Подготовка текста и комментарии Г. М. Прохорова
Бережечикъ зыблетца,
да песочикъ сыплетца,
а ледочикъ ломитца,
добры кони тонуть,
молотцы томятца.
Ино, Боже, Боже!
сотворилъ ты, Боже,
да и небо-землю,—
сотвори же, Боже,
весновую службу!
Не давай ты, Боже,
зимовые службы;
зимовая служба —
молотцам кручинно
да сердцу надсадно.
Ино дай же, Боже,
весновую службу:
весновая служба —
молотцамъ веселье,
а сердцу утеха.
А емлите, братцы,
яровы веселца,
а садимся, братцы,
в ветляны стружечки,
да гренемъте, братцы,
вь яровы веселца,
ино внизъ по Волги!
Сотворилъ намъ, Боже,
весновую службу!
Ино что у нас в Москве учинилося:
с полуночи у насъ в колоколъ звонили.
А росплачются гости москвичи:
«А тепере наши головы загибли,
что не стало у насъ воеводы,
Васильевича князя Михаила!»
А сьезжалися князи-бояре супротиво к нимъ,
Мъстисловской князь, Воротынской,
и межу собою оне слово говорили;
а говорили слово, усмехнулися:
«Высоко соколъ поднялся
и о сыру матеру землю ушибся!»
А росплачютца свецкие немцы:
«Что не стало у насъ воеводы,
Васильевича князя Михаила!»
Побежали немцы в Новъгородъ,
и в Новегороде заперлися,
и многой миръ-народъ погубили,
и в латынскую землю превратили.
Сплачетца мала птичка,
белая перепелка:
«Ох-те мне молоды горевати!
Хотятъ сырой дубъ зажигати,
мое гнездышко разорити,
мои малыи дети побити,
меня пелепелку поимати».
Сплачетца на Москве царевна:
«Ох-те мне молоды горевати,
что едетъ к Москве изменникъ,
ино Гриша Отрепьевъ рострига,
что хочет меня полонити,
а полонивъ меня, хочетъ постритчи,
чернеческой чинъ наложити!
Ино мне постритчися не хочетъ,
чернеческого чину не здержати,
отворити будетъ темна келья,
на добрыхъ молотцовъ посмотрити.
Ино, охъ, милыи наши переходы!
А кому будетъ по васъ да ходити,
после царского нашего житья
и после Бориса Годунова?
Ахъ, милыи наши теремы!
А кому будетъ в васъ да седети
после царьского нашего жития
и после Бориса Годунова?»
Зрадовалося царство Московское
и вся земля Святоруская:
умолил государь православной царь,
князь велики Михайло Федорович.
А что скажутъ, вьехалъ батюшко
государь Филарет Микитичъ,
из неверной земли из Литовской.
С собою он вывез много князей-бояръ,
еще онъ вывезъ государева боярина,
князя Михаила Борисовича Шеина.
Сьезжалися многии князи-бояря,
князи-бояря и многие власти
ко силнему царьству Московскому:
хотятъ встречать Филарета Микитича.
Из славнаго града каменной Москве
не красное солнце катилося,
пошелъ государъ православной царь
встречати своего батюшка,
государя Филарета Микитича.
3 государемъ пошел его дядюшка,
Иванъ Микитичъ бояринъ.
«Дай, Господи, здоровъ был государь мой батюшко,
а батюшко государь Филаретъ Никитичъ!»
А какъ будутъ оне в каменной Москве,
не пошли оне в хоромы в царьские,
а пошли оне к Пречистой соборной,
а пети чесныхъ молебеновъ.
Благословлялъ своего чада милого:
«И дай, Господи, здоровъ был православной царь,
князь великий Михайло Федоровичъ,
а ему здержати царьство Московское
и вся земля Святоруская!»
А сплачется на Москве царевна,
Борисова дочь Годунова:
«Ино, Боже, Спасъ милосердой!
За что наше царьство загибло:
за батюшково ли согрешенье,
за матушкино ли немоленье?
А светы вы, наши высоки хоромы!
Кому вами будетъ владети
после нашего царьсково житья?
А светы, браныи убрусы!
Береза ли вами крутити?
А светы, золоты ширинки!
Лесы ли вами дарити?
А светы, яхонты-серешки!
На сучье ли васъ задевати
после царьсково нашего житья,
после батюшкова преставленья,
а света Бориса Годунова?
А что едетъ к Москве Рострига,
да хочетъ теремы ломати,
меня хочетъ, царевну, поимати,
а на Устюжну на Железную отослати,
меня хочетъ, царевну, постритчи,
а в решетчатой садъ засадити.
Ино ох-те мне горевати:
какъ мне в темну келью ступити,
у игуменьи благословитца?»
А не силная туча затучилася,
а не силнии громы грянули:
куде едетъ собака крымской царь?
А ко силнему царству Московскому:
«А нынечи мы поедемъ к каменной Москве,
а назадъ мы поидемъ, Резанъ возмем».
А какъ будутъ оне у Оки-реки,
а тут оне станут белы шатры роставливать.
«А думайте вы думу с цела ума:
кому у насъ сидеть в каменной Москве,
а кому у насъ в Володимере,
а кому у нас сидетъ в Суздале,
а кому у насъ держать Резань Старая,
а кому у насъ в Звенигороде,
а кому у насъ сидеть в Новегороде?»
Выходитъ Диви-Мурза сын Уланович:
«А еси государь нашъ, крымской царь!
А табе, государь, у насъ сидеть в каменной Москве,
а сыну твоему в Володимере,
а племнику твоему в Суздале,
а сродичю в Звенигороде,
а боярину конюшему держать Резань Старая,
а меня, государъ, пожалуй Новымъ городомъ:
у меня лежатъ тамъ светъ-добры-дни батюшко,
Диви-Мурза сынъ Улановичъ».
Прокличет с небесъ Господенъ гласъ:
«Ино еси, собака, крымской царь!
То ли тобе царство не сведомо?
А еще есть на Москве Семьдесятъ апостоловъ
опришенно Трех святителей,
еще есть на Москве православной царь!»
Побежалъ еси, собака, крымской царь,
не путемъ еси, не дорогою,
не по знамени, не по черному!
Ричард Джемс (ок. 1592—1638 гг.) — англичанин, посетивший в 1618—1620 гг. Россию, в записной книжке которого обнаружилась запись русских народных песен. Уроженец Ньюпорта, Ричард Джемс окончил Оксфордский университет, стал (примерно в 1615 г.) священником и в этом качестве принял участие в посольстве английского короля Иакова I к царю Михаилу Федоровичу. Королевское посольство было ответным: в 1617 году русский царь посылал дворянина Степана Ивановича Волынского и дьяка Ивана Поздеева в Англию с целью укрепить существующие и уже традиционные дружественные отношения и ускорить обещанный заем.
Английское посольство отплыло из Англии 3 июня 1618 г. и 16 июля прибыло в Архангельск. Глава посольства, сэр Додлей Диггс, услышав, что по стране бродят и разбойничают шайки поляков, возвратился из Холмогор в Англию. Остальные послы, сопровождаемые Федором Владимировичем Уваровым, через Вологду прибыли 19 января 1619 г. в Москву и были размещены в большом Посольском дворе в Китай-городе. 16 марта они были приняты царем. 15 июля состоялась прощальная аудиенция, и 20 августа в сопровождении Ивана Фомича Сытина англичане уехали из Москвы в Архангельск. Но когда они туда прибыли, навигация уже окончилась. Спутники Ричарда Джемса отправились на запад посуху, а сам он остался в Архангельске и, проведя там зиму 1619/20 г., весной уплыл на родину.
В Англии Ричард Джемс продолжал служить в церкви и писал. После его смерти (похоронен около церкви св. Маргариты в Вестминстерском аббатстве) в Оксфордскую Бодлеянскую библиотеку был передан 31 том его рукописей, содержащих главным образом тексты проповедей, стихи, богословские произведения и разного рода заметки. Согласно описи, среди них находились и его записки о путешествии в Россию, но они пропали. Уцелела, однако же, подномером 43, его записная книжка, самодельная, со сделанным в Архангельске черным кожаным переплетом с клапаном и узеньким ремешком-обмоткой. В этой книжке на 73 страницах помещается русско-английский словарь; а в особой вплетенной в записную книжку тетрадке из 8 листов, несколько меньшего размера, находятся шесть русских народных песен, записанных каким-то русским грамотным человеком великорусской скорописью первой четверти XVII в.
Первая из этих песен, о «весновой» службе, более легкой, чем «зимовая», — очевидно, песня отряда военных людей, может быть, судя по ритму, походная. Ее вариант был записан от казаков на Алтае около Семипалатинска совсем недавно, в XIX в. Вторая песня исторического содержания: она посвящена популярному герою борьбы с польско-литовскими интервентами воеводе князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. Третья и пятая песни — о царевне Ксении Борисовне Годуновой, потерявшей свое положение после гибели ее отца. В ней отразилось сочувственное отношение народа к судьбе этой девушки. Схожие со свадебными плачами невесты, песни эти пелись о ней еще при ее жизни (она умерла в 1622 г. монахиней в Суздале). Четвертая песня — о въезде возвращавшегося из литовского плена в Москву патриарха Филарета Никитича. Он вернулся 14 июня 1619 г., стало быть, Ричард Джемс сам мог быть свидетелем этого события. Песня точно передает известные по надежным источникам подробности, а именно то, что Филарета Никитича сопровождал вернувшийся с ним из плена боярин Михаил Борисович Шеин и что по вступлении в Москву «пошли они к Пречистой соборной», т. е. в кремлевский Успенский собор. Кстати сказать, время возвращения Филарета Никитича, о котором поется в этой песне, показывает, что все песни были записаны — а записаны они одним почерком — в 1619—1620 гг. последняя, шестая песня — о набеге на Русь в 1572 г. крымского хана Девлет-Гирея с сыном, внуком, дядей и воеводой Диви-Мурзой. Татары заранее поделили русские города, причем Диви-Мурзе достался Новгород, но были отбиты московскими воеводами, и взятый в плен Диви-Мурза был отправлен «на бреженье» именно в Новгород. Запись этих песен — древнейшая из известных сейчас записей русских народных песен — могла быть сделана для Ричарда Джемса как в Москве, так и в Архангельске или в Холмогорах. По оценке Буслаева, песни, записанные для Ричарда Джемса, — лучшие русские исторические песни XVII в.
Текст Песен, записанных для Ричарда Джемса в 1619—1620 гг., издается по фототипическому воспроизведению этой записи в книге: Сим о ни П. К. Великорусские песни, записанные в 1619—1620 гг. для Ричарда Джемса на крайнем севере Московского царства. СПб., 1907.
Курсивом набираются слова, очевидно пропущенные переписчиком.