Адепт не хуже прочих

Глава 10

Какого чёрта⁈

Горло будто удавкой сдавило, не сумел выдавить из себя ни слова.

Столько времени гнал, гнал и гнал от себя мысли о рыжей девчонке — и вот она стоит передо мной! Совсем без одежды!

Черти драные! Это ещё как⁈

Да быть того не может!

Впрочем — этого и не было. Если грудь Рыжули ещё худо-бедно просматривалась, то низ живота затянуло непонятное марево, словно стыдливый художник не довёл свой гениальный рисунок до конца. А потом девчонка и вовсе сгинула, будто мираж.

«Чёртов девственник», — послышался злобный шепоток, и сразу в круге возникли две безликие фигуры.

— Иди к нам, сынок! Мы так скучаем по тебе!

Я оскалился и резко бросил:

— Снова мимо!

И тогда неведомая тварь меня достала, подобрав отмычку и подцепив на крючок.

Торт. Мне пригрезился торт со взбитыми сливками и восемью свечами. Тот самый, что пообещала на очередной день рождения тётка и которого я так и не получил.

Мой торт!

Но нет — он никак не мог быть моим. Свой восьмой день рождения я справлял уже с босяками, и значит, это чудо чьё-то чужое.

А я чужого не беру!

Рот наполнился слюной, меня со страшной силой потянуло к якорю, но сначала притормозил зарок, а дальше я уже опомнился и попятился прочь.

— Хитрый сучонок! — прошипело незримое нечто, но что за погань пыталась забраться мне в голову я разбираться не стал и бросился наутёк.

Когда поведал о случившемся Граю, тот лишь плечами пожал.

— Якори частенько притягивают к себе потусторонние создания. Не волнуйся, они там со временем сгорают.

Не волнуйся⁈ Меня так и передёрнуло.

— Да кто это такой вообще⁈

— Бес! — уверенно заявил врач, покрутил ус и предположил: — Вероятно, один из повелителей похоти. Тебе его бояться не стоит.

— Повезло, что никакую девку огулять не успел! — хохотнул Лучезар, перехватил укоризненный взгляд наставника и насупился. — Но ведь повезло же?

— И ему, и всем нам, — подтвердил Грай.

Но ассистент с этим утверждением не согласился.

— Так себе везение! До выпускных испытаний седмица осталась, а он до сих пор свечу зажечь не может! Послал Царь небесный бездаря!

У меня и без того щёки припекало и уши горели, а тут и вовсе такая злоба разобрала, что словами не передать.

— Да засунь ты эти свечи себе в задницу! — рявкнул я и не просто открылся небесной силе, но одним рывком втянул столько оранжевого сияния, сколько едва ли мог выплеснуть из себя за один раз. После вскинул руку и нацелил её на подсвечник, уже даже сосредоточился на одном из фитилей, когда вдруг вспомнил слова монаха, учившего послушников нагревать медные гонги.

Жечь — просто! Сложно фокусировать всю энергию в нужном месте!

И я направлять выброс на кончик фитиля не стал, а попросту выплеснул из себя всю энергию и злость разом!

Гори!

Правую руку словно в расплавленный чугун окунули, а пяток свечей вмиг испарился, обернувшись облаком бесцветного пламени. Оно вывернулось огненным грибом, взметнулось к потолку и… погасло, стоило только прищёлкнуть пальцами Граю.

— Для первого раза сойдёт, — заявил врач, — но постарайся за оставшуюся седмицу довести приказ до ума.

А вот Лучезар как-то совсем уж простодушно разинул рот и округлил в непритворном изумлении глаза.

— А ведь выгорит! — неверяще охнул он и расплылся в счастливой улыбке. — Выгорит!

Черти драные! Если здесь что и выгорит — так это моя рука!

Я метнулся к рукомойнику и сунул под струйку воды занявшийся огнём рукав приютской робы. Заодно потянул из припухшей и покрасневшей кисти излишки энергии. Тогда стало легче.

— Теперь-то не нужно больше к этому драному якорю спускаться? — спросил я, умывшись.

Грай хмыкнул.

— Ты сколько зачаток излива удерживаешь?

— А сколько нужно? — усмехнулся я и втянул в себя малость небесной силы, собрал ту в сгусток у солнечного сплетения. — Считайте!

Лучезар фыркнул, его наставник отмахнулся.

— Даже не смешно! Чтобы принять атрибут и пройти ритуал очищения, тебе понадобится столько энергии, сколько только сможешь собрать и ещё немного больше. Не филонь! Работай в полную силу!

Я обречённо вздохнул и потянул в себя оранжевое свечение, начал присовокуплять его к светящемуся шарику у солнечного сплетения. Ещё, ещё и ещё. И лишь когда у меня внутри засияло призрачное солнце, врач начал безо всякой спешки считать.

Меня затрясло, нутро стал выжигать лютый жар, но терпел, терпел и терпел. Грай аж до восьми дойти успел.

— Мало! — объявил он. — Отдохни и спускайся на закалку.

— Но там же бес! — возмутился я.

— И что с того? — удивился Грай. — Он прикован к якорю. Главное, сам к нему не суйся.

— А если он мне голову задурит?

Но этот довод никакого впечатления на врача не произвёл.

— Если задурит — значит, мы напрасно потратили на тебя своё время, — пожал плечами врач.

— И дорогущие алхимические зелья! — поддакнул ему Лучезар.

Меня от возмущения едва не разорвало.

— Да вы совсем, что ли⁈

Грай выставил перед собой указательный палец и веско произнёс:

— Если не совладаешь с пойманным в ловушку бесом, ритуала очищения тебе и подавно не пережить. Знаешь ведь, что тебя дурят, вот и сопротивляйся! А сейчас приберись за собой, пообедай и спускайся обратно!

И что мне оставалось, кроме как мысленно чертыхнутся? Правильно! Ни-че-го!

Навёл порядок, безо всякого аппетита перекусил, запил травяным отваром алхимические пилюли. Мир тотчас сделался необычайно чётким и резким — цены бы этим зельям не было, если б не изжога. И горечь по утрам во рту такая стояла, что кусок в горло не лез. Только куда деваться? Придётся потерпеть.

Когда уже мыл за собой посуду, из приёмного покоя прибежал Лучезар.

— Опять конопатый притащился! — оповестил он врача. — Можно я скажу, что мы с ожогами ему ничем помочь не можем? Ну, пожа-а-алуйста!

Чем дольше я общался с высокородным юнцом, тем яснее понимал, что конфликт с парочкой перестарков возник у него отнюдь не на пустом месте. Грай после недолгих раздумий кивнул.

— Хорошо, избавься от него! — разрешил он и поторопил меня: — Спускайся, не тяни время!

Возвращаться в подвал не хотелось до скрежета зубовного, но подыхать я не желал несказанно больше, так что собрался с решимостью и пошёл. Точнее — поковылял.

Приходилось не только проламываться через энергетический шторм, ни на миг не ослабляя защиты, но и перебарывать боль в правой ноге. Фиолетово-чёрный сгусток жёг голень раскалённой шрапнелью, а пятно ядовитого пурпура заставляло вскипать кровь, но хромал, хромал и хромал.

Когда весь взмокший опустился на ближайшую к якорю площадку для медитаций, в центре зачарованного круга возникла медноволосая красотка в полупрозрачной ночной сорочке — такая миленькая, что у меня сердце сжалось.

— Тебе ведь нравятся рыженькие! — произнесла она чарующим голосом. — Идём, я научу тебя искусству любви! Всё будет по-настоящему! Не бойся, я не причиню тебе вреда! Просто здесь так… одиноко и скучно…

Я промолчал, и тогда красотка обернулась Рыжулей, но ту моментально отдёрнул назад Лука.

— Считаешь, я не прав? Так давай разберёмся как босяки! На кулачках!

Это не было иллюзией — существо, заточённое в круге сияющих символов, не управляло призрачными марионетками, а становилось ими — невесть откуда я знал это наверняка. И пусть отвлекаться на разговоры сейчас определённо не стоило, всё же дал выход раздражению и спросил:

— Ты хоть мальчик или девочка, тварь?

— Не знаю, — последовал на удивление честный ответ. — В этом и заключается истинная свобода! Я могу стать кем угодно! Стать — на самом деле, по-настоящему! Иди же ко мне!

Я через силу выдавил из себя смешок.

— Пусть ты и можешь стать кем угодно, но очень скоро сделаешься ничем в ловушке смертных, которые знают, кто они такие, и знают, кто есть ты. Сказать — кто? Ты — жертва!

Понятия не имею, что такое на меня нашло, но будто не слова произносил, а ядом плевался. Ух как беса проняло! Лука сгинул, вместо него заклубилось серое марево.

— Я сожру твою душу, ничтожество! Сожру! Уж будь уверен, одна из девок, с которой ляжешь в постель, окажется мной! Жди!

Угроза беса пробежалась по спине ледяными мурашками, и я отвернулся от него, но сколько ни пытался сосредоточиться на формировании зачатка ядра, приступить к выполнению упражнения так и не смог. Тело и дух ещё не в полной мере прожарились в бушевавшей вблизи якоря огненной стихии, всякая попытка принять в себя оранжевое сияние оборачивалась болезненной судорогой. Я помучился-помучился и отгородился от небесной силы, взялся рассматривать нанесённый на колонну рисунок.

Абрис! Этот ведь точно был абрис, о котором толковал мой сосед по каземату. Помнится, Первый утверждал, будто за эти схемы школы дерут три шкуры, а с меня денег не просят, изучай — не хочу.

Помимо системы меридианов на колонне имелись какие-то пометки, я пригляделся к ним и вдруг сообразил, что значение большинства символов мне уже известно. На камне отчётливо выделялись круги, треугольники, квадраты, пятиконечные звёзды и линии — прямые, извилистые, пунктирные.

Я хмыкнул и пригляделся к изображению правой руки. Основной меридиан, уходивший в неё от оправы, отмечала двойная волнистая черта, а куда более тонкую дополнительную стрелку пометили одинарной линией — прерывистой и с точками. Когда такие попадались на полу, требовалось бежать, а извилистая, напротив, обозначала медленное и ровное продвижение вперёд.

Выходит, главный меридиан предназначался для мощных воздействий, а второстепенный для быстрых приказов? Или для управления выбросом силы?

Тут было о чём подумать. Но не сейчас.

Я собрался с решимостью, вроде бы потянул в себя оранжевое сияние легонько-легонько и в итоге хватанул столько силы, что внутри будто солнце вспыхнуло! Жар переполнил меня, показалось даже, что вот-вот и сгорю, но нет, конечно же. Прожарило исключительно дух, да ещё разом вскипели и начали сплавляться друг с другом сгустки проклятий.

Черти драные! Больно-то как!

Каким-то чудом я не потерял сознания и равномерно задышал, перебарывая подступившее не забытьё даже, но безумие.

— Слабак! — рассмеялись за спиной.

Я проигнорировал насмешку и вновь вернулся к изучению схемы абриса. Одни группы исчертивших камень отметок показывали, каким именно образом следует пропускать энергию по исходящим меридианам; согласно другим, небесная сила не должна была покидать тело вовсе, вместо этого ей надлежало непонятно зачем круг за кругом течь по абрису и возвращаться в ядро.

В итоге я даже справился на сей счёт у Грая, но приютского врача моя находка нисколько не заинтересовала.

— Должно быть, там раньше занимались наставники, — пожал он плечами.

А вот Лучезар проявил любопытство.

— Узлы сосчитал? — спросил он, всем своим тоном давая понять, что нисколько не сомневается в обратном.

Но я сосчитал и потому спокойно сказал:

— Тридцать шесть.

— Старая добрая классика! — выдал юнец с нескрываемым пренебрежением.

Употреблённого им словечка я не понял, хватило интонации.

Ничего особенного, обычное дело. Ну — по меркам боярина.

— Странно, — потёр Грай переносицу. — Школа Пылающего чертополоха относилась к числу великих.

— Только по меркам этого захолустья! — немедленно парировал Лучезар. — Неспроста же об них вытерли ноги совершеннейшие бездари!

— Не стоит недооценивать возможности торгашей! Мир изменился!

— Только не во внутренних землях!

Но внимать очередному спору врача и его ассистента, отношения которых категорически не укладывались в схему наставник-ученик, мне нисколько не хотелось.

— Погодите-погодите! — прервал я их. — Какой ещё Чертополох? Это ведь приют Репья!

Лучезар презрительно фыркнул, и Грай погрозил ему пальцем, а мне пояснил:

— Полвека назад школа Пылающего чертополоха пришла в упадок и была разделена на школы Огненного репья и Чернопламенных терний.

— Пришла в упадок? — хмыкнул его ассистент. — Да их разбили в пух и прах! Не войди репьи в клуб Огнедрева, всех бы до одного перебили!

Я хмыкнул и постарался вернуть разговор к интересующей меня теме:

— А на какой аспект был рассчитан абрис чертополохов?

Грай озадаченно хмыкнул.

— Так сразу и не скажешь… Они и оранжевые, и чёрные, — произнёс он после недолгой заминки. — Странная была школа. Но огненная — совершенно точно.

Ничего конкретного от него я в итоге не добился, да и не до расспросов было. После ужина Грай снова отправил меня в опостылевший подвал, там же я провёл и весь следующий день. Да и всю седмицу — тоже.

На носу были выпускные испытания, и я едва ли не круглые сутки напролёт упражнялся и прожаривался, прожаривался и упражнялся. Ещё — горстями глотал алхимические пилюли. Уже выворачивало от одного их вида, а по утрам так и вовсе во рту стояла жуткая горечь. И вроде бы ел за троих, а похудел просто дальше некуда. Снова одна кожа да кости остались. Ладно хоть результат не разочаровал: сумел удержать зачаток излива целых двенадцать счётов.

Но Грай остался недоволен и этим.

— Десять! Десять счётов! — напустился он на меня. — Если можешь продержаться больше, значит, работаешь не в полную силу! Халтуришь!

Но я не халтурил, вовсе нет. Всего лишь не рвал жилы в попытке добиться недостижимого. После нагоняя — пришлось.

За два дня до выпуска Грай вручил мне два серебряных цилиндра, напоминавших тот, в котором Горан Осьмой принёс алхимическое снадобье для Яна Простака.

— Здесь пилюля кристальной чистоты! — сказал врач об одном из них. — Зажмёшь в кулаке и будешь держать до тех пор, пока она не перестанет плавиться. Сразу после этого заменишь её семенем атрибута. — Он с нажимом повторил: — Сразу! Без малейшего промедления! И учти — принять атрибут нужно с первой попытки. Второго шанса не будет!

— Это как так? — поразился я. — Разве заклинания не учат?

Грай покачал головой.

— Неофитам такое не под силу. Да и большинству адептов — тоже. Для этого нужно не только вызубрить аркан, но и в совершенстве овладеть входящими в него приказами.

Я кивнул, принимая услышанное к сведению, и спросил:

— А что тут за атрибут? Они ведь все разные?

— Тебе достался лучший из лучших! — заявил Лучезар, надменно выпятив подбородок. — Это «Огнешторм» моего рода!

Он вечно задирал нос и цедил слова, будто сомневался в умственных способностях собеседника; подражать этой манере было и чрезвычайно противно, и необычайно легко.

— Не преувеличивай! Не такой уж это и уникальный атрибут, — поправил врач своего ассистента и пояснил мне: — Такими одаривают дальних родственников из вассальных домов и отпрысков особо доверенных слуг. В нём три колена, а не четыре.

— Вот уж действительно великое ограничение! — фыркнул Лучезар. — Можно подумать, ему светит стать асессором! — Он перехватил строгий взгляд наставника и передёрнул плечами. — А станет — нарастит колено самостоятельно! Делов-то!

Я посмотрел на одного, перевёл взгляд на другого и уточнил:

— Что ещё за колена такие?

— Примерно, как у тростника, — усмехнулся Грай. — Всякий раз, когда тайнознатец переходит на следующую стадию развития, атрибут даёт новый побег. Срастается с духом и за счёт этого приобретает дополнительные свойства.

— И что именно заложено в эту пилюлю? — спросил я, тряхнув цилиндром. — Какие три колена?

— Воспламенение, обжигающая аура и огненный шторм, — перечислил врач. — Дополнительно ты сможешь подвязать к атрибуту родственные арканы — аргументы или, как их ещё называют, пасынки. К первому колену — одно, ко второму уже…

— Давайте не будем об этом! — взмолился Лучезар. — Только не сейчас! Пусть сначала примет атрибут, а там и сам со всем разберётся!

На кону у юнца стояло не меньше моего, нервозность его была вполне объяснима, и я взялся откручивать крышечку цилиндра с пилюлей кристальной чистоты, но не тут-то было.

— Не здесь! — одёрнул меня Грай. — В пилюлю вложили только зерно атрибута, для его активации понадобится куда больше энергии, чем ты способен дать.

— Идти к якорю? — уточнил я с обречённым вздохом.

— Да, — подтвердил врач. — Меридиан в твоей правой руке сформирован в достаточной степени, чтобы ты смог втянуть основу атрибута. Главное — собери её у солнечного сплетения и не позволь расплескаться. Остальное случится само собой.

Сами собой даже кошки не родятся, но говорить я об этом не стал и повторил порядок действий:

— Выжигаю проклятие, втягиваю основу атрибута и просто держу?

— Всё так, — подтвердил Грай и вздохнул: — Иди!

— А вы? — поразился я. — Не пойдёте со мной разве?

Приютский врач покачал головой.

— Когда кто-то рядом, волей-неволей начинаешь уповать на содействие, а это неправильно. Напортачишь, ничего уже будет не поправить.

Пришлось спускаться вниз в гордом одиночестве. Переполнявшая подземный зал энергия теперь жгла дух и тело далеко не столь яростно, как прежде, да и угодивший в ловушку бес почти развоплотился, но каждый шаг по схеме закалки всё так же отдавался острейшей болью под правым коленом. Когда в изнеможении опустился на площадку для медитации, то какое-то время бездумно скользил взглядом по намертво вызубренной схеме абриса и восстанавливал сбившееся дыхание, затем собрался с решимостью, скрутил крышку с первого из цилиндров и, резко его наклонив, выкатил на ладонь алхимическую пилюлю.

Пилюлю⁈ Чёрта с два!

В руку упала капля расплавленного металла! Кожу обожгло отнюдь не призрачным жаром, запахло горелой плотью, а вверх по предплечью потёк невыносимый жар, но я не забился в корчах и не выпустил горевшую огнём пилюлю, лишь покрепче стиснул зубы да судорожно сжал кулак. И определённо свои силы переоценил: вена вздулась и покраснела, в неё словно вливался жидкий пламень. И вливался как-то очень уж неторопливо — того и гляди, к чертям собачьим руку сожжёт!

Скорчившись, я прижал кулак к груди, и в меня ровно снаряд врезался! Волна огня шибанула в солнечное сплетение и расплескалась во все стороны, а только докатилась до правой голени, и под коленом тотчас вспыхнула лютая боль. Кожа набухла, и — будто гнойник прорвался! Штанина враз промокла от крови, что-то потекло-поползло вниз по голени, на пол с мерзким шлепком упал комок плоти.

Взвыв от боли, я отбросил полыхавшую синим пламенем пилюлю и зажал пальцами рану, но не сумел ни остановить кровотечение, ни даже заметно его ослабить, лишь впустую потратил драгоценное мгновение: бесформенный ошмёток вдруг расправился и превратился в отвратительную фиолетово-чёрную пиявку — живую и даже разумную! Та скользнула к цилиндру с семенем атрибута, обернулась вокруг него, и серебро вмиг рассыпалось тусклой серой пылью, на полу забился-задрожал сгусток оранжевого пламени. Опомнившись, я сграбастал пылающее семя атрибута, но стиснул пальцами не только его, но и слившуюся с ним в единое целое сущность проклятия!

Нет! Стой!

Алхимическая пилюля вскипела в руке, хлынувший в меня лютый пламень враз переполнил и едва не вырвался наружу, но тут уж я не сплоховал и не позволил ему расплескаться. О нет! Я собрал зачаток атрибута у солнечного сплетения до самой распоследней капли, а после ещё и сжал его в тугой комок, как проделывал это с небесной силой. Огненный сгусток задрожал и заколыхался в такт лихорадочному биению сердца, запылал ярче и много яростней, начал выходить из-под контроля, но — держу, черти драные! Держу!