Апельсиновый вереск. По ту сторону Ареморики

Хагалаз

— Не зевай, — щелкнула его по носу Сольви.

Отяжелевшие веки медленно открылись, и Хагалаз увидел перед собой ее. Стройную черноволосую красавицу. Вчера ей минуло семнадцать лет, но для него она все еще была маленькой девочкой, ворующей яблоки из сада часового Хуго. Хотя нельзя не признать, Сольви имела все достоинства взрослой женщины… Его оголенная спина напряглась, чувствуя под собой жесткую кору дерева. Сейчас тренировки занимали все свободное время. Если он хотел стать дьердом, ему нужно было приложить больше усилий. Гораздо больше, чем остальным всадникам. Он никому не позволит себя обойти.

Хагалаз встал и потянулся, разминая затекшие после сна мышцы. На плече начала ныть старая рана. Когда он был юнцом, то по собственной глупости полез на рожон, из-за чего и получил в наказание сорок пять ударов розгами. Вся его спина была исполосована шрамами, но плечу досталось больше всего.

— Я принесла тебе завтрак, — улыбнулась Сольви. Сердце из груди выскочило, но Хагалаз поймал его и заставил вновь биться в спокойном темпе. Что за шутки? Почему он так странно реагирует на ее улыбку?

Сольви была одной из тех девушек, которые не были обделены мужским вниманием. Каждый второй всадник в Часовых Городках хотел за ней ухаживать. Хагалаз незаметно поморщился. Хотя нет, скорее просто хотел ее. Она была смелой, но при этом невероятно хрупкой. Именно Сольви всегда бросалась защищать слабых всадников, которым делать в Часовых Городках было нечего. Слабаков отсеивали с каждым этапом обучения, чтобы в конце остались только те, кто достоин служить империи. Сольви будет достойной всадницей, а значит, с личной жизнью может попрощаться. Она не тратила свое время на жалкие ухаживания. Мужчины, желавшие заполучить ее сердце, были ей неинтересны.

И все же почему-то она уже который год таскалась за ним.

Девушка поставила на траву тарелку с вязкой манной кашей и железную кружку с яблочным соком.

— Я не голоден, — это была неправда. Хагалаз ощущал зверский голод, и в нем выражалась не только потребность в еде. Он боялся признать, что, как и многим идиотам, приносящим ей полевые цветы под окно, ему нужна была Сольви.

— Ты ничего не ел со вчерашнего утра, — в ее голосе прорезался металл, а мужчина отступил назад, — Хочешь умереть от голода?

Под ее суровым взглядом Хагалазу пришлось опуститься обратно на траву, взять ложку и попробовать состоящее из комочков месиво. Как только горячая каша коснулась неба, он закашлялся, схватил кружку с соком и запил.

— Во имя Пресвятой Морриган, только не говори, что ты сегодня дежурила на кухне!

— Ну… — она потупила глазки, а на ее щеках заалели два пятна.

Хагалаз резко выдохнул, отводя взгляд.

— Каша ужасно соленая. Влюбилась, что ли? — он прищурился.

— А если и так? — она с вызовом вздернула подбородок.

— Тебе не стоит помогать на кухне, пока это не пройдет. — Хагалаз отодвинул от себя тарелку, сочувствуя всем, кто сегодня поднимется на завтрак.

— Я не хочу, чтобы это проходило.

Сольви сжала свои крохотные кулачки. Мужчина почувствовал, как она гневно буравит его взглядом.

— Если хочешь стать достойным всадником, тебе придется подавить в себе любое зарождение чувств. Ты должна быть предана в первую очередь империи, во вторую — своему командиру и в третью — отряду, в котором будешь служить.

— Тогда, — Сольви подошла ближе и наклонилась. Ее кудри упали ему на плечи, и на миг у Хагалаза перехватило дыхание. Она была слишком близко, и он не мог двинуться, не мог протянуть руку и отодвинуть ее от себя силой. Хэлл замер, ощущая ее прохладное дыхание у себя на губах, — я откажусь от чести быть всадником.

Сольви преодолела миллиметр и поцеловала его.

Пресвятая Морриган, почему вокруг таверны так остро витает аромат пересоленной каши?

— Окружить здание, — хрипло произнес Хагалаз.

Всадники рассредоточились по периметру, а хьенд вошел внутрь. Хищный беглый осмотр ничего не дал. Авалоны здесь не было. Как и пленных. Но фигура истины указывала направление их движения, они совершенно точно находились здесь совсем недавно. Аромат каши стал невыносим, и Хагалаз попытался дышать через рот. Глупо, конечно, но только так он мог сопротивляться нахлынувшим воспоминаниям. Они болезненно ранили.

— Хьенд Кадоган, — мужчина повернул голову и увидел скрючившуюся старушку в широкой шляпе. Опираясь на деревянную клюку, она, прихрамывая, направилась к нему. — Какая честь видеть сильных мира сего в своей скромной таверне.

Показалось или ее голос сочился сарказмом?

— Вы хозяйка? — спросил он, стараясь не обращать внимание на странное напряжение вокруг.

— Тетушка Наяна, если угодно.

— В вашей таверне укрывался один из моих всадников. Женщина по имени Авалона Кэрролл. Стройная, две темные косы, зеленые глаза. Видели такую?

— Всадники редко сюда захаживают, — ответила тетушка Наяна, почесав подбородок.

— Вы не ответили.

Она усмехнулась, покачав головой.

— Твои мысли заняты совсем другим, хьенд. Может быть, хорошенько подумаешь и спросишь меня о чем-то ином?

Хагалаз прищурился. Странно, казалось, она находилась у него в голове. Насколько бы сильно хэлл не желал сосредоточиться на своей истинной цели, каждый раз перед его лицом мелькал образ юной Сольви. Его жены. Пока таверну окружал запах пересоленной каши, Хагалаз не мог думать о другом.

— У вас отвратительно готовят, — сказал он. Хозяйку ничуть не задели его резкие слова.

— А ты сначала попробуй.

Она усадила его за свободный круглый столик, и в тот же миг к нему подскочили официанты с подносами. Тарелка с манной кашей и железная кружка сока. Да они издеваются. У него нет времени на то, чтобы предаваться воспоминаниям и все же… Он взял ложку и зачерпнул кашу. Она была кошмарно соленой. Уголки губ мужчины поползли вверх. Да, это определенно была она. Манная каша, приготовленная в военном чугунном котле. Вкус не изменился.

— На самом деле люди — это открытая книга, — произнесла тетушка Наяна, с кряхтением занимая стул напротив, — кто-то раскрывается сам по себе, и его страницы читаются легко, к кому-то приходиться пробираться через дебри словесных оборотов и сносок, а кто-то отказывается открываться, не осознавая, что уже открыт, просто титульный лист пуст, как и все остальные страницы. Ты именно такой.

Она улыбнулась, и морщины на ее лице стали напоминать зигзагообразные молнии.

— Ты пишешь себя сам, пока других создают, — плечи Хагалаза напрягались с каждым словом этой удивительно проницательной женщины. — А теперь спроси себя снова. Зачем я сюда пришел? Что я хочу получить? И я ли этого хочу?

Хагалаз встал, стул отъехал назад, но не упал. Зачем он пришел в таверну? Что за глупый вопрос? Он хотел найти Кэрролл, убедиться, что она предатель или, наоборот, опровергнуть это предположение.

— Только отвечай правдиво, — добавила хозяйка.

Честность. Хагалаз оказался в таверне не только потому, что фигура истины направлялась сюда. На самом деле ему жизненно необходимо найти девчонку, чтобы убедиться, что она в порядке. Он волновался, и это волнение сказывалось на его привычных отточенных действиях. Он должен был вести допрос, но вместо этого допрашивали его. Какая ирония.

Что же он хочет получить? Обратные доказательства ее вины. Он не хотел быть палачом, погубившим единственного человека, который за столько лет стал ему дорог. Если Ави окажется предателем, ему придется отдать ее на растерзание инквизиторам. Придется наблюдать за ее казнью. Он не вынесет этого. Как никогда один из сильнейших хьендов Континентальной Империи близок к тому, чтобы сломаться. Она — его слабость. Только она.

Но чего на самом деле он хочет? Защитить ее и понять, почему она сбежала. В этом кроется его сокровенное желание. Хагалаз просто хотел понять, почему. Без упреков и обвинений, просто знать, почему, когда он предложил ей сбежать, она стоически отвергла его покровительство, но потом сама же пустилась в бега?

Вот чего он хотел.

Правда, это не имело никакого значения. Его желания малы и ничтожны по сравнению с верностью к империи. Желания Хагалаза — проявление секундной слабости, они пройдут, как и ноющая боль в груди, как и иглы, что целиком пронзили сердце. А вот воля императора будет жить вечно. И он ничего не мог с этим сделать. Долг обязывал поступиться с собственным эгоизмом, забыть о его существовании.

И Хагалаз забыл.

— Где она? — его низкий голос завибрировал от раздражения.

Тетушка Наяна вздохнула, взглянув на хьенда так, словно тот был последним дураком.

— Честность — не твоя сильная сторона.

Хагалаз вздрогнул, когда услышал из ее уст строчки, начертанные Авалоной в письме.

— Ты ведь уже сделал выбор и независимо от моего ответа, все равно сделаешь это, верно? — разочарованно протянула старушка.

Все, хватит. Хагалаз прошагал мимо нее, но замедлил шаг, когда в спину прилетели слова, сказанные на отдаленно знакомом наречии.

— Хаэло ноата он гаррде хоэло.

Правильное решение не всегда верное.

(примечание: Хаэло ноата он гаррде хоэло — древняя скаэльская поговорка, была популярна в обиходе когда на месте Империи Сион высилось княжество Скаэль. Трактовки скаэльских поговорок различны, и все зависит от перевода, но конкретно в этой, под словом “Хаэло” подразумевается “Правильный” или “Выбор в сторону нужного”. А “хоэло”, отличающееся всего одной буквой “Верное” или “Вероятное”. Поговорка имеет значение неправильного, но значимого выбора)

Через несколько дней фигура истины медленно, со скоростью раненой черепахи все еще ползла по карте. Хагалаз поморщился и отвернулся, гипнотизируя уходящие ввысь стеллажи с книгами. Как она сказала? Правильное решение не всегда верное? Бред. И поговорка, и старушка, что ее произнесла. Хэлл знал, что ему нужно делать, только уже который час не мог на это решиться. Он обходил стол по кругу, заложив руки за спину, и наблюдал, как Ави пробирается в чащу Багряного леса.

То, что хьенд собирался сделать, противоречило его собственным убеждениям. Но согласно тексту Священного Писания, именно это обязан сделать главнокомандующий армии, когда Империи Сион угрожает опасность. Угроза в лице Авалоны Кэрролл выглядела смехотворно. Маленькая вертлявая девчонка. Кому она может навредить? Разве что самой себе.

Но она предатель и все это время имела доступ к закрытой информации. С ней нужно покончить.

Хагалаз зарычал от бессилия и стукнул кулаком по столу, как совсем недавно сделал Фонзи. Мужчина взъерошил волосы, его лицо искривила судорога боли. Он боролся сам с собой. В голове, будто бы специально издеваясь, звучал голос сына.

“Она для тебя значит больше, чем кто-либо. Я не поверю, что ты будешь стоять и смотреть, как Авалону сжигают заживо”.

О нет. Хагалаз не собирался смотреть на ее казнь. Он готовился совершить ее сам, взять на себя это бремя. Если он не сделает это сейчас, она все равно умрет, но в муках инквизиции. Именно этим пытался успокоить себя хэлл. Он протянул руку вперед, чтобы коснуться фигуры, но ладонь замерла, так и не обхватив пальцами стекло, за которым клубилась дымка.

— Будь на ее месте другой, я не стал бы медлить, — его голос дрогнул в тишине Зала Совещаний. И эта тишина неожиданно сбросила с Хагалаза тяжелый ошейник. Слишком долго он был цепным псом, холодным и безжалостным. Он закричал, подобно зверю, впавшего в ярость, — Почему она? Почему именно она?

Он рванул на себя карту, фигура истины прокатилась по столу и полетела вниз. Глаза Хагалаза расширились от страха. Резкое движение и он поймал фигуру над самым полом и бережно прижал к груди.

— О, Ави, девочка… Что же ты натворила?

К горлу подкатила тошнота, а желудок скрутился в узел. Если бы он только мог ей помочь… Рой голосов в его голове постепенно стихал. Хьенд поднес фигуру к губам, чувствуя ужасающий холод. Правильно. Так и должно быть.

Холодно и пусто.

Когда он разжал пальцы, показалось, что мир остановился. Люди перестали бегать по улицам Коэтры, всадники не тренировались на поле под командованием Аврелии, а он совсем не пытался убить девчонку, которую оберегал все эти годы. Для Хагалаза мир замер, когда фигура истины потеряла опору и снова полетела вниз. В этот раз с его молчаливого согласия. Пока фигура рассекала воздух, Хагалаз думал, что все же ей больше идут косы, чем высокий хвост.

Оглушающий треск. Барабанные перепонки задрожали. Стекло разбилось на маленькие осколки, льдинки украсили пол, переливаясь искрами. Туманная дымка начала рассеиваться, а Хагалаз так и замер рядом с ней. Потом зачем-то наклонился и попытался поймать пальцами. Но ощутил не осязаемую пустоту. Точно такая же клубилась у него внутри. Горло сдавило, а воздуха не хватало. Мужчина даже схватился за край стола, стараясь удержать равновесие.

Он сделал все правильно. Во имя империи и императора он обязан был это сделать. Пока он пытался себя в убедить в том, во что сам не верил, его пульс постепенно замедлялся.

Хагалаз перестал держаться за стол и нашел в себе силы присесть и собрать осколки. Но выкинуть он их не смог. Так и держал в ладонях, пока они больно царапали загрубевшую кожу.

Все так, как должно быть. Иначе быть не могло… Иначе…

— Да чтоб вы все сдохли в своем огне! — не своим голосом произнес Хагалаз, падая на одно колено.