Библиотека литературы Древней Руси. Том 15 (XVII век)

Во дни благовернаго царя и великого князя Иоанна Василиевича[367] всея Русии от его царьского двора бе мужъ благоверенъ и нищелюбивъ, именемъ Иустинъ, пореклом Недюревъ[368], саномь ключникъ, имея жену, такову же боголюбиву и нищелюбиву, именемъ Стефаниду, Григориеву дщерь Лукина[369], от града Мурома. И живяста во всякомъ благоверии и чистоте, и имяста сыны и дщери, и много богатьства, и рабъ множество. От нею же родися сия блаженная Улияния.

Бывши же ей 6 лет, умре мати ея, и поятъ ю[370] в пределы муромъские баба ея, матери ея мать, вдова Анастасия, Никифора Дубенского дщи, и воспитающе во всякомъ благоверии и чистоте 6 же летъ. И умре баба ея, и по заповеди ея поятъ ю к себе тетка ея Наталия, Путилова жена Арапова.

Сия же блаженная Улияния от младых ногтей Бога возлюби и Пречистую его Матерь, помногу чтяше тетку свою и дщери ея, и имея во всемъ послушание и смирение, и молитве и посту прилежаше. И того ради от тетки много сварима бе[371], а от дщерей ея посмехаема. И глаголаху ей: «О безумная! Что в толицей младости плоть свою изнуряеши и красоту девьственую погубиши?» И нуждаху ю рано ясти и пити. Она же не вдаяшеся воли ихъ, но все со благодарениемъ приимаше и с молчаниемъ отхождаше, послушание имея ко всякому человеку. Бе бо измлада кротка и молчалива, небуява,[372] невеличава и от смеха и всякия игры отгребашеся, аще и многажды на игры и на песни пустотные от сверьстницъ нудима бе[373]. Она же не приставаше к совету ихъ, недоумение на ся возлагаше[374], и темъ потаити хотя своя добродетели. Точию въ прядивномъ и в пяличномъ деле[375] прилежание велие имяше, «и не угасаше свеща ея вся нощи»[376]. А иже сироты и вдовы немощныя в веси[377] той бяху, и всех объшиваше, и всехъ нужных[378] и больныхъ всяцемъ добромь назираше[379], яко всемъ дивитися разуму ея и благоверию. И вселися в ню страхъ Божий, не бе бо в веси той церкви близъ, но яко два поприща[380]. И не лучися ей в девичестемъ возрасте в церковь приходити, ни слышати словесъ Божиихъ почитаемыхъ, ни учителя учаща на спасение николиже, но смысломъ бо Господним наставляема нраву добродетелному.

Егда же достиже 6-го на 10 лета[381], вдана бысть мужу добродетельну и богату, именемъ Георгию, прорекломъ Осорьину, и веньчани быша от сущаго ту попа, именем Потапия[382], въ церкви праведнаго Лазаря в селе мужа ея[383]. Сей поучивъ ихъ по правиломъ святымъ закону Божию, она же послуша учения и наказания[384] внятно и деломъ исполняше. Еще бо свекру и свекрови ея в животе сущимъ[385], иже видевъше ю возрастомъ и всею добротою исполнену и разумну, и повелеста ей все домовное строение правити[386]. Она же со смирениемъ послушание имяше к нимъ, ни в чемъ не ослушася, ни вопреки глагола, но почиташе я[387] и вся повеленная ими непреткновенно[388] соверьшааше, яко всемъ дивитися о ней и многимъ искушающимъ ю в речах и во ответехъ. Она же ко всякому вопросу благочиненъ и смысленъ ответъ даяше, и вси дивляхуся разуму ея и славяху Бога. По вся же вечеры довольно Богу моляшеся и коленопреклонения по 100 и множае, и, вставая рано, по вся утра такоже творяше и с мужемъ своимь.

Егда же мужу ея на царьскихъ службах бывающу лето или два, иногда же по три лета во Асторохани[389], она же в та времена по вся нощи без сна пребывающи, в мольбахъ и в рукоделии, в прядиве и в пяличномъ деле. И то продавъ, нищимъ цену[390] даяше[391] и на церковное строение; многу же милостыню отай[392] творяше в нощи, в день же домовное строение правяше. Вдовами и сироты, аки истовая мать, печашеся, своими руками омывая, и корьмя, и напаяа. Рабы же и рабыни удовляше[393] пищею и одеждею, и дело по силе полагаше, и никого простымъ именемъ назваше[394], и не требоваше воды ей на омовение рукъ подающаго, ни сапогъ разрешающа[395], но все сама собою творяше. А неразумныя рабы и рабыни смирениемъ и кротостию наказуя[396] и исправляше, и на ся вину отлагаше, и никого не оклеветаше, но всю надежду на Бога и на Пречистую Богородицу возлагаше и великого чюдотворьца Николу на помощь призываше, от негоже помощь приимаше.

Во едину же нощь, воставъ по обычаю на молитву без мужа, беси же страхъ и ужасъ великъ напущаху ей. Она же, млада еще и неискусна тому, убояся и ляже на постели, усну крепко. Увиде много бесы, пришедша на ню со оружиемъ, хотяще ю убити, рекуще: «Аще не престанешъ таковаго начинания, абие[397] погубим тя!» Она же помолися Богу и Пречистой Богородице и святому Николе. И явися ей святый Никола, держа книгу велику[398], и разгна бесы, яко дым бо изчезоша[399]. И воздвигъ десницу[400] свою, благослови ю, глаголя: «Дщи моя, мужайся и крепися и не бойся бесовъскаго прещения[401]: Христосъ бо мне повеле тебе соблюдати от бесовъ и злыхъ человекъ!» Она же, абие от сна возбнув[402], увиде яве мужа, из храмины дверьми изшедъша скоро, аки молнию. И воставъ, скоро иде воследъ его, и абие невидимъ бысть, но и притворъ[403] храмины тоя крепко запертъ бяше. Она же оттоле, извещение приемши, возрадовася, славя Бога, и паче перваго добрыхъ делъ прилежаше.

Помале же Божию гневу Русскую землю постигъшу за грехи нашы: гладу велику зело бывшу, и мнози от глада того помирааху. Она же многу милостыню отай творяше, взимаше пищу у свекрови на утренее и на полъденное ядение и все нищимъ гладнымъ даяше. Свекры же глагола ей: «Какъ ты свой нравъ премени! Егда бе хлебу изообилие, тогда не могох тя к раннему и полуденному ядению принудити. А ныне, егда оскудение пищи, и ты раннее и полъдневное ядение взимаешь». Она же, хотя утаитися, отвеща ей: «Егда не родихъ детей, не хотяше ми ся ясти. И егда начахъ дети родити, обезсилехъ и не могу не ясти. Не точию[404] в день, но и нощию множицею хощетъ ми ся ясти, но срамляюся у тебе просити». Свекры же, се слышавъ, рада бысть и посылаше ей пищу довольну не точию в день, но и в нощь, бе бо у нихъ в дому всего обилно, хлеба и всех потребъ. Она же, от свекрови пищу приимая сама, а не ядяше, гладнымъ все раздаяше. И егда кто умирааше, она же наймаше омывати, и погребальное даяше, и на погребение сребреники даяше. А егда в селе ихъ погребахутъ мертвыхъ кого ни буди, о всякомъ моляся о отпущении грехъ.

Помале же моръ бысть на люди силен, и мнози умирааху пострелом[405], и оттого мнози в домехъ запираахуся, и уязвенных постреломъ в домъ не пущаху, и ризам не прикасахуся. Она же, отай свекра и свекрови язвенныхъ многихъ своима рукама в бани омывая, целяше и о исцелении Бога моляше. И аще кто умирааше, она же, многи сироты своими руками омывъ и погребальная возложъ, погребати наймая и сорокоустъ[406] даяше.

Свекру же и свекрови ея въ глубоцей старости во иноцех умерьшимъ, она же погребе ихъ честно. Многу милостыню и сорокоусты по нихъ разда, и повеле служити по нихъ литоргию[407], и в дому своемъ покой мнихомъ и нищимъ поставляше во всю 40-цу[408] по вся дни, и в темницы[409] милостыни посылаше. Мужу бо ея в то время на службе во Астарохани три лета и боле бывшу, она же по нихъ много имения в милостыню истроши, не точию в ты дни, но и по вся лета творя память умерьшимъ.

И тако поживъ с мужемъ лета довольна во мнозе добродеели и чистоте по закону Божию, и роди сыны и дщери[410]. Ненавидяй же добра врагъ тщашеся спону[411] ей сотворити, часты брани воздвизашася въ детехъ и рабехъ. Она же, вся смыслено и разумно разсуждая, смиряше. Врагъ же наусти[412] раба ихъ — и уби сына ихъ старейшаго. Потомъ и другаго на службе убиша. Она же вмале аще и оскорбися[413], но о душяхъ ихъ, а не о смерти, но почти ихъ пениемъ, и молитвою, и милостынею.

Потомъ моли мужа отпустити ю в монастырь, и не отпусти. Но совещавшеся вкупе жити, а плотнаго совокупления не имети. И устрой ему обычную постелю, сама же с вечера по мнозе молитве возлегаше на пещи без постели, точию дрова острыми странами к телу подъстилаше, и ключи железны под ребра своя подлагаше, и на техъ мало сна приимаше, дондеже[414] рабы ея усыпааху. И по томъ вставаше на молитву во всю нощь и до света. И потомъ въ церковь вхожаше к заутрени и к литоргии, и по томъ ручному делу прилежаше и домъ свой богоугодно строяше. Рабы своя довольно пищею и одеяниемъ удовляше и дело комуждо по силе задавааше, вдовами и сироты печашеся и беднымъ во всемъ помагааше.

И поживъ с мужемъ 10 летъ по разлучении плотьне, и мужу ея преставльшуся, она же погребе и[415] честно и почти пениемъ и молитвами, и сорокоусты, и милостынею. И паче мирская отверже, и печашеся о душе, какъ угодити Богу, ревнуя прежнимъ святымъ женам, моляся Богу, и постяся, и милостыню безмерну творя, яко многажды не остати у нея ни единой сребреницы, и займая даяше нищимъ милостыню, и въ церковь по вся дни хождааше к пению. Егда же прихождааше зима, взимаше у детей своихъ сребреники, чимъ устроити одежду, и то раздая нищимъ. Сама же без теплыя одежды в зиму хождааше, в сапоги же босыма ногама обувашеся, точию под нозе свое ореховы скорлупы и чрепие[416] острые вместо стелекъ подъкладаше и тело томяше.

Во едино же время зима бе студена зело, яко земли разсъдатися от мраза. Она же неколико время к церкви не хождааше, но в дому моляся Богу. Во едино же время зело рано попу церкви тоя пришедшу единому в церковь, и бысть ему гласъ от иконы Богородичны: «Шедъ, рцы милостивой Ульянеи, что в церковь не ходитъ на молитву? И домовная ея молитва богоприятна, но не яко церковная. Вы же почитайте ю, уже бо она не меньши 60 летъ, и Духъ Святый на ней почиетъ»[417]. Попъ же, в велицемъ ужасе бывъ, абие прииде к ней, падъ при ногу ея, прося прощениа, и сказа ей видение. Она же тяжко внятъ[418], еже онъ поведа предъ многими, и рече: «Соблазнился еси[419], егда о себе глаголеши. Кто есмь азъ, грешница, да буду достойна сего нарицания». И закля его[420] не поведати никому. Сама же иде въ церковь и, с теплыми слезами молебная совершивъ[421], целова икону Богородицыну. И оттоле боле подвизася к Богу, ходя к церкви.

По вся вечеры моляшеся Богу во отходной храмине[422]. Бе же ту икона Богородицына и святаго Николы. Во единъ же вечеръ вниде в ню по обычаю на молитву, и абие бысть храмина полна бесовъ со всякимъ оружиемъ, хотяху убити ю. Она же помолися Богу со слезами, и явися ей святый Никола, имея палицу, и прогна ихъ от нея, яко дым исчезоша. Единого же беса поймавъ, мучаше. Святую же благослови крестомъ и абие невидимъ бысть. Бесъ же плачя вопияаше: «Азъ ти многу спону творяхъ по вся дни: воздвизах брань в детех и в рабехъ. К самой же не смеяхъ приближитися ради милостыни, и смирения, и молитвы». Она бо, безпрестани в руках имея чотки, глаголя Исусову молитву[423]. Аще ядяше и пияаше или что делая[424], непрестанно молитву глаголаше. Егда бо и почиваше, уста ея движастася и утроба подвизастася[425] на славословие Божие. Многажды видехомъ ю спящу, а рука ея чотки отдвигаше. Бесъ же бежа от нея, вопияаше: «Многу беду ныне прияхъ тебе ради, но сотворю ти спону на старость: начнеши гладомъ измирати, не чюжихъ корьмити». Она же знаменася крестомъ — и исчезе бесъ от нея. Она же к намъ прииде ужасна вельми[426] и лицемъ пременися. Мы же, видехомъ ю смущену, вопрашахомъ, — и не поведа ничтоже. Непомнозе[427] же сказа намъ тайно и заповеда не рещи никому.

И поживе во вдовъстве 9 летъ, многу добродетель показа ко всемъ, и много имения в милостыню разточи, точию нужные потребы домовъные оставляше, и пищу точию годъ до года розчиташе, а избытокъ вся требующимъ растакаше[428]. И продолжися животъ ея до царя Бориса. В то же время бысть гладъ крепокъ[429] во всей Русстей земли[430], яко многимъ от нужды скверных мясъ и человеческихъ плотей вкушати, и множество человекъ неизчетно гладомъ изомроша. В дому же ея велика скудость пищи бысть и всехъ потребных, яко отнюдъ не прорасте из земли всееное жита ея. Кони же и скоты изомроша. Она же моляше дети и рабы своя, еже отнюд ничему чужу и татьбе[431] не коснутися, но елико оставшыя — скоты, и ризы, и сосуды — вся роспрода на жито, и от того челядь корьмяше, и милостыню довольну даяаше, и в нищете обычныя милостыни не розстася, и ни единого от просящих не отпусти тща[432]. Дойде же в последнюю нищету, яко ни единому зерну остатися в дому ея. И о томъ не смятеся, но все упование на Бога возложи.

В то бо лето преселися во ино село в пределы нижеградъцкия[433], и не бе ту церкви, но яко два поприща. Она же, старостию и нищетою одержима, не хождааше к церкви, но в дому молящися. И о томъ немалу печаль имяше, но поминая святаго Корнилия, яко не вреди его и домовная молитва[434], и иныхъ святыхъ. Велице же скудости умножьшися в дому ея. Она же распусти рабы на волю, да не изнурятся гладомъ. От них же доброразъсуднии обещахуся с нею терпети, а инии отъидоша. Она же со благословениемъ и молитвою отпусти я, не держа гнева нимало. И повеле оставшим рабомъ собирати лебеду и кору древяную, и в томъ хлебъ сотворити. И от того сама съ детьми и рабы питашеся, и молитвою ея бысть хлебъ сладокъ[435]. От того же нищимъ даяаше и никого тща не отпусти, в то бо время без числа нищих бе. Соседи же ея глаголаху нищимъ: «Что ради в Ульянин домъ ходите? Она бо и сама гладомъ измираетъ». Они же поведаша имъ: «Многи села обходим и чистъ хлебъ вземлемъ, а тако в сладость не ядохомъ, яко сладокъ хлебъ вдовы сея». Мнози бо имени ея не ведаху. Соседи же, изобильна хлебомъ, посылааху в домъ ея просити хлеба, искушающе ю. И такоже свидетельствующа, яко вельми хлебъ ея сладокъ. И дивися человеку к себе: «Горазди рабы ея печь хлебовъ!» И не разумеюще, яко молитвою ея хлебъ сладокъ. Потерпе же в той нищете два лета, не опечалися, ни смутися, ни поропта, и «не согреши ни во устах своихъ, и не дастъ безумия Богу[436]»[437]. И не изнеможе нищетою, но паче первыхъ летъ весела бе.

Егда же приближися честное ея преставление, и разболеся декабря в 26-й день, и лежа 6 дней. Въ день лежа моляшеся, а в нощи, воставая, моляшеся Богу, особь[438] стояше, никимъ подъдержима, глаголаша бо: «И у больнаго Богъ истязуетъ[439] молитвы духовныя».

Генваря въ 2-й день, свитающу дню[440], призва отца духовнаго и причастися Святыхъ Таинъ. И седъ, призва дети и рабы своя и поучая о любви, и о молитве, и о милостыни, и о прочихъ добродетелех. Прирече же и се: «Желаниемъ возжелах[441] ангельскаго образа иноческаго, не сподобихся грех моихъ, нищеты ради, понеже[442] недостойна быхъ, грешница сый убогая. Богу такъ извольшу, слава праведному суду его». И тутъ повеле уготовити кадило и фимиямъ положити, и целова вся сущая ту[443], и всемъ миръ и прощение дастъ, возлеже и прекрестися 3-жды, обьвивъ чотки около руки своея, последнее слово рече: «Слава Богу всехъ ради. „В руце твои, Господи, предаю духъ мой"[444]. Аминь». И предастъ душу свою в руце Божии, егоже возлюби. И вси видевше около главы ея кругъ златъ, якоже на иконахъ околе главъ святыхъ пишется. И омывше, положьше ю в клетъ, и в ту нощь видеша светъ, и свеща горяща, и благоухание велие повеваше ис клети тоя. И вложьше ю во гробъ дубовый, везоша в пределы муромския, и погребъше у церкви праведнаго Лазаря подле мужа ея, в селе Лазареве за четыре версты от града, в лета 7112-го (1604) генваря въ 10 день.

Потомъ над нею поставиша церковь теплую[445] во имя архистратига Михаила. Над гробомъ ея лучися пещи быти[446]. Земля же возрасташе надъ нею по вся лета. И бысть в лето 7122-го (1614) августа въ 8 день преставися сын ея Георгий. И начаша въ церкви копати ему могилу в притворе между церковию и пещию, бе бо притворъ той без моста[447], и обретъше гробъ ея на верху земли целъ, не врежденъ ничимъ. И недоумеваху, чий есть, яко от многихъ летъ не бе ту погребаемаго. Того же месеца въ 10 день погребше сына ея Георгия подьле гроба ея и поидоша в домъ его учредити погребателей. Жены же, бывъшыя на погребении, открыша гробъ и видеша полнъ мира[448] благовонна, и в той часъ от ужасти не поведаша ничтоже, по отшествии же гостей сказаша бывъшая. Мы же, слышавъ, удивихомся и, открывше гробъ, видехомъ такъ, яко и жены реша[449] от ужасти, начерпахомъ малъ сосудец мира того и отвезохомъ во градъ Муромъ в соборную церковь. И бе видети в день, аки квас свекольный, в нощи же сгустевашеся, аки масло богряновидно. Телеси же ея до коньца от ужасти не смеяхомъ досматрети, точию видехомъ нозе ея и бедры целы суща, главы же ея не видехомъ того деля, понеже на коньце гроба бревно пещьное налегаше. От гроба же подъ пещь бяше скважня[450], еюже гробъ той ис подъпещья идяше на востокъ с сажень, доньдеже, пришедъ, ста у стены церковныя. В ту же нощь мнози слышаху у церкви тоя звонъ и мнеша пожаръ и, прибегше, не видеша ничтоже, точию благоухание исхождаше. И мнози слышавше, и прихождаху, и мазахуся миромъ тем, и облегчение от различных недугъ приимаху. Егда же миро то раздано бысть, нача подле гроба исходити перьсть[451], аки песокъ. И приходятъ болящии различными недуги, и обътираются пескомъ темъ, и облегчение приемлютъ и до сего дня. Мы же сего не смеяхомъ писати, яко не бе свидетельство[452].[453]

И прииде от града Мурома человек именемъ Иеремий Червевъ съ женою. И приведе с собою двое детей — сына именемъ Андрея и дщерь девицу. Оба больна: из рукъ и из ногъ кровь течаше, и из голенъ и из ручныхъ лактей. И певъ молебенъ и понахиду, и от гроба святыя пескомъ отре. И абие в той часъ облегчися болезнь их. Егда же принесе ихъ в домъ свой, нападе на ня сонъ, и спаху день да нощъ. И воставше от сна, начаша рукама своима креститися, а преже того не можаху и ко устомъ донести боле двою летъ. Язвы же ихъ исцелеша единою неделею. А инии мнози изцелевъшеи тоятъ чюдеса, боящеса осуждения. Всего же боле от тресавицъ[454] изсцеление приемлютъ.

И оградихомъ гробъ той деками околъ его менши пяди на все страны. Иногда видехомъ к правой стране приклонився верхъ гроба того, а иногда — к левой. И о семъ дивихомся, последи же разумехомъ, яко возрасташе земля подъ гробомъ тымъ и тако помалу кверху подвизашеся. И бяше вода приходя около гроба ея, и о семъ ужасохомся, яко место бе высоко. И явися блаженная во граде Муроме в девичье монастыре дщери своей иноке Феодосие, повеле выняти ся из земли. Она же пришедъ, подня гробъ ея мало и подложи под него дцку дубову. Оттоле же и доныне вода не приходитъ.

Человекъ именемъ Иосифъ деревни Макаровы, боляше зубы, яко многи дни ему не ясти, ни спати. И хотя от велия болезни удавитися. И глагола ему жена ити к раце блаженныя Ульянеи. Онъ же послуша ю, прииде единъ в полъдня и помолився, отре пескомъ болящыя зубы. И абие ощути облегчение, и пришедъ в домъ свой, усну. И убудився ничимъ не врежденъ, и пойде на дело сено сещи.

Во едину же нощь загореся село то. И обьятъ огнь 4 двора средния, беша бо соломою крыты. И воста буря велия, и уже огню к церкви приближающуся. Азъ же едва возмогъ от зноя вскочити въ церковь и похвативъ перьсти[455] от гроба ея обема рукама. И явися в рукахъ моихъ аки вода, и вверьгохъ во огнь противъ ветра, такоже и съ другия страны пожара. И абие ветръ возвратися въспять и нача свиватися кругомъ, и две храмины, сущыя от края, угасихомъ. А по обе стране по 4 двора, такоже вкупе саломою покрыты, соблюде Богъ от огня невреждены молитвою святыя.

Соборныя церкви попа Михаила поподия лежа въ болезни 5 месецъ. И отпевъ молебенъ и понахиду, и воду святивъ, и пивъ, и отреся пескомъ от гроба святыя. И абие бысть здрава, аки не болевъ николиже.

Деревни Пансыревы человекъ именемъ Иосифъ разболеся, и боляше горло, и не можаше глаголати, но едва перстомъ указываше. И даша ему воды с мощей святыя Ульянии, и абие в той часъ здравъ бысть и нача глаголати ясно, яко николиже болевъ.

Села Лазарева христианка Фекла бесом одержима много время. И приведоша ю к раце святыя, и молебенъ певше. И бысть здрава и смыслена.

Деревни Гороховы некая жена слепа бе много время, не видя отнюдъ нимало. И приведена бысть к раце святыя, и пев молебенъ — в той часъ прозре, аки николиже болевъ, отиде в дом свой, славя Бога.

Деревни Коледина человекъ именемъ Климентъ боляше ногою: бысть язва, зовомая пострелъ, еюже мнози умирааху, бе бо в то время на скоты поветрие велико. И бысть недугъ той к смерти. Онъ же, слышавъ чюдеса преподобныя Ульянеи, отчаявся живота и повеле вести ко гробу ея. И молебная соверьшивъ, отре пескомъ и въскоре получи здравие, очистися от язвы.

Села Корочарова человекъ именемъ Селивестръ бысть разслабленъ[456] три лета. И привезенъ бысть в село Лазарево, и, соверьшив молебная, отреся пескомъ, и вскоре исцеление получи, и отиде радуяся.

Деревни Подъболотья человекъ именемъ Андрей бе разслабленъ и горбатъ, не могъ въсклонитися два лета. И прииде к праведной Ульянеи и, соверьшивъ молебное, отреся пескомъ и святою водою окропися, — въскоре исцеление получивъ, прослави Бога.

Града Мурома с пасаду Матфея Черкасова[457] раба именемъ Мария бе слепа, не видя нимало. И приведъше ю к раце святыя Ульянеи, и соверьшивъ молебная и понахиду, и абие вскоре исцеление получи, отиде в домъ свой, радуяся о себе, и на пути начя ягоды и грибы брати, аки николи болев.

Некий отрокъ младъ, яко 10 лет, слепъ и разслабленъ, немощно и на другую страну обратитися ему; принесенъ бысть к церкви Архангела Михаила, и, соверьшивъ молебная, абие прозре и узре свеща горяща. И болезнь его облегчися, и по мале дний воста здравъ, прослави Бога и святую.

Села Лазарева церкви Архангела Михаила клирикъ именемъ Феодоръ, и лучися болезнь жене его Агафии: десная рука отъяся, и не може ею двигнути нимало. И явися ей во сне блаженная Ульянея, глагола: «Иди въ церковь Архангела Михаила и приложися ко иконе праведныя Ульянеи. И есть у тебе во ономъ месте две сребреници». И показа ей место, где лежатъ, и повеле ей дати попу, да приложитъ ко образу ея. Она же сотвори тако, и слушавъ молебна и понахиды, пивъ святую воду и отреся пескомъ, и абие въ той часъ исцеле, и прослави Бога и святую Ульянею, отиде радуяся.

Села Лазарева некая жена именем Фекла, Артемьева жена Мартьянова, боляше очима зело. И приведъше ю въ церковь, и соверьшивъ молебная, и омыся святою водою и вскоре, исцеление получивъ, прослави Бога и святую Ульянею.

Сынъ боярский именемъ Феодоръ, прорекломъ Пансыревъ, лежя в болезни боле года воднымъ трудомъ[458] и чревомъ, понос безпрестани афендрономъ[459] идяше. И привезоша к нему песку от гроба святыя Улиянии и святыя воды. И егда испи святыя воды и треся пескомъ, абие в той часъ отокъ отпаде и поносъ закрепися.

Сынъ его именем Симеонъ ума изступи много время и, пришед, сверьши молебная, абие в свой умъ возвратися и бысть здравъ до сего дня.

Муромецъ дворенинъ Стефанъ Скрыпинъ, обе руце его больны беста, не владе ими много время. И приехавъ к мощемъ святыя Улиянии, и молебная соверьшивъ. И егда священникъ прочте Евангелие, онъ же приложився, получи исцеление, нача креститися и отиде здравъ, радуяся и славя Бога.

Московский дворянинъ Иосифъ Ковковъ[460] разболеся великою болезнию, яко живота отчаятися. И присла слугу своего Аникиа, и соверьшивъ молебная, и вземъ святые воды и песку, и пивъ ю, и омывся, и пескомъ отреся — абие здравъ бысть. И получивъ исцеление, прииде пешъ своима ногама, и приложи ризы поповския к церкви той, славя Бога.

154-го (1645), сентября въ 1-й день. Исцели Богъ Михаила Яковлева сына Мелникова, одержимъ бяше беснымъ недугомь[461]

155-го (1646), октября въ 19 день. Прикладныя копейки позлащеные тати покрали от образа и на улице изронили. Все целы, только не обьяви Богъ, кто кралъ.

157-го (1649), майя во 8-й день. Везниковъския области жена некая именемъ Елена, прозвищемъ Васильевы, во младыхъ летехъ была слепа годъ и ко многимъ прощамъ и святымъ местамъ приходила молитися[462]. И впади ей во уме о праведной Ульянеи: итти в село Лазарево приложитися ко гробу ея и молебная соверьшити. И в томъ часе начатъ видети. И прииде к преподобней здрава, яко николиже болевъ. И пребысть в Муроме два лета, приходя на память ея и погребение, молебная исправляя.

КОММЕНТАРИЙ

«Житие Юлиании Лазаревской» — необычное житие. Созданное в первой половине XVII в., оно отразило особенности «переходного века» в истории русской литературы: в нем соединены черты традиционного жития и бытовой биографической повести. Это обстоятельство стало причиной переименования памятника: в 1940-е гг. он получил второе название — «Повесть об Улья-нии Осорьиной», закрепившееся за ним в литературоведении.

Героиня жития праведная мирянка Юлиания Лазаревская — это реальное историческое лицо, муромская помещица Ульяния Устиновна Осорьина (в девичестве Недюрева), жившая в XVI в. С XVII в. она стала почитаться как местночтимая святая города Мурома, получив имя Юлиании Лазаревской по месту погребения в селе Лазареве Муромского уезда.

Автором жизнеописания Ульянии стал ее сын Дружина (по крестному имени Каллистрат) Осорьин, известный по актовым материалам как губной староста Мурома в 1610—1640 гг. Его имя читается в заглавии Пространной редакции памятника: «Житие и преставление святыя и преподоб-ныя и праведныя матере нашея Иулиании Лазоревския. Списано многогрешнымъ Калистратомъ, по-реклу Дружино Осорьинымъ, сыномъ ея, что въ Муромскихъ пределехъ. Благослови, отче» (РНБ, собр. ОЛДП, Q. 688, л. 144). Обращение сына к описанию «добродетельных трудов и подвигов» своей матери — исключительное явление в истории древнерусской литературы. Этим, по-видимому, во многом определяется художественное своеобразие памятника.

Житие «Юлиании Лазаревской» было создано в 20—30-е гг. XVII в. Как следует из текста заключительного фрагмента, оно было написано не ранее 1614 (по некоторым спискам — 1615) г., после погребения сына Ульянии Георгия.

Композиционно памятник выстроен по традиционной житийной канве, в нем присутствуют все элементы агиографической схемы — от рождения героини от благочестивых родителей до честного преставления и исцелений у гроба святой. Однако традиционная форма оказалась наполненной новым содержанием. Ореолом святости наделена обычная женщина-мирянка. Главные добродетели Ульянии, которые постоянно подчеркивает автор, расценивая их как подвиги благочестия, — это трудолюбие и сострадание страждущим. Суть подвижничества Ульянии заключается в той «любви нелицемерной», которую она проповедовала и «делом исполняла» всю жизнь. Восхищаясь «смиренной красотой» подвига Юлиании Лазаревской, Г. П. Федотов писал: «Хотя Юлиания Лазаревская прошла через суровую аскезу и мечтала о монашестве, но не внешние причины помешали ей принять его. Она осталась верной своему личному христианскому призванию служения миру и деятельной христианской любви».

Искреннее сыновнее чувство и реальные жизненные впечатления помогли Дружине Осорьину создать живой и притягательный, психологически достоверный женский образ, «идеальный женский характер Древней Руси», по определению Ф. И. Буслаева. Наблюдательность и личный характер воспоминаний автора обогатили жизнеописание Ульянии элементами психологизма и художественными деталями. Традиционное по форме и предназначению (жизнеописание святой подвижницы), «Житие Юлиании Лазаревской» стало одной из первых «биографий частного лица». Обращение к новому герою, частному лицу, — характерная черта литературного развития XVII в., важнейшим достижением которого явилось, по определению Д. С. Лихачева, «открытие характера». Поэтичность жизнеописания Юлиании Лазаревской, русской женщины, причисленной к лику святых за праведные труды и милосердие, а также жанровое и художественное своеобразие произведения Дружины Осорьина определили особое место этого памятника в истории литературы Древней Руси.

О популярности «Жития Юлиании Лазаревской» в читательских кругах свидетельствует широкое распространение его в рукописях: в настоящее время известно 58 списков произведения XVII—XIX вв., а также особый текст «Обретение мощей преподобной Ульянии» и одна выписка из жития в сборнике полемического характера. Существует 3 редакции «Жития Юлиании Лазаревской»: Краткая, Пространная (представлена двумя вариантами) и Сводная. Краткая редакция, являющаяся первоначальной, сопровождается описанием посмертных чудес и исцелений у гроба Ульянии. Пространная редакция снабжена риторическим вступлением (или послесловием — во 2-м варианте) и распространена в основном цитатами из Священного Писания и святоотеческих сочинений. В ней особенно акцентирована идея возможности «спасения в миру» — в семье и деятельной любви. Сводная редакция имеет в основе текст Краткой, но расширена переработанными вставками из Пространной редакции и особым вступлением, не встречающимся в других списках памятника.

В настоящем издании публикуется Краткая редакция жития по основному списку середины XVII в. — РНБ, Q. I. № 355, л. 59—75. Исправления внесены по рукописи: РНБ, О. I. № 25.