Адепт не хуже прочих

Глава 17

Ужин мне принесли отнюдь не тюремный, и оказался он, прямо скажем, куда как лучше приютских харчей. К хорошему быстро привыкаешь — что есть, то есть.

Как, впрочем, и к плохому. Так вот и я приспособился читать, подсвечивая объятой белым пламенем рукой. Призрачный огонь трепетал и светил хуже некуда, поэтому весь вечер я пытался сотворить что-то вроде пламени свечи. Вроде и задача была пустяковой, а справился, лишь начав стравливать энергию по силовой нити, протянутой от ключицы и до запястья. Приходилось беспрестанно удерживать её от разрушения, зато такой огонёк светил куда ярче и ровнее.

Одной из вручённых мне книжиц оказалось описание дюжины прикладных приказов, упомянутых на собрании наставником, а вторая была озаглавлена «О внутреннем равновесии». К моему несказанному облегчению, материал в учебных пособиях был изложен кратко и понятно, незнакомые слова в тексте попадались крайне редко, особой зауми не обнаружилось даже во вступительной части. Правда, не нашлось там и ничего полезного. Разве что почерпнул оттуда разницу между прикладными и служебными приказами: первые могли задействоваться сами по себе, а вторые исключительно в качестве составной части заклинательного аркана.

Э-э-эх! Мне до полноценных чар как…

Я тяжко вздохнул и повёл пальцем по перечню приказов. С ударным, воспламенением и отторжением уже работал, имел представление и о том, как повалить человека или заставить его неподвижно замереть на месте. Помимо этого, упоминалась возможность погрузить разумное существо в сон, но очень уж куцее описание не позволило разобраться в том, каким именно образом жертву загоняют в беспамятство. С мыслеречью ситуация оказалась аналогичной, да и общаться было не с кем, а лечить наложением рук — некого.

Из четырёх стихиальных приказов я после недолгих колебаний решил заняться сотворением воды. Просто для отработки тушения сперва требовалось что-то поджечь, ветру в тесном помещении было не разгуляться, а дрожь земли запросто могла обрушить потолок. К тому же с водой при мне работал Горан Осьмой, и я прекрасно помнил, как истёкшая из воздуха влага слилась в упругий шар, и тот сам собой лёг в ладонь охотника на воров.

Ха! Проще пареной репы!

Попробовал раз, другой и третий, но только ладонь зудеть начала да кожа потрескалась. Тогда сосредоточился на искреннем удивлении при виде призрачно-синего мерцания невесть откуда возникшей воды и — понял.

Повернул ладонь тыльной стороной к полу, влил в приказ небесную силу и приправил его щепоткой воспоминаний, а дальше всё случилось само собой. Шар с небольшое яблоко величиной будто бы соткался из несметного количества мельчайших капелек, мягко опустился в руку и надавил вполне реальной тяжестью.

Вот только синеватого мерцания не было и в помине. Будто не воду, а жидкий пурпур держу! Или даже кровь!

Сосредоточенность дала трещину, вода вскипела и расплескалась, ошпарила пальцы, но не кипятком, а магией — ожогов не осталось. Зато пришлось сушить одежду и оттаскивать от лужи тюфяк. Воздух в камере сделался неприятно сухим, я начал покашливать и на будущее от обращения к стихиям решил воздержаться.

Утром подсветил себе белым пламенем атрибута и с ненавистью поглядел на опостылевшую дверь.

Вот сейчас ударю, и шибанёт отдачей, вонзятся болезненной судорогой охранные чары. Хочется мне этого? Да нет, конечно! Я же с головой ещё дружу! Могу не бить? И вновь ответ однозначней некуда: не могу. Мне ко всем этим магическим премудростям дорога заказана, мой потолок — приказы. Надо упражняться!

Но заняться этим решил уже после завтрака, а для начала свил силовую нить и запалил на пальце белый огонёк — такой яркий, какой только смог. После взялся штудировать книженцию о каком-то там внутреннем равновесии. Принцип достижения оного оказался схож с обращением к внутреннему зрению, только здесь требовалось полностью растворить сознание в глубинах духа.

Получилось это у меня? Да чёрта с два!

Уже и позавтракал, и обед принесли, а я всё так же перечитывал особо запутанные места. В итоге раззевался, и сами собой начали слипаться глаза. Это и навело на одну небезынтересную идею.

Когда лязгнул засов и с лёгким скрежетом опустилась закрывавшая оконце в двери заслонка, я вернул посуду, а после окликнул надзирателя:

— Погоди-ка!

Видел я лишь подсвеченный фонарём силуэт, но это обстоятельство помешать никак не могло.

— Чего ещё? — прозвучал в ответ молодой и крайне недовольный голос. — Ты тут не один!

Разносил арестантам еду ученик, и я мысленно усмехнулся.

«Ну хоть не наставник!» — подумал, прежде чем вколотить в чужое сознание приказ «спать!»

И будто сам себя доской со всего маха по башке саданул! Ноги подкосились, я повалился на пол и скорчился, не в силах пошевелиться из-за сведённых спазмами мышц.

— Здесь же защита, дурик! — рассмеялся молодой человек и захлопнул заслонку, а после с тихим металлическим шорохом вернул на место засов. Стало темно.

Я полежал немного, потом собрался с силами и переполз на тюфяк. Чертовски не хотелось истязать себя, но пару минут спустя переборол постыдную слабость и поднялся на ноги. Кулачные бойцы набивают костяшки, а у меня свой путь!

Удар!

Приказ отскочил от двери отдачей, голова мотнулась как от доброй оплеухи, но на сей раз я почти сумел перебороть воздействие охранных чар и на пол не повалился, устоял.

А-ха! Вот это я понимаю — тренировка, а самокопания мне и даром не сдались!

И я бил ударными приказами и шибал отторжениями по зачарованной двери до тех пор, пока удавалось гасить ответную реакцию защитных чар, затем разминался, отжимался и брался тянуть в себя энергию. Направлял её к солнечному сплетению и сжимал в сияющий шарик. После — держал клятые десять счётов. А если вдруг досчитывал до одиннадцати, то в следующий раз втягивал в себя чуть больше силы. Как балаганный силач постепенно увеличивает вес штанги, так и я мало-помалу поднимал нагрузку.

Но и практиковаться в обретении внутреннего равновесия, несмотря на кажущуюся бесполезность этой техники, не бросил. И, как ни странно, некоторое время спустя дело сдвинулось с мёртвой точки, и я наловчился улавливать, как оплетают и сминают дух щупальца охранных чар. Если прежде закрывался от них вслепую и действовал исключительно наугад, то теперь начал перехватывать в девяти случаях из десяти. За счёт этого колотил по двери сильнее и чаще.

Своих попыток достать разносивших еду учеников я тоже не оставил и очень скоро сделался всеобщим посмешищем, но, когда после одного моего приказа где-то неподалёку корабельным ревуном рявкнула сирена, всем резко стало не до смеха.

— Прекрати немедленно! — заголосили из-за двери. — Перестань!

— Убирайся к чёрту! — гаркнул я в ответ. — Директор разрешил упражняться! Даже книжку с описанием приказов велел выдать!

— Подотрись ею, придурок! Угомонись, а то без еды оставлю!

— Давай! — расхохотался я. — Думаешь, мне просто так харчи с кухни носят? Да просто так даже кошки не родятся!

Донеслось злобное бурчание, но на хлеб и воду меня в итоге не посадили, а когда на огонёк заглянул старший наставник, я его и слушать не стал.

— Не мешайте учебному процессу! — крикнул и врезал по двери ударным приказом.

Ответ заглушил вой ревуна.

Закрывавшую оконце пластину я вынес накануне своего освобождения.

И до того бил прицельно по этому листу зачарованного металла, а тут будто озарение какое-то снизошло. Если прежде просто выбрасывал перед собой раскрытую ладонь, словно ядро толкал, то здесь дополнительно крутанул кистью и — хрустнуло!

Удерживавший заслонку засов сорвало, и та с грохотом распахнулась, а меня, счастливого до совершеннейшей невозможности, спустили уровнем ниже — в сырую и холодную камеру с решётчатой дверью. Прутья в той были с запястье толщиной, их покрывал прекрасно различимый на фоне ржавчины чёрный узор защитных рун, а попытка дотронуться обернулась скрюченными пальцами. Приложить решётку своим коронным приказом я в итоге так и не решился. Просто показалось вдруг, что в этом случае запросто может понадобиться новая рука. Ну или как минимум окажусь вынужден задорого пришивать старую.

К чёрту! В другой раз!

Выпустили на рассвете. Первым делом загнали в купальню, там выдали новый комплект одежды, а грязную школьную форму отправили в прачечную. Ещё побрили и обновили причёску. Всё это — за мой счёт. Долг перед учебным заведением самую малость подрос, но погляделся в зеркало и махнул рукой.

Сойдёт!

Всех абитуриентов давно разделили на отряды, появление нового человека оказалось для наставников полнейшей неожиданностью, и меня изрядно погоняли туда-обратно, пока не велели присоединиться к группе адептов, толпившихся перед запертой дверью одной из аудиторий.

Я поприветствовал всех разом и был преимущественно этими всеми проигнорирован. Разве что радушно улыбнулась в ответ Заряна да коротко кивнул Буремир. Ещё — уколола заинтересованным взглядом черноволосая малышка, с которой трясся в одном экипаже по дороге со станции. А больше я никого здесь, собственно, и не знал. Впрочем, нет — одним из юнцов оказался тот худой паренёк, что интересовался у наставника дисциплинами вступительного курса.

Тростиночка-Заряна двинулась было ко мне, но именно в этот момент распахнулась дверь просторного помещения с окнами от пола и до потолка. На полу там лежали обычные на вид циновки, все привычно расселись на них, я тоже скинул сандалии и занял свободную. Никакой наставник нас своим визитом не почтил, лишь прохаживался вдоль стены с важным видом Огнеяр. Другой ученик вкатил тележку с одинаковыми стеклянными посудинами — узкими и высокими, укупоренными деревянными пробками. Каждому абитуриенту досталось по одной, вот только в отличие от остальных я вливать в себя непонятную микстуру не стал и перво-наперво уточнил:

— А мне точно можно?

Молодой человек воззрился недоумённо.

— А почему нет? Ты какой-то особенный?

— Ну да! — подтвердил я. — Особенный! Ваш очкастый сказал, мне алхимию нельзя. А это ведь она, так?

Парень вполголоса ругнулся, забрал странный сосуд и отошёл с ним к наблюдавшему за абитуриентами Огнеяру. После недолгого, но крайне ожесточённого спора он и вовсе куда-то убежал, а по возвращении недовольно буркнул:

— Так занимайся!

— Чем?

Ученик аж глаза закатил.

— Это зал для медитаций, балда! Пытайся обрести внутреннее равновесие!

Он собрал пустые посудины и укатил тележку, а я постарался погрузить сознание в глубины духа, но сразу понял, что лишь впустую потрачу на это своё время. Отвлекала непривычная обстановка, мешали шаги и шорох одежды приглядывавшего за нами ученика, раздражало сопение других абитуриентов. И в таких вот условиях пытаться внутреннее равновесие обрести? Вздор!

Да я только тем в карцере и занимался, что медитировал!

Куда уж больше?

И я оставил потуги взобраться на очередную ступень возвышения, вместо этого завертел головой по сторонам. На фоне Заряны и черноволосой пигалицы остальные барышни откровенно терялись, и примерно так же дворянчик Буремир своей статью затмевал других юнцов. Впрочем, в первую очередь меня интересовала не внешность соучеников, внимание привлекла некоторая неуловимая общность — нечто делавшее их схожими друг с другом и одновременно отличавшее от всех прочих абитуриентов.

Какое-то время я размышлял об этом, но ничего путного так и не придумал. Мало-помалу дыхание выровнялось и отодвинулись на второй план посторонние звуки, как-то незаметно для себя самого я отрешился от окружающей действительности и обратился к внутреннему зрению, вот тогда-то и снизошло озарение.

Никто в этой комнате не был прозрачно-бесцветным!

В ауре Заряны присутствовал оранжевый янтарь, дух Буремира отличали золотистые переливы, имелась блёклая желтизна и у всех девиц кроме черноволосой пигалицы, а большую часть юнцов отмечали вариации красновато-коричневых тонов. Остальные — я, симпатичная брюнеточка, худой любознательный парнишка, кудрявый чернявый типчик и смазливый паренёк со стянутыми в косицу волосами — были белыми.

Склонность к аспекту! В одну группу собрали абитуриентов с проявившейся склонностью к тому или иному аспекту, и мне удалось её каким-то образом уловить!

В остальном же провёл время в зале для медитаций совершенно бездарно, лишь в очередные долги себя вогнал. Ну а как иначе? Урок посетил — проставили галочку, начислили плату.

По окончании медитации Огнеяр повёл нашу группу на занятие по отработке приказа отторжения, но я сбежал с него сразу, как только понял, что ничего нового мне там не расскажут. Отправился в обеденный зал, ткнулся в запертые двери и сел на подоконник, порылся в узелке с монетами, выудил пятиалтынный, начал гонять его меж пальцев. Как знал, что понадобится.

Когда отперли и распахнули настежь двери, я внутрь не пошёл, остался сидеть на месте. Не терзался сомнениями и не колебался, просто дожидался босяков — тех, которых приметил в самый первый день на площади у ворот.

Оба парнишки были среднего роста, жилистыми, резкими в движениях и злыми. Что злыми — это наверняка. И хоть походила эта парочка друг на друга словно братья, роднёй они точно не были.

— Уважаемые! — прищёлкнул я пальцами и продемонстрировал серебряную монету. — Подработка интересует?

Босяки разом остановились и уставились на меня во все глаза.

— Что за подработка?.. — спросил брюнет.

Его приятель, светловолосый и вихрастый, немедленно эту фразу подхватил и переиначил:

— За такие-то гроши?

— Просто поговорить, — усмехнулся я. — Вот скажите, как тут лавочник поживает?

— Какой ещё лавочник?

Я вздохнул и покачал головой.

— В деньгах не нуждаетесь, да? Что ж… С пониманием!

Пятиалтынный пропал из пальцев, и вихрастый хмуро бросил:

— Не гони лошадей, боярин! Если ты о Златоборе, так он из купчишек.

— Не суть! — отмахнулся я. — Как он тут поживает без меня? Залатали?

Темноволосый кивнул.

— В тот же день ещё, — подтвердил он. — А поживает… Да как он поживает? Как все!

— Не, босяки, — вздохнул я, — так мы с вами каши не сварим…

— Погоди ты! — одёрнул меня светловолосый. — Златобор твой поначалу к одной из благородных подкатывал, но от ворот поворот получил. Нас подряжал дворянчика проучить, чтобы вокруг его зазнобы не увивался, так мы отказались.

— Значит, Заряна лавочника отшила? — пробормотал я, прикидывая, получится ли это использовать в своих целях. — А что же дуболомы его фабричные — побоялись с дворянчиком связываться?

— Может, и не побоялись бы — они ж на голову ударенные, только за две седмицы, пока в карцере куковали, до этого барана дошло, что ему ничего не светит, вот и угомонился.

— Ага! — подтвердил второй босяк. — А как фабричных выпустили, так они всегда при нём.

— Не всегда, — поправил приятеля вихрастый. — Их по разным отрядам раскидали, да и в библиотеку не ходят — в буфете купчишку дожидаются. Есть здесь такой, где за деньги пиво наливают.

— Он платит? — уточнил я.

— А кто ещё?

— А босяк? Так с фабричными и водится?

— Тень-то? Не, они теперь волком друг на друга глядят, — сказал светловолосый, поймал пятиалтынный и расплылся в довольной улыбке. — Благодарствуем!

Я соскочил с подоконника и придержал парней.

— Сейчас с фабричными потолкую — как свидетелей опрашивать станут, скажите, что они первыми начали. С меня тогда ещё четвертак.

— Не-е! За такое полтинник на двоих гони. Не жмись, ты ж боярин!

— Похоже, будто у меня деньги куры не клюют? — нахмурился я. — И четвертака за глаза! Сделаете — расплачусь, как из карцера выйду.

Босяки переглянулись, но всё же кивнули — один и другой.

— Замётано.

Я взял у входа деревянный поднос, но к раздаче не пошёл и присоединился к троице своих знакомцев, сел сбоку от Златобора, напротив фабричных.

— Не дёргайся, лавочник! — недобро улыбнулся я. — Бить не буду.

Тон мой говорил об обратном, и крепыши напряглись.

— В карцер захотел? — хмуро бросил тот, с которым я ехал с железнодорожной станции — повыше и понаглей.

— Карцер — мой дом родной, — заявил я в ответ серьёзней некуда и усмехнулся: — Вам-то разносолы туда не носили! — После вновь обратил своё внимание на Златобора. — Не ёрзай, лавочник! Просто поговорим!

— Я из купцов! — с вызовом бросил покрасневший от возмущения юнец.

— Плевать! — отмахнулся я и потребовал у фабричных: — Идите погуляйте пока!

Но те уходить не пожелали.

— Вот ещё! — фыркнул один.

— Сам гуляй отсюда! — поддержал товарища второй.

— Ну-ну! — усмехнулся я и предупредил: — Станете пасть разевать, пожалеете! — И отвернулся от них, сказал Златобору: — За тобой должок, лавочник!

Лощёный юнец едва не подскочил.

— Это ты чего ещё удумал⁈ — возмутился он. — Ничего я тебе не должен!

— Должен! — отрезал я. — Ты на меня этих дурней натравил, они мне нос разбили, пришлось за стирку платить. Я чужого не беру, но что моё — то моё.

Фабричные после этого заявления явственно расслабились, а Златобор и вовсе посмотрел с нескрываемым презрением.

— Так ты из-за этих грошей сюда пришёл? Уймись! Чай, не обеднеешь!

Я покачал головой.

— Ты не понял, лавочник! По-хорошему или по-плохому, но я своё получу. Если понадобится — буду день за днём тебе при всём честном народе подзатыльники отвешивать, пока не сорвёшься и в драку не полезешь. А не хватит духу — тоже ничего. На тебя после такого самая распоследняя замухрышка не посмотрит!

Фабричные разом набычились. Один хрустнул костяшками пальцев, другой зло спросил:

— А мы на што?

— А вы в другом отряде! — ухмыльнулся я и продолжил давить на Златобора: — И ты либо всеобщим посмешищем станешь, либо в карцере прохлаждаться наравне со мной будешь. Отстанешь, вылетишь и вернёшься в лавку к папочке. И знаешь, что он тогда тебе скажет? Он скажет: ну и на кой чёрт ты вообще в школу сунулся? Столько денег на тебя перевёл, бестолочь, и всё впустую!

И вот тут я угадал, Златобор после этих моих слов как-то съёжился даже.

— Ты ж кем-то большим хотел стать, — насел я на него пуще прежнего. — Важным и влиятельным. Тебе тайные искусства и даром не сдались, тебе власть нужна. Чтоб не прятаться от босяков за мамкиной юбкой, и не жаловаться папе на соседское хулиганьё…

— Замолчи! — потребовал Златобор, стискивая кулаки. — Закрой свой поганый рот!

Но — нет, меня уже понесло.

— Вечно от всех конфетками-пряничками откупался. Лишь бы только не били и с тобой водились. А потом что? Из кассы подворовывать начал и ватагу отбросов собрал, в царька играть начал? Так тебя просто доили! И до сих пор доят! А здесь такое не в чести. Здесь все тайнознатцы! Каждый задолжает за обучение больше, чем лавка твоего папеньки стоит! Почему, думаешь, девчонки на тебя как на пустое место смотрят? Да просто им и даром такая размазня не сдалась!

До самого конца не был уверен, что выгорит, но нет — нащупал болевую точку, отдавил мозоль.

— Да ты! — взвыл Златобор, вскакивая с лавки, и я ткнул уголком подноса по лицу крепыша напротив, подносом же прикрылся и от кулака второго из подпевал лавочника.

Хрустнуло! В руках у меня осталось две доски, я врезал обеими разом по ушам зажавшего отбитую руку фабричного, а дальше на меня навалился Златобор. Пустое! Прежде чем лавочник успел вцепиться в горло, я коротким тычком в печень усадил его обратно на лавку.

И сразу: ниц!

Но — фигу с маслом! Я устоял.