Дело Арбогаста

33

Как всегда, Ансгару Клейну больше всего нравился тот совершенно особенный момент при взлете, когда напряженная вибрация пронизывает весь самолет насквозь, становясь все сильнее и сильнее, пока он не разгонится по взлетной полосе и, преодолев в некоей точке равновесия силу притяжения, взмоет в небо. Глаза он при этом держал закрытыми, чтобы не растерять хотя бы ничтожной доли этой волшебной дрожи, отзывающейся во всем теле. Лишь когда трехмоторный “Боинг-727” Пан Амэрикен — совершенно новая машина, всего лишь год назад сменившая на данном маршруте пропеллерный “ДС-6”, — набрал полетную высоту в этот январский день 1968 года и, миновав Фульду, вошел в воздушный коридор над Восточной зоной, адвокат пришел в себя, как это бывает в темном еще кинозале по окончании сеанса. Стюардесса, решившая, должно быть, что ему стало нехорошо, наклонилась над ним и спросила у него по-английски, как он себя чувствует. Ее духи обдали его ароматом белых цветов. Улыбнувшись, Клейн покачал головой. Он попросил подать себе кока-колу со льдом и мысленно сосредоточился на двух предстоящих встречах в Восточном Берлине. Обе имели для дальнейшего развития дела Арбогаста решающее значение.

Этот процесс буквально пожирал время, вернее, впитывал его, как влагу — песок. Вновь настала зима, а жалоба против отклонения другой жалобы — о возобновлении дела, — которую он подал уже полтора года назад, только сейчас была отклонена межрегиональным судом в Карлсруэ, как недостаточно обоснованная. Какое-то время после этого Арбогаст вновь отказывался от работы, не выходил на прогулку, даже перестал бриться и практически не разговаривал с Клейном, когда тот приходил к нему на свидание. Правда, больше он себя не калечил. Адвокат вновь и вновь убеждал его в том, что надежда еще остается, а однажды по требованию заключенного подробно описал ему, как выглядят сейчас городские улицы, что люди носят и на каких машинах ездят. Но и эта замешанная на интересе к жизни мимолетная эйфория вскоре сошла на нет, и все лето Арбогаст отказывался от встреч со своим защитником. Порой он писал Сарразину щедро иллюстрированные карандашными набросками письма, в которых разнообразно намекал на то, что на самом деле произошло той ночью между ним и Марией Гурт. Но когда на ту же тему с ним заговаривал адвокат, Арбогаст молчал. Часто, испытующе глядя на Арбогаста в комнате для свиданий и пребывая в вынужденном молчании, Клейн вспоминал о том, как написал ему об этом деле впервые Фриц Сарразин и как он сам незамедлительно отправился в Брухзал. Все тогда, казалось, было так просто. Конечно, возобновление дела — вещь нелегкая, правосудие в любом случае изо всех сил сопротивляется любой попытке оспорить раз принятое решение, но ситуация с Арбогастом выглядела тогда совершенно однозначной.

Ансгар Клейн покачал головой. Иногда он сомневался даже в том, правильно ли это — вновь и вновь подбадривать Арбогаста, внушая ему, что шансы еще остаются. Но тут же ему приходило в голову, что, не будь его самого, да еще Сарразина, — двух людей, год за годом и совершенно беспочвенно подпитывающих иллюзии человека, приговоренного к пожизненному заключению, тот давным-давно отчаялся бы. Его камера, думал Клейн, представляет собой туннель в иной мир, населенный исключительно воспоминаниями и фантазиями. Может быть, думал он далее, именно тяжесть этого прошлого настолько непосильна, что лишь с помощью последовательной цепочки абсурдных рассуждений можно придумать мирок, жить в котором окажется выносимо. Но Клейн помнил и о том, как Сарразин впервые приехал к нему во Франкфурт, о том, как они пили за Арбогаста в баре, он помнил голос негритянки, в этом баре выступавшей.

Для возобновления дела, значилось в обосновательной части очередного отказа, недостаточно предъявить доказательства, способные поставить некогда принятое решение под некоторое сомнение, — новые доказательства должны приговор категорически опровергать. А таких доказательств экспертные заключения, собранные адвокатом Арбогаста, не содержат. Несомненно, современная фотоэкспертиза пролила на происшедшее несколько новый свет. Но нельзя забывать и о том, что в постановлении коллегии присяжных указывается, что фотографии являются не единственным доказательством факта удушения. И что, наряду с ними, учтены были и улики, оставленные преступником на теле жертвы. Жертвы, которой сейчас было бы уже сорок, подумал Клейн в такси из аэропорта. Как раз в нынешнем году Берлин попал на первые полосы газет из-за неоднократных студенческих демонстраций, следы которых и высматривал адвокат с превеликим любопытством, проносясь по улицам на пути в маленькую гостиницу на Моммзенштрассе, номер в которой забронировала ему секретарша.

В гостиницу он прибыл в начале двенадцатого и до встречи с генеральным прокурором ГДР доктором Штралем, назначенной на 14.30, у него оставалось еще немало времени. Так что, распаковав багаж и положив могущие понадобиться сегодня документы в портфель, он решил пройтись пешком — вниз по Курфюрстендамм, — выпил чашку чаю в кафе “Кранцлер”, прогулялся до железнодорожной станции Цоо и поехал оттуда на трамвае. Вышел на железнодорожной станции Фридрихштрассе и впервые в жизни прошел контроль на КПП. Снабженный, согласно предписаниям, действенным для жителей несоциалистической Германии, пятью восточными марками по обменному курсу, суточной визой и соответствующей отметкой в паспорте, он наконец выбрался из лабиринта темных улочек и пассажей в противоположную часть города.

Уже семь лет высилась Стена и Берлин был, как тогда выражались, разделен. Клейн никого не знал здесь — и ситуация представлялась ему хотя, разумеется, и противоестественной, однако в высшей степени любопытной. По меньшей мере, глядя из Франкфурта, мысленно уточнил он, после чего сконцентрировался на определении правильного маршрута. На мгновение он решил было припомнить облако духов, которыми обдала его в самолете стюардесса, однако у него ничего не вышло. Оказавшись на Унтер-ден-Линден, он решил после встречи с генеральным прокурором заглянуть в шикарный книжный магазин, расположенный в бель-этаже недавно отстроенного здания буквально рядом с советским посольством. До встречи оставалось еще какое-то время. Если разговор не сложится, а значит и не затянется, прикинул Клейн, у него еще останется время сходить в музей полюбоваться на Пергамский алтарь, потому что в этом случае — то есть если генеральный прокурор не даст разрешения на поездку Кати Лаванс в ФРГ, — и встречаться с ней будет незачем. Медленным шагом проследовал он мимо русских охранников и дальше — до шлагбаума у Бранденбургских ворот.

Генеральная прокуратура ГДР находилась на улице Отто Гротеволя, и Клейн тщетно пытался вспомнить, как же она называлась раньше. Вход в здание, выстроенное в эпоху “грюндеров”, был со двора. Здесь и предложено было подождать Ансгару Клейну, пока за ним не пришли и не препроводили его в кабинет доктора Штраля на первом этаже. Здесь ему вновь пришлось подождать — в приемной, перед большой двустворчатой дверью, пока не вышел из какого-то кабинета в дальнем конце коридора тощий мужчина, на которого адвокат поначалу не обратил внимания. Но тот подошел к Ансгару Клейну, переложил портфель из правой руки в левую, подал руку адвокату и представился.

Стоило им, однако же, попасть в кабинет доктора Штраля, как напускная любезность моментально исчезла. Окна бель-этажа, выходящие на улицу, были здесь высоченными — конторские шкафы, расставленные вдоль по стенам, не доставали им и до перекладины. Интерьер образовывали письменный стол, длинный стол для совещаний и стулья, на которые они и уселись; поскрипывающий и, не исключено, щербатый паркет был скрыт от взора бледно-зеленым скорее выцветшим ковром, подобранным явно в тон узким гардинам на окнах. Чем он может быть полезен, сухо поинтересовался хозяин кабинета. Генеральный прокурор доктор Йозеф Штраль, участник Сопротивления, яростный антифашист и догматический приверженец жесткой линии партийного руководства. Должно быть, эта узкая улыбочка к его губам просто приклеена. Узкий светло-серый костюм сидел на нем безупречно. Подали кофе, и адвокат принялся излагать суть своей просьбы.

Он ожидал, что прежде всего ему зададут вопрос о том, почему экспертное заключение именно Кати Лаванс имеет решающее значение в возможном суде над его подзащитным, и заранее изучил диссертацию об убийстве при помощи измельченных волос, равно как и другие научные труды восточногерманского патологоанатома. Все большее значение, которое придается теперь тестам на кровь в вопросе об определении точного времени и причины смерти, в существенной мере обусловлено ее признанными и на Западе исследованиями. Но все это явно не слишком заинтересовало доктора Штраля; напротив, ему показалось совершенно естественным, что представительница научной элиты ГДР должна сыграть ведущую роль и в западногерманском судопроизводстве. Его вопросы затрагивали главным образом иной предмет — а именно, степень и срок знакомства доктора Клейна с доктором Лаванс, равно как и его конкретные планы пригласить ее в качестве эксперта на суд в Грангате.

Но пока Ансгар Клейн, импровизируя на ходу, излагал подробную программу пребывания Кати Лаванс на Западе, доктор Штраль бесцеремонно прервал его, заявив, что гарантировать он ничего не может. Тут же схватил телефонную трубку — а телефон стоял у него в письменном столе на выдвижной доске. Нет, конечно же, ему доставило бы удовольствие выручить западных коллег в столь щекотливой ситуации.

— Министерство высшего и среднего специального образования, отдел путешествий, — потребовал он у невидимого адресата. — Да, вот именно.

Взглядом генеральный прокурор попросил Клейна минуточку потерпеть.

— Да. Штраль на проводе. Да, заведующего отделом. Хорошо, подожду.

Клейн подавил порыв взглянуть на часы. На письменном столе стоял яшмовый набор принадлежностей. Авторучка и несколько карандашей в каменной ступке. Несколько печатей. Маленькая старинная настольная лампа с абажуром из зеленого стекла. На другом конце стола — бумаги в разноцветных папках.

— Мне нужно личное дело товарища доктора Лаванс.

И вновь Штраль чуть ли не просительно мигнул Клейну. И маленькие глазки тут же посмотрели в другую сторону. Между окнами известная картина: Ленин на берегу реки.

— Выездная, говоришь? Спасибо.

Доктор Штраль положил трубку на рычажки. Он по-прежнему улыбался.

Лишь выйдя вновь на улицу Отто Гротеволя, Ансгар Клейн взглянул на часы. Хотя весь визит в прокуратуру занял не больше часа, времени на осмотр Пергамского алтаря у него не было. Пешком, по прямой он направился в Институт судебной медицины.