Библиотека литературы Древней Руси. Том 15 (XVII век)

Бысть во граде Филумени царь именем Аггей, зело славный и богатый. Прилучися[976] же ему стояти в церкви во время Божественныя литоргии и егда священнику чтуще святое Еванъгилие[977]. Егда же дойде до строки, в ней же написано: «Богатии обнищают, а нищии обогатеют», царь же, слыша слово сие, ярости и гнева наполнися и рече: «Что есть написано слово сие ложно, како богатии обнищаютъ, а нищии обогатеют? Но како мне обнищати, а нищу обогатитися?» — И егда священник отслужи Божественною литоргию, тогда царь повеле его всадити в темницу, а из Евангилия тот листъ повеле вон выдрати, глаголя: «Сие есть слово в ложь написано». Сам же царь пойде в дом свой и начат со ближними своими ясти, и пити, и веселитися.

Тогда же некий ближний ево отрок бысть в поле и увиде: близ града Филуменя ходяще елень по полю. И пришед, возвестиша царю. Царь же скоро взя с собою пятьдесят отроков избранных и поеха в поле. И увидя елень прекрасну зело, и нача гнати за нимъ по полю. Еленю же бежащу, и прибеже к некоей реке, и поплы чрез реку. Царь же, сам един только, сверже[978] одежду свою с себе и покиня коня на брегу, и поплы за еленем. И егда преплы реку, тогда не видя еленя. Потом же царь вспять преплы реку.

Прежде бо преплытия его прииде ко отроком его ангелъ Божий во образе царя Агея и рече отроком, яко елень утече. И взя одежду, облечеся и вседъ на коня. И еха во град Филумен со отроки яко Агей царь, и приеха во град. И нача царство правити по обычею, никто бо его не позна, ни царица, ни вельможи и сильнии его, но все почитаху[979], яко Агей царь есть.

Царю же Агею пришедшу на брегъ, и начат смотрити отроковъ своих и платья, и коня своего, и не обрете ничего. И ста на мног час, розмышляя в себе: «Что ми прилучися? Или отроки мои в поле отъехали, или конь мой у них убежал?» И смотря сюду и сюду, и никого не видя, и помышляя в себе:

«Что ми приключися? Или сонное видение видит?» И начат кликати гласомъ громко, дабы отроки ево к нему пришли и платья и коня ему дали, и никого не видя. Потом же пойде по полю, помалу ступая, озираясь семо и овамо[980], и не видя никого же. И убояся зело, яко место есть пусто, и иде ко граду со стыдением.

И увиде в поле человека, посуще волы, и стыдяся к нему прийти и начат кликати: «Постуше, скажи ми, где ты видел отроков моих и коня моего?» Пастух же виде его нага и впроси его: «Кто еси ты и какие отроки твои и конь?» Царь же рече: «Али ты меня не знаешь? Аз есмь царь Агей». Постух же его не позна, понеже отъя Богъ зракъ лица его[981], и нача бранити его и укаряти: «Злый безумный человече, пьяница ли ты или вор, да так себя таковым великим именем называешь?» И начат его бити кнутом без милости. Он же от него насилу убежа. И ходя по полю наг, розмышляя, что себе сотворить, и где возмет одежду, и како во град внидет.

И умысли: «Иду в деревню и не скажусь, что царь, да тамо меня не познают. И наймуся работать, и возьму себе хотя какую-нибудь одежду. И вниду во град, и уведаю, что ми сие случися[982]».

И иде в деревню и нанялся у крестьянина на все лето, а сказался что шел путем и ево злые люди ограбили и убили, мало жива[983] покинули. И пожил у крестьянина мало. Крестьянин же, его видя, что работать ничего не умеет, сослалъ ево з двора, только дал ему малую одежду, худое рубище.

Царь же Агей иде во град Филумен и прииде к некоей вдовице, и воспросися к ней ночевать яко нищей. Она же видя его в худом рубище, пусти его к себе в хижу. Он же воспроси вдовицы: «Хто у васъ ныне царь царствует?» Она же поведа, яко Агей царь, уже тритцать пятое лето. Тогда Агей моли вдовицу, да принесет ему чернил и хартию[984]. Оной же принесшу ему, царь же Агей написа своею рукою к царице своей слова тайные свои с нею, яко никто меж ими ин те слова ведает.

И вдаде то письмо некоторой жене, моляша ю, да донесет писание то до царицы. Она же взя письмо и вдаде царице, глаголя: «Стоит, государыни, человекъ и молит мя зело, да се письмо донесу тебе и дам в руце». Царица же письмо приим и протчте. И усумнися вельми, и смятеся умом, в себе глаголя: «Что ми сие прииде? Хто сей человекъ, бес ли или какой злый человекъ, волхвъ, что наши и тайные слова ведает?». И потом не поведа ангелу ничто о том, и повеле его представити себе. Он же пред нею предста. И вопроси его царица: «Хто еси ты и откуду приде, и почему знаешь тайну нашу со царем?» Он же рече: «Али ты меня не знаешь, что я царь Агей?» Царица же ничим не позна его нимало. И наполнися ярости и гнева, и рече: «О враже проклятый, злый человече, от диявола научен еси сему злому делу!» — И повеле ево связати и бити немилостивно. И бияше его, глаголя ему: «К чему, злый человече, так именем великого царя зовешися?» И биша его, и кинуша за град в поле мертва.

Он же мало отдохнув и пришед в себе мало, и начат плакати горько, воспоминая бывшая своя вся добрая, глаголя: «Ох ми, увы, горе! Уже всего доброго своего лишихся, и царица мене не позна, и ближние мои мене не познаша! — И рече: — Куды уже пойду, или что себе где доброе обрящу?»

И потом иде в поле, и увидя нищие на пути, и начаша их молити, глаголя: «Братия моя, пожалуйте, приимите меня к себе в работу. Они же рекуще ему: «Шол бы ты да работал в деревне у мужика». Царь же имъ отвеща: «Работать я, господие мои, не умею, а милостыни просить один стыжуся». Нищие же взяша его с собою и дав ему суму свою болшую носити за собою. Он же нося за ними суму их и работаша им. И пришед на нослегъ[985], повелеша ему баню про себя изтопити и воду принести, и постелю под себя слати. Он же все им угодное сотвори и потом нача зело плакати, рыдая. И воспомяну грех свой, яко согреши пред Богом и похули слово Господне, и воспокаяся о том. И плака много, глаголя: «Ох ми, увы, все я то пострада за слово Божие».

Во утри[986] же день пойдоша нищие во град, а он с ними же. И прийде ко цареву двору, и нача просити милостыню. Ангел же в то время седя на престоле со царицею. Милосердни же Богъ, видя его истинное покояние и слезы, и прости грех ему, и превратися зрак лица его по-прежнему. И увидя вельможи царевы царя Агея с нищими и смятошеся[987], между собою глаголя: «Яко царь сей есть Агей!» — Потом возвестиша ангелу о сем, глаголя: «Яко прийде с нищими подобен тебе, царю, лицем и зраком, и речию, и возрастом[988]». Ангелъ же посмеявся их речам и повеле царя Агея представити себе[989]. Он же предста. И вопроси ангелъ царицу и боляр: «Кто вам истинно мнится царь истинный?» Они же ничто отвеща ему. Ангелъ же вдаде царю Агею скипетръ царства его и наказа его, да к тому не ставит во лжу словес Божиих, и ко всем милостив и не гордъ будет. Потом же наказа царицу и боляр, да будутъ в повиновении все господину своему. Потом же ангелъ невидим бысть.

Царь же Агей по наказании бысть ко всемъ милостивъ и во всем благоугоден до конца живота своего. И поживе много лето, и скончася с миром.

КОММЕНТАРИЙ

«Повесть о царе Аггее» была создана в конце 1670-х гг. в кругах образованных книжников, близких к московскому Печатному двору. Ее автор использовал международный сюжет о царе, лишенном престола за «гордость», привлекая в качестве источников прежде всего новинки своего времени — рассказ о гордом царе из «Неба Нового» украинского просветителя и церковного деятеля Иоанникия Галятовского, сборника, впервые переведенного с украинского на русский язык в 1677 г. (впрочем, в Москве читали его в оригинале), и «Слово о богатом и Лазаре» из «Обеда душевного» Симеона Полоцкого, работа над которым окончилась в 1675— 1676 гг. Кроме того, есть внутренняя перекличка «Повести...» и «Жития Алексея человека Божия»: герои обоих произведений попадают в сходные ситуации, но реакции их контрастны, поэтому внешне близкие ситуации «Повести...» и «Жития...» имеют прямо противоположные оценочные знаки.

Внимание к «Житию Алексея человека Божия» вызывалось серьезными причинами. Как придворная, так и массовая литература всеми доступными средствами прославляла официального небесного патрона царя Алексея Михайловича, сближая таким образом правящего государя по признаку «святости» со святым. Однако автор «Повести о царе Аггее», вводя новый для русской литературы мотив подмены гордого царя ангелом, в противовес «Житию...» противопоставляет земного правителя и его небесного защитника. «Повесть...», по всей видимости, выражала взгляды той «фронды», которая была недовольна церковной политикой Алексея Михайловича, но не решалась выступить против нее открыто. Скорее всего, «Повесть...» была написана кем-то из сторонников опального патриарха Никона.

«Повесть о царе Аггее» представляет типичный образец повести-притчи, характеризующейся четкостью сюжета в сочетании с его многозначностью. С одной стороны, изначально присущая повести-притче дидактичность отходила на второй план перед занимательностью сюжета, с другой — позволяла использовать повесть в идейной борьбе своего времени. Благодаря этому в разной читательской среде «Повесть о царе Аггее» воспринималась и как занимательный рассказ о необычайном происшествии, и как нравоучительное повествование, долженствующее внушить читателю определенный эталон поведения, и как политический памфлет, в аллегорической форме высказывающий критику в адрес правящего государя.

Активная жизнь «Повести...» в рукописной традиции охватывает около двух веков — от последней четверти XVII до середины XIX в. В настоящее время известно шестнадцать ее редакций, подразделяющихся на многочисленные варианты и виды. Основная их группа появилась в 1680-х гг. Характерно, что в этот период редакторов почти не привлекают чисто литературные задачи; их волнуют идеологические проблемы. Исключение составляет лишь редакция, созданная Никифором Симеоновым (Симеоновская).

Никифор Симеонов (ум. в 1686 г.) был справщиком Печатного двора, чрезвычайно образованным книжником и владельцем огромной библиотеки, насчитывавшей не менее 300 рукописных и печатных фолиантов на разных языках. Он интересовался всеми литературными новостями и пользовался большим авторитетом в писательских кругах, хотя и стоял несколько в стороне от активной идеологической борьбы. «Повесть о царе Аггее» в Симеоновской редакции по своим художественным достоинствам — одна из наиболее значимых самостоятельных обработок сюжета о гордом царе. Симеонов свободно перестраивает сюжет, отказывается от книжных оборотов и от утяжеляющих действие эпизодов, заменяет их заново написанными сценами; яркость бытовых сцен, тонкое чувство слова у создателя повести, наибольшая цельность в передаче авторского замысла присущи этой редакции.

Основные редакции «Повести о царе Аггее» опубликованы вкн.: Ромодановская Е. К. Повести о гордом царе в рукописной традиции XVII—XIX вв. Новосибирск, 1985. В наст, издании печатается в редакции Никифора Симеонова по рукописи: ГИМ, Синодальное собр., № 294, л. 117—119.