Адепт не хуже прочих

Глава 12

Во мне пылало солнце. Прекрасное белое солнце, в глубинах которого извивалась фиолетово-чёрная с пурпурными переливами тварь. Требовалось во что бы то ни было избавиться от неё, да только на лицо легла подушка, и стало нечем дышать.

Черти драные! Нет!

Я прекратил впустую пережигать вливавшуюся в меня энергию и направил всю её в зерно атрибута. То переполнилось и взорвалось, выплеснуло своё содержимое, ударной волной вплавило его в дух. От невыносимой боли меня выгнуло так, что едва не высвободился, и на помощь душителю поспешил прийти сообщник. Он уселся мне на ноги и помешал вывернуться, а я не мог ни отшвырнуть убийц приказом, ни отмахнуться от них пламенем, поскольку дух продолжал изменяться и впитывать всю небесную силу до последней капли.

— Да не дёргайся ты, боярин недоделанный! — донеслось сквозь звон у ушах. — Сдохни уже! Сдохни, тварь!

Да вот ещё! Умирать я не собирался!

Только не сейчас!

Увы, сколько ни бился — всё без толку, лишь пуще прежнего надавили на лицо клятой подушкой, ещё и обжали ею голову — не отвернуться! Навалившийся всем телом душитель придавил к тюфяку и сковал движения, но пока я брыкался и дёргался, сумел высвободить правую руку. Замахнуться для удара не позволила неудобная поза, тогда уперся ладонью в прикроватную тумбочку и попытался столкнуть себя с койки. Безуспешно!

«Скальпель!» — озарением промелькнула в голове спасительная мысль, и я потянулся, спихнул на пол стопку исподнего, нашарил стальную рукоять! Пырнул вслепую и — попал! Овод взвизгнул и отпрянул от койки, следом отлетела подушка.

Вдох!

— Даря! — крикнул перестарок, зажимая рану в боку.

Сидевший на моих ногах конопатый огневик испуганно шарахнулся в сторону, на волосок разминулся с клинком и невредимым рухнул на пол.

Черти драные! Нет! Вдвоём они от меня и мокрого места не оставят!

Я соскочил с кровати и ринулся на Овода. Тот прижался к стене и вознамерился шибануть приказом, но я перехватил его руку и вновь ткнул скальпелем, на сей раз в шею. Ударил в полную силу, будто заточку всадил, кровь так и хлестанула! Перестарок отшатнулся, я вцепился в ворот его робы, рванул обратно и ещё дважды пырнул в бок. Ноги Овода подломились, он завалился навзничь, и тотчас взревело пламя!

Отторжение!

Я закрылся приказом, но конопатый Даря и вправду оказался прирождённым огневиком: в лицо дыхнуло невыносимым жаром, клинок вмиг раскалился, обожгла пальцы стальная рукоять. Швырнув скальпель в противника, я метнулся на выход, сразу споткнулся о бившегося в агонии Овода и рухнул на пол. Струя жгучего пламени прошла выше, лишь задымилась на спине опалённая роба.

Не поднимаясь на ноги, я ужом выскользнул в коридор, и конопатый перестарок ринулся в погоню, стремясь поджарить боярского отпрыска прежде, чем тот поднимет тревогу. Вот только имел он дело не с высокородным зазнайкой и даже не с добропорядочным обывателем, а с босяком.

Я — самозванец, на мне — труп.

Звать на помощь нельзя!

Наперёд зная, что и как нужно делать, я вскинул руку и потянул в себя небесную силу, а вовне вытолкнул уже тугую струю пламени. Молочно-белые клубы огня вывернулись обжигающими лепестками фиолета и пурпура, а конопатого так и вовсе накрыло откровенной чернотой. Дикий крик оборвался в один миг, на пол рухнуло обугленное тело.

Точнее, обугленным оно было лишь отчасти. Местами плоть попросту сгнила, а где-то кожу испещрили уродливые язвы.

Какого чёрта⁈

Я прекратил тянуть в себя небесную силу, но пламя так и продолжило хлестать из руки. В голове зашумело и навалилась тяжесть, словно теперь атрибут пожирал саму мою душу.

Прочь!

Каким-то совсем уж запредельным усилием я стряхнул с ладони магический огонь и в недоумении уставился на свою пятерню. Кожа слегка покраснела и самую малость зудела, а пальцы легонько дымились, но ни ожогов, ни признаков порчи заметить не удалось. Более того — пламя, по моему желанию окутавшее кисть, вновь оказалось белее белого.

Мысленно чертыхнувшись, я отставил руку в сторону и усилием воли выплеснул огонь из себя. Тот взревел и белым не пробыл даже удара сердца, опять заклубился пурпуром, фиолетом и чернотой. Как и в прошлый раз атрибут присосался почище пиявки, вмиг пожрал всю энергию и начал тянуть жизненную силу. Пусть чего-то подобного и ожидал, но перебороть вросший в дух аркан оказалось ничуть не легче прежнего. Едва совладал!

Что ещё за ерунда? Неужто в проклятии дело?

Впрочем — не до того!

Я опомнился и сунулся обратно в комнатушку, обнаружил там бездыханное тело Овода и метнулся ко входной двери в приёмный покой. Задвинул засов и без сил плюхнулся на табурет, зажал в ладонях голову.

Ну что за напасть! И как теперь быть?

Я и понятия не имел, чем чревато для отпрыска боярского рода двойное убийство — и пусть даже в этом конкретном случае никакого наказания могло и не последовать вовсе, едва ли в случае явки с повинной сумею сыграть роль Лучезара сколь бы то ни было убедительно.

Спалюсь! Как пить дать на какой-нибудь ерунде засыплюсь!

С обречённым вздохом я встал с табурета, вернулся в комнатушку и ухватил Овода за ноги, потянул грузное тело по коридору. Скатил по винтовой лестнице в подвал, подтащил к двери в зал с якорем и отпер её, благо Граю почти сразу наскучило спускаться вниз и он научил меня нехитрым в общем-то манипуляциям с замком.

Я заволок мертвеца внутрь, вернулся за его конопатым дружком, и хоть он пол кровью не марал, возиться с обгорелым и частично сгнившим телом оказалось несравненно противней.

Да только куда деваться-то? В приёмном покое эту парочку обнаружат уже завтра, а к якорю теперь, глядишь, ещё полвека никто не сунется.

Из Овода за время моего отсутствия успела натечь кровь, я выругался и проверил перестарка, но нет — сердце у него не билось; резать глотку не пришлось. Запер дверь, поднялся в приёмный покой и оглядел учинённый разгром. Сгореть ничего не сгорело, а вот алым стены и пол оказались забрызганы преизрядно. Попробуй теперь — отмой!

К счастью, я вовремя вспомнил, что уже не простой босяк, а полноценный тайнознатец, вот и окутал ладонь белым пламенем и повёл ею по замаранному полу. Завоняло палёным, кровь обернулась бурой пылью, смёл ту безо всякого труда.

Но так лихо очистить получилось клочок пядь на пядь, а полностью выжег все брызги и потёки я уже только к рассвету. Вроде бы — пустяшное воздействие, а утомился так, будто скребком здесь всё отскабливал, а потом на несколько раз замывал. Рука горела огнём, пот тёк ручьём, кружилась голова.

Под конец я сжёг в камине свою робу, туда же отправил простыню и наволочку. После долго умывался и отфыркивался у рукомойника, затем начал разбирать оставленные Лучезаром обноски.

Обноски, ха! Да таких шикарных нарядов у меня сроду не водилось!

Жаловаться и вправду было грех, пусть даже штаны и пришлось подворачивать, а сюртук и сорочка оказались узковаты в плечах. Стачанные из мягкой кожи полусапожки так и вовсе порадовали несказанно. Сели едва ли не идеально, ещё и удобными оказались дальше некуда.

Перед выходом я побрился, после вытер скальпель и вместе с остальным хирургическим инструментом убрал его в доставшийся от Грая старенький саквояж, куда уже сложил нижнее бельё и всякую скопившуюся за последнее время мелочёвку.

Головным убором меня не одарили и денег не дали ни гроша, зато вручили старомодного покроя плащ-накидку без рукавов и с единственной застёжкой под горлом. Перекинул одёжку через руку, тяжко вздохнул и зашагал к воротам.

Осталось немного. Осталось совсем чуть-чуть.

Управляющий выйти для последнего напутствия выпускникам не удосужился. Кого-то из приглянувшихся подопечных провожали наставники, но до большинства из нас никому не было никакого дела. Невыспавшийся секретарь отыскал в списке моё имя, протянул пухлый конверт и протараторил:

— Направление в школу Огненного репья, железнодорожный билет от Черноводска до Крутогорска и квитанция об оплате проживания в «Паровом котле». — Он перехватил мой недоумённый взгляд и пояснил: — Поезд отправляется завтра в восемь утра, специально для вас на одну ночь выкупили номер с полным пансионом.

Это самое «специально для вас» едва ли не сочилось ядом, я молча забрал конверт, сунул его в саквояж и отошёл, хотя так и подмывало спросить, что это за зверь такой — «полный пансион».

Нет, ни в какую школу ехать не собирался, поскольку все эти магические премудрости были мне до одного места, другое дело — ночь в гостинице! Точно ведь не успею сегодня на баржу завербоваться и уплыть из города, если вдруг Лука и Рыжуля так в Черноводске и не объявились. Точнее даже — если не объявилась Рыжуля. С Лукой, конечно, тоже хотелось бы пообщаться с глазу на глаз, да только ради этого за пятьсот вёрст я не поплыву. У матросов жизнь не сахар.

Тут-то я и сообразил, что наниматься на черновую работу мне теперь не с руки.

В конце концов — адепт я или кто?

Стоп! А точно ли — адепт⁈

Я достал из саквояжа конверт и вынул вложенные в него бумаги.

Направление в школу на имя Лучезара, билет на поезд, квиток об оплате проживания.

Всё!

Никакой бумажки с подтверждением моего нового статуса не обнаружилось, а я ведь прекрасно помнил, как кичился Пламен наличием у него некоей «вольной» и как он предъявлял городским стрельцам изукрашенный печатями документ, когда на Заречной стороне случались не столь уж и редкие облавы.

Я нахмурился и двинулся обратно к секретарю.

— А где документ о прохождении ритуала очищения?— спросил у него, не забыв посильнее задрать нос.

Молодой человек насмешливо фыркнул.

— В школе в ауру впечатают.

В школе? Впечатают в ауру?

Это как так?

Но продолжить расспросы я не рискнул, опасаясь попасть впросак, лишь поджал губы, как всякий раз делал Лучезар, услышав не то, что ему услышать бы хотелось, и отошёл.

Пламен ни в какую школу не поступал и вернулся на Заречную сторону сразу из приюта, свою драгоценную «вольную» он, должно быть, выправил в городской управе, а для меня этот путь закрыт. Так неужто придётся ехать в школу Огненного репья, дабы там в ауру впечатали отметку о прохождении ритуала очищения? Вот ведь ерунда какая!

Накатило раздражение и что-то неприятное заворочалось внутри, но я совладал с эмоциями и заставил себя успокоиться. Вот вернусь и вызнаю последние новости, а там видно будет! Тогда и решу, как быть!

У ворот толпились новоявленные адепты, но из приюта покуда ещё никого не выпускали, я встал наособицу и привычно искривил в презрительной ухмылке уголки губ.

Мысли сами собой вернулись к парочке переростков, по спине побежали мурашки, стало трудно дышать.

А ну как убитых хватятся? А ну как повальный обыск учинят и на тела наткнутся прежде, чем я отсюда успею убраться?

Ну давайте уже! Отпирайте ворота!

Но мои мысленные призывы действия не возымели, тогда я обернулся и посмотрел на проглядывавшее меж деревьев здание приюта, затем в очередной раз изучил правую ладонь. На коже — ни ожогов, ни малейших следов порчи. Фиолетовое, с уклоном в явственную черноту пламя не причиняло мне никакого вреда точно так же, как не опалял белый огонь атрибута.

Черти драные! Да это и было проявлением моего атрибута!

Не иначе та мерзкая пиявка оказалась чем-то вроде сути проклятия, и она не сгорела, а впиталась в алхимическую пилюлю, испоганив её, а затем проросла в моём духе уже не порчей, а первым, так его разэдак, коленом атрибута! Отсюда — другой аспект и непонятные свойства. С другой стороны, честное оранжевое пламя столь стремительно конопатого перестарка не прикончило бы совершенно точно, о белом нечего и говорить. А значит, всё не так уж и плохо.

Тут призывно звякнул колокол на башенке у ворот и начали распахиваться створки. Одни выпускники стали прощаться с наставниками и приятелями, другие решительно потопали на выход. Я не собирался проводить в приюте ни единого лишнего мгновенья, но стоило только двинуться к выстроившимся на обочине дилижансам, и какой-то лопоухий юнец зло гоготнул:

— А чего родичи карету за боярином не прислали?

Собачиться с ним не стал — много чести! — только глянул свысока и отвернулся.

Распахнул дверцу и уселся на лавку, саквояж и свёрнутый плащ устроил на коленях. Невесть с чего навалилась усталость — и сказалась так вовсе не бессонная ночь, просто разом ослаб, будто у музыкальной шкатулки завод кончился, а по мере удаления от приюта так и вовсе словно бы само небо на плечи давить начало, мир сделался тусклым и блёклым, из него напрочь исчезли оранжевые тона. Стало тоскливо. До города ехали в гробовой тишине, одно только напряжённое сопение и слышалось, да изредка чертыхался кто-нибудь, когда начинало мотать на кочках. В Черноводске все выгрузились с зеленовато-белыми лицами, и дело было отнюдь не в тряске — просто катастрофически недоставало небесной силы.

«Будто курильщики дурман-травы, у которых не набралось денег на очередную самокрутку», — мысленно посетовал я, покидая на привокзальной площади дилижанс. Сам тоже чувствовал себя не лучшим образом, но блевать всё же не тянуло.

Дальше началась суета: кто-то кинулся в объятия родни, кто-то стал протискиваться через враз собравшуюся толпу, дабы успеть на поезд. Я углядел вывеску гостиницы «Паровой котёл», туда и направился, решив перво-наперво разобраться с ночлегом.

Голова чуточку кружилась, а мир казался недостаточно резким, но из стороны в сторону меня не шатало, шёл ровно. Ещё и глянул на гостиничного охранника так, что тот поспешил распахнуть дверь.

«Паровой котёл» оказался рассчитан на приезжих, моя потрёпанная одёжка была не хуже и не лучше одеяний других постояльцев. Это порадовало.

— Чем могу служить? — улыбнулся стоявший за конторкой молодой человек в ливрее.

Я окинул быстрым взглядом переднюю гостиницы с диванчиками и круглыми столиками, затем подошёл и плюхнул на стойку легонько звякнувший металлом саквояж.

— Для меня оплачен номер, — пояснил с насквозь фальшивой уверенностью и небрежно, будто бы по пять раз на седмице заселялся в гостиницы, передвинул служащему квиток.

Тот изучил его, полистал толстенную амбарную книгу и вновь улыбнулся.

— Ваш багаж?

— Путешествую налегке.

Ответом стала ещё одна дежурная улыбка. Молодой человек макнул в чернильницу стальное перо, удивительно выверенными движениями начертал в нужной строчке сегодняшнее число и предложил мне расписаться.

Я глянул хмуро и нарисовал крестик, после спросил:

— Где моя комната?

Служащий снял с крючка ключ с деревянной биркой и подозвал мальчишку-коридорного.

— Проводи господина в семнадцатый номер. — И сразу уточнил у меня: — Обед принести или спуститесь в общий зал?

Обед⁈

У меня сутки и маковой росинки во рту не было, живот так и подводило от голода, но — обед? А на какие шиши? Ни гроша в кармане!

Служащий расценил затянувшееся молчание по-своему и затараторил:

— На обед солянка и фаршированная щука с гарниром из запечённых овощей, но, если желаете, за отдельную плату можете заказать любое блюдо из нашего меню.

«Полный пансион!» — припомнил я слова приютского секретаря и холодно улыбнулся.

— Устроит и это. — Но пусть и нахватался у Лучезара хороших манер, трапезничать в общем зале не рискнул и добавил: — Несите в комнату.

— Что будете пить? Вино, пиво, чай?

Стоило бы уточнить, входят ли напитки в стоимость проживания, но решил не ломать образ и небрежно обронил:

— Чай!

Черти драные! Да уж оплачу счёт как-нибудь! Так и так собираюсь деньгами разжиться. Уж на чашку чая наскребу. Наверное…

Семнадцатый номер располагался на втором этаже, единственное его окно выходило на привокзальную площадь.

— Удобства на этаже! — оповестил меня коридорный, не спеша уходить.

Мальчишка определённо рассчитывал на вознаграждение, но я лишь забрал у него ключ и захлопнул дверь. Даже разуваться не стал, просто взял и завалился на заправленную кровать.

Выгорело! Выбрался!

Только сейчас окончательно прочувствовал это. Теперь уже никто ничего не докажет. Да и не станут сор из избы выносить, думаю. Точнее — надеюсь.

Голова пошла кругом, и я открылся небесной силе, вот только она не потекла в меня, как это неизменно случалось в приюте.

В приюте, ха! Ну да — здесь-то источника нет!

Я вспомнил, как рвал жилы, пытаясь втянуть в себя хотя бы малую толику энергии, и едва удержался от того, чтобы вдохнуть её полной грудью. Вместо этого представил проникающие в тело нити, только не оранжевые, а бесцветные, ухватился за ощущение приятного холодка и потянул его к солнечному сплетению тихонько-тихонько, опасаясь излишним усердием всё испортить. Впитал кое-какие крохи небесной силы, но те вмиг растворились во мне — не успел даже прогнать по телу призрачную волну.

Интересно девки пляшут! Мне так из кожи вон вывернуться придётся, чтобы просто взглядом свечу зажечь!

Но нет — всё оказалось далеко не столь печально. Нет, наверное, развивайся с самого начала в тепличных условиях приюта, тогда да — лихо бы пришлось, а так начал с каждым подходом втягивать в себя всё больше и больше небесной силы. Приноровился.

Полчаса спустя принесли обед, и вновь коридорному ничего не обломилось, что расстроило его прямо-таки несказанно. Доводилось слышать, будто прислуге в таких вот местах не платят жалование вовсе, и та живёт исключительно милостью постояльцев, но мне бы самому кто подал — в карманах ни гроша.

Солянку выхлебал, и щуку с овощами смолотил до последней крошки, даже сам не заметил как. После с некоторой опаской наполнил из небольшого чайничка чашку и осторожно пригубил янтарного оттенка напиток. Тот оказался терпким и даже горьким, но вприкуску с колотым сахаром пошёл на ура.

В моей жизни определённо началась белая полоса, оставалось надеяться, что и поиски Рыжули неприятных сюрпризов не преподнесут. Немного постояв у окна и поглазев на суету привокзальной площади, я извлёк из саквояжа увесистый кожаный свёрток с хирургическим инструментом Грая и взвесил его в руке. Уже что-то. Какой-никакой капиталец.

Развернув на столике кожаную полосу с закреплёнными в кармашках щипцами, пинцетами, зажимами и острейшими ножами, я вернул в саквояж выкованный из зачарованного металла скальпель, а остальное скрутил обратно. Надел плащ, спустился вниз.

— Вещи из комнаты не умыкнут? — спросил у служащего.

Тот возмущённо надулся.

— У нас не воруют!

Я улыбнулся.

— О воровстве и речи не идёт. Могут ведь просто взять без спроса, нет?

К слову, босяки поумней предпочитали не гневить небо и воровством не кичились, кражу кражей не называли. Чужие вещички они «брали» или «находили».

— У нас имущество постояльцев не пропадает, — уверил меня служащий.

— Ну и замечательно.

Я вышел на улицу и поёжился. На дворе стояла поздняя осень, сточную канаву уже прихватило ледком, дыхание вырвалось изо рта клубами пара. Натянул бы на уши шапку — да нету. Хорошо хоть плащом одарили.

Под доносившиеся с путей гудки я безо всякой спешки зашагал через площадь и почти сразу углядел лавку скупщика. Хорошую цену в подобных заведениях сроду не давали, но я в любом случае не знал, сколько стоит инструмент Грая, а потому решил положиться на волю случая.

Случай вышел откровенно так себе. Ушлый дедок намётанным взглядом приметил одёжку с чужого плеча, а после ворчливо заметил:

— Здесь не всё!

— Было бы всё, продавать не стал! — отрезал я и приготовился к отчаянному торгу, но скупщик оказался тем ещё выжигой и припёр меня к стене буквально парой фраз.

В результате я получил за всё про всё лишь три с полтиной. Серьёзные деньги для босяка, но никак не для боярина. Более того — дедок ещё и квартальному весточку передать умудрился!

Только я вышел из лавки, и тотчас поблизости нарисовался крепенький молодчик с болтавшимся на цепочке служебным свистком.

— Юноша!

Он протянул руку, я потянул в себя небесную силу. Не знаю каким образом, но подручный квартального это угадал и схватить меня за плечо не рискнул.

— Выпуск приюта Репья? — уточнил он, нервно облизнув верхнюю губу.

Я скривился и, подражая говору Лучезара, презрительно бросил:

— Тебе-то что с того?

Молодчик сдал назад. Я хмуро глянул на него и потопал прочь. Привычным усилием прогнал по телу волну энергии, выплеснул её вовне и сразу обрёл былое спокойствие.

Я — боярин и тайнознатец! У меня и документы есть! Если совсем уж чудить не начну, любой квартальный утрётся!

От лёгкой эйфории закружилась голова, но я совладал с неуместной сейчас бесшабашностью и напрямик через Холм не пошёл. Вместо этого в обход облюбованной богатеями округи вывернул на Червонный бульвар, спустился по нему к Торговой переправе и двинулся вверх по течению реки к Чёрному мосту.

Встречаться со старыми знакомцами было откровенно боязно, но собрал волю в кулак и слабину не дал, начал двигаться с неспешной вальяжностью Лучезара, ещё и нос повыше задрал, заранее став поглядывать на всех сверху вниз.

А что? Имею право! Боярин, чай!

У Чёрного моста по своему обыкновению отирались босяки из ватаги Черепка, я к ним не пошёл, остановился на другой стороне мостовой и требовательно прищёлкнул пальцами. Внутри колыхнулась противная неуверенность, но, когда подбежал Угорь, от него не отвернулся и показал зажатый меж пальцев пятиалтынный.

— Метнись-ка в Гнилой дом и Луку вызови! — выдал я своим новым голосом с многажды отрепетированными интонациями Лучезара.

Угорь вылупился на меня, потом кивнул и попятился.

— Ага, сейчас… — протянул он, но как-то очень уж неуверенно.

Не приглядывайся я к нему, высматривая малейшие признаки узнавания, ничего бы не заподозрил, а так решительно шагнул вперёд.

— Ну что ещё⁈

Вроде, совсем не так давно на равных были, а тут даже руки распускать не пришлось: одним тоном надавил так, что босяк даже поёжился.

— Пропал Лука… Летом ещё пропал!

Я состроил раздражённую гримасу, которую ежедневно отрабатывал перед зеркалом, и потребовал:

— Так Серого кликни! Или кто там ещё у них из старших? Хват, Рыжуля…

Угорь как заворожённый уставился на серебряный кругляш в моих пальцах, но соврать не решился и с обречённым видом признал:

— Они все с Лукой сдёрнули.

— Куда? — резко спросил я.

— Никто не знает! — развёл руками босяк. — Там у них ещё Гнёт был, но он на каторгу загремел, нынче в Гнилом доме Сивый за старшего. Позвать?

— Не знаю такого, — дёрнул я щекой, поборол неуместный приступ скупости и бросил Угрю монету. — В «Золотой рыбке» хоть Бажен верховодит? — спросил будто между делом, вроде как даже с ленцой.

До невозможности обрадованный внезапным приработком Угорь замотал лохматой башкой.

— Не-а! Он чего-то со своим тайнознатцем не поделил, тот ему шею свернул и в бега ударился! — зачастил босяк. — Волче теперь за главного!

— Забавно, — процедил я, развернулся и зашагал прочь.

— А если Лука объявится, кому весточку передать? — побежал вслед за мной Угорь, явно намереваясь заложить странного чужака всё тому же Волче.

Я резко махнул рукой.

— Сгинь!

Босяк не стал искушать судьбу и отстал. Я всё тем же ровным шагом дошёл до перекрёстка, повернул за угол и метнулся в ближайшую подворотню. Затаился там минут на пять, но никто на хвост не сел, поэтому постоял-постоял да и отправился в гостиницу.

Начало смеркаться, задул холодный ветер, озябли пальцы. Ещё и ноги с непривычки отваливались. Шутка ли: весь город туда-обратно прошёл! Если б не дюже удобная обувка, точно бы охромел, даром что под правым коленом больше не жгло и не кололо.

К тому времени, когда вернулся в привокзальную округу, уже окончательно стемнело. Мрак осеннего вечера пытались разогнать газовые фонари, но справлялись они с этим из рук вон плохо. Огоньки масляных ламп над входными дверьми пивных и трактиров и вовсе едва теплились, и только здание вокзала блистало сиянием окон, словно бросало вызов господству накатывавшей на город ночи.

На площади затеяли выступление балаганщики, но я замёрз и устал, поэтому двинулся прямиком к «Паровому котлу». С какой стати обратил внимание на курившего у гостиницы молодчика, не понял и сам. Наверное, как-то слишком уж поспешно тот кинул под ноги самокрутку и двинулся мне навстречу.

Вот чего это он засуетился, а?