Дело Арбогаста

57

В ванной комнате над раковиной была узкая мраморная полка, на которую она выставила зубную щетку в стакане, зубную пасту и косметику, накупленную ею во Франкфурте. Над полкой — примерно сорокасантиметровое зеркало, а над зеркалом — неоновая лампа, холодный свет которой заливал сейчас ее лицо, ее отражающееся в зеркале лицо. Холодный свет плюс равномерное хлюпанье воды, набирающейся в бачок над унитазом. Этот звук и оказался первым, который расслышала Катя Лаванс, тщательно вымыв с мылом лицо горячей водой и завернув кран.

Вернувшись в номер, она попробовала первым делом дозвониться по междугородний связи до Бернгарда. Полчаса просидела она на краю кровати, куря одну сигарету за другой и стряхивая пепел в маленькую стеклянную пепельницу на подушке. А когда телефон наконец зазвонил, оказалось, что это всего лишь телефонистка с международного узла в Гамбурге, и объявила она, что все линии заняты и что нынешним вечером дозвониться в Восточный Берлин невозможно. Катя поблагодарила, поиграла с телефонным шнуром, намотав его на запястье, затем повесила трубку.

Голос Бернгарда, конечно, оказался бы огромным утешением. Она и сама не знала, рассказала бы ему о том, что произошло, если бы ей удалось дозвониться, или нет. Ей пошло бы на пользу просто-напросто поболтать с ним и, как знать, может быть, пересилив себя, она сумела бы завести беседу о мертвецах. Бернгард знал о том, что произошло с Марией, он был в курсе экспериментов, которые проводила в последние полгода Катя, он видал фотографии. Она повертела головой, подумала, не нанес ли ей Арбогаст какого-нибудь увечья. Облизала губы, смахнула прядку со лба. Ей было стыдно, что она доверялась Арбогасту, стыдно потому, что, как ей чудилось, ей самой доверилась Мария.

Только из-за этого она сюда и приехала. Но если он сумел познать красоту Марии вживе, ей достались только мертвые фотографии. Еще раз медленно провела рукой по волосам, потеребила себя за “конский хвост”, заправила пряди за уши. Одним словом, привела в порядок собственную прическу, забытую за дни, пока она щеголяла в парике. Мысль о длинных рыжих волосах у него в руке вызывала у нее дрожь отвращения. Но и ее лицо, обрамленное собственными волосами, выглядело сейчас чужим. Неоновый свет был ей однако же слишком хорошо знаком, чтобы испытывать ужас перед собственным отражением. Лишь холодный испуг, поселившийся отныне у нее в глазах, был ей еще в диковинку.