Адепт не хуже прочих

Глава 2

Ехали долго. Катили по мостовой, переваливались на разбитом тележными колёсами просёлке, тряслись в лесу на сосновых корнях. На место прибыли уже в сумерках, и за всё время поездки мрачный как туча Горан не проронил ни единого слова. Сколько я ни подступался к нему с расспросами о приюте, так ничего и не добился. Погрузившись в какие-то свои раздумья, охотник на воров меня попросту игнорировал, ни разу даже заткнуться не потребовал. Бесило это просто несказанно.

Выстроенный прямо среди леса приют Репья показался сопоставим с городским кварталом. Со всех сторон его окружала высоченная каменная ограда с башенками по углам, а ворота и вовсе крайне поразили своей основательностью. Размером это сооружение ничуть не уступало всему нашему Гнилому дому.

Не могу сказать, что прямо седой древностью повеяло, просто сложилось впечатление, будто столкнулся с наследием давно ушедшей эпохи. Сейчас так уже не строили.

Экипаж на территорию приюта не запустили, мы с Гораном выбрались из него и прошли в боковую калитку. Там охотник на воров предъявил начальнику караула какие-то бумаги, и меня тотчас заперли в холодной. Просидеть в той пришлось никак не меньше часа, а когда со всеми формальностями оказалось покончено, то Горан Осьмой незамедлительно отправился восвояси, а за мной явился кряжистый дядька — лысый как колено, с кустистыми седыми бровями и носом-картошкой. На тайнознатца он, несмотря на хламиду с нашивкой в виде огненного репья и коричневато-жёлтые глаза, нисколько не походил и повадками показался скорее схож с надзирателями работных домов.

— Свежее мясо, да? — хмуро глянул приютский служитель, встав в дверях, и мотнул головой. — На выход!

Меня он дожидаться не стал и зашагал по коридору, но стоило только двинуться следом, и сзади пристроилась парочка молодчиков из числа караульных. Будто не нового ученика сопровождают, а подконвойного.

Это откровенно покоробило, но выкинул дурные предчувствия из головы и с интересом огляделся. На территории приюта росли сосны, тут и там на глаза попадались площадки вроде тех, что была обустроена в монастыре Пепельных врат, а за деревьями виднелось мрачное трёхэтажное здание, сложенное из серого песчаника. Всюду сновали юнцы лет четырнадцати-пятнадцати в одинаковых холщовых штанах и рубахах с символикой приюта.

Вслед за лысым дядькой я через высоченную арку прошёл в просторный внутренний двор выстроенного квадратом здания, и сразу закружилась голова, начали заплетаться ноги

Черти драные! Меня окутала небесная сила — прозрачная и одновременно оранжевая, тёплая. Благодать неземная, иначе и не скажешь! Никакого сравнения с той стылой мутью, что вырвал из утопца!

Вдох. Вдох. Вдох!

— Не балуй! — резко бросил лысый дядька.

Я опомнился и вытолкнул из себя всё набранное тепло разом, замер на миг, отрешаясь от небесной силы, и поспешил за провожатым. Тогда-то уже и обратил внимание на рассевшихся тут и там воспитанников, которые все как один замерли в непривычных и весьма неудобных на вид позах.

Чего это они?

Но приглядеться толком к другим неофитам не вышло. Не останавливаясь, мы пересекли двор и спустились в подвал. Там — купальня. Лохань с чуть тёплой водой, кусок ядрёного мыла, колючее полотенце. Дальше — стрижка. Обкорнали меня под ноль, а стоило только после этого сполоснуться, выдали новую одежду — холщовые штаны и рубаху с нашивкой в виде огненного репья на левой стороне груди.

И всё бы ничего, да только одёжка оказалась не однотонно-серой, как у других неофитов, а в широкую чёрную полоску. Нет, не как у матросских тельняшек, а точь-в-точь как на каторжанских робах.

— Это чего ещё⁈ — возмутился я.

Лысый дядька хмуро глянул из-под седых бровей и рыкнул:

— Одевайся!

На меня накатил запах пересушенной летним зноем земли, и я внял гласу рассудка, решив покуда с прояснением ситуации повременить. Просто возникло ощущение, что ни сами ответы на вопросы, ни форма, в которой их мне дадут, по душе отнюдь не придутся.

Черти драные! Ну чего ещё опять, а?

Из подвала мы подниматься не стали. Прошли по одному тёмному коридорчику, свернули во второй. Там дядька побренчал кольцом с ключами и отпер дверь, попутно снял с неё какой-то охранный наговор. И вновь — коридор, поворот, коридор. Только на сей раз с решётками по обеим сторонам. У меня внутри всё так и опустилось.

Неужто пропал⁈

Присутствие небесной силы ощущалось здесь столь же отчётливо, как и во дворе, но попробуй — дёрнись! Лысый дядька совершенно точно тайнознатец, да и парочку караульных сбрасывать со счетов тоже не стоило. Едва ли на ворота приюта отрядили бы бесталанных простецов. Нет, через них на выход не прорваться. Скрутят!

Дошли мы в итоге до самого конца, а там мой сопровождающий снял с решётчатой двери массивный навесной замок, распахнул её и велел:

— Заходи!

— Зачем ещё? — пробурчал я, шагнув в небольшую камеру с протянувшимися вдоль стены нарами и дырой для справления естественных нужд. Всюду одни только глухие стены, ни единого окошка нет. Всего освещения — масляный фонарь в коридоре. — Вы чего удумали-то⁈

Ответом стал скрип петель, лязг решётки, щелчок возвращённого на место замка, лёгкий скрежет провернутого в нём ключа. Ещё — шаги.

Лысый дядька утопал прочь, а меня от уныния уберегли три немаловажных обстоятельства: во-первых, я по-прежнему ощущал мягкое тепло небесной силы; во-вторых, камера была на самом верхнем уровне казематов при том, что по пути попадались лестницы вниз, и в-третьих, меня не приковали за ногу к стене, как постояльца клетушки напротив.

Тот спал, закутавшись в одеяло, будить его и приставать с расспросами я не стал.

«Всему своё время», — решил, опускаясь на краешек нар.

Пал духом? Да вот ещё! Уж лучше так — в тепле и сухости неизвестностью терзаться, чем ломаным-переломаным в канаве подыхать. Бажен бы меня не пощадил.

Другое дело, что я вполне мог не к Горану за помощью обратиться, а матросом устроиться и в Южноморск уплыть. Вот только Пламен и Волче наверняка тамошним заправилам весточки о беглеце отправили, да и Псарь точно бы на след встал. Шансы из города удрать так себе были, если начистоту.

Я закрыл глаза и обратился к небесной силе.

Вдох. Волна оранжевого тепла по телу. Выдох. Раз. Два. Три.

Всё получилось само собой, не пришлось напрягаться и рвать жилы.

Сила! Меня в один миг переполнила сила!

Яркая и жаркая, но не иссушающая и не обжигающая. Бодрящая!

И сразу стало легче жить, страхи улетучились, дурное настроение сгинуло без следа. Никто бы не стал оставлять доступ к энергии заключённому. Это попросту глупо! Пусть я ещё даже не адепт, но приказом и неофит приложить может! Собью замок — не укараулят!

Значит, опасным меня не считают и попытки побега не ждут. Тогда что?

Уж не знаю, к какому выводу на сей счёт я бы пришёл, не наведайся в каземат приютский врач, глаза которого отличались необычным желтовато-зелёным оттенком. Угадал я род деятельности посетителя по белому халату и в тон ему смешной шапочке, да ещё по пузатому кожаному саквояжу. В остальном же лощённей типа поди — сыщи! Напомаженные завитые усики, холёное без единой морщинки лицо, ухоженные руки с идеально-ровными ногтями.

Ассистировал ему сутулый юноша, натянувший на голову капюшон хламиды так, что наружу торчал лишь самый кончик носа. У паренька из-под хламиды высовывались ноги в сандалиях, а вот белый халат врача не скрывал брюк и кожаных туфель с дорогущими серебряными пряжками.

— Ну-с, юноша! — обратился ко мне врач. — На что жалуетесь?

Голос оказался мягким и обволакивающим, чуток даже приторно-сладким. Таким, наверное, хорошо успокаивать пациента, пока ассистент кость ножовкой перепиливает. Сам не знаю, с чего это взял.

— Да ни на что не жалуюсь! — отозвался я, но сразу же обвёл рукой камеру. — На это вот всё, разве только!

— Тогда будьте так любезны встать в круг.

Я встрепенулся и принялся высматривать на полу магический пентакль или что-то вроде алхимического механизма из подвала Сурьмы, но всё оказалось куда как проще: круг на кирпичах был нарисован чёрной краской, только и всего. Никакой магии.

Мне бы успокоиться, а вместо этого ощутил разочарование.

— Да-да! — приободрил врач и попросил: — Лучезар, рамку!

Ассистент опустил саквояж на пол, расстегнул его и достал металлический прямоугольник с двумя крючками — их он зацепил на горизонтальный пруток решётки. С размером ячейки непонятная штукенция совпала идеально.

— Очки! — коротко скомандовал врач, и ему вручили массивную оправу без линз. — Стёкла!

На сей раз Лучезар вынул из саквояжа и раскрыл длинную шкатулку, под завязку заполненную круглыми разноцветными линзами. Врач вставил в крепление оправы пару оранжевых стёкол и ободряюще улыбнулся.

— Ну-с, юноша, начинайте тянуть в себя и выталкивать прочь энергию, только не абы как, а одной волной. Сие действие, полагаю, вам знакомо? Отлично! Лучезар, стекло!

Ассистент закрепил в рамке прозрачную пластину, определённо изготовленную алхимиком. В глубине толстого стекла мне почудился отсвет сложной вязи колдовских символов, но сразу стало не до её разглядывания: только на глубоком вдохе втянул в себя небесную силу, и тотчас зашумело в голове.

— Выброс резче! — скомандовал врач. — Ещё резче!

Я шумно выдохнул, и он вынул из оправы очков правую линзу, заменил оранжевое стекло сначала красным, затем жёлтым, а после пришла очередь зелёного.

Выдох! Вдох-выдох!

Я тянул в себя энергию и сразу выбрасывал её вовне, а врач менял одну линзу за другой. Опробовав поочерёдно все цвета радуги, он распорядился:

— Стекло!

Его ассистент немедленно убрал прозрачную пластину и заменил её красной. Я запыхался и начал обливаться потом, но тянуть и выбрасывать энергию не прекратил, пусть даже под правым коленом и затеплился огонёк боли, а в груди мало-помалу начало разгораться неприятное жжение.

Вдох-выдох! Раз-два!

Удовлетворила в итоге врача полупрозрачная матово-белая пластина. В оправу он установил оранжевую и фиолетовую линзы, долго так разглядывал меня и задумчиво хмыкал, затем объявил:

— Нестандартно, но приемлемо. — И потребовал: — Повернитесь влево, юноша. Вдохните и не дышите. Да, так! Хорошо, встаньте ровно. Лучезар, перчатки.

Перчатки тоже оказались непростыми — их словно покрыли слюдой. Эти тончайшие пластинки засветились, и я предельно чётко ощутил потёкшую от них магию, а дальше в меня словно незримые пальцы запустили. Только в отличие от проверки у алхимика касания были едва уловимы, как если бы изучалось не тело, а непосредственно дух.

— Понятно, — пробормотал врач некоторое время спустя и повторил: — Приемлемо.

Он стянул перчатки и отдал их ассистенту, затем избавился и от очков.

— Вот что я хочу сказать, юноша… — начал было и замолчал, а после долгой паузы уже быстро и резко выдал: — Вы на кой чёрт вдыхаете энергию, будто она нераздельно связана с воздухом?

Вопрос поставил в тупик, и я развёл руками.

— А как иначе?

— Энергия пронизывает весь мир! Бросьте вдыхать её и начинайте впитывать всем телом. Иначе ничего хорошего вас впереди не ждёт!

Я так поразился, что спросил:

— Почему это?

Ассистент врача ещё возился с рамкой, не иначе именно поэтому тот и соизволил ответить:

— Перво-наперво, вы окажетесь совершенно беспомощны, если вдруг потеряете возможность дышать!

Я припомнил схватку с утопцем и кивнул, но это оказалось ещё не всё.

— Во-вторых, такая техника приведёт к неправильному формированию абриса. Излишне глубокое залегание входящих меридианов помешает нормальному формированию исходящих, это не даст окружить ядро полноценной оправой. И внутренним органам слишком интенсивное воздействие энергии тоже ничего хорошего не сулит. Перестараетесь и спалите себе потроха!

У меня едва челюсть от изумления не отвисла, а врач для убедительности покачал в такт своим словам указательным пальцем.

— Только! Поверхностное! Втягивание! — Он кивнул. — Через седмицу проверю — не возьмётесь за ум, придётся вас забраковать.

— А зачем меня здесь вообще заперли? — спросил я поспешно.

— Это называется — карантин. Не хватало ещё занести в приют какую-нибудь гадость! — Врач зашагал прочь и на ходу сказал ассистенту: — Впиши в рекомендации стол номер три с усиленным питанием.

Они ушли, а у меня прямо-таки от сердца отлегло.

Карантин! Просто карантин!

Всё испортил постоялец камеры напротив.

— Чудны дела творятся! — рассмеялся жилистый молодчик лет тридцати на вид, бритый наголо, как и я сам, и в такой же полосатой робе. Под звон цепи он уселся на шконку, поскрёб заросший длинной щетиной подбородок и покачал головой. — Волк учит козлёнка щипать травку!

Резкий, с впалыми щеками, искривлённым давнишним переломом носом и нагловатыми водянисто-прозрачными глазами он показался выходцем из моей прошлой жизни, вот я и не стерпел, зло рыкнул:

— Поаккуратней со словами!

В ответ послышался смех.

— Ой, простите-простите! Я и забыл, как нервно босяки реагируют на некоторые совершенно безобидные слова!

Здесь и в этой одежде я запросто мог оказаться хоть лавочником, хоть фабричным, но сосед по каземату всё угадал верно, это придало его высказыванию некоторую толику весомости. Я-то ни по выговору, ни по манере держаться не сумел разобрать, кто таков он сам. К тому же опостылело сидеть в тишине, вот и спросил:

— А чего б приютскому врачу не дать наставления неофиту?

Молодчик развеселился.

— Староват ты для нового поступления… — Он сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня.

Прикусить бы язык, но слова собеседника меня не на шутку зацепили, вот и буркнул:

— Серый.

— Так вот, Серый! В таком возрасте сам по себе дар уже не пробуждается. Значит, либо ты втихаря практиковал тайное искусство раньше, либо воспользовался одной из запрещённых техник, а и то, и другое — прямой путь на костёр.

Слова соседа по каземату меня нисколько не удивили, я уже слышал всё это от Горана Осьмого, поэтому небрежно бросил:

— Как скажешь!

Собеседник вмиг уловил изменение моего настроения и зашёл с другой стороны.

— Нет, совет этот умник тебе дал толковый, спору нет. На вдохе тянут в себя силу только адепты, окончательно отказавшиеся от пути возвышения, а всем остальным такая техника категорически противопоказана. Вот только дело в том, что тебе даже и адептом стать не светит. Так на кой чёрт ему проявлять такую заботу?

— Чего⁈ — меня аж подкинуло. — Это почему ещё не светит⁈

— Потому что ты — мясо! Учебное пособие! Расходный материал, на котором станут натаскивать воспитанников!

Горан Осьмой предупреждал, что без его покровительства ничего хорошего мне в приюте не светит, и раз уж устроил сюда, то всяко-разно сгладил все острые углы. Я нисколько в этом не сомневался, но вновь царапнула мыслишка, что босяку не стоит верить ни единому слову охотника на воров.

Впрочем, я тотчас выбросил из головы неуместные сомнения и презрительно фыркнул:

— Чушь!

— Увы, мой юный друг, — вздохнул молодчик. — Увы!

— Да ерунда! — упрямо повторил я. — Почему тогда меня от небесной силы не отрезали, а?

— А зачем? На что способен недоучка вроде тебя?

Я рассмеялся.

— Да хотя бы сбить замок могу!

В своей способности раскурочить запор я и вправду нисколько не сомневался. Мягкое оранжевое сияние небесной силы окружало меня со всех сторон, я мог черпать её сколько угодно, а вода камень точит.

Собью!

— Попробуй! — подначил меня сосед.

За порчу приютского имущества вполне могло прилететь по шапке, но стало интересно, сумею ли попасть по замку, не зацепив при этом прутья, вот и потянул в себя энергию, примерился и ударил приказом. Легонько-легонько и осторожно даже, чтобы уж точно не перестараться и в очередной раз не повредить кисть, но показалось, будто кулаком по железному листу саданул. Ещё и приказ словно отскочил обратно, меня крепенько приложило отдачей. Я прижал руку к груди, упал на колени и выдохнул беззвучное проклятие.

— Здесь всё зачаровано, — спокойно пояснил сосед по каземату, вздохнул и покачал головой. — Но, знаешь, с такой фокусировкой, ты бы и самый обычный замок год сковырнуть пытался.

Я ничего не ответил. Накатило головокружение, поэтому размеренно задышал и перебрался на шконку, а там невольно выдохнул:

— Больно!

Молодчик расслышал меня и рассмеялся.

— В этом весь смысл!

Я зло глянул на него через решётку, легонько толкнулся энергией в правую руку и сразу потянул её обратно, да только фокус не удался. Если в прошлые разы отёк вызывал избыток небесной силы, то сейчас она вся покинула тело, просто по пальцам будто лупанули молотком.

— Знаешь, Серый, — вновь подал голос сосед по каземату, — чудеса иной раз случаются. И я бы даже поверил, что твой дар пробудился естественным образом или дело во влиятельном покровителе, когда б не порча. От тебя так и смердит проклятием, а врач об этом и словом не обмолвился!

Меня пробрало неприятным холодком, но виду я не подал и с презрительной ленцой бросил:

— Так уж и смердит?

— Ну… — задумался молодчик, потёр ладонью бритый затылок и поправился: — Скажем так, попахивает. Обычный тайнознатец внимания не обратит, но врач полноценное обследование провёл и ничего не заметить попросту не мог. Любого из приютских воспитанников сразу бы алхимической дрянью под завязку нагрузил, а тебе и слова не сказал. Почему? Да просто ты расходный материал!

— Чушь! — зло выдохнул я.

— Что за порча, кстати? — полюбопытствовал сосед. — Где подцепил?

Откровенничать я не пожелал. Был наслышан о тюремных подсадных утках, поэтому лишь фыркнул.

— Ерунда какая-то!

Но молодчик и не подумал отстать.

— Нижняя часть тела, там цвет аспекта искажён и смещён в фиолет. Сильнее это проявляется с правой стороны. В колене дело, верно?

Я так изумился, что даже задумался, стоит ли скрытничать, если всё столь предельно очевидно.

Или не очевидно, а это и вправду подсадной? Только нет — не похоже. Роба мятая, лицо усталое, ногу натёрли кандалы. А даже если и подсадной — мне-то что с того? Горан Осьмой прекрасно знал, кто и при каких обстоятельствах наградил меня порчей.

— Давай так, Серый, — усмехнулся молодчик, — ты мне обо всём расскажешь, а я растолкую, какие будут последствия.

— А так растолковать?

Но подначить соседа не вышло, он покачал головой.

— Я должен понимать, с чем именно имею дело, а не гадать на кофейной гуще. Сам понимаешь, ясновидящий здесь бы не очутился.

Если б под коленом время от времени не начинали припекать угольки боли, я бы промолчал, ну а так ответил, не вдаваясь в детали:

— Да просто тайнознатец тростью шибанул, а пепельные братья порчу сняли. Конец истории.

— Так-так-так… — озадачился молодчик. — Ты ведь из Черноводска? Цвет глаз тайнознатца разглядел? Пурпурный, лиловый или фиолетовый?

— Разглядел, — усмехнулся я. — И даже герб видел. Угадаешь?

— Ага-ага-ага… — заулыбался сосед. — Дай-ка подумаю! Бирюзовый василиск на пурпурном, оранжевая саламандра на фиолетовом или чёрный змей на лиловом? У тебя проскакивают чернота, пурпур и фиолет, но совсем нет ярких прожилок, поэтому ставлю на последний вариант. Тот род даром что Пурпурного змея, чёрным его на гербе восточной ветви малюют отнюдь неспроста — выродились и к старшим родичам отношения уже почти не имеют. Так что скажешь?

Молодчик вышел в цвет с первой попытки, чем меня несказанно впечатлил, но с ответом я всё же торопиться не стал. Просто не желал откровенничать, но собеседник расценил эту заминку по-своему и произнёс:

— Ещё пурпур могли дать чары младших семей или вассальных домов рода Багряной росы, но у них всё на кровь завязано, а у тебя ведь не было кровотечения?

Меня передёрнуло. По словам тётки, кровью истекла мама, да и отец ею захлёбываться начал, поэтому и пошёл снимать порчу к монахам. Опять же у меня самого никак не заживала распоротая плетьми кожа, иначе бы к знахарке и не повели. Может, то стародавнее проклятие и вправду наложил кто-то из драной Багряной росы. То, но не это.

— Да нет, всё верно — змей на гербе был, — вздохнул я, подтверждая догадку соседа по каземату.

Молодчик азартно потёр ладонями.

— И что же пепельные братья?

Запираться теперь было попросту глупо — рассказал всё как было, а стоило только дойти до своих походов в часовню Карающей десницы, сосед с довольным видом рассмеялся.

— Ну и хитрованы!

— Это ты о чём? — озадачился я.

— Тот колдун, что тебя приголубил, из бояр с крайне паскудным атрибутом и ещё даже более паршивым норовом, — прозвучало в ответ. — Это у них наследственное, вот и захирели. Прозябают на окраинах Поднебесья, а в Тенезвёзд и носа не кажут — особенно представители восточной ветви сего почтенного семейства, аспект которой ушёл в черноту. А так род древний и некогда очень даже влиятельный. Да и ныне кое у кого он со своими правами и вольностями как кость в горле. Ещё и с опальной школой Чернопламенных терний отношения поддерживает. Немудрено, что братья решили твою карту разыграть.

— Понятней не стало! — резко бросил я.

— Послушай, малыш… — начал было сосед, но сразу поправился: — Серый, нет на свете ничего более прилипчивого, нежели старое доброе проклятие. Желай монахи всерьёз исцелить тебя, они бы не стали устраивать эту профанацию!

— Что устраивать?

Дядька вздохнул.

— Думаю, после удара тростью у тебя должна была отсохнуть нога. И не когда-нибудь в будущем, а в тот же самый день. Скорее всего, ногой бы всё и ограничилось, ну а если нет — сгнил бы самое большее за седмицу. Но ты тянул с походом в госпиталь куда больше и при этом лишь охромел. О чём это говорит?

— Старикан не хотел всерьёз навредить? — предположил я.

— Чушь собачья! — отмахнулся сосед. — Проклятие вгрызалось в ногу, просто слишком медленно! Это говорит о необычайной сопротивляемости заклинаниям этого аспекта. И тебя не стали лечить, порчу до предела ослабили выплеском церковной магии, а после начали подкармливать энергией, дабы, разрастаясь, она не начала жрать раньше времени тело. В церквях повышенный фон небесной силы, для этого тебя присматривать за свечами и отрядили.

У меня голова кругом пошла, я вскочил со шконки и ухватился за железные прутья решётки.

— Но зачем⁈

Вопрос собеседника в тупик отнюдь не поставил.

— Вижу три варианта, — заявил он и начал загибать пальцы. — Проклятие до сих пор живо, если его подкормить и позволить разрастись, то получится выпарить из твоего духа атрибут рода Пурпурного змея. Пусть лишь частично — два или даже только одно колено, но и такие знания стоят баснословно дорого. Впрочем… — Молодчик покачал бритой головой. — Попади ты в руки нечистоплотного алхимика или сектантов — тогда да. А пепельные братья на такое всё же не пойдут.

Вспомнилась магистр алхимии Сурьма, и меня аж передёрнуло.

— Второй вариант, — продолжил сосед по каземату, — это пилюли на основе крови, повышающие сопротивляемость атрибуту рода Пурпурного змея. Но тоже сомневаюсь. Тогда заперли бы в каменный мешок вроде этого и никуда бы уже не отпустили. Нет, монахи определённо не желали, чтобы их в будущем связали с тобой.

— И что остаётся? — спросил я, нервно сглотнув.

— Мститель! — объявил сосед. — Тайнознатцы слишком привыкли полагаться на свои атрибуты, у тебя были бы все шансы зарезать кого-нибудь из младших отпрысков рода. К тому моменту, когда проклятие начнёт пожирать тело, сопротивляемость приблизится к абсолютной, а желание отквитаться и ярость обречённого на смерть не знают границ. Тебя бы даже уговаривать не пришлось, сам бы всё сделал.

Молодчик умолк, я тоже нарушать тишину не спешил, какое-то время всё напряжённо обдумывал, потом спросил:

— Что такое — атрибут?

У собеседника вырвался обречённый вздох.

— Атрибут — это заклинание, которое срастается с духом адепта и по мере перехода на следующие ступени развития усложняется и усиливается. Обычный аркан — совокупность приказов, атрибут — применяется буквально по щелчку пальцев. В боярских родах атрибут наследуется и пробуждается одновременно с даром. У прочих тайнознатцев, за исключением разве что старых дворянских домов с сильной кровью, всё не так. Для них это девятая ступень возвышения.

— Ого! — впечатлился я.

Молодчик покачал головой.

— Ты упустил главное. Проклятие до сих пор в тебе. И оно разрастается, поражает тело и дух. Ты, конечно, учебное пособие и расходный материал, но запросто можешь прожить достаточно долго, чтобы сгнить заживо. Мерзкая участь. Врагу не пожелаешь. И врач, заметь, и словом об этом не обмолвился.

Я долбанул ладонями по прутьям решётки и выпалил:

— Чушь, черти драные! Чушь!

— Как скажешь, — покладисто согласился сосед и, противореча самому себе, продолжил меня изводить: — Лечить тебя определённо не собираются, но есть все шансы замедлить рост проклятия даже без зелий и ритуалов. Сказать как?

Под правым коленом ощутимо припекало, и я нехотя выдавил из себя:

— А что взамен?

Дядька благодушно улыбнулся, но его прозрачные глаза показались вдруг двумя бездонными омутами.

— О, ничего особенного! — сказал он. — Всего-то поможешь мне отсюда сбежать!