Джордж Гершвин: Путь к славе

Глава XVII КУБИНСКИЕ КАНИКУЛЫ

В начале 1932 года Джордж Гершвин поехал ненадолго отдохнуть на Кубу. Весть о его приезде распространилась мгновенно, и под окном его комнаты появились музыканты оркестра, которые приветствовали Гершвина исполнением кубинских мелодии в ритме румбы.

Во время своего пребывания на Кубе Гершвин слышал немало кубинской музыки в исполнении местных музыкантов. Он не уставал восхищаться ритмами кубинских танцев и национальными ударными инструментами. Тогда же он решил написать музыку, в которой новизна и необычность тем подчеркивалась бы острыми ритмами и использованием народных кубинских инструментов.

После Кубы он намеревался совершить поездку в Европу, но эти планы были внезапно нарушены смертью отца в больнице Ленокс-Хилл. Папа Гершвин стал жертвой "хронической лимфатической лейкемии и сердечной недостаточности". Таков был диагноз врачей. Остро переживаемая утрата того, к кому он всегда испытывал чувство глубокой любви и большой нежности, на сей раз сделала поездку невозможной. Вместо этого он засел за новую работу, которую завершил три недели спустя, в июле. Работа над оркестровкой заняла восемь дней (с 1 по 9 августа). Свое новое произведение он назвал "Румба".

Трехчастная увертюра начинается заразительным ритмом румбы, которую сменяет хабанера. Первая, кубинская по характеру, тема появляется у струнных в виде трехголосного контрапункта. Затем она переходит к следующей теме, связанной с первой полифоническими вставками из первого эпизода. Первая часть увертюры завершается каденцией, исполняемой солирующим кларнетом. Средняя часть представляет собой постепенно развивающийся меланхолический канон. Необычен этот двухголосный канон тем, что, вопреки традиции, он проходит на фоне гармонического аккомпанемента. Достигнув кульминации, построенной на остинатной теме канона, увертюра переходит к финальной части. В финале используются темы первых двух частей, поданных в характере stretto. Композиция заканчивается динамичной и захватывающей дух румбой, в которой используются кубинские ударные инструменты. В дирижерской партитуре Гершвин указал, что эти инструменты должны быть расположены в один ряд перед самым дирижерским пультом: кубинская палочка, затем бонго, гурда и маракасы.

Премьера "Румбы" происходила на стадионе Льюисона 16 августа 1932 года. Программа концерта состояла из произведений Гершвина. Оскар Левант исполнил Концерт для фортепиано с оркестром под управлением Билла Дейли. Сам Гершвин сыграл сольные партии в обеих рапсодиях, причем оркестром дирижировал Алберт Коутс, представивший на суд слушателей "Румбу". Сам Гершвин считал, что "Румба" во многом проиграла от того, что исполнялась на открытом воздухе. Колористические эффекты ударных и тембровые краски были или ослаблены, или вовсе смазаны. Некоторым критикам, однако, новое произведение понравилось. "Музыкальный Курьер" писал, что "Румба" "показала в чрезвычайно выгодном свете таланты г-на Гершвина", а известный критик Питтс Санборн отметил свежесть и непосредственность музыки "Румбы", чье ритмическое богатство и изобретательность "превосходят знаменитое "Болеро" Равеля".

"Я считаю, — писал Гершвин другу на следующий день после концерта, — что вчерашний вечер был самым удивительным и волнующим в моей жизни. Во-первых, потому, что Филармонический оркестр исполнил программу, полностью составленную из моих произведений [это был первый концерт, целиком посвященный музыке композитора]; а во-вторых, потому, что были побиты все рекорды посещаемости на стадионе Льюисона. Мне только что сообщили следующие цифры: было продано 17845 входных билетов, еще 5000 человек безуспешно пытались проникнуть на стадион". Рекорд посещаемости на этом стадионе был побит еще дважды, в 1937 и 1941 годах. Оба раза программы концертов состояли из произведений Гершвина.

Первый гершвиновский концерт открывался исполнением музыки к спектаклю "Пусть грянет оркестр". Дирижировал Билл Дейли. Затем последовал Фортепианный концерт фа мажор. Партию рояля исполнил Левант, дирижировал Дейли. (Для Леванта это было уже не первое выступление на знаменитом стадионе: год назад он дебютировал здесь исполнением "Рапсодии в голубых тонах".) Затем Алберт Коутс исполнил симфоническую сюиту "Американец в Париже". После "Рапсодии в голубых тонах" (солист Гершвин, дирижер Дейли) оркестр под управлением Коутса сыграл "Вторую рапсодию", затем любители музыки впервые услышали "Румбу". Программа завершилась исполнением четырех песен Гершвина в оркестровом переложении и под управлением Дейли: "Чарующий ритм", "Любимый мой", "Лиза" и "Я ощущаю ритм".

Осенью, 1 ноября, "Румба" впервые была исполнена в закрытом помещении, в оперном театре Метрополитэн, на благотворительном концерте, организованном Симфоническим оркестром музыкантов. Именно тогда он поменял название своего нового произведения на то, под которым оно ныне известно любителям музыки во всем мире, — "Кубинская увертюра". Гершвин так объяснял свое решение: "Название "Румба" ассоциируется у слушателя с чем-то вроде популярной песни "Продавец орешков" (Peanut Vendor). "Кубинская увертюра" дает более верное представление о характере и содержании музыки". Концерт был составлен из произведений Сезара Франка и Гершвина. В первом отделении оркестр под управлением Шандора Хармати исполнил Симфонию ре минор Франка. Во втором отделении Дейли дирижировал Фортепианным концертом фа мажор Гершвина (солировал автор) и четырьмя песнями Гершвина в своем (Дейли) собственном оркестровом переложении. Гершвин дирижировал сюитой "Американец в Париже" и "Кубинской увертюрой". Спустя примерно четыре года, когда Сикейрос создавал огромный и ныне знаменитый портрет Гершвина в концертном зале, он, несомненно, находился под впечатлением этого концерта, так как зрительный зал на картине очень напоминает зал оперного театра Метрополитэн. Увидев на полотне своих друзей и родственников, сидящих в первом ряду партера, Гершвин попросил художника изобразить на картине себя самого. Сикейрос исполнил просьбу композитора.

Любопытно, что этот концерт послужил причиной самых острых нападок на музыку Гершвина. Во время репетиции четырех гершвиновских песен, для которых Дейли помимо оркестровки специально написал связующие их музыкальные пассажи, трубач сыграл фрагмент одного из переходов, который вызвал недоумение Дейли. Он спросил: "Это что, я написал?" Реакцией на этот вопрос было то, что один из альтистов оркестра, Уильям Линкольн Лангли, заявил в печати, что Дейли якобы приложил руку ко всем композициям Гершвина. Он опубликовал статью под заголовком "Миф Гершвина" в декабрьском номере ежемесячной газеты "Америкен спектейтор" за 1932 год, основателем и редактором которой был Джордж Джин Нейтан. Лангли утверждал, что все серьезные произведения Гершвина отличаются "безвкусной оркестровкой" и "явным анахронизмом". Фортепианный концерт он назвал "отвратительным" и закончил статью намеками на то, что большая часть его музыки написана не им самим, а другими, в частности Грофе и Дейли. "Что же касается "Американца в Париже", то Дейли постоянно присутствовал на репетициях в качестве консультанта, и любой оркестрант может подтвердить, что он знает партитуру намного лучше, чем Гершвин. Все дело в том, что никогда еще ни один претендент на лавры сочинителя симфонической музыки не вызывал таких больших сомнений в правомерности своих притязаний на авторство".

Дейли ринулся в бой, решив "вправить мозги" Лангли. Он написал письмо в "Нью-Йорк Таймс" (15 января 1933 года): "Я признателен г-ну Лангли за комплимент, но я не имею никакого отношения ни к сочинению, ни к оркестровке "Американца"… Ни в одном из его произведений нет ни одной моей ноты, так же как ни одного такта его симфонической музыки в моей оркестровке".

Статья, написанная Лангли, так разъярила Джорджа Гершвина, что (редчайший случай в его жизни) он решил привлечь его к суду за клевету, даже несмотря на то, что Джордж Джин Нейтан предложил ему написать ответную статью без ограничения объема, чтобы показать вздорность направленных на него обвинений. Но прошла неделя, другая, и Джордж, Айра и приглашенный ими юрист почувствовали, что было бы глупо раздувать дальше этот в общем-то довольно комический инцидент. А затем, после появления в печати письма Дейли, опровергнувшего измышления Лангли, этот неприятный эпизод был предан забвению.