Невероятный скандал потряс столицу. Чиновники, расходясь с утреннего собрания, разносили весть о свержении правого министра, как крысы – заразу. Вся столица бурлила, переваривая новости, и вместе с ней все громче звучали голоса:
– Какое гнусное преступление! Замыслить убийство двух принцев! Еще ни один чиновник никогда не был столь недостоин своего места!
– Верно-верно, Вэй Шаопу – гнусный, подлый изменник. И этот человек заведовал казной – представьте, сколько он украл за эти годы?
– Министр Вэй, конечно, пошел против законов Неба, но ведь он делал это ради того, чтобы посадить собственную племянницу на трон! Императрица наверняка тоже в этом замешана.
– Как знать, мы никогда не узнаем правды – все скрыто за стенами дворца. Может быть, императрица решила избавиться от дяди, потому что тот стал слишком мешать. В конце концов, она столько лет жила под его контролем.
– Да без помощи министра Вэя она бы никогда и не села на трон!
– Тоже верно…
– Императорская семья – поистине осиное гнездо… А вы слышали, что ход делу дал Второй принц империи Ци?
– Точно, ему всего тринадцать лет, а он уже такой смышленый. И смелый – приехать в чужую страну, чтобы добиться справедливости ради своих дядей! А наша императрица так бы и сидела под гнетом министра Вэя, не делая попыток вырваться на свободу и взять власть в свои руки!
– Верно-верно, но хотя бы при министре Вэе все было стабильно. Теперь, когда его нет, кто знает, как императрица будет управлять страной…
– Ох-х, хорошо хоть Чжао Тая, этого старого мерзавца, наконец-то сместили. Новый верховный цензор – именно тот, кто раскрыл все это дело. В одиночку! Представляете?
– Невероятный талант. Теперь чиновники не посмеют своевольничать – с таким-то Цензоратом!
– Может быть, изменения эти и к лучшему…
– Кто знает, кто знает…
Мин Сянь сидела в темной камере напротив Вэй Шаопу. Между ними находился столик, на котором стояли кувшин с вином и одна чаша. Вэй Шаопу улыбнулся.
– Никогда не думал, что Ваше Величество однажды так вырастет, – сказал он.
– Вашими заботами, дядюшка, – равнодушно отозвалась она. Ее лицо было спокойным, а фигура расслабленной.
– Но вы здесь не для того, чтобы обмениваться со мной любезностями, – сказал бывший министр. Даже в темнице он все еще выглядел так, словно держит всю ситуацию под контролем. В его злой усмешке было что-то, что заставляло сердце Мин Сянь ускорять свой ход.
– Не за этим, – согласилась она, сохраняя внешне беззаботный вид. Она настолько привыкла к этой маске, что теперь вряд ли когда-нибудь избавится от нее.
– Вы раскрыли дело. Нашли доказательства и даже сделали так, чтобы ваш дядюшка ни о чем не узнал. Я впечатлен. – Министр Вэй склонился в насмешливом поклоне.
– Не стоит, не стоит, Мы учились у лучших, – вернула ему насмешку императрица, холодно растягивая губы.
– Что вы собираетесь делать с вдовствующей императрицей? – спросил Вэй Шаопу.
– Думаю, матушке пора отдохнуть от столицы. Мы отправим ее в храм при императорской усыпальнице, чтобы она могла поразмыслить над своими ошибками, – сказала Мин Сянь. Она никогда не думала строго наказывать мать или лишать ее титула – это бы полностью уничтожило женщину. Но осадить ее следовало – все-таки по вине своего брата и собственных заносчивости и честолюбия она оказалась во всем этом замешана.
– Императрица воистину милосердна, – усмехнулся Вэй Шаопу. – Позвольте дать вам совет: никогда не проявляйте милосердия к врагам. Потому что они не будут милосердны к вам.
– Безжалостный совет от брата Нашей матушки, – произнесла Мин Сянь. Ее это не удивляло – министр Вэй был безжалостным, иначе он бы не взлетел так высоко. Но чем выше оказываешься, тем больнее падать. – Что вы хотели нам рассказать?
– О, – улыбнулся Вэй Шаопу, словно предвкушая что-то приятное. – Этот осужденный министр хотел признаться еще в одном преступлении.
Мин Сянь приподняла брови:
– Неужели списка ваших злодеяний недостаточно для смертной казни?
– О, я лишь хотел облегчить душу перед смертью. – Улыбка стала еще неприятнее. Императрица почувствовала, как сильнее забилось сердце. – Я хотел признаться в том, как вынудил покойную императрицу Чжэнь и великого наставника подписать признания. Однако… – он сделал паузу, – я действовал не своими руками. Пять лет назад ночью ко мне в поместье постучался великий советник…
Сердце Мин Сянь замерло и упало.
– Продолжайте, – сухо произнесла он, но Вэй Шаопу уже заметил следы волнения на ее лице и намеренно тянул время.
– Вы, должно быть, помните, как неожиданно признания покойной императрицы и великого наставника чуть не изменили ход всего дела? Особенно мощным ходом стало самоубийство императрицы.
– Мы помним. – В горле Мин Сянь пересохло.
– Так вот, в ночь перед этим ко мне постучался тогда еще советник Шан. Он предложил мне сделку: я помогу наследному принцу остаться в живых, а он взамен выполнит все что угодно. В тот момент я держал в своих руках все карты, и неожиданная помощь советника Шана, этого сентиментального глупца, была мне на руку, чтобы утащить на дно еще и два таких влиятельных камня вэйци, как императрица и великий наставник. Покойный император питал слабость к этой женщине и наверняка прислушался бы к ее мольбам. К тому же он сомневался – наследник был хорош, слишком хорош. Чтобы свергнуть его, недостаточно каких-то писем.
– Что сделал Шан… советник Шан? – спросила Мин Сянь.
– Я сказал ему, что постараюсь сохранить жизнь наследнику, если он уговорит императрицу взять вину на себя. Если он утащит еще и великого наставника, то это бы спасло положение наследного принца. Все можно было бы свалить на императрицу и ее страх перед Вторым сыном императора. – Вэй Шаопу взглянул на Мин Сянь. Та молчала, глядя на кувшин на столе. Поэтому он поспешил продолжить, и каждое его слово било по самым болезненным рубцам на сердце императрицы. – Шан Юй был настолько глуп, что согласился! Он отчаянно стремился спасти наследника, и, хотя способ ему не нравился, он не мог придумать лучше. Он даже – представьте себе – предлагал взять всю вину на себя! Я отмел эту идею – слишком очевидно, слишком глупо. Он удивил меня тогда своей дуростью. Как будто что-то отключило его мозги, он совершенно не думал о том, что делает, когда потребовал от меня подписать тайное соглашение.
– Значит, соглашение – правда? – тихо спросила императрица.
– Верно, оно действительно было. В нем мы согласились не выступать друг против друга и поделили сферы влияния при дворе. Эта бумага хранится в моем кабинете под третьей доской от стены с каллиграфией с горами, – просто признался Вэй Шаопу. Он знал, что ему-то терять нечего, но не мог отказаться от возможности затянуть в эти мутные воды и великого советника. Эта бумага доказывала вину и участие великого советника в сговоре для свержения императрицы Чжэнь и великого наставника, а также во введении императора в заблуждение.
– И он это сделал?
– О, сделал. Он немедленно отправился во дворец. Я не знаю, как он убедил императрицу и великого наставника, но те согласились, что это единственная возможность спасти наследника. О глупцы, ослепленные любовью! – В презрении Вэй Шаопу скривил губы. – Вот что делает любовь с людьми, Ваше Величество. Она ослепляет их и превращает в идиотов. Императрица Чжэнь рискнула всем, что у нее было, ради сына и проиграла. Шан Юй убедил императора – уже тогда он имел колоссальное влияние на прежнего императора, только из-за этого я решил сотрудничать с ним, – что императрица Чжэнь говорит правду. Эта женщина была мертва, великий наставник подписал все показания, но…
– …но вы нарушили соглашение, – закончила за него Мин Сянь, поднимая взгляд на дядюшку.
– Верно. У меня и в мыслях не было оставлять наследника в живых. Если бы он был жив – передал бы он вам трон, Ваше Величество? Только из-за меня вы сидите на самом высоком месте в Поднебесной! Только благодаря мне вы – императрица! – воскликнул министр Вэй, ударяя по столу.
– Мы никогда не просили вас об этом, – холодно отчеканила девушка, резко поднимаясь с места. Она не желала больше ни минуты проводить в обществе этого человека.
– Пусть я обманул советника, но подписанное тайное соглашение осталось. Оно доказывает его вину. Поэтому вам придется казнить Шан Юя, – сказал Вэй Шаопу так, будто эта мысль доставляла ему откровенное удовольствие. – Человека, который столько лет любит вас.
– Любовь ослепляет, – ответила ему Мин Сянь, расправляя плечи. – Прощайте, дядюшка.
– Все, что я делал, было ради вас, и в итоге мы добились своего! – сказал тот, наливая из кувшина отравленное вино в чашу и салютуя ей. – Птенец наконец расправил свои крылья и полетит! Жаль, что меня не будет, чтобы засвидетельствовать это. Я столько лет контролировал вас, что этот поворот почти не огорчил меня. Хотя нет, ваш слуга врет вам – очень огорчил. Безвольная девчонка стала могущественной императрицей, но отвергла руку, которая возвела ее на трон. Прощайте, Ваше Величество! Тысяча лет императрице!
Мин Сянь быстро вышла из камеры, все еще слыша в ушах его крик: «Тысяча лет императрице! Все ради вас!» Возможно, до конца жизни перед ней будет стоять это лицо этого человека, ухмыляющегося от осознания того, что разрушил своей племяннице жизнь.
Бумага в самом деле оказалась в кабинете в поместье Вэй. Мин Сянь уставилась на тайное соглашение пустым взглядом, глядя на доказательство невероятной глупости Шан Юя. Она медленно подняла взгляд на нового верховного цензора.
– Что предлагаешь делать? – спросила она.
– Ваше Величество, вы должны следовать закону, – ответил тот. Мин Сянь вздохнула – она поставила на место главного судьи самого честного человека в империи, какого еще ответа она ожидала?
– Да… – Мин Сянь погладила подпись Шан Юя с некоторой нежностью, отозвавшейся болью в ее душе. Она же давно это знала, почему же ей все еще так больно? Столько лет прошло…
– Ваше Величество, каким будет ваш приказ? – спросил Ян Лэй, вглядываясь в красивое лицо императрицы. Та, казалось, не спала уже неделю и столько же не ела. Она похудела и выглядела изможденной.
– Прикажите… арестовать великого советника… – тихо проговорила Мин Сянь, откладывая соглашение. Все давно было предрешено.
– Повинуюсь, Ваше Величество, – склонил голову верховный цензор.
Известие о том, что великий советник оказался замешан во всем этом скандале с наследным принцем, не стало такой уж неожиданностью. Если правый министр был виновен, то как первый по влиянию человек в империи мог остаться незапятнанным? Императорские гвардейцы, пришедшие с верховным цензором арестовывать Шан Юя, были изумлены, обнаружив, что тот ни капли не удивлен – напротив, он, казалось, ждал этого и с готовностью поднялся из-за стола, чтобы пройти с ними.
– Прикажите опечатать поместье, – сказал Ян Лэй, распоряжаясь арестом. Великому советнику зачитали обвинение, и тот моментально во всем признался.
– Отправимся? – спросил он. В его красивом мужественном лице не было ни кровинки, только в глазах плескалась обреченность. Он и вправду знал, что этот день настанет. Никто не должен был уйти от наказания в этом деле. Даже великий советник. Он понимал это – рана, нанесенная им императрице, была слишком глубока, и он даже не думал уклоняться от ответственности. Несколько дней он тихо сидел в поместье, ожидая Ян Лэя, и когда тот наконец явился, он почувствовал странное облегчение – словно императрица не подвела его. Она действительно решила пойти до конца, разобравшись со всеми причастными. Он не знал, что сказал ей Вэй Шаопу, но мог бы согласиться: Мин Сянь наконец стала той, кем должна была стать, – могущественной императрицей, правительницей Поднебесной.
Столица, однако, разделилась во мнениях: многие говорили, что императрица должна быть скромнее и тише, раз уж именно действия ее дяди возвели ее на трон. Другие радовались, что два столпа империи пали, но все соглашались в одном: ожидались большие изменения при дворе. Многие молодые ученые устремились в столицу – ходили слухи, что императорские экзамены будут проведены раньше, чтобы заполнить пустоты в Министерствах, образовавшиеся после чисток нового верховного цензора. Тот, как ищейка, находил всех приспешников Вэя Шаопу и избавлялся от них.
Шан Цзянь потребовал аудиенции у императрицы, однако, пробыв у нее час, старый военный министр вышел с бледным лицом и после этого заперся в поместье. Поговаривали, что он заранее оплакивал своего единственного сына, развесив по всему дому белые полотна.
Шан Юй не знал о том, что творится за пределами темницы. Весь его мир сжался до камеры, где был соломенный тюфяк, одеяло, столик, кувшин для воды и грубая пиала. В его камере было окошко, через которое он слышал, как переговариваются охранники и как щебечут птицы. И как тонкий луч солнца перемещается от одной стены к другой. Он ждал.
В один из таких дней дверь камеры наконец распахнулась. На пороге стояла императрица – она была в белоснежных одеждах, как небожительница, случайно забредшая в это грязное место. Приняв ее поначалу за обман зрения, Шан Юй запоздало упал на колени, отвешивая поклон Ее Величеству.
– Добро пожаловать в скромное жилище этого преступника, – улыбнулся он, и уголки губ девушки дрогнули, а затем опустились еще ниже.
– Принести подушки, – приказала Мин Сянь. Слуги мигом внесли две подушки, на одну из которых Мин Сянь медленно опустилась. Следом зашел Чжоу Су с подносом. Увидев его, Шан Юй все понял: на нем стоял серебряный чайник с вином и одна изящная золотая чаша. Старый евнух кинул печальный взгляд на великого советника и покинул камеру. Железная дверь плотно закрылась, оставляя их наедине.
Шан Юй выпрямился, усаживаясь на подушку.
– Какая жалость, что сегодня мне придется пить одному, – сказал он, горько улыбаясь. Мин Сянь наконец подняла на него взгляд: в ее глазах плескалась безграничная печаль. Она пыталась выискать в его лице следы обиды и гнева, но ничего не нашла. Девушка почувствовала, как сдавило грудь. Сердце ее билось медленно, тяжело.
– Да, – выдавила Мин Сянь, глядя на своего последнего близкого человека. Тоска в ее глазах была столь ощутимой, что Шан Юй не мог не протянуть руку и сжать ладонь императрицы, лежащую на столе. Мин Сянь дернулась, словно ее ударила молния, но не отстранилась. Шан Юя уколола радость – только сегодня она позволяла ему это. Только в последний раз…
– Ваше Величество, вы правильно поступаете, – сказал ей Шан Юй. – Этому преступнику не в чем вас обвинить. Я сам виноват в том, что оказался здесь. – Он погладил большим пальцем холодную руку императрицы.
– Это не так. – Мин Сянь моргнула, и на ее глазах выступили слезы. – Отчасти это и Наша вина. Но ты все равно подвел Нас.
– Да, подвел, – не стал отрицать тот. Ему хотелось хотя бы напоследок облегчить груз на сердце императрицы. – Но я думал, что поступаю верно. Тогда это казалось единственно правильным путем.
– Но ты ошибся. – По щекам Мин Сянь потекли слезы.
– Ошибся, – согласился тот. – Я думал, что смогу спасти хотя бы одну душу, а загубил две.
– Зачем… – начала говорить императрица, но поняла, что это глупый вопрос. Зачем же еще? Любовь в глазах Шан Юя никогда не была для нее загадкой.
Шан Юй улыбнулся, протягивая вторую руку и вытирая слезы с щек девушки.
– Не плачьте. – Он с удивлением понял, что сам видит нечетко – в глазах стояли слезы. Шан Юй отстранился и смахнул их рукавом. После этого он налил вино и опрокинул его в себя. Оно было сладким – с легкой горечью, как и чувства в его сердце. Мин Сянь вскрикнула, вцепляясь в его ладонь с пустой чашей. – Ваше Величество, пообещайте мне, что, когда этого подданного не будет рядом, вы будете хорошо заботиться о себе. Хорошо питаться и не пить много вина. Не грустите и, пожалуйста, чаще бывайте на солнце. Обязательно накажите Чжоу Су ставить побольше жаровен зимой и не простужайтесь, – он говорил быстро – боясь, что не успеет сказать все, что было у него на сердце. – Цюйцинь… – Он почувствовал, как тяжелеет голова. В груди что-то давило – он не знал, сердце ли это болело или яд растекался по его венам.
– Что? – спросила императрица, крепко держа его за руку. Она уже не сдерживала рыданий – слезы текли по ее щекам.
– Может ли императрица… назвать меня, как прежде? Пожалуйста, – в голосе великого советника слышалась мольба. Перед глазами словно стояла пелена, и образ Мин Сянь в белом уже не казался таким четким.
– Сюин. Сюин. Сюин! – крикнула Мин Сянь, вскакивая со своего места, когда Шан Юй накренился в сторону, не в силах больше сидеть прямо. Она положила голову мужчины себе на колени, мягко проводя по волосам. – Сюин…
– Цюйцинь, пожалуйста, будь счастливой ради меня, – улыбнулся Шан Юй, чувствуя, как на лицо ему капают слезы. Все-таки она… она любила его. Шан Юй сомневался столько лет, но теперь знал – его Цюйцинь любила его так же сильно, как он ее. – Я люблю тебя, Цюй-Цюй. – Он не произносил этого прозвища уже много лет. Мужчина с трудом поднял руку, касаясь лица императрицы. Ему становилось тяжело дышать. Он улыбнулся такому родному и такому любимому лицу.
– Я прощаю тебя, Сюин. И я люблю тебя. Это всегда был только ты, – услышал он. Закрывая глаза, он почувствовал мокрый соленый поцелуй на губах и улыбнулся еще шире.
Это были последние слова, которые услышал Шан Юй, прежде чем погрузился во тьму – спокойную, безмятежную и даже как будто бы наполненную чистым счастьем человека, который уходит с легкой душой.