Библиотека литературы Древней Руси. Том 15 (XVII век)

Бысть убо во дни наша, в лето 7114-го (1605—1606) году, за умножение греховъ нашихъ попусти Богъ на Московское государство многомерзскаго отступника и еретика Гришку Отрепьева, похити престолъ Российскаго государства, разбойнически, а не царски восприят. Тогда по всему Российскому государству умножися злочестивая литва, и много пакости и разорения народомъ российскимъ на Москве и по градомъ творяху, и от того литовскаго разорения мнози домы своя оставляху, из града во градъ бежаху.

В то же время во граде Устюге некто былъ житель града того Фома, по прозванию Грудцынъ-Усовъ, ихже родъ и доднесь во граде томъ влечется. Той убо Фома, видя в России таковое нестроение и нестерпимыя пакости от нечестивых ляховъ и не хотя жити, оставляетъ великий градъ Устюгъ[34] и домъ свой и преселяется з женою в понизовый славный градъ Казань, зане[35] не бысть в понизовыхъ городехъ злочестивыя литвы. И живяше той Фома во граде Казани даже до летъ благочестиваго царя и великаго князя Михаила Федоровича[36] всеа России.

Имея же той Фома Грудцынъ сына единороднаго именемъ Савву, двунадесятъ летъ возраста. Обычай же имеяше той Фома куплю деяти[37], отезжая внизъ Волгою рекою, иногда к Соли Камской, иногда в Астрахань, иногда же в Персию в шахову область. Тому же и сына своего Савву поучаше и неленостно таковому делу прилежати повелеваше, дабы по смерти его наследникъ былъ имению его. По некоем же времяни восхоте той Фома отплыти на куплю в шахову область, и обычныя суда с товаромъ устроиша по обычаю. Сыну же своему Савве устроивъ суда собственные с особливыми товары, и повелеваетъ ему плыти к Соли Камской и тамо купечество деяти со всякимъ опасениемъ и прилежати повелеваетъ. И потомъ обычное[38] целование жене своей и сыну подаде, пути касается в Персию. Мало же дней помедливъ, и сынъ его Савва на устроенныхъ судахъ по повелению отца своего к Соли Камской плавание творить начинаетъ.

Достигшу же ему Усолского града Орла, абие[39] пристаетъ ко брегу, у некоего нарочитаго[40] мужа пребываетъ и обитаетъ в гостиннице. Гостинникъ же той и жена его, помня любовь отца его, и не мало прилежание и великое ему благодеяние творяху, яко о сыне своемъ. Он же пребысть у гостинника того немало время.

В том же граде Орле некто бысть мещанинъ именемъ Баженъ Вторый[41], уже старъ в летехъ и знаемъ во многихъ градехъ, понеже богатъ зело, и попремногу друженъ отцу Саввину Фоме Грудцыну. Уведав же Баженъ Вторый, яко ис Казани Фомы Грудцына сынъ во граде обретается, и помысли въ себе: «Отецъ его со мною многую любовь и дружбу имелъ, азъ же ныне презрехъ[42] его, но убо возму сына ево в домъ свой, да обитаетца у меня и питается со мною от трапезы моея».

И сия помысливъ, усмотря некогда того Савву путемъ идуща, призвав же его к себе и нача ему глаголати: «Друже мой Савва! Или ты не веси[43], яко отецъ твой со мною многую дружбу и любовь имелъ, ты же почто презрелъ еси и не присталъ в домъ мой? Ныне не преслушай мя, прииди и обитай в дому моемъ и питайся общия трапезы моея. Азъ убо за любовь отца твоего вселюбезно, яко сына своего, прииму тя».

Слышавше Савва от мужа такия глаголы, велми радъ бысть, яко от таковаго славнаго мужа любовь такую принялъ. И приятенъ хощетъ к нему быти, и ниско поклонъ отдаетъ, и немедленно от гостинника того отходитъ в домъ Баженов. И живяше во всякомъ благодарствии, радуяся. Мужъ же Баженъ старъ бысть, имел у себя жену младу, третьимъ убо себе бракомъ обрученну, и поятъ ея сущую девою.[44]

Ненавиде же добра супостатъ диаволъ, виде мужа добродетелное житие, и хотя возмутити[45] домъ его, и уязвляетъ[46] жену его на юношу онаго Савву к скверному смешению блуда, растлити жену оную любовию к Савве. И начатъ уловляти юношу лстивыми[47] словесы к грехопадению, блудно весть бо женское естество, уловляетъ умы младыхъ отроковъ к блудодеянию. И тако лестию той жены, паче же рещи от зависти диаволской, запят[48] бысть, паде[49] в сети к блудодеянию, з женою оною несытно творяше блудъ и безвременно[50] во ономъ деле скверно пребывающе с нею, ниже день воскресения, ниже праздника Господня знаша, но, забывъ страхъ Божий и часъ смертный, всегда в блуде пребываше, яко свиния в кале валяшеся.

И некогда же приспевшу празднику Воскресения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в навечерии праздника той муж Баженъ поимъ[51] юношу онаго Савву с собою, и поидоша до святыя церкви к вечернему пению. И по отпущении вечерняго пения[52] паки[53] приидоша в домъ свой, и каждой на ложи своемъ возлегати спати нача. И егда Баженъ заспа крепко, жена же его, диаволомъ подстрекаема, воста от ложа своего, и прииде к постеле онаго юноши Саввы и возбуди[54] его, понуждаше его к смешению блуда. Он же, аще и млад, но яко некою стрелою страха Божия уязвленъ бысть и бояся суда Божия и часа смертнаго, помышляше в себе: «Како в таковый Господский праздник азъ таковое скверное дело сотворити похощу?» И, сия помысливъ, начатъ отвращатися, с клятвою[55] глаголя, яко «не хощу всеконечно погубити душу свою и в такой торжественный праздникъ осквернити тело свое». Она же несытно распалилася похотию блуда, понуждашее его, ово[56] ласками, ово прещениемъ[57] некимъ, угрожая ему, дабы исполнил желание ея. И много увещевала его, никако его возможе приклонити к воли своей. Видя же оная лукавая жена то, яко не возможе прелстити юношу к себе, абие[58] злою яростию на юношу распалися и, яко лютая змия, востонавше[59], отиде от ложа его помышляше волшебнымъ зелием опоити его и злыя свои помыслы сотворити хотя на него. И елико[60] замысли, тако и сотвори.

Егда же начаша клепати ко утрени[61], благолюбивы же оны мужъ Баженъ Вторый скоро воста от ложа своего, возбудив же и оного юношу Савву к заутрени. И отслушавше со вниманиемъ и страхомъ Божиимъ, и приидоша в домъ свой. И егда же приспе время Божественней литоргии, поидоша паки к Литоргии с радостию до святыя церкви. Проклятая же оная жена тщателно устроише волшебная зелия на юношу, яко лютая змия хотяще ядъ свой изблевати на него. По отпущении же Божественныя литоргии Баженъ и Савва изыдоша из церкви, хотяше итти в домъ свой. Воевода же града того пригласи Бажена, да обедуетъ с ним. Вопросил же и о Савве, чей есть и откуду онъ. Поведав же Баженъ, яко ис Казани, Фомы Грудцына сынъ. Воевода же пригласи и Савву в домъ свой, зане добре знающа отца его. Бывшу же в дому воеводскомъ, обычно трапезы причастившеся и возвратишася в домъ свой.

Бажен же повеле принести вина жене, да испиютъ в дому своемъ чести ради праздника, ничтоже бо лукаваго умышления жены своей знаяше. Она же, яко ехидна злая, скрываетъ злобу в сердцы своемъ и подпадаетъ[62] лестию къ юноше оному. И принесену бывшу вину, наливаетъ чашу и подносит мужу своему. Он же, испивъ, благодаря Бога. И потом вливаетъ сама себе , и потомъ, испивъ, наливаетъ отравнаго зелия и подносит Савве. Он же, нимало помысливъ, ниже бояся лукавствия жены оныя, чающе[63], яко никоего зла мыслитъ на него, и безо всякаго размышления выпиваетъ лютое оное вино зелное. И се начатъ яко огнь горети в сердце его. Он же помышляше в себе, яко «много различных питей пияхъ в доме у отца моего, такого пития николиже пивахъ, якоже ныне».

Егда же испивъ пития онаго, начатъ сердцемъ болети и тужити по жене оной. Она же, яко лютая змия и лвица, яростию погледеша на него и приветъства не являше ему. Он же, сокрушаяся, по ней тужа. Она же начатъ мужу своему клеветати и нелепо[64] глаголати на него и изгнати его вонъ хотяше из дому своего. Богобоязливый же онъ мужъ, и жалея в сердце своемъ по юноше, обаче[65] уловленъ бысть лестию женскою, повелевает юноше изыти из дому своего, сказа ему вину некую. Юноша же с великою жалостию отходитъ от него, тужа и сетуя о лукавой жене оной.

И прииде в домъ гостинника, идеже сперва живяше и обитающе. Он же вопрошаетъ ево, каковыя ради вины изыде вонъ из дому Баженова. Он же сказа ему, яко самъ не восхоте жити у него, а сердцемъ своимъ скорбя по той лукавой жене. И нача от великия жалости красота лица его изменятися и плоть его истончевати. Видев же гостинникъ юношу сетующа и скорбяща зело, недоумевающе, что ему бысть.

Бысть же во граде томъ некто врачь, чарованиемъ[66] своимъ сказуя, кому какая скорбь[67] прилучится, он же знаетъ, кому жити или кому умрети. Гостинникъ же и жена его, благонравны суще, и немало попечение по юноше имеяху. И призвавъ тайно волхва онаго, хотяще уведати, какова скорбь приключися къ юноше. Волхвъ же оной посмотри в волшебныя своя книги, сказалъ имъ истинну, яко онъ никакой скорби юноша не имать в себе, токмо скорбитъ по жене Баженовой, ибо в блудное дело впаде с нею, ныне же отстуженъ[68] от нея бысть, и по ней тужа, и сокрушается. Гостинникъ же и жена его, таковая от волхва слышаше, и не имеяше веры, занеже Баженъ мужъ благочестив и бояся Бога, и ни во что же то дело вмени. Савва же, непрестанно скорбя и тужа по ней день от дне, и истончи плоть свою, якобы кто великую скорбь и болезнь имелъ.

И некогда той Савва изыде из града на поле единъ, и никого за собою или пред собою виде. И помышляше о разлучении своемъ от жены оной. И, помысливъ такую злую мысль во уме своемъ, глаголя: «Егда бы кто от человекъ или самъ диаволъ сотворилъ бы сие, еже бы паки совокупитися з женою оною, азъ бы послужил диаволу». И такую мысль положи во уме своемъ, аки бы ума иступленъ бысть.

И идяше же единъ по пустыни[69] и, мало пошед, слыша за собою гласъ, зовуще его: «Савва, Савва!» Он же, обратишася назад, зря за собою юношу к нему борзо текуще в нарочитом[70] одеянии, махающе рукою, пождати себя повелевающе. Он же стоя, ожидающе, юноша же той пришед к нему, паче же рещи[71] , супостатъ диавол, иже[72] непрестанно рыщеть и ищетъ человеческия погибели.

И пришедъ к нему, по обычаю поклонишася между собою, и глаголя бесъ к Савве: «Брате Савва, что убо яко чуждъ[73] бегаеши от меня? Азъ убо давно ожидал тя, да како бы пришел еси ко мне и сродственную любовь имелъ. Азъ убо тя давно знаю, яко от рода ты Грудцынъ-Усовъ и града Казани. А о мне аще[74] хощеши уведати, и я того же града Казани и недавно здесь пребываю ради конной купли. И убо по плотскому рождению братья мы с тобою есмы, а ныне буди убо мне братъ и другъ и не отлучайся от меня. Азъ убо вспоможения во всемъ тебе радъ чинить». Савва же, слышавъ от мнимаго брата, паче же рещи от диавола, обаче таковыя к себе лепыя глаголы, вмени в правду, и велми о томъ возрадовашася, яко в такой далней и незнаемой стране сродника к себе обрете. И поидоша оба вкупе по пустыни оной.

И рече бесъ к Савве: «Брате Савва, какую ты скорбь имаши в себе, яко велми изчезе юношеская красота твоя?» Он же всяко лукаво[75] сказывающе ему некую скорбь быти в себе. Бесъ же усмехнувся и рече ему: «Что убо скрываешися от мене? Аз бо вем скорбь твою, азъ убо помогу скорби твоей». Савва же рече: «Аще убо истинно ведаеши скорбь мою, то поиму веры, яко можеши мне помощи подати». Бесъ же рече ему: «Ты убо сокрушаешися по жене Баженовой, зане еси отлучен от любви ея. Да что мне даси[76], азъ учиню ти с нею по-прежнему в любви быти». Савва же рече: «Азъ убо, елико[77] имамъ здесь товаровъ отца своего и прибытковъ, все тебе отдаю. Токмо прошу, братецъ, сотвори ми по-прежнему любовь имети з женою оною». Бесъ же, расмеявся, рече ему: «Почто убо искушаеши мя? Азъ убо вемъ, яко отецъ мой седмерицею богатее тебя и отца твоего, что ми будетъ в товарехъ твоихъ? Но даждь мне на себя рукописание малое некое, азъ исполню желание твое».

Савва же радъ бысть, яко «богатство отца моего все цело будетъ, и азъ дам ему рукописание, что велитъ написать». А в какую пагубу хощетъ впасти, того не ведая, еще и писати и ниже слагати[78] совершенно[79] не умея. О безумный юноша! Како уловленъ женскою лестию, тоя ради хощетъ в такую пагубу пасти к диаволу! И егда бесъ рече к Савве словеса тои, он же с радостию обещася дати ему рукописание. Мнимы же его братъ скоро вземъ изо чпага[80] свою хартию[81] и чернила, даетъ юноше и повелеваетъ немедленно написати писание. Савва еще и совершенно не умеяше писати, и елико бесъ сказываше ему, Савва же тако и писаше, не слагая. И тем писаниемъ отречеся от Христа, истинънаго Бога, и предадеся в служения диаволу, мнимому своему брату. И поидоша убо во градъ Орелъ.

Вопроси же Савва беса: «Повеждь ми, брате, где обитаешися, да увем[82] дом твой?». Бес же рече ему: «Азъ убо своего дому не имею, где мне прилучится, тамо и ночую. Аще ты хощеши видетися со мною часто, то ищи меня на конной площадке, яко зде живу для конной купли. Азъ же самъ не обленюся, часто стану тебя посещати. Ты же, Савва, иди к лавке Баженовой, вем бо, с радостию он призоветъ тя в домъ свой». Савва же по глаголу брата своего диавола с радостию притече к лавке Баженовой.

Бажен же, егда увиде Савву, усердно приглашаше к себе, глагола: «Господине Савва, какую злобу сотворил тебе я? Почто изшелъ еси из дому моего? Молю тя, прииди паки обитать в дому моемъ. Азъ убо за любовь отца твоего яко присному своему сыну радъ тебе всеусердно». Савва же, егда услыша от Бажена таковые речи, тече в домъ Баженовъ. И жена его, увидевъ Савву, и диаволскимъ жалом подстрекаема, радостно течаше и стречает его со всякимъ ласканиемъ и лобызаетъ его. Он же уловленъ бысть женъскою лестию, паче же диаволомъ, паки запинается в сети блуда с проклятою оною женою. Савва же не знаше ни праздника, ниже воскреснаго дне, ниже страха Божия помня. Непрестанно с нею в кале блуда, аки свиния в кале, валяшеся.

По многом же времени абие входитъ слухъ во градъ Казань к матери Саввиной, яко сынъ ея живет неисправно и непорядочное житие имеетъ. Елико было с ним отеческихъ товаровъ, все изнурилъ[83] въ пьянстве и блуде. Мати же, о нем таковое слыша, и непостоянством зело огорчися, и пишетъ к нему писание, дабы оттуда возвратился во градъ Казань в домъ отца своего. Егда же прииде к нему писание, он же, прочетъ, посмеялся и ни во чтоже вменилъ. Она же паки посылает второе писмо, и третие, ово с молениемъ, ово и с клятвою[84] и заклинаетъ его, дабы немедленно оттуду ехал во градъ Казань. Савва же нимало внятъ матернее моление, и клятву ни во что же вмени, токмо в несытстве блуда упражняшеся.

По некоем же времени поемъ[85] бесъ Савву, и поидоша оба из града. И глаголетъ бесъ Савве: «Брате Савва, веси ли ты, кто есмь азъ? Ты убо мниши мя совершенно быти от рода Грудцыныхъ, но несть тако. Ныне за любовь твою повем ти всю истинную, ты же не убоися, ниже устыдися братом звати меня. Азъ убо совершенно возлюбих тя во братство себе принять. Но аще хощеши о мне ведати, азъ убо есмь сынъ царев. Поидемъ прочь, да покажу ти славу[86] и богатство отца моего».

И сия глаголя, прииде в пустое место на некой холмъ показа ему в некоей раздолине[87] град великъ и велми славен — стены и помостъ и покровы[88] от злата чиста блистаяся. И рече ему бесъ: «Сей есть градъ творения отца моего. Поидем убо и поклонимся купно отцу моему. А еже ми дал еси писание, ныне вземъ, сам вручи его отцу моему, и великою честию будеши почтенъ от него». И сия изглагола, бесъ отдаетъ Савве богоотметное писание.

Оле[89] безумия отрока! Ведый бо, яко никоторое царство прилежитъ в близости к Московскому государству, но все обладаемо царемъ московским. Аще бы тогда вообразилъ на себе образъ креста честнаго, вся бы сия мечты[90] диаволския, яко сень[91], погибли бы. Но на предлежащее возвратимся.

Внегда же приидоша к привиденному оному граду и приближився им ко вратам града, сретают[92] их юноши темнообразни, в ризахъ и поясы украшены златыми, и тщанием[93] покланяющеся, честь воздающе сыну цареву, паче же рещи бесу, такожде и Саввъ покланяющеся. Вшедшим же им во дворъ царевъ, паки сретают инии юноши, ризами блистающеся паче первых, такожде покланяющеся им. Егда же внидоша в полаты царевы, абие друзии[94] юноши сретают ихъ с честию. И диаволом превозходящем[95], воздающе достойную честь сыну цареву и Савве. Вшедшим же в полату, глас бысть Савве: «Брате Савво, пожди мя зде мало. Азъ убо шедъ, возвещу о тебе отцу моему и веду тя к нему[96]. Егда же будеши пред отцемъ моимъ, ничтоже размышляй или убоися, подаждь ему писание свое». И се рекъ, поиде бесъ во внутренную полату и оставилъ Савву единаго. И, помедливъ тамо мало, и приходитъ к Савве и поемъ его и приведоше пред лице царя.

Он же седя на престоле велице, драгимъ камениемъ и златом преукрашен, сам же той славою велицею и одеяниемъ блисташеся. И около его стояща множество юношей крылатыхъ, лица же ихъ овыхъ сини, овыхъ багряны, иныя яко смола черная[97]. Пришедши же Савва пред лице царя онаго, падъ на землю, поклонися ему. Вопроси же его царь: «Откуду пришелъ еси семо[98] и что есть твое дело?» Безумный же Савва подноситъ ему богоотметное писмо свое, глаголетъ, яко «приидохъ, великий царю, послужить тебе». Древний же змий Сатана приемлетъ писание и прочетъ его. Обозреся к темнообразнымъ своимъ воиномъ, рече: «Аще ли прииму сего отрока, не вемъ, крепок ли онъ будетъ намъ или нетъ?» Призвавъ к себе сына своего, Саввина любимаго брата, глаголя ему: «Иди, прочая[99], и обедай з братомъ своимъ». И тако оба поклонишася царю, изыдоша в преднюю полату и начаша обедати.

Неизреченныя благовонныя яди[100] приношаху, такожде и питие, яко дивишася[101] Савва, глаголя, яко «никогда в дому отца моего таковых ядей не вкушахъ или пития испихъ». По ядении же поемъ бесъ Савву и поидоша паки из града царева и изыдоша вон. Вопроси же брата Савва своего, беса, глаголя: «Что, брате, яко видехъ у отца твоего окрестъ престола множество юношей крылатыхъ стояща?» Бесъ же, усмехнувся, рече ему: «Или ты не веси, яко у отца моего мнози языцы[102] служат, персиды, турки, арапы и ины мнози? Ты же не дивися сему и не сумневайся братомъ звати меня. Азъ убо тебе менши братъ. Токмо елико аще реку тебе, и ты во всемъ буди мне послушенъ. Азъ же всякаго добра рад тебе деяти и споможение во всемъ творити». Савва же во всемъ обещася послушенъ быти, и тако уверишася.[103]

Паки приидоша во градъ Орелъ, и оставилъ бесъ Савву. Савва же паки прииде в домъ Баженовъ и пребываше в прежнем скаредномъ деле. И в то время прииде во градъ Казань ис Персиды со многими прибытки отецъ Саввинъ Фома Грудцынъ. И яко обычное целование подаде жене своей, и вопрошаетъ о сыне своемъ, жив ли есть сынъ или нетъ. Она же поведа ему, глаголя, яко «от многихъ слышахъ[104], что по отшествии твоемъ в Персиду отеде он к Соли Камской, тамо и доднесь живетъ житиемъ неудобным[105]: и непорядочно все богатство избылъ в пьянстве и блуде. Азъ же много писавъ к нему, дабы возвратился в домъ нашъ, он же ни единой отповеди[106] не даде мне. Живъ ли есть ныне или нетъ, о семъ не вемъ».

Фома же, слышав от жены таковые глаголы, зело смутися и скоро написав епистолию со многимъ молениемъ, дабы безо всякого размышления оттуда ехалъ во градъ Казань, «да увижу, чадо мое, красоту лица твоего, понеже давно не видахъ тя». Савва же таковое писание принялъ и прочетъ, ни во что же вменивъ, ниже помыслилъ ехать ко отцу своему, токмо упражняшеся в ненасытном блудении. Видев же Фома, яко ни во что вменяетъ писание его, повелеваетъ готовити суда с товары, и пути касается к Соли Камской, яко «самъ поиму его в домъ свой».

Бесъ же, егда уведа, что отецъ его, Саввинъ, путешествие творитъ к Соли Камской, хотя Савву поимати, сына своего, и привести во градъ Казань, и абие бесъ к Савве рече: «Брате Савва, доколе зде во единомъ граде маломъ намъ жити будетъ? Пойдем во иный градъ и погуляемъ, и паки семо приидемъ».

Савва же нимало отречеся[107], глаголя ему: «Брате, како идемъ, то пожди мало, да возму от богатства моего». Бесъ же возбранише[108] ему, глаголя: «О семъ не веси ли ты славы отца моего, како слава его везде есть? Где приидемъ, тутъ и денегъ у насъ много будетъ, елико потребно». И поидоша из града Орла никому же ведомы, ниже той и самъ Баженъ, и ни жена его уведавши.

Бесъ же Савву постави во единую нощь от Соли Камской на реке Волге во градъ, нарицаемый Козмодемьянскъ, а растояние имеюще от Соли Камской тысяча и болше поприщ[109]. И глаголетъ бесъ к Савве: «Аще кто тя узритъ знаемый здесь, и откуду пришелъ еси спросятъ, ты же глаголи: от Соли Камской в третью неделю приидохомъ». Савва же глагола, елико заповеда ему бесь. Тако пребывавше в Козмодемьянском несколко дней.

И паки бесь поемъ Савву, и об едину нощь оттуда приидоша на реку Оку в село, нарицаемое Павловъ Перевозъ, и бывшии тамо в день четверга. В той бо день в томъ селе торгъ бывше. Ходяще же они по торгу, узрев же Савва некоего старейша нища мужа стояще, зело худо одеяние на немъ. И зряще на Савву велми прилежно и плачуще горко. Савва же отиде мало от беса и притече к старцу оному, хотя уведати вину[110] плача его. И притече к старцу, рече: «Кая ти, отче, вина плача твоего, яко тако неутешно плачешися?» Старецъ же глагола ему: «Плачу, чадо, о погибели души твоея. Не веси бо, погубилъ еси ты душу свою и волею предался диаволу. Веси ли, человече, с кемъ ныне ходиши и кого себе братомъ называеши? Но сей не человекъ, но бесъ с тобою ходитъ, доводитъ тя до пропасти адския». Егда же изрече старецъ к Савве глаголы сия, он же обозревся на брата своего беса. Он же издалеча стояше, угрожая ему. Савва же оставилъ святаго старца, скоро притече к бесу. Он же велми начатъ поносити его и глаголати: «Чего ради с такимъ душепагубцомъ сообщился еси? Не знаеши ли сего лукаваго старца, яко многихъ погубляет, на тебе же, видя одеяние нарочито, и глаголы к тебе лестные испущает, хощетъ тебя от людей отлучити и до смерти удавити и содрать с тебя одеяние. И егда аще оставлю тя единаго, то вскоре имаши погибнути». И сия изрече со гневомъ, и потомъ поемъ Савву, оттуда приходитъ во градъ, нарицаемый Шую, и тамо пребываху неколикое время.

Фома же Грудцынъ-Усовъ пришедъ во градъ Орелъ и вопрошаетъ о сыне своемъ, и никто можетъ поведати ему о немъ. И вси дивляхуся, яко предъ его приездомъ сынъ его во граде живяше и всемъ видимо. Егда же внезапу скрылся, никтоже весть. И глаголаху, яко «убоялся приезду твоего, зане все здесь избылъ имения твое и богатство, и сего ради скрылся». Паче же всехъ Баженъ и жена его дивишася, глаголаху: «В сию ночь спаше у насъ, заутра же пошедъ не вемъ куды, мы же ожидахомъ его обедати, он же от того часа нигде же не явишася во граде нашемъ. А куда поиде, азъ и жена моя не вемы».

Фома же слезами облияся, ожидаше сына своего, и возвратися в домъ свой, и нерадостной случай возвещаетъ жене своей. И оба вкупе сетуя и скорбяше о лишении сына своего, и в таковомъ сетовании Фома, поживъ неколикое время, ко Господу отиде. Жена же его остася вдовою.

Бесъ же и Савва живяше во граде Шуе, и в то время благочестивый великий государь, царь и великий князь Михаил Феодоровичь всеа России изволилъ послать воинство свое противъ короля полскаго под градъ Смоленскъ. И по ево, великаго государя, указу во всей России набираху новобраныхъ салдатъ[111]. Во градъ Шую и для набору салдатскаго прислан былъ с Москвы столникъ Тимофей Воронцовъ, и новобраныхъ салдатъ по вся дни воинскому артикулу учаша. Савва же и бесъ поидоша для смотрения ихъ. И рече бесъ к Савве: «Брате Савва, хощеши ли ты послужить царю? Да запишемся в салдаты». Тако и записашася в салдаты, и нача ходити на учение. Бесъ же Савве в воинском учении такову мудрость дарова, яко и старыхъ салдатъ лутче и началниковъ всехъ во учении происходитъ[112] лутче жъ. Сам же бесъ слугою за Саввою ходяше и оружие носяше за нимъ.

Егда же всехъ новобраныхъ салдатъ приведоша в Москву и отдаша ихъ в научение немецкому полковнику, той же полковникъ, егда прииде к полку водити салдатъ на учении, и видя Савву млада суща, а в учении воинском зело изрядно поступающе и ни малого порока во всем артикуле не имеюще, и многихъ старых воиновъ и началников превосходяще, и велми удивися остроумию его. Савва же сказа ему всю истинную, какого рода онъ. Полковникъ же велми его возлюби и назва его сыномъ своимъ, даде ему шляпу з главы своея и вручи ему три роты новобраныхъ салдатъ, да вместо его устрояетъ и учитъ той Савва.

Бесъ же тайно припаде к Савве, рече ему: «Брате Савва, егда недостатокъ денегъ будетъ ратнымъ людемъ на жалованье, тогда повеждь мне. Азъ тебе принесу, елико тебе потребно будетъ, дабы в команде твоей роптания и жалобы не было на тебя». И тако у онаго Саввы все салдаты во всякой тишине и в покое пребываху, в протчих же ротахъ молва и мятежъ бысть непрестанно, яко иногда от глада и наготы, не пожалованы, и по миру ходятъ. И вси дивляхуся остроумию Саввину.

По некоем же случае явственно учинися о немъ и самому царю. В то же время в Москве и немалу власть имяше шуринъ царевъ болярин Семенъ Лукояновичь Стрешневъ[113]. Уведа про онаго Савву, и повеле его привесть пред себя, и рече ему: «Хощеши ли, Савва, да прииму в дом мой и немалой чести сподоблю тя?» Он же поклонися, рече ему: «Господине мой! Есть братъ у меня, поиду и вопрошу его. Аще повелитъ, с радостию послужу тебе». Болярин же, нимале возбравнивъ[114] ему, отпусти его, да вопросит брата своего. Савва же, пришедъ, поведа сие мнимому брату своему бесу. Он же яростно рече ему: «Почто убо хощеши презрети цареву службу и хощеши служити холопу его? Ты убо и самъ ныне в том же порядке и чести, уже и самому царю знатен[115] учинился еси. Егда бо царь уведаетъ верную твою службу, тогда и чином повыше будеши».

И по повелению цареву вси новобраныя салдаты розданы по стрелецкимъ полкамъ в добавку. Той же Савва поставленъ бысть на Устретенки в Земляномъ городе в Зиминъ приказъ в доме сотника стрелецкаго Якова Шилова. Сотникъ же той и жена его, благочестивы и благоразумны суще видя Саввина остроумия, зело почитаху его. Полки же в Москве во всякой готовности ко отшествию во градъ Смоленскъ бяху.

Во единый же день прииде бесъ к Савве и рече ему: «Брате Савва, поидем прежде полковъ в Смоленскъ и увидимъ, что творятъ поляки, како градъ укрепляютъ и бранныя сосуды[116] устрояют». И абие об едину нощь стали с Москвы в Смоленскъ, и пребываху в немъ три дни, никому же видимы, а они всехъ видяху. И созирающе[117], како поляки градъ укрепляютъ на приступных местах, всякия гарматы[118] поставляют. В четвертый же день обяви бесъ себя и Савву полякомъ. Поляки же, егда узреша ихъ, зело возсмятошася и начаша гнати за ними, хотяху уловити ихъ. Бесъ же и Савва скоро избегша из града и притекоша к реце Днепру, и абие раступишася вода, преидоша оную великую реку, аки посуху. Поляки же много стреляху по нихъ, но ничимъ вредиша[119] ихъ, глаголюще, яко «бесове суть во образъ человека приидоша и бывше во граде нашем». Бесъ же и Савва паки возвратишася в Москву и сташа у того же сотника Якова Шилова.

И егда же по указу государеву полки с Москвы поидоша под Смоленскъ, тогда той Савва з братомъ своимъ поиде. А надо всеми полками тогда былъ командующим боляринъ Федоръ Ивановичь Шеин[120]. На пути же бесъ Савве рече: «Брате Савва! Егда убо под Смоленскимъ будемъ, тогда от поляков из града выедетъ единъ исполинъ и станет звати противника себе. Ты же не убоися ничего, изыди противу его. В другий же день паки выедетъ другий, ты же и того поразиши. В третий же день выедетъ из Смоленска третий поединщик[121], ты же ничего убоися противъ его, вемъ убо, что и того поразиши, но и сам уязвленъ[122] будеши от него. Аз же твою рану скоро излечу». И тако уверивъ его, и приидоша под градъ Смоленскъ, ставше в удобное место.

По глаголу же бесову посланъ бысть из града неки воинъ страшен зело, на коне скакаша, из московскихъ полков противника себе зваша, и никтоже смеяше[123] противу его ехати. Савва же обявляетъ себя в полках и глаголя: «Аще бы мне былъ добрый конь, азъ бы пошел противу ево на брань»[124]. Другии же, его слышаше похваление, скоро возвестиша болярину о семъ. Болярин же, услыша, повеле Савву привести пред себя и повеле ему коня нарочита[125] дати и оружие, и мнитъ, яко скоро имать погибнути от такого страшнаго воина. Савва же, по глаголу брата своего беса, ничтоже размышляя и ни бояся, выехал противу того богатыря и порази его, и приводитъ и с конемъ в полки свои, и от всехъ похваляемъ. Бесъ же ездяше по нем, служаше ему и оружие его носяще.

Во вторый же день паки выезжаетъ славны неки воинъ, иска себе противника. И паки выеезжаетъ Савва противу его и скоро поражаетъ его, и вси дивляхуся храбрости Саввиной. В третий же день еще выезжаетъ из града Смоленска некий славны воинъ, паче первыхъ въ храбрости, и ищетъ себе сопротивника. Савва же уже того устрашишася, ехати противу того, однако же по словеси бесовскому немедленно выезжаетъ, и абие полякъ той яростно напусти на Савву и уязви его копиемъ в лево стегно[126]. Савва же исправися, нападаетъ на поляка онаго и убиваетъ его, но и с конемъ в таборы привлече и немалъ зазоръ[127]поляком учини. Потом же нача из града выходити и свалным[128] боемъ битися. Савва же з братомъ своимъ с котораго крыла выезжаху, тамо поляки от нихъ невозвратно бежаху. И многихъ убиваху, и тако от них бежаху, токмо следъ свой показываху, сами же ни от кого ни малого повреждения себе, вреы, не имеяху.

Слышав же боляринъ о храбрости Саввиной, не могъ скрыти гнева своего в сердце своемъ, призва Савву к шатру своему и глагола ему: «Повеждь ми, Савва, какова ты роду и чей есть ты сынъ?» Он же поведа ему, яко ис Казани, Фомы Грудцына сынъ. Болярин же нача его нелепыми словами поносити[129] и глагола: «Какая ти нужда в такой случай? Пришелъ еси к смерти! Азъ убо знаю отца твоего и сродниковъ твоих, яко безчисленно богатство имеютъ. От какого гонения или скудости пришел еси ты семо? Сия глаголю ти: поиди в домъ родителей твоих и тамъ благоденствуй, с родители своими пребывай. Аще же не послушаеши мене и услышу о тебе, яко зде имаши пребывати, то без всякаго милосердия зде имаши погибнути, и главу твою скоро повелю мечемъ отсещи». И сия болярин изрече сь яростию.

Он же отиде от него, печаленъ бысть. И рече бесъ к Савве: «Что убо, брате, печалуешися о семъ? Аще неугодна наша служба, поидем в Москву и тамо пребываемъ». И тако скоро отидоша в Москву и нача обитати в доме того же вышереченнаго сотника. Бес же днемъ бываше у Саввы, в нощи же отхождаше до пропасти адския, идеже жилище ихъ, искони обычай окаянному пребывати.

И немалу же времяни минувшу, абие разболеся Савва, и бе болезнь его велми тяжка зело, и быти ему к смерти. Жена же онаго сотника, благоразумна суща и всякое попечение и прилежание имуща о Савве, и глагола ему многажды, дабы повелелъ призвати иерея исповедати грехи своя, и причастился бы Святыхъ Христовыхъ Тайн, да некако в такой тяжкой скорби без покаяния умретъ. Савва же отрицашеся и глагола: «Аще и тяжко боленъ, но несть моя болезнь к смерти». И день от дне болезнь еще тяжщая бяше.

Жена же оная неотступно принуждаше его, дабы покаялся, и едва принудише Савву оная благоразумная жена. И повеле Савва призвати священника. Жена же веле вскоре итти ко храму святаго Николы чюдотворца, и повелеваетъ призвати тоя церкви иерея. Иерей же, нимало замедливъ, притече к болящему, бе бо священникъ же той мужъ благочестив и бояся Бога. И, пришедъ, нача молитвы покаянные глаголати, якоже обычно. Егда же всемъ людемъ из храмины[130] изшедшимъ, иерей же нача болнаго исповедати.

И се внезапу зритъ болны: в храмину тую вшедше множество бесовъ. Мнимый же его братъ, паче же рещи диаволовъ, прииде с ними, не якоже человеческимъ образомъ, но существенным[131] своимъ зверинымъ образомъ. И ста созади всехъ бесовъ и зубы на нем скрежеташе, показуя ему богоотметное писмо, еже даде Савва у Соли Камской, и глагола бесъ болящему Савве: «Зриши ли, клятвопреступниче, что есть сие? Не ты ли писалъ еси? Или мниши, яко покаяниемъ хощешъ отбыти[132]? Азъ убо великою силою моею подвигнуся на тя, и более сихъ узриши».

Болны же, зря очевидно[133] ихъ, ово ужасаяся, ово же на силу Божию надеяся, и до конца все подробну исповеда священнику оному. Священникъ же онъ, мужъ святъ, обаче убояся онаго страха, зане людей во храмине единаго несть, кроме болнаго. Гласъ же великъ слышаше от бесовския оные силы, и с нуждою[134] с великою исповеда болнаго и отиде в домъ свой, ничтоже никомуже поведа. По исповеди же оной нападе на Савву духъ нечисты и начатъ немилостивно мучити, ово об стену бияше, ово о мостъ[135], с одра его меташе на полъ, ово храплениемъ[136] и пеною давляше[137], и всякими различными томлении мучаше его.

Благочестивый же онъ мужъ сотникъ со благонравною и разумною женою видяше такое незапное на него от диавола нападение и несносное мучение, велми жалеюще по юноше ономъ, но никакой же ему могутъ помощи подати. Бесъ же день от дне на болнаго люте нападаетъ и мучаше его, но и всем предстоящимъ тутъ ужасъ бывает. Господин же дому того, видя над собою такову необычную вещь, паче уведевъ[138], яко юноша той Савва ведомъ и царю, но есть же у нихъ сродница, в дому царском пребываше, и сия помысливъ, немедленно посылаетъ жену свою ко оной сроднице, повелеваетъ ей, да все подробно возвестила бы царю, да «никако бы, рече, Савва в таком зле умретъ, а мы за то истязаны[139] будемъ от царя, за неизвещение наше».

Жена же его, нимало помедливъ, скоро тече к сроднице своей, и вся повеленная от мужа по ряду сказа. Сродница же оная, яко слыша таковыя глаголы, умилися душею, ово бо болевъ по юноше, паче же скорбяше по сродниках своих, да некако и вправду от таковыхъ случаевъ беду приимутъ. И нимало помедливъ, скоро тече из дому своего до полатъ царевыхъ. И внидохъ, по времени донесла царю о семъ.

Царь же, слышавъ о Савве таковы глаголы, рече предстоящимъ, да бываетъ у онаго сотника, у болнаго онаго, повсядневное изменение[140] караулщиковъ. И посылаютца по два караулщика, да надзираютъ опасно[141] юношу онаго от соннаго бесовскаго мучения, да во огнь или в воду никако ввержется. Сам же благочестивый царь посылаше к болящему повсядневную пищу. И егда здравъ болны явитца, повелеваетъ возвестити себе.

И сему тако бывшу, болны немало время в таковомъ бесовскомъ томлении пребысть. И месяца июля в 1 день Савва же необычно от беса мучен бысть.

Заспа мало, и бысть: во сне яко наяву глагола, изливая слезы из очей своихъ, сице рече: «О Всемилостивая Госпоже Дево Владычице Богородице, помилуй мя! Не солгу в сердце, но исполню обещанием, якоже обещахся тебе». Дому же того людие, слыша таковые глаголы от болнаго, зело удивишася, глаголюще, яко видение некое видитъ.

Егда же болны возбудися[142], приступи к нему сотникъ и рече: «Повеждь ми, господине Савва, что таковые глаголы во сне видевъ и кому реклъ еси?» Он же, паки начатъ убо омывати лице свое слезами, глаголетъ: «Видехъ ко одру моему пришедшу жену святолепну, светлостию сияющу и ризу багряну носяще, с нею же два мужа, сединами украшены, во одежде единъ в архиерейской, а другий во апостолской одеяны. И я мню быти жену оную Пресвятую Богородицу, мужей же: единаго же наперсника[143] Господня Иоанна Богослова, втораго неусыпнаго града нашего Москвы архиерея Петра митрополита, их же подобия образъ виделъ. И рече ми святолепная оная жена: Что ти есть, Савва, и что скорбиши? Азъ же реклъ ей: Скорблю, моя Владычица, прогневахъ Сына твоего и Бога моего и тебя, заступницу рода христианскаго, и за то бесъ мучитъ мя». Она же осклабися[144] и рече ми: Како ты можешъ выручити писание свое, еже ты подал самому Диаволу? И аз рекъ ей: Не могу, Владычице, аще не помощию Сына твоего и твоею милостию». Она же ми рече: Азъ убо о тебе Сына моего и Бога упрошу, токмо единъ мой глаголъ исполни: аще избавлю тя от беды сея, хощеши ли инокъ быти? Азъ же молебные глаголы со слезами глаголахъ ей, якоже и вы слышавше. Она же паки рече: Слышиши ли, Савва? Егда убо приспеет[145] праздникъ явления образа моего, еже в Казани, ты же прииди во храмъ мой, иже на площади у Ветошнаго ряду, и азъ пред всемъ народомъ покажу велие чудо». И сия изрече, невидимы бысть».

Сия же сотникъ от Саввы слышавше, паки повелеваетъ и посылаетъ жену свою к вышереченной сроднице, дабы возвестила паки царю о семъ, и абие возвещено бысть видение царю. Царь же повелеваетъ хранити его.

И егда же прииде праздникъ Казанския Богородицы, что в Китае[146], июля 8-го числа, и повеле царь привести болящаго во храмъ ея, Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, нарицаемыя Казанския. Якоже николи[147] же болев, поиде ко образу и падъ на землю и начатъ глаголати со слезами и сокрушениемъ сердца, рече: «О Преблагословенная и Преблагая, Честнейшая Мати Христа Бога нашего! Благодарю тя за неизреченное твое милосердие, яко избавила мя еси от погибели и настави мя, на путь покаяния обрати мя». Народу же зрящу на онаго Савву и слышавше глаголы его, удивишася.

Царь же узревъ его. И егда нача пети Божественную литоргию, а Савве лежащу среди церкви на ковре, и видевъ Савва пришедшу жену, в белых ризахъ одеянну, всякими лепотами сияющу, глагола ему: «Савва, отселе будеши здравъ; к тому не согрешай и повеление мое да исполни: буди инокъ». И с того часа получи Савва себе здравие, и се невидима бысть. И тако получи неизреченную славу Савва, и прииде во ум свой и не чающе болезни в себе, яко никогда боле, и воста на нозе[148] свои.

Царь же рече: «Не сей ли трудившийся[149], еже по повелению моему принесенъ бысть во храмъ?» Отвещав же некто боляринъ его, стояще, яко «той есть Савва». Царь же повеле его вопросити, како воста от таковыя тяжкия болезни. Вопрошенну же бывшу Савве, Савва же поведати о себе нача вся бывшая над нимъ, и о неизреченномъ чудеси явления образа Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, како избави его от тмы греховныя.

Царь же, благодаря Бога (возвещено о чудеси надъ онымъ Саввою) и Пречистую Богородицу, и возрадовася радостию велиею. И какъ отпевше святую литоргию, Савва же нача молебное пение пети Пресвятеи Богородице и, немного дней помедливше, прииде в церковь святаго архистратига Михаила и восприятъ монашеский чинъ и благодарив Пресвятую Богородицу. И поживъ летъ доволно, и преставися, ко Господу душу предаде. Богу нашему слава ныне, и присно, и во веки вековъ. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

«Повесть о Савве Грудцыне» написана в 60-х гг. XVII в. как эпизод из недавнего прошлого. Она начинается с 1606 г., когда «попусти Бог на Московское государство... Гришку Отрепьева»; герой принимает участие в борьбе с поляками за Смоленск в 1632—1634 гг. Безымянный автор пишет не историю России, он рассказывает о частной жизни купеческого сына Саввы Грудцына. Повесть на русском материале разрабатывает фаустовскую тему: тему продажи души дьяволу за мирские блага и наслаждения.

Грудцыны-Усовы — существовавшая в реальности купеческая фамилия. Ее представители торговали в Москве и Великом Устюге, участвовали в земских соборах и закладывали храмы, входили в гостиную сотню, т. е. принадлежали к самой верхушке торгового сословия (данные о них см.: Скрипиль М. О. Повесть о Савве Грудцыне//ТОДРЛ. Т. II. М.; Л., 1935. С. 181—214; Т. III. M.; Л., 1936. С. 99—152). Возможно, что повесть отразила какие-то реальные беды, пережитые этой семьей, что беспутный недоросль из рода Грудцыных-Усовых соблазнил замужнюю купчиху. Возможно также, что «присушить» купчиху он пытался с помощью сатаны.

В «Повести о Савве Грудцыне» использованы две сюжетные схемы. Это, во-первых, схема «чуда», религиозной легенды с ее, как правило, тремя сюжетными узлами: прегрешения, несчастья или болезни героя; затем покаяние, молитва, обращение к Христу, Богоматери, святым за помощью и наконец — отпущение греха, исцеление, спасение. В повести отразились религиозные легенды о юноше, который согрешил, продав душу дьяволу, затем покаялся и был прощен (см. наблюдения Д. С. Лихачева в кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970. С. 525—536).

Второй сюжетный источник повести — волшебная сказка (см.: ТОДРЛ. Т. XXVII. Л., 1972. С. 290—304). Сказкой навеяны сцены, в которых бес выступает как волшебный помощник, «даруя» Савве «премудрость» в военном деле, снабжая его деньгами, излечивая от раны. К сказке восходят поединки Саввы с тремя вражескими богатырями под Смоленском (троичная символика здесь явно фольклорного происхождения).

Автор строит повествование то по законам «чуда», то по стереотипам сказки. В художественном отношении эти переключения с одного сюжетного прототипа на другой, с религиозной легенды на сказку и снова на религиозную легенду создают эффект обманутого ожидания, не характерный для средневековой литературы, когда знакомая сюжетная ситуация влекла за собой другую, столь же знакомую. Такой прием характерен для искусства Нового времени, в котором ценится неожиданное и непривычное. Именно поэтому «Повесть о Савве Грудцыне» принято считать первым русским опытом романа.

Для автора важна мысль о разнообразии, пестроте жизни. Многообразие жизни очаровывает молодого человека. С точки зрения автора, совершенный христианин обязан противиться этому наваждению. Автора ужасает плотская страсть, как и вообще стремление к наслаждению. Но сила любви-страсти, притягательность пестрой жизни уже вошли в плоть и кровь людей «бунташно-го века». Автор противится новым веяниям (поэтому его повесть — печальная повесть), но как истинный художник признает, что эти веяния прочно укоренились в русском обществе.

«Повесть о Савве Грудцыне» публикуется по списку РНБ, Q. 1.762 (середина XVIII в.), л. 73 об.—99 об. По классификации М. О. Скрипиля (ТОДРЛ. Т. V. М.; Л., 1947. С. 225—308) список принадлежит к первому варианту I редакции. В этом списке сюжет передан достаточно точно, но архаизированный язык произведения несколько облегчен. Исправления, дополнения и вариант окончания даны по списку РНБ, Q. XVII. 196 (середины XVIII в.), л. ПО—122.