозку. Мин Сянь направилась к своей, а министр Вэй, качая головой и, видимо, думая о том, как глупы и завистливы женщины, тоже засобирался обратно. Процессия двинулась, и императрица вспомнила слова матушки Шуан: «Эти магнолии последние в этом году».